Из переписки моих родственников. Военные годы: 1941-1945
Отечественная война раскидала по разным местам членов большой московско-ленинградской семьи. Они переписываются, стараясь не потерять связь друг с другом. Рассказывая о себе и об общих знакомых, они упоминают о подробностях фронтового, блокадного и эвакуационного быта. Книга предназначена для тех, кому интересна жизнь людей в то страшное время, и для тех, кто любит читать о том, как складываются человеческие отношения.
Оглавление
- Предисловие
- Часть первая. 1941
- Часть вторая. 1942
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Из переписки моих родственников. Военные годы: 1941-1945 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Часть первая. 1941
Весной 1941 г. Сергей Дмитриевич Спасский выхлопотал в Союзе писателей литфондовскую дачу, чтобы поселить там на лето Наташу и Алешу с их бабушкой Розой Наумовной, а также свою дочь Веронику с ее теткой Кларой Гитмановной Каплун. Переехали на дачу поздновато, так как погода была прохладная. И вот война уже началась — знаменитая речь Молотова с сообщением о начале войны транслировалась по радио 22 июня в 12 часов 15 минут, — а моя тринадцатилетняя мама Наташа Роскина пишет в тот день своему отцу (она называла его прозвищем Зек), еще не зная о войне.
Дорогой Зек!
Ну, вот я и на даче. Мы с С<ергеем> Д<митриевичем> приехали на грузовике. В этот день погода была чудесная и мой нос очень обгорел, стал таким красным, что все ужасались (теперь он уже потемнел). Дачка у нас неплохая, речка рядом, но я еще не купалась, м. б., сегодня начну. Напротив нас архфондовский[1] лагерь, в котором живет Катя Френк. Ребятам прививают трудовые навыки и заставляют стирать свое белье, мыть на кухне посуду и полоть грядки в колхозе. Я взяла с собой из еще не прочитанного том Тургенева и Достоевского, да еще «Семью Оппенгейм»[2]. Крокетная площадка здесь есть, но ее нужно расчистить, и мы пока в крокет не играем. Вообще я не могу сказать, что мне очень скучно (конечно, не слишком и весело, как всегда на даче). Мы ходим гулять, катаемся на лодке.
Зек, напиши мне, когда же ты к нам приедешь?
В начале июля к нам, кажется, собираются Гриша с Ниной Георгиевной[3]. Целую тебя крепко, дорогой Зечек, пиши. Твоя Н<аташа> Бабушка и Алеша шлют привет.
Дорогой Зек! Получили твои письма.
Мы вчера вернулись с дачи. Грузтакси не было и мы запаковались и сдали вещи в багаж, а сегодня получили их. До вокзала наши вещи везла телега, которой пришлось совершить два рейса, т. к. у нас вместе с Вероникиной тетей, Кларой Гитмановной[4], было огромное количество вещей — ведь мы рассчитывали на грузовик. В результате у нас оказалось 450 килограммов. Получив вещи из багажа, мы на тележке (т. е. не мы, а грузчик) везли их домой. Но в общем, настроение у нас хорошее. Погода тоже хорошая. Я читала твою статью в «Известиях»[5]. Мне было очень интересно. Вообще твои статьи о Горьком и особенно о Чехове очень приятно и интересно читать, т. к. в них чувствуется большая теплота и любовь. И написаны они очень как-то осторожно и внимательно. Ну, всего хорошего. Очень бы хотелось тебя повидать, но, видно, теперь опять откладывается наша встреча.
Очень хочется мне тебя увидеть и обнять, но пока приходится ограничиваться воздушным поцелуем. Итак — тысяча воздушных поцелуев.
Не забывай меня, дорогой Зек. Н<аташа> На-днях бабушка тебе ответит.
Дорогой Зек, сегодня уезжаем. Мы с Алешей едем с Литфондом[6]. Там масса знакомых — напр., Сережа и Женя Гринберги, Катя Френк (Архфонд к нам присоединился) и много других. М.б., бабушка поедет с нами, но это еще неизвестно. По приезде, конечно, немедленно сообщу адрес. У меня настроение сейчас хорошее, думаю, что нам там будет хорошо. Взяли несколько книг, шахматы, шашки и др.
Целую тебя крепко, дорогой, любимый Зек. Твоя Н<аташа>
Эвакуация женщин и детей из Ленинграда началась 29 июня 1941, так что, хоть они не были первыми отъезжающими, все-таки это было еще в самом начале.
Не знаю, каким образом мальчики Гринберги эвакуировались с Литфондом. Возможно, благодаря родству с литератором тетей Беллой — Изабелла Иосифовна Гринберг, которая, видимо, была активна в Ленинградском отделении Союза писателей.
Совсем неясно мне, почему Спасский не отправил с этим эшелоном свою дочь Веронику. Возможно, из-за присущего ему оптимизма, — у него был ровный приятный характер, в отличие от мрачного А. И. Роскина, предчувствующего, что война будет тяжелой.
Зря Наташа надеялась, что с ними поедет и бабушка, — бабушке ехать не разрешили, не хватило места. Она потом добиралась сама, сразу вслед за ними выехала.
Катя Френк говорила мне, что литфондовские и архфондовские дети в эшелоне ехали в разных вагонах и не виделись. Мама мне вообще про военные годы почти не рассказывала. Но был эпизод, который она часто вспоминала со смехом: в поезде они выбросили в окно взятую с собой в дорогу жареную курицу — им показалось, что курица уже попахивает. Ну, ясное дело, как потом об этой курице много лет жалели.
Дети приехали в Гаврилов-Ям, небольшой городок на реке Которосль в 46 километрах от Ярославля — первое место эвакуации Детского лагеря-интерната Литфонда (его по-разному называют, но суть одна). Они не пишут (возможно, им уже объяснили, что именно нельзя писать по цензурным соображения), как долго они ехали, сколько стояли в поле, пережидая бомбежки (Бологое бомбили начиная с 1го июля).
Дорогая мамочка, мне здесь очень хорошо. Ты привези мне чего-нибудь из игрушек, которые я забыл, и попроси папу, чтобы он, когда будет ехать с завода[7], если там будет игрушечный магазин, что-нибудь мне купил. С Лекой мы живем в комнате, и у нас был сначала один матрац, и Лека спал на моем, а теперь Леке мешок набили. У нас есть садик. Я играю с Лекой. Нам очень весело. Твой Женя
Дорогая тетя Лидочка, ты можешь быть совершенно спокойна за детей, им очень хорошо. Я прихожу к ним несколько раз в день. Кормят неплохо. Крепко тебя целую.
Высылайте бабушку. Н<аташа>
Женичкина просьба купить игрушек в тот момент — в начале июля 1941 — еще не звучала странно: в первый месяц войны не произошло никаких изменений в торговой жизни города. Напротив, для удобства населения магазинам, предприятиям общепита и коммунального обслуживания было предписано увеличить количество рабочих часов.
Дорогая Лидусенька! Подъезжаем к Рыбинску. Чувствую себя хорошо. Тепло, но нет изнуряющей жары. Беспокоюсь о вас. Пиши мне до востребования. Постарайся, родная, придти в равновесие и подкрепить свое здоровье. Пожалуйста, позвони Нюше, передай ей привет и пусть она передаст от меня поклон Варе[8]. Мы без газет и без радио — ужасно неприятная отчужденность от всего мира. С Лили[9] мы расстанемся в Ярославле, я поеду к детям[10]. Горячо целую тебя и Марка[11].
С конца июня А. И. Роскин уже на казарменном положении: услышав объявление о начале войны, он сразу пошел в военкомат. По возрасту — ему уже исполнилось 43 года — на шесть лет старше военнообязанных (по приказу от 23 июня 1941 г. призывали родившихся с 1905 по 1918 гг.), Роскин не подлежал мобилизации, он пошел в армию добровольцем и был зачислен в Народное ополчение[12].
6 июля ополченцы — не знаю, все ли или только района Красной Пресни (по местоположению Союза писателей) покинули казармы, находившиеся в помещении ГИТИСа.
В очерке «Памяти Александра Иосифовича Роскина» В. С. Гроссман описывает свою последнюю встречу с Роскиным: «В последний раз я видел Роскина 5 июля 1941 года, за день до ухода ополчения из Москвы на фронт. Он стоял среди пыльного пустого переулка и смотрел вслед близкому ему человеку, женщине, уходившей после прощания с ним. Вот она дошла до угла, свернула в переулок, а Роскин все стоял среди мостовой… Я не окликнул его. То было прощание с жизнью… Часовой, стоявший у дверей казармы, с любопытством смотрел на высокого человека, застывшего среди улицы. Роскин махнул рукой и решительным, быстрым шагом пошел к двери… Вот таким я его помню и сейчас, седого, высокого, быстрым шагом идущего навстречу своей благородной и суровой судьбе».
http://www.pseudology.org/evrei/Roskin_AI.htm
По словам Б. Рунина (см. его воспоминания «Писательская рота» http://smol1941.narod.ru/runin.htm), ополченцы «ушли на войну» в буквальном смысле слова: они шли пешком на запад, в сторону Смоленска, пройдя сначала всю Москву и остановившись почему-то у входа в Клуб писателей, естественно, не зная, что через несколько лет там установят мемориальную доску с фамилиями погибших московских писателей, среди которых будет и А. И. Роскин, из-под Смоленска не вернувшийся. Писательское ополчение попало в окружение. Никто не видел ни гибели Роскина, ни его пленения. Кто-то сочинил романтическую версию о его самоубийстве с целью избежать плена, но она не подтвердилась.
Письма Роскина из действующей армии полны тревоги за близких.
Дорогая Роза Наумовна, совершенно не знаю, где Вы находитесь. Что касается меня, то я в ополчении, и также не знаю, где буду находиться в ближайшее время. Если выяснится точный адрес Ваш и Наташи — то пока единственный выход писать на мой московский адрес, так как мне в конце концов передадут. Я достал немного денег, но куда и на чье имя их послать? О Наташе знаю только одно, что она в Ярославской обл. в Гаврилове яме[13] (или яре? — м. б. телеграф перепутал?). Крепко жму вашу руку. Ваш АР
В Ленинграде еще обсуждается, кто из знакомых уезжает, а кто не хочет или кому не удается эвакуироваться, и все — и Гринберги, и Френки — волнуются об отправленных детях, и жаждут писем и подробностей, и еще некоторое время кажется, что, возможно, все и обойдется.
Идет строительство укреплений, но город еще не подвергается артиллерийским обстрелам, начавшимся с четвертого сентября, и еще не введена карточная система снабжения [14](ее начали вводить с 18 июля 1941 г.), так что из Ленинграда еще посылают посылки в эвакуацию.
Дорогая мамусенька, получила твое письмо с дороги от 8/VII без наименования,
откуда ты пишешь, но зато с полной порцией деревенских поклонов родственникам. Как быстро ты околхозилась! Пишу тебе утром, адрес ребят узнала вечером и напишу еще сегодня, от них лично еще ничего не имела, но знаю, что они доехали и устроились. Женичка[15] сегодня должна уехать, очень она волнуется, едет одна совсем. Наша Нина[16] не поедет, а моя раба[17] собирается, если ей это удастся. Я думала тогда взять Нюшу за бока. Да, Нюша тоже получила твою открытку, она пригласила Сарру к обеду и та в восторге. На Ярославль мы тебе не писали. Скорее сообщи адрес свой личный. Крепко тебя обнимаю и целую. Лида.
Моя заведующая сегодня уезжает из Ленинграда.
Все здоровы целуем телеграфьте благополучие
Завтра еду ребятам в Гаврилов Здорова Целую
Дорогая Катюшенька!
Вчера вечером сидели у Зины Шнеер[18], и вдруг позвонила бабушка и сказала, что получено твое первое письмо, в котором ты пишешь, что всем вам очень весело, жарко и есть кипящая вода. Ждем от тебя подробных сведений о твоем житье на месте. Живете ли большими группами в избе или по две-три девочки. С кем ты живешь вместе. Что вы делаете в течение дня, помогаете ли по хозяйству, купаетесь ли в речке. Как вас кормит Виктор Савельевич[19]. Правда ли, что купили корову. Это должно быть для того, чтобы у маленьких было молоко. Напиши так же, Катюшенька, как поживают твои вещи. Не стесняйся и напиши правду что пропало.
Тетя Розочка поехала в ваши края и поселится с Литфондовскими ребятами: Наташей, Сережей, Женей, и Алешей Спасским. Там же живет Надя Копелянская со своим Алешей[20].
Далеко ли они живут от вас и есть ли возможность с ними видаться? Женя Минц[21] в Ленинграде. Скажи Алеше Минц, что все его родные здоровы.
Крепко тебя целую. Твой папа
Одиннадцатого встретилась четырьмя детьми общее ликование здоровы Катюша семи километрах съезжу адрес Гаврилов Ям востребования целую всех
Дорогой Сереженька, наконец-то получила твое письмо с описанием путешествия. Здорово вам досталось, но нашел ли ты свой мешок с постелью на вторую ночь, ты не пишешь. Напиши, с тобой ли вместе Алеша Копелянский, Авраменко и Кривошеев[22]. Наташа пишет, что она часто встречает Алешину маму, а ты? Работаешь ли ты где-нибудь, ведь вам нужно, наверное, помогать там по хозяйству или в колхозе?
Я послала вчера письмо Леше и Жене, от Наташи мы получили уже много писем, она все ждет бабушку. Теперь-то бабушка уже доехала. Скажи ей, что пришла и ее поздравительная телеграмма[23]. Твоих товарищей никого во дворе нет. Была у нас настоящая африканская жара, а сегодня уже прохладно. Пиши почаще, мой дорогой, про все, что ты делаешь, как живешь, кто руководитель твоей группы? У нас всё спокойно, все здоровы, поцелуй бабушку и всех наших ребят.
Целую тебя. Мама
Дорогая Наташа, я нахожусь на военной службе (в ополчении) и поэтому мне пока трудно будет поддерживать с тобой регулярную переписку. Однако ты обязательно пиши на мой московский адрес. Мотя[24] будет как-нибудь мне доставлять твои письма. Я очень беспокоюсь насчет того, что ты без денег, но пока еще никак не могу уладить этого вопроса[25]. Надеюсь, что в ближайшее время все это благополучно разрешится. Будь здорова, спокойна, весела, кланяйся Алеше. Крепко целую тебя и обнимаю, пиши поподробнее. Папа.
Дорогая мамуся, сразу по получении твоей телеграммы из Гаврилова Яма я выслала тебе 200 р. Вчера пришла твоя телеграмма Гошке[26], где мы старались прочесть между строк. Ясно, что ты не работаешь. Об условиях жизни вашей мы примерно знаем по письмам других, в частности Нади Копелянской. Хотела выслать тебе сегодня [денег], но тут распространился слух, что детей может быть переведут в другое место. Поэтому я пока воздерживаюсь, а завтра, наверное, вышлю, если узнаю что-нибудь точнее. В связи с предполагаемым Мариным отъездом[27] я получила расчет в лаборатории, стоило это двух дней терзаний и унижений. Сейчас иду за деньгами. Тем временем у Мары ситуация изменилась и теперь я совсем не знаю, как быть. Ехать к вам или ждать изменений у Мары — не знаю. Вечером будет семейный совет. Во всяком случае будь готова к неожиданностям любого рода. Гошка возможно тоже выедет на периферию. Пиши на адрес Нюши или Веры Львовны[28] — они самые сидячие. Замоталась со сборами очень. До сих пор от тебя нет письма, только телеграммы. Мамуся, родная, держись, кушай и не переутомляй себя. Целую, Лида
Дорогая Лидусенька, я в ужасной тревоге о вас, и в частности о Гогоше: не получила от него ничего, а послала ему 4 письма и 2 телеграммы. От тебя получила только письмо от 11-го, ждем с нетерпением дальнейших известий.
Вчера водили детей[29] в баню. Маленьких я сама мыла и одевала; все прошло совершенно благополучно. Здесь очень славная врачиха по фамилии Шафер, она составляла на всех медицинские карточки. Настроение у ребят хорошее, преимущественно у маленьких. Наташу пристроили работать в библиотеке (своей) и она как-будто немножко успокоилась. Скрашивает жизнь земляника.
Лидочка, сколько ты работаешь и когда возвращаешься домой? Все-таки ты спишь в своей кровати и нормально питаешься, а это немало значит.
Уехала ли Женя Будде? Мне теперь очень жаль, что Гуленька[30] не здесь. Знакомых есть порядочно, но всем некогда. Освобождена ли Ниночка[31] от работ? Как ее здоровье и как твое? Что поделывает Беллочка[32]? Вчера я писала Сарре. Думаю о вас всех постоянно. Приехала женщина из Ленинграда, я имела вести от 16-го.
Радио у меня есть в квартире, т. ч. я в курсе событий. Не знаешь ли ты, что с С<ергеем> Д<митриевичем>? Шура тоже мобилизован. Если тебе звонит В. Л., скажи ей, что Наташа писала ей несколько раз, она здорова. Телефон В. Л. Б-2–82–08. Лидочек, еще нет месяца, что началась война, а мне кажется, что прошло два года. Обнимаю и горячо целую тебя и Мару, Гогошу, Френков. Привет Нине. Твоя мама
Дорогая моя мамуся, наконец-то получила от тебя письмо от 15/VII. Читаю все между строк. Досталось тебе как следует быть. Но твоя терраска меня совсем не устраивает. Ведь к зиме еще труднее будет подобрать помещение, как же ты будешь? Далеко ли ты находишься от Наташи теперь, после их переезда?
Ты сознательно опускаешь все подробности, но ведь интересно знать хоть какие-нибудь детали. Ты их «докармливаешь земляникой»: они сыты или нет? Где ты их кормишь? Они к тебе приходят или ты к ним? Пускают ли тебя в лагерь или нет? Что ты теперь делаешь целый день? Отошла ли после дороги? Есть ли у тебя кровать? Ведь мешка ты не взяла.
В Литфонде нет почти никакой информации. Единственное, что они предложили заплатить по 60 р. в месяц за ребенка[33], чтобы улучшить питание, т. к. им дают 4 р. на ребенка и этого, конечно, мало. Я говорила сегодня с Кл<арой> Гитм<ановной >, с которой я познакомилась теперь по телефону, она получила твое и Наташино письма вчера и собирается ответить. От С<ергея> Д<митриевича> наконец пришло известие от 16/VII, где он пишет, что в ближайшее время будет прикреплен к части и тогда будет иметь № почтового ящика, до сих пор он переезжал с места на место. Но самое пикантное вышло с деньгами. Она заявила мне, что узнала, что в Литфонде нужно платить, и что она заплатит за Леку и Наташу. Когда я запротестовала, она ответила, что у нее с С<ергеем> Д<митриевичем> свои счеты и чтобы я не вмешивалась, кроме того, она надеется получить деньги за дачу обратно, но даже если ей этого не удастся, то все равно у нее есть для этого деньги. Я ее поблагодарила, возражений моих она не хотела слушать. Очень любезно с ее стороны.
Шура[34] присылал тут открытки тебе и В. Л.[35] и спрашивал, куда послать деньги, так как он, вероятно, скоро выедет из Москвы, возможно, уже уехал. Он в ополчении. В. Л. ему ответила, что в Гаврилов Ям, что он, вероятно, и сделал. (Кстати, я это сказала Кларе Гитмановне, но она мне заявила, что эти деньги нужны тебе и чтоб я не смела противоречить).
Что ты сделала с пенсионными книжками? Нужны ли тебе отсюда какие-нибудь документы?
Я послала тебе один раз 100 р., теперь я задержала высылку из-за слухов о переводе детей. Очевидно, это ложные слухи. Я завтра вышлю тебе по адресу 200 р.
Положение мое теперь пиковое и я в полном смятении. Уход из лаборатории был очень труден — и я не у дел чувствую себя совсем погано. Мара застрял на неопределенный срок, оставаться в роли домохозяйки мне ни с какой стороны не улыбается, а ехать к вам ты не советуешь, да, признаться, я и сама не знаю, нужно ли это? Могу ли я принести детям пользу? Или я буду болтаться без толка? Оставлять Мару мне тоже неохота без определенной нужды, а он не хочет, чтобы я здесь оставалась. Не знаю, что и придумать.
У Нины[36] тоже каждый день новые новости: то она должна была ехать с Гришей в Кострому, то ему предложили записаться в ополчение, еще неизвестно, чем это кончится. Ехать она хочет с Саррой, но страдает от этого ужасно, конечно. От Катюши нет никаких известий, одна открытка от 9/VII и все. Если бы Нина знала, что ей там плохо — это было бы для нее толчком. Денег у них нет по-прежнему. Женичка доехала до Гали, они уже вместе. Дальше не знаю, что она будет делать.
Нюша мне помогает, но ночует все же дома или на Некрасовой, или у Марфуши[37]. Я не возражаю, конечно, ведь она там нужнее, но вообще получается ни то ни се, я с ней не сговорилась об условиях, не знаю, сколько ей платить. М.Сол. еще в Л-де, девочку отослала со знакомыми[38]. Циля привезла Адочку домой[39]. Вообще много ребят вернулось по предложению[40]. К вам выехала баржа с мамашами, потому что были тревожные письма.
С Гошей часто видимся и каждый день говорим по телефону. Он собирает чемоданы, но срок отъезда еще неизвестен.
Могла ли бы я устроиться по специальности в Гавриловом Яме? Пиши подробнее. Крепко обнимаю. Лида
Дорогие мама и папа!
Мне очень здесь хорошо. Мне здесь мальчики сделали лук и Мише Козакову[41] тоже. Может быть, ты знаешь Мишину маму? Миша очень хороший, но большой шалун. С Сережей и Наташей я видаюсь мало, они в другом доме живут. Сегодня я кушал очень хорошо, желудок у меня в порядке. Мы часто ходим в гости к бабушке, и она нас чем-то вкусным угощает.
От Сережи привет. Он сам тоже напишет. Целую крепко маму, папу, тетю Беллу и Нюшу. Женя (под диктовку)
Все ребята кланяются и все здоровы.
Нюша, кто остался жить у нас в квартире и что с котом?
Дорогие мои! Имеете перед собой бумагу, которая была положена в Женин рюкзак, а теперь у меня другой нет и приходится использовать запачканную.
Вчера писала Нине и на всякий случай повторяю содержание. Мы с Наташей пошли к Катюше пешком. Там место, пожалуй, лучше нашего в отношении природы. Кроме того, директор, по-видимому, толковый человек и приобрел четыре коровы. У него обеспечены молоком маленькие, а большие получают между обедом и ужином кружку молока с хлебом. У нас в этом отношении у старших пока еще не организовано. Катюша выглядит хорошо, настроение тоже не плохое. Сюда, правда, продолжают прибывать архфондовские мамаши, но они должны быть готовы на тяжелую работу по уходу за детьми и должны быть обязательно обеспечены крупными деньгами для своего существования и чтобы украсить жизнь своему ребенку (Катюше). Поэтому мне и кажется, что Ниночке не стоит приезжать сюда. У Катюши все вещи целы, у наших ребят тоже. Видела там Ирину Жукову[42] и Алешу Минца. Мы с Наташей отдохнули на травке 2 часа и отправились пехом назад. Сережа и Женя здесь акклиматизировались, а Наташа и Алеша меня замучили, просятся ко мне жить.
У нас есть сведения о вашей жизни от 17 июля через приезжающих. Многие очень скучают по дому и хотели бы вернуться в Л-д. Я тоже здорово тоскую и только живу надеждой, что Мара или Гога нас возьмут к себе. Очень жалею, что не захватила со стены географической карты, она там никому не нужна, а мы бы здесь ее повесили.
Погода, к счастью, стоит хорошая и умеренно жарко. В дождь будет уныло.
Ужасно довольна, что Нюша с вами. Просила Нину сообщить мне адрес Жени Будде, я с ней спишусь на всякий случай.
Лидуся, когда ты кончаешь работу? Высыпаешься ли?
Я уже писала Гоге, что по разным соображениям не ищу службы: в Литфонде нельзя устроиться, а на стороне я бы оторвалась от детей, а пока я хочу посвящать им больше времени. Кроме того, есть большое предложение труда, а получить работу в совхозе я не решаюсь. Вот когда сказался дефект в моей профессии: если б я была счетоводом, то всегда и везде бы устроилась.
Прошло всего пять-шесть недель с тех пор, что я с детьми приехала к тебе на Всеволожскую[43] в гости. Мне кажется, что прошло уже три года. Что с Саррой? По моим расчетам она должна тихо умирать с голоду, ведь у нее нет никаких средств. Может быть, она нашла себе работу? Пиши мне почаще, Лидусенька, и установи очередь с Гогой, чтобы я хотя бы через день что-нибудь от вас получала, а то я беспокоюсь.
Здесь работают при детях Надя Фридланд[44] и Надя Копелянская. Последняя собирается сына отвезти в Куйбышев к Вере Львовне[45]. Крепко целую всех вас, мои любимые. Приходят ли все мои письма? Ваша мама.
Дорогие мои мальчики, Лешенька и Женичка, очень давно не получала от вас писем. Наверное, вы очень заняты, но может быть, вы попросите Наташу или бабушку, чтобы они вам помогли? У нас тоже стало одно время совсем холодно, а потом опять жарко, как и раньше. Купаетесь ли вы? Бабушка писала, что вы всегда вместе, я этому очень рада, но у вас там есть еще много хороших ребят, с кем вы дружите? Я очень рада, что у вас есть земляника, мы не видели здесь ни одной ягодки, я даже забыла какого она вкуса. Передайте поклон бабушке и Наташе, а Сереже я тоже сейчас напишу.
Крепко вас обнимаю и целую, мои дорогие. Нюша вам очень кланяется. Ваша мама.
Дорогая моя Наташа, обстоятельства сложились так, что я в течение некоторого времени не смогу вести достаточно регулярную переписку, так как мой почтовый адрес часто меняется. Я нахожусь в очень приятной живописной местности. От строевой службы меня освободили и причислили к санитарной службе. Понемногу осваиваюсь с новым своим положением и новой работой. Часто вспоминаю тебя, очень хочется знать, где ты и что с тобой. Будь спокойна и весела, все будет еще хорошо. Очень нежно и крепко целую тебя, мою дорогую. Я попросил Бетти Львовну[46] получать за меня твои письма и извещать тебя обо всех переменах. Еще раз целую тебя. Папа.
Дорогая Наташа, пожалуйста, пиши мне по адресу:
п/о Глазово Московской обл. Почтовый ящик 47 литера 21. Целую тебя крепко. Папа.
22. Л. Д. Гринберг — Р. Н. Рабинович (из Ленинграда в Гаврилов Ям Ярославской обл.). 26 июля 1941
Дорогая моя мамуся, с 23/VII нет от тебя писем и я скучаю! Мартышки совсем не пишут, мы им писали неоднократно. От Катюши нет никаких вестей: одно письмо от 9/VII. Я веду совершенно бесполезное существование, не работаю нигде, жакт[47] пока не зовет, но в любое время может вызвать. Целые дни беседуем с Гогой, Ниной и другими о том, ехать ли мне или нет. Была даже мысль поехать за вами и всем вернуться, но это имеет свои за и против. Чемодан у меня сложен и на этом дело пока кончается. Смущают и твои сообщения. Пиши все-таки детальнее. Что с твоим пенсионными делами? Проверь в Литфонде, если можно, числятся ли у моих 500 р., которые я дала на их личный счет, ведь ими можно пользоваться. 120 р. за питание я заплатила здесь отдельно, за Лешу и Наташу тоже уплачено. У них там неясно с финансами. Послала тебе в два приема 300 р. Не жалей денег, мамуся, доставай, что можно. Целую крепко. Лида. Пиши почаще!
Дорогая моя Лидуся! Хотя я и была подготовлена, но твое письмецо от 19/VII произвело на меня ошеломляющее впечатление. Мне бы очень хотелось переехать к Маре на новое место, меньше радует перспектива твоего приезда к нам. Если ты серьезно соберешься, то привези с собой электрическую плитку вольт на 220. Очень трудно без огня. Хозяйка не каждый день топит русскую печь и в неопределенное время ставит самовар, причем воду ей жалко. Дети просят, чтобы ты привезла сахару, конфет и печенья. Не забудь свою овсянку и чай, а то я боюсь за твой желудок. Очень заинтригована, как сложится будущее Гоги, он не пишет. Как порешил семейный совет? Из кого он состоял? Вероятно, Френки, Гога и Гриня? Или последний уже уехал? От С<ергея> Дм<итриевича> абсолютно ничего не имеем, человек как в воду канул. У нас благополучно. Вчера ребят купала в бане. А сегодня ходили с Наташей на речку белье стирать. Наташа первый раз в жизни, пусть приучается. Жаль, что наше мыло кончается, не знаю, что потом будет. Сережа хитро улыбался твоим намекам и уверяет, что писал. Алешу не так легко заставить написать, он слишком занят. Я, как видишь из нумерации, пишу тебе в восьмой раз. Жду с нетерпением дальнейших известий от тебя. Отчего нет ничего от Нюши, от Сарры, не мешало бы вспомнить обо мне. Крепко тебя обнимаю и целую, моя радость. Поцелуй Мару, Белку, Нину. Теплый привет Нюше. Твоя мама
Дорогая мамуся, вчера получили твои письма мне и Сарре от 19/VII и 20/VII. Гошка тебе писал неоднократно. Этими днями он выезжает в Йошкар-Ола, около Казани, с учреждением[48]. Ночует у нас, так как все вещи уже сданы. Письма твои все получаются, но от Сережи получила всего 2, а он писал 4. В. Л. получила от Наташи от 20/VII. От С<ергея> Д<митриевича> есть известия, он работает по литературной части, но адреса еще не имеет. Беспокоится за вас очень. Вчера говорила с Кл. Гитм., она просит тебе передать, что С<ергей> Д<митриевич>, уезжая, уполномочил ее на связь с тобой и всяческую материальную муру. Она хотела тебе послать, но я сказала, что пока не надо. Она велела тебе написать, чтобы при первом же затруднении ты ее известила. Вообще она очень предупредительна и любезна. Посылаю тебе сейчас телеграмму. От Катюши ничего, Френки не знают, что и думать. Если ты не имеешь транспорта, то неужели нельзя с почтальоном ее известить или мальчишку какого-нибудь за деньги послать к ней? Мамуся, умоляю тебя, снесись с ней как-нибудь. Я сижу на сложенных вещах и сомневаюсь, что делать. Мара пока здесь. Крепко тебя целую, родная. Лида
Дорогая Наташа, я послал тебе сегодня записку со своим новым адресом, но на всякий случай сообщаю тебе его еще раз (см. адрес на обороте). Очень хочется знать, что с тобой. У меня пока все сравнительно благополучно, хотя работа, которой я занимаюсь, мне еще мало знакома. Но постепенно осваиваюсь. Целую Папа.
[Адрес на обороте] Полевая станция 527, почтовый ящик 33/2 литера 21
Дорогой Лидочек! Это письмо придет, кажется, ко дню твоего рожденья[49]. Желаю тебе здоровья, счастья, а нам всем желаю разгрома Гитлера, будь он трижды проклят. Нина, очевидно, хочет ехать с тобой? Я не поняла хорошенько. Беспокоюсь, как Гога будет отправляться, он такой непрактичный и беспомощный. Присмотри за ним, чтобы он взял с собой все свои теплые вещи, варежки, носки, теплое белье, кажется, у меня в зеркальном шкафу. На дорогу чтобы обеспечил себя булками и сахаром, взял бы с собой чайник, а то без воды в дороге плохо. Одним словом, ты сама понимаешь. Большое спасибо за деньги (200). За Алешу С<ергей> Дм<итриевич> вносил 100 руб., а за Наташу будет платить Шура[50]. С<ергей> Дм<итриевич> 16/VII был в Ленинграде, его встретил Козаков[51], а нам он не написал. Что с Марой? Крепко тебя обнимаю и целую, моя родная. Привет Нюше, Белле, Сарре, Нине и всем вообще. Целую Мару и Гогу. Ребята здоровы и кланяются. Мама
Дорогие бабуля и Наташенька, получили ваши открытки от 21/VII и 22/VII. Пуша, ложись, я тебя буду сечь: пишет, как ходили в село Великое и ни слова не упоминает о Катюше! Хорошо и тетя Нина получила, а могло и не придти, а мы так беспокоились о Катеньке, ведь я в утро только послала телеграмму, от нее самой не было ни строчки с 9/VII!
Теперь я тебя высекла и могу вам обеим рассказать, как мы с Фридой[52] провожали вчера Гогошу, который собрал все свои пиджаки и 8 пар обуви (+ одна новая), и у него набралось 2 чемодана (1 твой, мамочка), большой мешок (я ему сшила), маленький мешок (сделала из детской аппликации и сказала, что когда ему будет скучно, пусть выворачивает картинкой наружу), рюкзак, портфель с 2 кило печенья и пальто отдельно. Сам он не был 10 дней в бане в ожидании поездки, все равно запачкается. Воротничок другого рисунка, чем рубашка, крепко застегнут английскими булавками, висят только ниточки, карман в брюках с одной стороны надорван, зато с другой застегнут тоже булавкой, т. к. там документы. Все остальное в том же роде. Я с трудом уговорила его взять у меня сухари и яйца, он взял с собой еще консервы по моей номенклатуре и уехал без консервов по моему настоянию. Вообще сладить с ним было нелегко. Все-таки последние две ночи он спал у нас и немножко отдохнул, он очень нервничал, ехать ему не хотелось. Мы с Фридой обе были записаны в его эшелон в качестве иждивенцев, но я не поехала, потому что не был известен маршрут, а Фрида долго колебалась и в конце концов осталась. Боялась быть там в тягость, по его словам. Едет он в Йошкар-Ола, столицу Марийской обл., бывший Царевококшайск, в просторечии Кошмар-Ола. Обещал всем писать, я тебе телеграфирую, если получу что-нибудь.
Вера Львовна не писала, она плохо себя чувствует с 19/VII не имеет известий ни от одного сына, от Шуры давно нет ничего. С<ергей> Д<митриевич> здоров, но не имеет адреса. Катюша Суздальцева[53] поехала круговым путем к детям под Москву. Ниночка ходит на пожарные курсы. Наконец-то у нас в семье брандмейстер!
Дорогая Роза Наумовна! Только сегодня до меня дошло Ваше письмо и письма Наташи. И вообще это было первое, что я получил из Ленинграда. Я уехал 9го[54]. Почта это время не была налажена. Только теперь все входит в норму и я могу начать переписываться со всеми своими. Странно даже подумать, как изменилась за этот период жизнь у всех нас. Рад, что Вы добрались до детей, но представляю, как неудобно и сложно Вы живете. Рад, что дети здоровы, это сейчас самое главное. О себе могу сказать, что я тоже вполне здоров, приноровился к новому укладу и вообще чувствую себя хорошо. Все не знаю, правильно ли Вам было уезжать из Ленинграда. Читал в газете, что в Ленинграде будут даже работать школы (многие дети возвращаются в Ленинград), да и жизнь там, по всем сведениям, нормальная[55]. Кроме того, когда находишься в Армии, начинаешь яснее понимать, как мы крепки и как трудно будет противнику наступать дальше. Думаю, что скоро положение вообще изменится к лучшему. Несмотря на трудности и большую занятость успеваю понемногу писать стихи и, возможно, вообще переключусь на литературную работу. Писать часто не сумею из-за занятости. Вы же по возможности пишите. Адрес: Действующая Армия, Полевая почтовая станция № 20, Почтовый ящик 1/К и свой обратный адрес. Не унывайте. Я уверен, что уцелею и мы все увидимся. Ваш С. Спасский
Милый мой Алешенька, я часто тебя вспоминаю. Я изучил все немецкие самолеты и хорошо в них разбираюсь. После войны привезу тебе в подарок осколок бомбы и все расскажу о войне. Научу тебя обращаться с винтовкой. Ведь я теперь настоящий боец. Крепко тебя целую. Будь здоров. Наташе пишу одновременно. Твой папа
Дорогой Лидок! Отвечу на твои вопросы: живу я очень близко и от Наташи с Сережей и от маленьких (минут 5), и от рынка, от почты. Поэтому мне пока не хочется менять, принимая неопределенность нашего положения. Вопрос о деньгах я выяснила: на Сережу и Женю лежат 500, на Алешу 100, это зафиксировано. Но оказывается, что при уплате квартплаты мне будут начислять около 200 р. за содержание детей, так же и вам. Где листок от моей квартплаты? Там еще и заем — чистое разорение.
К детям меня пускают только в сад, а ко мне их неохотно отпускают в гости. Жить другое дело. Поэтому мне приходится земляникой их украдкой угощать в саду. С большими это проще. В общем дети сыты, но если их чем-нибудь угостить, то едят с удовольствием. Только Сережа всегда отказывается, только не от ягод.
Насчет пенсии сделала запрос через кассу в Л-д, но пока еще ответа нет. Документы все при мне.
Лидуся, не забудь взять с собой чайник (эмалиров.), он тебе очень пригодится. Если ты понемногу захватишь круп, тоже неплохо. Картоф. муки здесь много.
Получила ночью твою телеграмму, телефонировала Катюше, она весела, здорова и писала много раз. Может быть, Нюша съездила бы в Собес[56] и узнала, получили ли они требование отсюда на две мои пенсии? Староневский 146.
Дорогая Лидуся! Заметила, что открытки доходят значительно быстрее письма. Ты спрашиваешь, есть ли у меня кровать. Есть, но отсутствие соломенника я сильно ощущала и теперь получила Алешин, потому что у них поставили парусиновые койки, которых долго не было. На моей террасе стало очень холодно спать, но я все оттягиваю перемену комнаты из-за того, что отсюда надо уехать в августе. Куда неизвестно. Все, занимаемые нами помещения, надо освободить, а других нету. По вечерам скучно, потому что нечем завесить окна и потому не зажигаем огня, а вечера все длиннее. К матерям относятся так: если ты здесь, то возьми своих детей, это очень приветствуется. Тебе работать при лагере было бы хорошо, но нет лаборатории. А в городе есть лаборатория, и есть вакансия, но нет смысла пускать здесь корни. Моя мечта была объединиться с Марой и нам действительно обосноваться. Меня несколько пугает неизвестность. Куда именно нас переселят? Что тебе посоветовать не знаю. Во всяком случае помни, что взять с собой вещей надо не поменьше, а побольше. Лучше два ватных одеяла, кастр. для супа, электр. плитку и пару лампочек 220 вольт. Таз для умывания или стирки, мыло. Немного гвоздей, клеенку или хоть маленькую скатерть, а то живешь по-собачьи. Мальчикам хорошо бы прибавить сорочек. Дети просят привезти конфет и сахару. Овсянку не забудь, я боюсь за твое здоровье. Много есть сложных вопросов. Крепко обнимаю и целую тебя. Привет Маре, Нюше, всем.
Дорогая мамуся, последнее письмо твое было от 22/VII с впечатлениями о Катюше. Как скупо ты пишешь и так мало о себе, в частности! Ведь в эту же открытку ты можешь вложить гораздо больше допустимых деталей[57]. Послала тебе 29/VII письмо детям и тебе (одно) с описанием Гошкиного отъезда. Пока была только открытка из Мги, это недалеко. Едет неплохо, только тесно.
Я продолжаю сидеть на чемоданах, с нетерпением жду приезда Бешелева[58]. Приехала сюда Юля Быховская[59], она была с архфондом и приехала по делу. Нина у нее была и осталась довольна. Нюша у нас развивает бурную деятельность и дежурит на Некрасовой[60]. За квартиру я заплатила. Адрес С. Д.: Действ. Кр. Армия, полевая почта станция 20, почтовый ящик 1/К, Спасскому. Кл. Гитм. тебе и Наташе писала и ему тоже. Он чувствует себя хорошо. Крепко тебя целую и ребят. Лида
Милая моя, любимая девочка. Вчера вечером получил два твои письма, пересланные мне из Ленинграда и узнал ваш адрес и где вы находитесь. Теперь, наконец, имею возможность и сам тебе писать. Твои письма меня очень-очень обрадовали. Так приятно было узнать хоть что-нибудь о твоей жизни и радостно думать, что ты меня помнишь. Я тоже вспоминаю тебя постоянно. Помнишь, как в день объявления войны мы говорили о том, какие неисчислимые последствия будет иметь это событие для нас всех. И вот теперь тот долгий вечер кажется уже далеким сном. Ты далеко от Ленинграда, да и я тоже от него не близко. Ты сейчас меня бы и не узнала, стриженного, загоревшего, в военной форме с неразлучной винтовкой. Я очень занят и поэтому не обижайся, если часто не сумею тебе писать. Но знай, что люблю я тебя крепко и горячо и всей душою со всеми дорогими мне и близкими людьми. Рад, что ты имеешь возможность читать. Я, к сожалению, не читаю теперь ничего. Тут нет книг, да нет и возможности их читать. Но писать я все-таки умудряюсь. Пишу стихи, заметки для памяти и, надеюсь, после написать интересную книгу о событиях. Я твердо уверен, что мы с тобой непременно увидимся, моя милая. Хотелось бы, чтоб вы при первой возможности вернулись в Ленинград. Ну, благодарю тебя за письмо и крепко и горячо тебя целую. Бабушке и Лешеньке пишу одновременно. Твой С
Дорогая Наташа, получила ли ты мои письма, в которых я сообщал тебе свой адрес? На всякий случай — вот он еще раз: Полевая станция 527, почтовый ящик 33/2 литера 21.
От тебя я не имел ничего, совсем не знаю, что с тобой и где ты. Это меня очень огорчает и беспокоит. Но надеюсь, что все же какие-нибудь сведения в конце концов получу.
Со мной пока все благополучно, товарищи по службе в большинстве симпатичные, работы пока не очень много.
Сегодня мы переезжаем в другое место.
Крепко целую тебя, дорогая, будь здорова, спокойна, не забывай меня, привет Алеше, бабушке. Папа.
Дорогой Лидок! Послала тебе вчера две заказные открытки, но была не совсем точна. Я тебе сообщила, что наша организация просит матерей, имеющихся налицо, взять детей к себе на квартиру (дошкольного возраста). При этом предполагается, что они целый день будут в коллективе, и до сих пор многие это делали. У меня при этом тревога, как они отнесутся к таким детям в случае отъезда? Вообще боюсь, что меня могут не взять с собой, тут понаехало мамаш 150, станут ли с нами возиться? Сейчас ребята хорошо настроены и здоровы. Сережа пишет. Открытки тут можно достать. Только Наташа тянет домой в Л-д. Как жаль, что Мара не уехал, самая естественная и подходящая комбинация была бы устроиться с ним. От Гоги получила открытку со станции Мга[61]. Писала тебе и телеграфировала, что говорила с Катюшей по телефону[62]. У нее все благополучно и она часто пишет. Надеюсь, что вы получили мои письма, что я еще 20-го была с Наташей у Катюши[63]? Жаль, что вышла такая тревога. Крепко целую и люблю. Мама
Дорогая мамуся, повторяю адрес Серг. Дм.: Действ. Кр. Армия, полевая почта станция 20, почтовый ящик 1/К, Спасскому. Адрес Жени Будде (она Будде, а не Зейтленок): п/о Холдеево Любимского р-на Яросл. обл., до востребования. Она тоже очень хочет с тобой списаться. Она пока возится с детьми и со страхом думает о зиме. Получила от тебя наконец «реакцию» на наши события, открытка № 8 от 27/VII (все доходят). Одновременно пришло письмо от 23/VII с Жениной диктовкой. Завтра встречусь с Фридой, сегодня приехал Гуковский[64], кот. пробыл у вас 4 дня, выехал 29/VII от вас. От Гогоши пока известий, кроме открытки из Мги, нет. Гоша, когда уезжал, много раз повторял, что он с удовольствием примет тебя и ребят у себя на новом месте, такой дуся. Но пусть доедет раньше и осмотрится. Он много раз писал тебе. Мара сидит прочно здесь. Ты не высказываешь большой радости по поводу моих планов приезда к вам. Я это толкую как опасение за меня, но ведь другие-то живут? Вот оставлять Мару мне действительно ужасно не хочется, даже и с Нюшей. А с другой стороны, случится что с ребятами, я себе никогда не прощу, что убоялась трудностей. Вот и сижу целые дни и колеблюсь во все стороны. За эти дни сшила себе две роскошные блузки, честно скажу, одна лучше другой, из старой пижамы моей, кот. я никогда не носила. Нина учится во все лопатки и скоро будет заправским пожарным. Сарра бегает за продуктами, но видит мало хорошего[65], я иногда подкармливаю ее. Нюша пишет тебе 1 письмо уже три дня. Квартиру я уплатила. Получила ли ты 200 р. (вторые деньги)?
Дорогой Лидочек! Забыла тебе написать, что артель матерей, выехавшая водой 19/VIII, еще не прибыла сюда. Есть письмецо с пути, что едут хорошо, но все-таки мне кажется, так ехать не стоит.
Вопрос о нашем передвижении в полной неопределенности. Я думаю, что все зависит от приказа свыше, которому все должны будут подчиниться.
Лидуся, я совсем не знаю, что тебе посоветовать. Боюсь, что с твоим больным желудком, тебе будет трудно есть черный хлеб. Хлеба у нас вволю и мы сыты. Земляника идет к концу, вместо 80 коп. стакан 1.50, но я все еще даю ее детям, ведь витамины. Погода прекрасная, все-таки детей избегаем купать в речке — страшно. Рады, что они здоровы. Сережа всегда в компании, всегда занят, но о тебе он и Женичка вспоминают с большой любовью. Алеша меня не отпускает и характером не изменился, он не создан для коллектива. Что у вас, что у Нины? Скажи Шарлотте[66], что я ей шлю привет и часто встречаю Марию Львовну[67] с мальчиком. Целую.
Дорогая Роза Наумовна!
Нет времени написать Вам подробно о себе. Я здоров и чувствую себя хорошо. Очень беспокоюсь о Вас, о Вашем теперешнем и особенно о будущем жилье. Кл. Гитм. переслала мне Вашу открытку к ней. Лидия Дм. тоже прислала мне открытку. Где Гога? Ничего о нем не знаю. Шлю сердечный привет. Ваш С. Спасский.
Наташенька, солнышко! Послал недавно письма тебе и бабушке с Алешенькой до востребования. Сегодня получил, наконец, первые письма от Клары Гитм. и Веронички и узнал из них более подробные ваши адреса. Поэтому пишу на твой полный адрес, а ты с бабушкой справляйтесь на почте, чтобы письма мои до востребования не пропали. Это, естественно, и хочу сообщить в первую очередь. Письма твои всегда со мной и я их иногда перечитываю. В моей жизни все идет размеренно и очень занято. Странно представить, что когда-то жил я по-другому, так всё сейчас иначе. Но впечатлений масса и много я увидел нового. Видно, никогда не пропадет во мне способность извлекать из всякого положения что-нибудь интересное и обогащающее. Но как бы хотелось посидеть с тобой спокойно, поразговаривать, побыть вместе, узнать все, что ты думаешь и пережила за это время.
Сейчас уже совсем стемнело, надо идти спать. Поэтому на этот раз не пишу отдельно Лешеньке и бабушке. Поцелуй их от меня. Как-то выглядит сейчас мой дорогой мальчик. Тебя же крепко целую, милая моя, любимая детка. Твой С. Люблю тебя очень.
Дорогая моя мамуся, твои письма доходят все без исключения, чего нельзя сказать про других. Поздравительная открытка пришла сегодня в 8 ч. утра. прямо замечательно. Заказными можешь не посылать, а то может никого не быть дома, а они не оставляют в ящике. Была вчера у Саула[68] (2ой раз), они тоже получили. Он по-прежнему еле скрипит, Ирма переутомлена страшно, от Лили очень тяжелые известия, у них гораздо хуже вашего. Возможно, что их переведут в Кострому. Клара Гитм. тебе писала, она получила твое и Наташино письма от 26/VII, я думаю, что с С<ергеем> Д<митриевичем> вы уже наладили связь. Козаков соврал нагло, С<ергей> Д<митриевич> уехал отсюда 9/VII, когда ваш точный адрес не был известен, а потом сам не имел твердого местожительства. Писала тебе без нумерации, но надеюсь, что доходит. Последнее время пишу кому-нибудь каждый день. Вчера писала Сереже (в ответ на его открытку от 25/VII), сегодня Наташе. Послала тебе еще 200 р., сообщи, сколько нужно. Кл. Гитм. хочет тебе послать, но я сказала, что пока не надо. Она хочет добиться оплаты С<ергеем> Д<митриевичем> по среднему заработку как добровольца, это ей, наверное, удастся, и тогда, она сказала, что половину будет посылать тебе, а половину оставит Веронике. Она все приглашает меня, пожалуй, я к ней как-нибудь зайду. Она исключительно тепла. У нас без перемен. У Нины и Белки тоже. От Гоги больше известий нет, только из Мги от 26/VII.Целую. Пожалей себя, мамуся, не жалей денег, я знаю, как тебе тяжело. Спасибо за частые письма.
Дорогая Лидуся! Пару дней нет письма от тебя и мне скучно. Я пишу почти ежедневно. Вчера писала Нюше, просила ее позаботиться о моей пенсии, ее еще не перевели и боюсь, как бы она не запоздала. У нас все какое-то непоседливое настроение. Если ты решишься выехать, то не забудь взять в Литфонде справку о том, что твои дети уехали в лагерь. Эта справка может тебе пригодиться. Прошу тебя тогда при записи Наташи не забудь поставить адрес Шуры 1ая Мещанская 7 кв. 22 для того, чтобы плата за ее содержание взыскивалась с Шуры. О себе заяви, чтобы они за мальчиков отсчитывали из 500 р.
У нас все благополучно. Женичка ест наравне с Алешей черный хлеб, зеленый огурец, ягоды, иногда сметанку, и, слава Богу, все в порядке. Они ситный хлеб тоже получают на обед и в полдник, большей частью с маслом. Утром у них зарядка, потом завтрак, в 1/2 2ого обед из двух блюд, днем чай с ситным, иногда молоко. В восьмом часу ужин, в 9 спать. Утром они часто ходят в сосновый лес, там чудный воздух, речка протекает. Купались они мало, это очень страшно, когда много детей. Есть и лодки, но мы и этого боимся.
Медицинская помощь поставлена образцово, лучше чем дома. Даже глаза осматриваются специалистом. Крепко целую тебя и Мару. Всем теплый привет.
Дорогие Лешенька и Женичка, что-то давно вы мне не писали, и я бы про вас ничего не знала, если бы не наша дорогая бабушка, я все ее письма получаю. Как делишки, ребята? Сколько земляники вы съели и сколько бабушка? Кушает ли она с вами или только вас кормит? Напишите мне непременно.
Вчера было мое рождение и первый подарок мне принесла Нюша: горшочек с белыми астрами. Еще раньше пришла бабушкина открытка. А вечером пришли тетя Беллочка, тетя Нина, дядя Гриша и тетя Люба Шлезингер[69]. Но нам почему-то не было так весело, как бывает на рожденьях, наверное потому, что не было кренделя! Я вчера послала открытки бабушке и Наташе. От дяди Гоги почти ничего нет, но знаю, что они поехали через Волховстрой, значит на Вологду. Передайте бабушке, что Катюша пишет очень хорошие письма, она вполне довольна и весела. Открытка тете Нине от 30/VII уже пришла. Крепко вас обнимаю и целую много раз. Пусть Сережа поцелует Наташу, а Женя бабушку от меня, а потом наоборот.
Дорогая моя Катенька, читала твои письма и они мне очень понравились. Сережа пишет не так интересно и каждое письмо начинается словами «итак, я вам пишу».
Я рада, что тебе там приятно. Когда мама скучала без твоих писем, я ее все время утешала тем, что ты так хорошо с ребятами сходишься и обычно тебя ребята любят (почему-то???) — так что ты не пропадешь.
А мама ведь у тебя стала важная-преважная, чуть что не в каске, она ведь пожарный начальник в доме, экзамены сдавала, все честь честью. Бабушку я видаю, по правде сказать, она не изменилась за это время, да и папа покуривает по-прежнему.
На всякий случай, поздравляю тебя, моя родная, с днем рожденья и желаю тебе провести зиму не хуже, чем лето. Кланяйся Ирине и Леше[70]. Крепко тебя целую. Тетя Лида
Дорогая Лидуся, получила твое письмо с описанием отъезда Гогоши и, к стыду своему, давно так не хохотала. Уж очень ты красочно описываешь. Меня очень радует, что у тебя предвидится попутчик, я и не знала, что тут Юра Б[71]. Но если вы серьезно хотите ехать, то вам надо поторопиться, а то можете приехать в Гаврилов Ям и нас не застать, приятная была бы картина. Сейчас в Москве вопрос окончательно решится, но ты знаешь, что решение может быть безотлагательное. На телеграф рассчитывать нельзя, напрасно деньги тратить. Дети здоровы, все в порядке. Пишу сегодня Кларе Гитмановне, позвони ей 47488 завтра и попроси прочитать мое письмо и тебе. Возможно, на днях компания пойдет в с. Великое и тогда Наташа навестит Катюшу. Я надеюсь, что решение будет для всех удобное.
Бедная моя девочка, вчера получили письмо Нюше от 1/VIII, а сегодня от 29/VIII с описанием лермонтовского вечера. Я сердита на Лену Э.[72], что она сорвала вечер, ведь вы свой культурный престиж должны держать высоко. Соседок твоих близнецов[73] я знаю по двору, но с их мамой незнакома. Зайду к ней все же. Бабушка[74] тебе мало пишет, потому что ей приходится много хозяйничать, чувствует она себя так себе и очень волнуется за папу, от которого нет никаких известий. Она Моте писала два раза, но ответа нет. Она написала в Московский Литфонд запрос и я тебе советую сделать то же. Адрес Моск. Литфонда: Тверской бульвар 25. Они могут быть в курсе дела, если папа пошел в ополчение по их призыву. С Серг. Дмитр. ты, наверное, уже связалась. Много раз писала и я, и Кл. Гитм. его адрес.
Я пока что сижу по-прежнему на чемоданах, но не могу решиться оставить дядю Мару. У него еще неизвестно окончательно, как будет, возможно, он и уедет отсюда, но когда и что сейчас сказать трудно. Если я выкачусь отсюда со всем своим барахлом, то мне будет трудно потом с ним соединиться.
Позавчера тебе послала открытку. Из письма твоего я вижу, что вы все-таки работаете, это очень хорошо, молодцы, так и надо. Дядя Гога едет на Вологду, но писем от него нет. Вчера писала малышам, дядя Мара писал Сереже.
Ну, обнимаю тебя, моя дорогая Киска. Смотри за бабушкой, помни, что она слабенькая.
Дорогая моя мамуся, получила сразу твою телеграмму и 3 открытки от 2/VIII и 3/VIII. Немного ясней представляю себе твою трудную жизнь. Хоть ты и обзавелась матрацем, мы все же посылаем тебе мешок, немного сахару и конфет в посылке Катюше; Архфонд собирает для детей и мы ей вложили для тебя. Поедут посылки после 10-го, и каким способом я не знаю. Получили открытку от Леночки Р.[75] Она со всей семьей, с сестрами, с мужем и матерью находится в гор. Бор Горьковской обл. ул. Сталина 86, Овчинникову для Ральбе. Она очень расспрашивает про всех, я ей напишу. В Собес Нюша обязательно завтра съездит. За квартиру (июль) я заплатила, за детей будут брать в Литфонде здесь, когда будет известна такса. Нас поразила твоя возможность сноситься с Катюшей по телефону. Сейчас от нее доходят письма, она прелестно пишет и очень довольна. Вчера получила письмо от Наташи и ответила ей, писала малышам. Ты мне не ответила только о финансовых делах, сколько тебе нужно, хоть приблизительно, чтобы ты была сыта? Деньги мальчиков тоже можно брать понемногу, для чего же им дали их? Посылаю тебе сегодня еще 200 р., 4/VIII тоже посылала. Насчет твоей мечты соединиться с Марой — то это еще очень сомнительно. Во-первых, если он поедет, то это на Урале, в совершенно глухом месте, где ничего нет и нас не ждут, не знаю, будут ли даже дома или землянки[76]. Семью очень ограничивают количественно, одного инженера не взяли, так как у него большая семья. Вопросы питания обстоят под сплошными вопросительными знаками. В общем Маре самому очень не хочется ехать, но его не спросят. Принципиально вопрос будет разрешаться в С. Н. К.[77] и будет известно дней через 10, не раньше. Гога проехал Вологду 2/VIII, думаю он тебе сам пишет, знаю это от Светланиной матери[78]. Вопрос о вашем переселении еще обсуждается, и мы очень надеемся, что вас не тронут. Так вот я сижу и размышляю по-прежнему. Нюша хорошо настроена, но очень скучает. Целую и обнимаю. Лида
Дорогая Лидия Давыдовна! Спасибо за память. Очень был рад Вашей открытке. Должен сказать, что получение писем здесь для каждого из нас самое большое и ценное удовольствие. От Р<озы> Н<аумовны> и Наташи я как-то получил с большим запозданием тоже вести и, кроме того, встречаясь иногда с товарищами, узнаю от них вести о наших детях в литфондовском лагере. Должен признаться, что сведения бывают часто не самые утешительные, и я до сих пор думаю, не поспешили ли мы тогда с отправкой и не лучше было бы вернуться всем домой. В частности, меня очень беспокоит и участь Р<озы> Н<аумовны>. Надвигается осень, и я плохо представляю, как она будет существовать в тех условиях, в которых она оказалась. Не знаю, стоит ли Вам туда ехать или нет, но мне кажется, что главное, что в Ярославле нужно — это деньги. К сожалению, я ничего не получаю ни здесь ни в Литфонде, где, хотя нет окончательного отказа в выплатах, вряд ли практически будут платить. Правда, есть надежда, что мое положение изменится и мы все будем разбросаны по дивизиям и зачислены в штат. Пока же я нахожусь в положении рядового бойца. О себе писать особенно нечего. Здоров, занят, чувствую себя хорошо. К обстрелам совершенно привык. Писать самому удается очень мало, не читаю ничего кроме газет. Рад, что М<арк> И<осифович> в Ленинграде с Вами и прошу передать ему сердечный привет. Также приветствую и Нину Лазаревну и Елену Самсоновну. Ничего Вы мне не пишете о Гоге, где он и что с ним. Если Вы его видите, кланяйтесь ему. Вас же еще раз благодарю от всей души. Ваш С. Спасский
Дорогой Лидочек! Случайно едет отсюда один папаша, с которым я мало знакома, но даю ему письмо с собой.
Произошло потрясающее событие — позавчера вдруг объявился Френкель[79]. Он, приехав на место, только снял комнаты и сразу отправился сюда за семьей. Дал мне на всякий случай маршрут, как туда отсюда ехать: главную часть пути по Волге из Ярославля. И Фр<енкель>, и его жена совершенно очаровательные люди, ребятишек с ними четверо, моложе пяти лет, свояченица и теща, не считая вещей. Судя по его рассказам, место его службы не особенно заманчивое, но зато весьма отдаленное. О наших планах вы можете быть больше в курсе чем мы, если Бешелев по телефону звонил из Москвы, он теперь там: разрешает нашу судьбу. С Козаковым вышло недоразумение: он видел С<ергея> Дм<итриевича> не в Л-де, а на месте его службы. Наташа уже получила письма, в котором упомянуто, что С. Дм. пишет одновременно мне, но я еще не получила его.
Лидуся, ты правильно заметила, что я к твоему приезду отношусь сдержанно, потому что мне тебя жалко. Если бы здесь не приходилось разрешать вопросов, то я бы и сама справилась. Если оказалось бы, что мы будем зимовать здесь, то мне придется снять квартиру и взять детей к себе. Тогда я смогу наблюдать за ними и подкармливать их утром и вечером. Теперь мне это очень трудно, надо прятаться и учить детей предательскому отношению к товарищам. А мне жаль маленьких, они похудели. Кстати, Женя умирает от зависти, что у Алеши есть серый костюм, как у Сережи, а у него нет, и я нахожу, что такой костюм действительно нужен Женичке, ты купи и привези, если приедешь. Есть ли у тебя список нужных вещей? Прибавь к нему уксусную эссенцию, сухую горчицу и пиретрум[80] (кажется, есть у Нюши).
Дорогая моя мамуся! Послала тебе вчера 200 руб. и письмо. Была у Клары Гитмановны. Очень сложные чувства испытывала я, находясь у нее. Она живет с девочкой[81] у С<ергея> Д<митриевича>. Очень тепло расспрашивала о тебе и детях. Ждем через пару дней Бешелева с решением из Москвы. От С<ергея> Д<митриевича> последние известия от 1/VIII, он, по-видимому, в боевых частях, находится недалеко от нас. Она получила назад деньги за дачу и сегодня вышлет тебе часть, большие суммы сразу мы опасаемся высылать. Она решила остаться в Л-де. Я ее поддерживаю. В связи с решением о вас и я решу свою судьбу. Может быть, и у Мары что-нибудь выяснится к тому времени. Посылаю тебе в Катюшину посылку немного сахару, конфеты и мешок. От Гогоши имела открытку из Иванова[82] от 3/VIII. Теперь он, вероятно, уже на месте. Твои открытки от 2/VIII и 3/VIII уже получила. Целые дни являюсь связистом, созваниваюсь со всеми, как только известия получаются. У Мары больше волнений чем работы. Сарра хворала желудком, теперь поправилась. Нюша добывает нам пропитание и только благодаря ей мы сыты, все это очень сложно сейчас. Лида
Была я в Собесе, они запрос получили и 12/VIII вышлют дело.
Мешок с Катюшей не удалось послать, так как очень много вышло, а немного сахара и конфет я вложила.
Документы задержим, пока не выяснится, где ты будешь. Деньги не пропадут в течение 6 месяцев, а то будут гулять по почте. Это мне предложила сама служащая, очень сочувствующая старушка и она права, правда?
Дорогая моя мамуся! Получила вчера от тебя открытку. Была в Собесе, и там мне служащая сама посоветовала задержать документы, пока не будет известно окончательно, где ты будешь. Мне кажется это правильным, и я с ней согласилась. Как только будет известно твое окончательное местопребывание, они вышлют, я к ним заеду. Деньги шесть мес. не пропадут.
Я была на кладбище. Там все в порядке. Конечно, осталось немного из того, что мы посадили 10/VI[83], но все же часть еще цветет и я подсадила. Ждем со дня на день приезда Бешелева, он вчера звонил из Москвы, там решается ваша и наша судьба. У Мары пока новостей нет.
Бедная моя мамуся, и холод и голод приходится тебе терпеть ради детей. Я чувствую себя последней дрянью, что ничем тебе не помогаю, но я боюсь быть только лишним «ртом» у вас, что я буду делать при такой неопределенности?
Руки чешутся к работе и сижу без толку. Надеюсь, что скоро этому будет конец и что-нибудь выяснится. У нас резкое похолодание, как ты там на своем балконе? Крепко обнимаю, целую тебя и благодарю, моя дорогая. Лида
Милая моя, любимая Тусенька! Шлю тебе 3-ье письмо. Надеюсь, первые два ты уже получила. Как-то ты себя чувствуешь? Л. Д. прислала мне открытку, пишет, что ты купаешься. Я тоже иногда выбираюсь к реке, но здесь это труднее. Вообще же живу деревенской жизнью, чем-то напоминающей жизнь в Домкине[84]. Только спим мы прямо на полу, на сене, самолеты кружат над головой и иногда вся изба дрожит от артиллерийской перестрелки. Но я привык ко всему и чувствую себя хорошо. Только о близких думается постоянно, и тебя хочется обнять, моя дорогая. Надеюсь, это когда-нибудь все же получится. Боюсь только, что ты подрастешь совсем за это время и забудешь меня. Хотя все-таки почему-то я уверен, что мы непременно встретимся и встретимся хорошо. Жизнь идет пока довольно однообразно, но перемены могут быть каждую минуту. Обо всех изменениях буду тебе сообщать. Возможно, что начну я работать по своей специальности, так как [след. стр. не сохранилась]
Милый мой Лешенька! Как ты живешь, мой мальчик? Купаешься ли в реке и научился ли плавать? А я научился стрелять из винтовки и довольно хорошо. У меня очень удобный новый противогаз, с которым я всегда хожу так же, как и ты ходил со своим в Ленинграде[85]. Интересно, в какие игры вы играете и с какими ребятами ты подружился? Жалею, что не могу показаться тебе в военной форме. Как поживает Женя, дерешься ли ты с ним или нет? Есть ли у вас фанфара? Я недавно получил фанфару для нашего полка, шел по дороге и все пытался в нее затрубить, только у меня ничего не вышло. Ну, будь здоров, мой дорогой. Крепко тебя целую. Твой папа.
Любимая моя Наташенька, может, все-таки хоть какое-то мое письмо дошло до тебя и ты знаешь, что я помню тебя, люблю и очень о тебе беспокоюсь. Что-то не радуют меня вести о вашей деревне. Главное, не представляю, как ты будешь дальше учиться. Неужели Литфонд не наладит чего-нибудь в этом отношении? Ведь совершено необходимо, чтоб ты продолжала занятия в школе и не потеряла бы год. К сожалению, я ничем не могу помочь и все мои огорчения не облегчают твоего положения. Правда, и у нас жизнь достаточно трудная и сложная и, очевидно, зима будет тяжелая. Но и это не утешение для тебя. Не знаю, что думали Горев и Слонимский[86] выбирая для вашего проживания эту деревню. Какой трудный период мы сейчас переживаем. Пишу тебе в день, когда в штабе фронта заинтересовались судьбой всех писателей и собираются распределить их по частям в качестве литературных работников. Пока пишу отрывочные стихи и, неожиданно для себя, снабжаю наш боевой листок[87] всякими юмористическими стихотворениями. Вот бы тебе показать. Справляюсь всегда у товарищей о вашем лагере. Не все известия меня радуют. Часто вижусь с литературоведом Айзенштоком[88], сын которого тоже в школьной группе. Не встречаешься ли ты с ним? Кланяйся Зое Александровне[89], я рад, что ты с ней подружилась. А Наташа Каверина[90], аллах с ней, может я и наклепал на нее зря. Как твои школьные планы? Странно мне, что я не буду следить за твоей школьной жизнью вплотную. Ну, да все вернется непременно, вернется, моя любимая девочка. Крепко целую твои дорогие глаза. Как хорошо, что мы все-таки успели с тобой попрощаться, хотя и не знали тогда, что прощаемся. Целую еще раз. Твой С.
Дорогой Лидочек! Пришлось поискать открытки в архивах у мальчиков, как видишь, грязные. Прошу тебя выслать Наташины тетрадки (в ее письменном столе) бандеролями и таким же способом пачку конвертов с открытками. Марки у нас есть. От Гоги наконец пришла открытка из Свияжска[91] от 6/VIII. Его путешествие продлится, очевидно, 10 дней. Беспокоюсь, найдет ли он комнату. Я слышала, что там публика будет жить в палатках и землянках собственного производства. У младших ребят новость: их переводят в другой дом, близко от них, а зачем — для меня непонятно. Женичка отлично себя чувствует в коллективе и очень самостоятелен, а с Алешей одно горе: беспомощный младенец, а от всех переживаний дети, по-моему, регрессируют. Написала Жене Будде и Лили, она кажется должна будет вернуться. О С<ергее> Д<митриевиче> нет известий, он, кажется, на самом фронте. Я беспокоюсь за его судьбу.
Мальчики получили книжки.
Если есть, наволочки на Сережину подушку (кажется, есть у меня дома) и пару простынь для него же, а то белье у него гнилое и разваливается.
Нина жалеет, что я сюда уехала. Передай ей, что мой приезд был совершенно необходим и никогда я себя не чувствовала столь нужным человеком для ребят как сейчас. Ведь у меня главная штаб-квартира и всякий может там найти, что ему требуется.
Мне совсем не плохо, я сплю хорошо и ем достаточно. Спасибо за 200 р., денег более чем достаточно, что я дома́ буду приобретать, что ты столько высылаешь?
Я предложила Кларе Гитмановне деньги передать тебе. Дело в том, что я должна Нюше 200 р., хотела бы с ней расплатиться Алешиными деньгами.
Дорогая моя мамуся! От Гогоши телеграмма от 8/VIII — благополучно прибыли. Ехали они с 28/VII. Я послала вчера с организацией Октябрьского р-на для детей три посылки — мальчикам общую. Вложила для тебя только носильные вещи и хозяйственные предметы, так как боялась, что продукты неудобно будет тебе оттуда передать. Тебе послала в Сережиной посылке летнее пальто, а в Наташиной одеяло, плитку, тазик, кастрюльку, салфетку и рубашку. В посылке Наде Фридланд для тебя есть чай и туалетное мыло. Детям послала поровну сахару, песку, конфет, печенья, орехов, риса (единств. крупа по коммерч. 15 р.) и мыло (общий вес 1 кило). Всего понемножку, я знаю, но на большее пороху не хватило. Книги и тетради сознательно не посылаю, чтобы не загружать в случае переезда. Надеюсь послать в следующей партии, если она будет и если я буду. Кроме того, писала уже тебе, что накануне, когда об этих посылках не было известно, вложила пакет в Катюшину посылку со сладостями и сахаром. Посылки обещано вам довезти, где бы вы ни находились. Бешелева еще нет, должен быть на днях. Сейчас проводится всеобщий вывоз детей[92], так что Кларе Гитм. придется ехать. От С<ергея> Д<митриевича> есть известия от 3/VIII, он здоров пока. Поедут они с эшелоном Литфонда к вам же и будут, очевидно, совместно дальше уезжать[93]. У Мары еще ничего не известно и я по-прежнему сижу у моря и жду погоды. Письма твои и Наташино к Гогоше вчера получила. От Женички[94] очень грустные письма. Она живет впроголодь и вообще в тяжелых условиях, очень жалеет, что не с Литфондом, хотя бы для близости к знакомым. Нюша нас кормит, а то дело бы было плохо. Картошку в первый раз будем есть завтра, я ездила за ней загород. Она выходит из дому в 6–7 часов и приходит в 11 к нам. Из этого ты можешь заключить все остальное. Она дежурит на Некрасовой и благодаря этому иногда там ночует, а то ее все время тянет, конечно, к Марфуше. Сарра поправилась, но еще слабовата. Нину как пожарного начальника теперь не отсылают, а я все время вишу на волоске. Пишу тебе часто и рада иметь теперь с тобой более тесный контакт. Крепко целую тебя и целую ребят. Лида
Твои открытки от 4, 5 и 6/VIII получила.
Дорогая моя мамуся, посылаю тебе письмо С<ергея> Д<митриевича>, полученное сегодня. Сегодня же получила твое письмо от 9/VIII, посланное с оказией. Женичке костюм я обязательно куплю, так ему и передай. А в посылку я ему вложила новые рейтузы. Насчет Сережиного белья, прошу без оскорблений: одна простыня со швом и пододеяльник совсем новые, вторая пара — не помню, не подменили ли ему? Пиретрум в посылке не послала сознательно, боясь испортить продукты.
Сегодня опять новые веяния на отправку детей. Кл. Гитм. меня подбивает на компанию с ней в эшелоне Литфонда. Вообще это наиболее подходящий вариант, меня пугала поездка в одиночестве. Мне даже стыдно, что я столько рассудка вкладываю в это дело, когда все дети и ты там. Но я боюсь быть в тягость вам и всему коллективу, а оставлять Мару мне совсем грустно.
Сегодня послала на имя Сережи открытку всем мальчикам, тебе вчера писала. От Гогоши телеграмма о прибытии от 8/VIII. Бешелева еще нет и потому всё по-прежнему висит в воздухе. Послала малышам бандероли с Чижом[95] и др. книжками. Веду паразитический образ жизни, не запомню такого вообще. Самое неприятное это то, что я должна скрываться от взоров соседей. И я бы с удовольствием участвовала во всех этих дежурствах, но я боюсь другого. В результате я ничего по дому не делаю.
Не знаю, о каких деньгах ты пишешь. Неужели ты уже 9/VIII получила деньги от 4/VIII? Я послала еще 8/VIII ту же сумму, а на другой день послала Кл. Гитм. тебе. Поэтому я пока больше не высылаю.
На днях звонила Варя и очень тепло о всех расспрашивала и просила кланяться. Ей пришлось 16 дней проработать вдали и она очень замучилась.
Пьет ли Лешенька молоко и вообще как он ест там общий стол? Подчиняется ли он общей дисциплине и что его тяготит? Мои-то парни народ привычный. Нюша страшно обрадовалась его письму. Целые дни только о вас и говорим, конечно. Катюшины письма теперь доходят, она очень довольна и весела.
Крепко тебя обнимаю, моя дорогая и единственная мамуся, ни у кого такой нет!
Лида
Известие о Френкеле меня очень обрадовало. Значит и мы сможем все вместе двинутся в случае чего, а то отсюда чинятся препятствия большим семьям.
Дорогой Гогушка, мы получили от тебя с дороги три открытки, но еще не имели впечатлений с места оседлости. Ждем их с нетерпением.
У нас жизнь идет тем же порядком, как и до твоего отъезда. Всё ждем окончательных новостей из Гаврилова Яма о том, куда будут переотправлять ребят. Вероятно, из Ленинграда будет организован эшелон с ребятами и матерями и Лида поедет с ними. От бабушки и ребят имеем частые письма, они все здоровы и, судя по письмам, продолжают жить спокойно и весело. Недавно отправили им через Литфонд посылки, не забыли и Розочку.
С Френками беседуем ежедневно, и Нина часто навещает Лиду. Гриша много работает — получил работу на вечер, и по этому поводу у Нины улучшилось настроение. Но, между прочим, она тоже хочет ехать, и возможно, что они соберутся вместе с Лидой и махнут вместе в Гаврилов Ям или по новому направлению Литфонда.
Ну вот и все наши новости. У нас всё спокойно и трен жизни[96] такой же, как был при тебе. С нетерпением ждем писем от уехавших, в том числе от тебя, Гогоша.
Крепко жму руку. Мара
P. S. Пишу с дежурства, поэтому Лида не приписывает.
Дорогая тетя Лида! Благодарю Вас за книги, я их прочитал, они мне очень понравились. Я бы уже хотел пойти в школу. Мы будем с Женей сидеть на одной парте, если не будем слишком много шалить. Привет тете Белле, дяде Маре и Нюше. Целую Вас. Алеша.
Дорогая мамочка, ты приедешь ко мне или нет? Как поживает папа? Целую вас обоих. Книжки еще нет. Женя
Не жалейте меня, я живу как в санатории, много сплю и сытно ем. Целую крепко. Мама.
Дорогая мамуся! Позавчера писала тебе, что получила твое письмо с оказией от 9/VIII и переслала тебе письмо Сергея Дмитр. Вопрос о моем отъезде по-прежнему висит в воздухе, Бешелева все еще нет, все обещают его через 2–3 дня. В Литфонде формируется группа матерей с детьми и ожидается потом организация группы матерей к детям, кот. в Гаврилов Яме. Вероятнее всего, что я с одной из этих групп к вам попаду, если у Мары к тому времени не выяснится ничего нового. Разговоры-разговоры без конца, тысячу раз взвешивали все за и против и толчем воду в ступе. Нина тоже думает двинуться, хотим, конечно, вместе, но как удастся — не знаю. Архфондовских ребят тоже, видно, двинут, а Литфонд повезет, может быть, уже на новое место? Ничего не известно. Удалось ли уберечь ребят от возникших заболеваний? Представляю себе твои волнения. От Наташи часто приходят письма к Вере Львовне, и мы с ней делимся впечатлениями по телефону. Сыновья ее забыли и ей не сладко. Сарра поправилась после своего кишечного заболевания, но все еще не совсем крепка, вчера она была у меня. Белка работает вовсю, пишет и дежурит полным ходом. Ее, к счастью, освободили от всех работ[97]. Целую тебя и ребят, моя дорогуля. Открытку от 7/VIII получила. С Бецофеном все лопнуло, его не отпускают с работы.
Дорогая Лидуся, спасибо за присланные 200 р., получила также от Клары Гитмановны, так что мой капитал составлял сегодня 1600 р. Не помню, писала ли я вам, что у меня в квартире радио и я в курсе событий.
Дорогой Марк! Мне кажется, что Лида поехала к нам с эшелоном и поэтому обращаюсь к Вам. Бешелев еще не вернулся, его ждут сегодня-завтра, и я еще не знаю решения в Москве. Есть телеграмма о том, что выехала Вероника с теткой и едет много ребят с мамашами, поэтому я жду Лиду. Ваши мальчики здоровы (тьфу, тьфу), но Алеша заболел кишечной интоксикацией и лежит. Я ночевала у него и теперь за ним хожу, надеюсь, что он скоро поправится. Очень беспокоюсь, что до сих пор не имею от Гоги сообщения о его прибытии на место*. Последняя открытка была с дороги из Свияжска — понятия не имею, где это.
Что с Вами? На что Вы надеетесь? Что с Беллочкой? Какие у нее планы? Что у Френков?
У нас погода хорошая. Жизнь у ребят протекает нормально. Пишу Вам на подаренной бумаге, нет абсолютно ничего для писем, т. ч. не удивляйтесь, если не буду писать в ближайшие дни.
Писала Жене Будде, и теперь жду письма от нее, не во всех школьных организациях хорошо.
Постараюсь повидать Катюшу или послать к ней Наташу с кем-нибудь. Наташа занимается в кружке французским языком, а Сереженька немецким. Оба записались без моего влияния.
18 августа. Алеше гораздо лучше. Надеюсь, что он завтра встанет. Ухаживает за ним Надя Фридланд, она у нас медсестра и преподавательница немецкого, и педагог — что хотите для души.
Передайте Нине, что письма ее и Сарры я получила. Пускай меня не жалеют: я живу хорошо, питаюсь досыта, сплю, живу в хороших условиях.
Целую Вас и Лидусю, если она дома. Привет Нюше, Ваша Роза.
Ребята чувствуют себя хорошо.
* Уже получила письмо. Он был в пути 9 дней.
Дорогая мамуся! Записана я в Литфондовский эшелон, но когда он пойдет, не знаю еще. Кл. Гитм. тоже поедет им. С Ниной не знаю, что будет, как будто ее не берут, а мы хотели вместе. У Мары на заводе по-прежнему полная неопределенность, и я его больше как будто не жду.
От Гогоши имела открытку от 8/VIII, они приехали 7/VIII и заняты разгрузкой пока. Он пишет, что кроме сахара там товары есть, главное папиросы (у кого какие заботы!). С комнатами еще неизвестно. Ты спрашивала как-то про Гриню: у него столько работы, что я уже месяц его не видела и даже по телефону не разговаривала. Мара настроен плохо по разным причинам. Работа у него неясная и много всяких неувязок. Сегодня занималась починкой Сарриных и Нининых туалетов. Вера Льв. от Наташи письма получает, от Шуры у нее нет ничего. Она тоже думает ехать, но наверное еще не знает. Ее зовет Гриша[98] в Свердловск, но нет известия об их выезде. Крепко тебя и ребят целую. Лида
Письмо от 10/VIII получила, спасибо Женичке.
Дорогие! Открытки у нас уже появились. Большущее спасибо за присланные гостинцы: они цены не имеют и надолго нас обеспечат необходимым. Плитку еще не видела, посылку скоро распакую, не знаю, как вас и благодарить. Все в целости, только посылку для Катюши не могу еще получить.
Сегодня послала вам телеграмму, боюсь, что это письмо придет раньше. Итак едут в «Ташкент город хлебный»[99]. Предполагается состав подать нам в Гаврилов Ям и прямым сообщением, но сколько дней езды никто не знает и в какой день отъезд тоже нельзя предсказать. Никто ехать не обязан, но как остаться одним? Я бы очень хотела, Лидуся, чтобы ты приехала. Мне очень страшно с детьми ехать так далеко.
Ведь я уже старая и мало ли что может со мной случиться, что будет с детьми? А вместе мы проживем как жили в Сочи и дождемся возвращения домой.
В Л-де должны быть сейчас Бешелев и Гернет[100], присоединись к ним.
Дорогой Лидочек, писала тебе вчера и телеграфировала. Еще раз выражаю безграничную благодарность за все посылки, я понимаю, сколько труда ты и Нюша положили на это. Если будет повторная отправка посылок, то я бы хотела получить себе и Наташе флан. наши халатики и учебники для Наташи и Сережи. Наташины на дне ее шкафа приготовлены все. Мы очень взволнованы предстоящим отъездом. Мне, кажется, Лидуся, что тебе бы следовало приехать. Снесись с Литфондом, чтобы не опоздать. Я взяла из детских денег 200 р., остальные пойдут на покрытие взносов по 60 р. за Сережу и Женю. Лидочка, если ты хочешь вместо денег взять купон [неразб. ] голубой мережкой, то Нюша тебе даст из сундука. У меня есть 1400 р. Обнимаю тебя и Мару, сердечный привет Сарре, Нюше, Белке, Френкам, писала Нине поздравление с Катюшиным днем рожденья[101]. Наташе гораздо лучше. Алеша уже на ногах. От Гоги имела открытку с места. Целую крепко. Твоя мама.
Дорогая мамуся, опять послала вам 3 посылки, но без съестного, мыло только тебе. Для тебя я завернула в подушку и зашила внутрь мальчиковой посылки с отдельной надписью, что это тебе. Первая партия посылок выехала 14/VIII. Наташе и Сереже преимущественно книги и тетради. Все это неожиданно и наспех. Все надо пометить. От Гогушки было письмо с места, он пока разгружается. У нас каждый день перемены: как будто Мара едет, Литфондовский эшелон опять откладывается, который раньше пойдет, с тем я и поеду. У Гриши на сегодня тоже как будто едут, но когда неизвестно. Вечером будем у них по случаю Катюшиного рожденья. Нюшу сегодня взяли на работу, но в черте города.
Крепко тебя целую и обнимаю, до скорого свидания. Пиши все-таки, ничего неизвестно, когда мы выедем. Лида
Дорогая Катюша, получила ли ты мою поздравительную открытку? А сейчас мы сидим у вас и вспоминаем тебя. Очень бы хотелось тебя повидать, но когда и как — все это неизвестно. Крепко тебя целую, моя девочка, и надеюсь все-таки на встречу. Твоя тетя Лида
Дорогая мамуся, еду сейчас в пенсионную кассу и дам распоряжение о высылке документов в Гаврилов Ям, поскольку другого твердого адреса нет, а оставаться им здесь не стоит. Ты, возможно, на меня сердишься за такое самоуправство — почему я не сделала этого сразу, но дело в том, что я надеялась отправить их сразу по постоянному адресу, но неопределенность продолжается. Оставить до последнего дня — боюсь не успеть потом съездить. Думаю, что с нового места получим их из Гавр. Яма — что же делать, больше не придумала. У нас по-прежнему сроки и местонахождение неизвестны. Сообщаю адрес Шуры Кроль[102], кот. очень прошу тебя написать, как в случае, если вы поедете, так и нет: Свердловск ул. Сакко и Ванцетти № 58 кв.46. Также Гогоше. С ним будем списываться. Ломаю себе голову, что тебе делать, если все двинут действительно в Ташкент. Если бы я была уверена, что мы выедем — то не надо, но если мы вдруг застрянем? Пусть хоть вы будете в сохранности. Дам молнию, как только будет что-нибудь твердое. Выехавшему вчера Гореву Белка говорила о тебе персонально, и он поклялся взять тебя с собой[103].
Дорогая Лидуся! Пишу это письмо на ветер, в надежде, что оно тебя уже не застанет. Сегодня получила открытку от 12.VIII, из которой вижу, что пропало письмо от 13. VIII со вложением письма от С<ергея> Дм<итриевича>. Очень жалко. Сегодня же получила вашу «молнию», отправленную вчера, которая мне была чрезвычайно приятна, и я воспрянула духом. Гога приглашает к нему. Если бы с тобой вместе, Лидуся, об этом стоило бы задуматься, потому что там очевидно неплохо и спокойно. Я очень разочарована нашей организацией, ожидала много большего. Гораздо спокойнее жить своей семьей. Вчера приходила Катюша с Ирой Жуковой, принесла посылку. Она выросла необычайно и очаровательна, как всегда. С нашим переездом еще неизвестно, адрес определится на днях. Дети здоровы, только Алеша на диете, хотя ничего страшного, но не устанавливается кишечник. Погода летняя, дожди редки. Обнимаю и крепко целую тебя. Привет всем нашим, включая Нюшу. Твоя мама
Дорогая Наташа, я до сих пор не имел от тебя никаких известий. Это меня очень волнует. Еще раз сообщаю мой адрес: Действующая армия, полевая почтовая станция 571. Об. 22 СП, санчасть.
Не забудь, на чье имя и как слать тебе деньги — а то ведь я до сих пор не знаю даже этого.
Я пока благополучен, надеюсь, что и в будущем все сложится более или менее благополучно.
Пока же главное — получить о тебе хоть какие-нибудь известия!
Целую тебя много раз, будь здорова, моя любимая. Твой папа.
Дорогая моя Наташа, до сих пор ни одного письма от тебя не получил. Вообще за все время я получил только одно письмо от бабушки Веры и одно от Гриши. Я толком не знаю твоего адреса (Гаврилов Ям Яросл. области — ну, а точнее), кроме того, бабушка написала мне, что вас собираются оттуда увезти. Я надеюсь, что в случае отъезда ты догадаешься оставить на почте свой новый адрес. Как быть с посылкой тебе денег? На какой адрес их слать и на чье имя? Все это меня очень волнует, пожалуйста, ответь. Мой адрес: Действующая армия, 3, почт. полевая станция, 22 СП, санчасть. А. Роскину.
Адрес, как видишь, часто меняется, но сейчас письма по нему, кажется, начнут приходить.
Что мне написать о себе? О многом поговорим, когда Бог даст, увидимся, пока же остается сказать, что ничего дурного со мной не случилось, жив, здоров, физически чувствую себя не плохо, но, конечно, бывает, что тоскую по близким людям. Раньше у нас в полку было несколько моих друзей, в том числе Фраерман[104], теперь их перевели в другие части, и в общем я довольно одинок. Что же касается всяких трудностей и неудобств, то я к ним уже привык и чувствую их во всяком случае не сильнее, чем другие. Дорогая моя, старайся писать мне как можно чаще. Передай привет бабушке Розе, Алеше, крепко, крепко целую тебя, моя дорогая. Твой папа.
Дорогой Мара! Надеюсь, что это письмо Вас уже в Ленинграде не застанет, но пишу на всякий случай. Ребята здоровы, погода испортилась, уже два дня льет дождь и всюду лужи, нельзя улицу перейти.
Марок, у меня к Вам большая просьба. Я забыла взять с собой самое ценное, что у меня есть — письма Надюши[105]. Если Вы можете их захватить с собой, я была бы Вам бесконечно благодарна. Пусть их Нюша достанет. В зеркальном шкафу на самой верхней полке лежит папка для дел и в ней связаны письма, начиная с восьмилетнего возраста и до последних дней ее жизни. Мне казалось, когда я уезжала, что они сохраннее будут дома. Это была ошибка. Надеюсь, что Лидочка уже в пути.
Моя родная, только что получила твою телеграмму. Молнию я дала самостоятельно, предполагая, что у вас этот вопрос усиленно обсуждается. Как мне лучше ехать, к вам или с Марой, я уже решила, особенно поговорив с С<ергеем> Дм<итриевичем>. Еду я к вам, но задержка происходит не по моей вине, и если случится, что Марин отъезд будет раньше моего, то он заявил, что я поеду с ним. Сознаю отлично необходимость моего присутствия у вас.
Вчера видела С<ергея> Дм<итриевича>. Он очень устал и измучен, но завтра должен возвращаться. Девочку оставляет здесь по разным соображениям. Очень тепло о вас расспрашивал, но полон своей внутренней жизнью, как Мара в 1939 г.[106]
Твою открытку от 15/VIII с подтверждением денежных получений вчера получила. Спасибо ребятам. В<ера> Л<ьвовна> получила Наташино письмо. От Шуры она ничего не имеет абсолютно. Гриша с женой едут в Свердловск, а она с А.Льв. в Челябинск[107]. Нина с семьей пока еще здесь. Сарра очень не хочет ехать, волнуется за совместную жизнь, которая теперь стала совсем отчаянной[108]. Белла собирается ехать с Литфондом, это меня убивает[109]. Место назначения Мары еще неизвестно. И мой и его отъезд назначают на 28-ое, но это опять под вопросом. Посылаю одновременно бандероль с открытками и конвертами.
Прогноз С<ергея> Дм<итриевича> очень серьезный, вплоть до наших Сочинских дел[110]. Сам он предполагает при любых обстоятельствах задержаться здесь, не знаю, как ему это удастся. Беру с собой кучу вещей на все случаи жизни, параллельно укладываю и Маре. Нюша очень устает на работах. Гриня находится в Москве, а Мария Эдуардовна[111] едет со всем имуществом в Новосибирск, в пути рассчитывает подхватить Женю с детьми[112]. Вот тебе железнодорожное письмо, надеюсь оно тебя застанет еще.
Обнимаю и целую тебя и ребят. Лида.
Дорогая моя Наташа, сегодня наконец получил от тебя два письма, которые ты написала мне в армию. Самое неожиданное для меня в них то, что бабушка Роза с тобой в Гаврилове Яме. Об этом я не имел ни малейшего понятия, так как считал, что она в Ленинграде. Боюсь, что это письмо уже не застанет тебя в Гаврилове Яме, пишу в надежде, что оно все же как-нибудь к тебе попадет.
У меня ничего нового, т. е. все мы живем преимущественно ожиданиями. Что же именно принесет будущее — сказать трудно.
Мой адрес: Действующая армия, 33 Полевая почтовая станция, 22 СП, Санчасть. Очень прошу по этому адресу написать мне, куда и на чье имя слать деньги. Кроме того, надеюсь, что ты сдержишь обещание и на самом деле будешь писать мне очень часто. Письма — единственная радость в нашей жизни.
Итак, надеюсь, что теперь переписка у нас как-нибудь наладится.
Горячий привет бабушке Розе. Целую тебя крепко, моя дорогая. Твой папа.
Дорогая Лидуся! То я перестаю писать тебе лично, то опять начинаю. А вдруг ты еще дома? Вчера послала письмо с поручением Беллочке, предполагая, что ты уже с Марой уехала. Посылки, высланные 28/VIII еще не прибыли, и ты не упоминаешь, каким образом ты их послала. Я и не знаю, у кого их спрашивать. Завтра пойду в Собес — не пришли ли документы. Рассчитываю здесь еще получить пенсию за VII и VIII. С нашим отъездом что-то заколдованное: то окончательно назначается новый адрес, то он отменяется. Бешелев уже несколько раз ездил в Москву. Сейчас снова положение туманное. Ребята расстроены тем, что не идут в школу. Маленькие тоже хотят. Наташа совсем раскисла. Все здоровы, перешли на прикорм помидорами, здесь они свежие чудные, но дорогие — кг 8–10 руб. Я считаю, что это не роскошь, а питание. С Гогой переписываюсь, он приглашает к себе, но ведь наш Гогоша мало практичный человек, какова там жизнь — неизвестно. Шуре Кроль напишу, но меня смущает, что не могу ей указать своего адреса. Помни, Лидуся, бери с собой максимум возможного. Всю одежду, всю кухонную утварь. Что останется в квартире все равно пропадет. Целую.
Милая моя, дорогая девочка! Пишу, слабо надеясь, что ты получишь эту открытку. Я сейчас нахожусь в Ленинграде на квартире с Кл. Г. и Вероничкой. Откомандирован и останусь здесь на неопределенное время… Очень многое пережил. Как хотелось бы все тебе рассказать, получилась бы история не хуже тех, которые я придумывал[114]. Во всяком случае остался жив и здоров. Ужасно мне тебя не достает. Много о тебе думаю, воображаю, как тебе сейчас живется. Не представляю, как ты будешь заниматься в этом году. И вообще больно и горько думается о твоей судьбе. К сожалению, ничем тебе сейчас не могу помочь. Нельзя приехать к тебе, нельзя и взять тебя сюда. Надеюсь, что этот неопределенный период все же скоро кончится, и тогда можно будет что-то предпринять. Больше всего жалею, что пропали у меня все личные вещи и с ними твои письма и твои тетради. Сейчас работаю для радио и постараюсь писать для себя. Был бы бесконечно рад получить что-нибудь от тебя. Бабушке и Лешеньке пишу отдельно. Крепко тебя целую, моя милая. Любящий тебя С.
Дорогая моя Наташа, только что получил твою открытку от 31-VIII. Я писал тебе в Гаврилов Ям много раз, но, очевидно, письма не дошли. Потом, получив от тебя письмо, в котором ты сообщаешь о предстоящем отъезде, я больше не писал в ожидании нового адреса. Этим и объясняется, что ты давно от меня ничего не получала. Я жив и здоров, пожалуйста, напрасно не волнуйся. Тебе не следует волноваться и в дальнейшем, когда мы, очевидно, станем не только пассивными, но и активными участниками событий, о к-ых тебе приходится читать в газетах. Время такое, что надо запастись терпением и спокойствием. Ничего, как-нибудь все обойдется и мы снова увидимся в мирной обстановке. Но тогда уже надо будет сделать так, чтобы никогда больше не расставаться. Я много раз просил тебя сообщить, куда и на чье имя прислать мне деньги для тебя, до сих пор не могу добиться ответа. Между тем, в ближайшие дни рассчитываю получить небольшую сумму от Литфонда. Непременно сообщи.
Бетти Львовна находится в Чувашии, в деревне. Ее адрес: Чувашская АССР, Б. Сундырь, дер. Токшики колхоз «Парижская коммуна», Б. Л. Федотовой.
Совершенно не могу понять, почему мои письма не доходят до тебя. Я столько раз писал! Когда уедешь из Гавр. Яма, не забудь оставить на почте свой новый адрес — м. б. задержавшиеся письма будут позже доставлять.
Я очень рад, что в вашей компании находится Л. Н. Каверина[115] — она очень милая, и иногда, в какие-то моменты, напоминала мне твою маму. Передай ей мой сердечный привет. В ближайшее время мы, м. б., переведемся подальше. Возможно, что письма будут пересылаться еще менее регулярно. Пусть это тебя не слишком беспокоит. Во всяком случае я буду стараться писать почаще.
Кланяйся Розе Наумовне, Алеше, тебя я очень нежно целую. Твои письма меня очень радуют и трогают, ты у меня очень хорошая, помни, что я очень тебя люблю. Твой папа.
Мой адрес: Действующая армия, 33 Полевая почтовая станция, 22 СП, Санчасть. Целую тебя еще раз.
Дорогая моя Наташа, сегодня я послал заявление в Литфонд, чтобы он выслал деньги (около 900 р.) в Гаврилов Ям на имя бабушки (адрес я сообщил такой: Гаврилов Ям Яросл. обл. 1 Советская улица д. 21 — правильно?). Надеюсь, что в ближайшее время деньги дойдут до вас. Если же вы уедете, обязательно оставьте распоряжение, куда эти деньги переслать.
У меня все по старому. Вчера получил от тебя две открытки. Помни, что твои письма для меня большая радость, пиши, как можно чаще, не смущаясь тем, что писать «не о чем».
Очень рад, что Сергей Дмитр. дома. Как это произошло?
Крепко целую тебя, передай самый сердечный привет бабушке Розе. Твой папа.
Дорогая Наташа, письма твои получаю довольно аккуратно. Пиши мне почаще. Попробуй их нумеровать, чтобы я знал, не пропадают ли они. На днях поручил одному знакомому послать тебе телеграфный перевод на 300 р., кроме того, написал в Литфонд, чтобы они переслали тебе около 900 р., которые Литфонд мне должен.
От бабушки Розы я также имел письмо. Передай ей мой привет.
С нетерпением жду разрешения вопроса о вашем переезде.
Живу скучновато. Ничего не читаю, с собой у меня только томик стихов Пушкина. Перечитываю их без конца.
Я послал Моте доверенность на получение моих денег из сберкассы. Она будет посылать их тебе, а также и мне снаряжать посылки — многого не хватает. Целую тебя крепко. Папа.
Дорогие мои, сколько вам приходится переносить, думаю о вас беспрерывно. Мы подъезжаем к Горькому на прекрасном пароходе. Дети устроены во втором классе. Маленькие очень хорошо, старшие страшно тесно. Погода неважная, свежо. Одеты дети достаточно тепло и получают удовольствие от катания по Волге. Рассчитываем ориентировочно прибыть в Пермь 26-го, но пока там получим путевку и устроимся. В общем мы несвоевременно получаем развлечение. Ведь я раньше Волги не знала. Дам Гоге телеграмму, может быть, он меня встретит в Казани. Пишите мне, ради Бога, подробнее. Целую.
Моя любимая Натусенька, вчера получил открытку от бабушки и обнадеженный тем, что открытка дошла, решил написать вам всем. Бабушке и Лешеньке пишу одновременно. Между прочим, одна твоя открытка дошла до меня окольным путем, передал мне ее один товарищ, приехавший из полка. Я по-прежнему в Ленинграде, живу дома с Вероничкой и Кларой! Все мы здоровы, чувствуем себя спокойно, несмотря на военную обстановку. Я стараюсь не отвыкать от работы. Помимо отдельных стихов для радио, набрасываю книгу о Пушкине, которую давно задумал и все никак не мог написать. А теперь почему-то в военное время с удовольствием разбираю старые свои заметки, и главное отдыхаю, вчитываясь снова с особенным вниманием в поэмы, стихи и драмы Пушкина. Между прочим, прости мне неразборчивый почерк. Пишу ночью, на чердаке, во время дежурства и держу бумагу на коленях. Вероника и [след. стр. не сохранилась]
Дорогая Наташа, так как я не уверен, что все мои письма доходят, то повторяю то, что сообщал уже раньше: я передал 300 р. для пересылке тебе телеграфом и кроме того распорядился, чтобы Литфонд (тоже телеграфом) пересылал бы тебе около 900 р. Как только получишь, извести, пожалуйста. Мой адрес немного переменился — см. на оборот. Пиши именно так.
Новостей у меня особых нет. Вчера очутился ненадолго в одном маленьком городке, и после долгой жизни по деревням было особенно приятно пользоваться благами культуры.
Крепко тебя целую. Твой папа.
(На обороте: Действующая армия, Полевая почтовая станция 33, вч 1299, санчасть. А. Роскин)
Больше писем от отца Наташа не получала. Она еще долго — много лет — пыталась узнать о его судьбе, надеялась, что он жив и вернется.
А письма из Ленинграда — это уже письма из блокады, начавшейся 8 сентября 1941.
Милая моя Натусенька! Несколько дней назад я написал письма тебе и бабушке и отправил их в Гаврилов Ям. А затем из телеграмм в Литфонд и Лидии Давыдовне узнал, что вы все уехали. Теперь пробую передать письмо через писательницу[116], которая должна до вас добраться. Она сопровождает Ахматову и вылетает с ней из Ленинграда на самолете. Кстати сказать, Ахматова хотела, чтобы ехали с ней я и Вероника. Но Союз меня не выпустил, да и эта писательница перебежала мне дорогу. А я было надеялся некоторое время, что скоро увижу вас всех и обниму тебя. Но не судьба. Все время представлял себе, как вы путешествуете по Волге. Места от Горького до Казани мне знакомы, но Каму повидать не приходилось, а Молотов только проезжал по дороге в Сибирь[117]. Вот уж не думалось тогда в мае, что вас забросит туда. Как странно и грустно всё обернулось. Я живу по-прежнему дома с Кл. Гитм. и Вероничкой. Ночуют они в первом этаже. Мое же время делится между работой на радио и дежурствами во время тревог на крышах и чердаках. Для радио написал массу стихов. Мог бы собрать книгу, но не сделаю этого, так как стихи посредственные. Я их забываю, черновики не храню, и они пролетают бесследно через эфир, не задевая, вероятно, никого. И сам я их не слушаю. Все это пустяки, лишь бы скорее кончилась война и мы бы встретились. Недавно проезжал мимо твоей школы, она цела, что в ней помещается, не знаю. У Веронички в школе занятия не начались. Последние дни у нас спокойней и, кажется, станет все нормальней. Кто знает, может, пойдут эшелоны. Тогда, пожалуй, Вероничка поедет с Кл. Гитмановной. А что касается меня, то будущее мое от меня не зависит. Знаю только, что когда бы мы с тобой ни встретились, это будет для меня исключительно радостным днем. Очень я тебя помню и люблю, моя Тусенька. Как хотелось бы, чтоб ты не скучала, а жила весело и удобно. Постараюсь впоследствии всеми силами помочь тебе быть счастливой и радостной. До свидания, любимая моя девочка. Надо кончать и относить письмо. Крепко-крепко целую тебя. Твой С
Дорогие мои, что с вами, живы ли вы?[118] Последнее известие от вас у меня [неразб. ], когда молнировала вам адрес 18/IX. Теперь сидим здесь, оторванные от всего мира, без радио, без освещения (не от того, что оно запрещено, а от того, что его просто нет). Лучше не буду описывать, куда мы попали. Горева и Розенфельда, которые место выбирали, надо было бы линчевать[119]. Дети здоровы. Завтра, Бог даст, все пойдут в школу. Что с Ниной, что с Саррой? Где Нюша?
[неразб. ] соединиться. Я начинаю падать духом. Посылок нет.
Дорогая Лидочка, давно не писала. Мне все кажется, что письмо все равно не дойдет. Получила открытку от 2/X и несколько успокоилась. Хотелось бы, чтобы вы были вне Ленинграда. У нас постепенно устраивается жизнь лагеря, но здесь во многих отношениях хуже чем в Гаврилов Яме. Там было небезопасно[120], вот почему мы уехали. Здесь дети размещены в трех новых зданиях, предназначенных для школы. Конечно, тесно, но все же как-то живут. А вот взрослым деваться некуда. Деревня захудалая, молока нет, так что дети [неразб.].
От Гоги давно ничего не получала. Ребята здоровы. Наташа тоскует. Сережа сама покорность судьбе. А маленькие еще глупы.
Милая моя Наташенька! До меня недавно дошли твоя открытка и маленькое письмо. Большое письмо пропало. Я очень обрадовался этим сильно запоздалым вестям, приятно было видеть твой почерк, моя дорогая. Странно представить, что ты такая исконная горожанка — ленинградка оказалась в какой-то деревне. Пытаюсь себе представить тебя в теперешней твоей обстановке и мне это пока не удается. Слишком отчетливо ты связана у меня с нашими улицами и очень грустно, что тебя здесь нет.
Вспоминаю тебя часто и по разным поводам. Сейчас дежурю в клубе, взял в библиотеке книгу Стивенсона «Новые арабские ночи»[121] и вижу, что этот сборник занимательных приключенческих рассказов совсем в твоем духе. Также начал роман, о котором когда-то тебе говорил «Безумный в эту ночь»[122]. Как хотелось бы притащить тебе эти книги. Воображаю, как ты погрузилась бы [листа не хватает] [Вероника и] Клара Гитм. последние ночи спят на первом этаже[123] в квартире одного из дворников. Там чисто и тепло. Я же ночую у себя и во время тревог поднимаюсь на чердак следить за происходящим. Девочка моя милая, бабушка пишет, что ты очень скучаешь. Ужасно горько, что ничем не могу тебе сейчас помочь, не могу побыть с тобой и поговорить, как мы привыкли говорить с тобой за последние годы. Позавчера заходил на квартиру на Некрасовской. Застал только Евгения Ар. и Сер. Пл.[124] Странно было, что так тихо и пусто в этой квартире. Позвонил, и все мне казалось, что ты выбежишь мне навстречу и откроешь дверь, а из комнаты высунется Алешенькина головка. Нет на свете ничего тяжелее разлук. А тебя мне страшно недостает и очень много я о тебе думаю. Дошла ли до тебя моя открытка от конца августа? Родная моя, напиши, если будет возможность. Я уверен, что мы обязательно встретимся и заранее представляю, как это будет. Крепко тебя люблю и целую. Твой С.
Дорогая Роза Наумовна! С большим огорчением узнал из писем Ваших к Л. Д., что Вы от меня ничего не получаете. Между тем, я писал неоднократно в Гаврилов Ям. Правда, одно письмо с Вашим должно было разминуться. Надеюсь, что Никитич[125] во всяком случае передала Вам письмо. Нам стало известно, что она добралась до Литфондовского лагеря. Читал Ваше письмо о поездке, мне показала Изабелла Иосиф., так что имею некоторое представление о Вашем маршруте. Но здесь ходят слухи, что в деревне у вас нет жилья и неважно с кормом. Очень меня это огорчает и беспокоит. Не представляю, как будет учиться дальше Наташа и как начнется Алешино ученье. Вообще, будущее Ваше мне совершенно неясно. Какая странная и трудная судьба и у Вас и у детей. Мы живем по-прежнему, дом стоит на месте, стекла целы. Холодновато в комнатах, подтапливаем плитой, заказываем железную печку, чтобы не замерзнуть зимой. Кормимся мы с Кл. Гитм. кое-как, но Вероника еще питается хорошо. От холода и тревог не страдает тоже, так как живет внизу и спит в теплой комнате. Я заплатил за Алешу за сентябрь, на днях внес за октябрь и буду платить ежемесячно. И до сих пор все взносы были внесены. Остаток денег просил Л. Д. перевести Вам. Видел Нину Лаз<аревну> и Гр<игория> Хар<итоновича>. Они очень беспокоятся за Катюшу и огорчаются, что она теперь вдали от Вас. Сейчас я здоров и чувствую себя спокойно и бодро. Желаю Вам как-нибудь перенести все трудности этой зимы. Ваш С. Спасский.
Милый мой Алешенька! На наш дом упало недавно много зажигательных бомб. Но мы их все погасили. Я бегал за бомбами по крыше и чуть не упал. Но все кончилось хорошо. Крепко тебя целую, мой дорогой мальчик. Твой папа.
Дорогая Лидусенька! Недавно телеграфировала вам из Краснокамска (7 километров), но ответа не получила. Ходила туда пешком прикрепляться к страхкассе. Они обещали прислать деньги по почте в конце октября, а за июль-август по получении документов, которые мы запросили в Л-де и в Гавр. Яме. Сегодня предполагаю с Наташей съездить в Пермь, может быть, пришел перевод от Гоги твоих денег, повестки нет. В общем денег можно при желании израсходовать кучу, но купить нечего. Рынка нет и надо обходить крестьян, унижаться, кланяться, и почти все антисемиты[126], принципиально не продают и не пускают жить. Многие устроились за 2–3 километра, в других деревнях, но меня пугает такая перспектива: идут морозы, будут снежные заносы. Потом, когда снег тает, бывает такая распутица, такая невылазная грязь — жидкая глина, что описать невозможно. Живу из милости в углу в школе, откуда должна обязательно выехать. Просто не знаю, что и делать. В лагере идет всё хуже во всех отношениях. Вероятно, маленьких переведут к Трифоновой[127], как и школьников: у нее организация все же лучше. С питанием здесь несравненно хуже чем в Г. Яме. Как у вас? Есть ли какие-либо [неразб. ]? Как Марины служебные [неразб. ]? Нет ли писем от Катеньки? Я ей писала, но ответа нет. Что с Саррой? Неужели она не устроилась? Дети здоровы, целуют.
Дорогая моя Пуша, всё хотела написать тебе открыточку, да не знала, дойдет ли, а это письмо, надеюсь, что дойдет. Наша психика настолько изменилась сейчас, что даже не знаю, как тебе написать.
Ну скажем, интересует ли тебя, что я за отсутствием шпилек и массовым выпадением волос подрезала сама себе хвостики и хожу как Ной, с болтающимися волосами, которые время от времени попадают в разную пищу, придавая ей приятный жирный привкус? Или же что я наматывала на себя столько предметов из-за холода, что в один прекрасный день мне это надоело и я сняла с себя… платье! При этом внешне ничего не изменилось, так как юбка, кофточка и платок остались на мне! И холоднее даже не стало.
Как ты на новом месте себя чувствуешь? Попроси бабушку почаще нам телеграфировать, письма совсем не доходят. Я получила от бабушки с дороги из Ярославля и Казани, а с места ничего! А уже скоро месяц, что вы там. Признавайся честно: хнычешь ты или нет? Если да, то сейчас же перестань, а если нет, то ты дуся и умница. А мое положение: я же не знаю, кто ты?
Смотри хорошенько за бабушкой, она, наверное, вам все отдает, а сама ничего не кушает. Береги бабулю, как свой глаз! Ведь ей труднее, чем вам всем.
Крепко тебя обнимаю и целую, моя девочка. Лида
Дорогая Наташенька! Как хорошо, что вас тут нет! Следи за мальчиками, воспитывай их, ведь ты теперь старшая — первая помощница бабушки!
Целую тебя, пиши. Дядя Мара
Дорогая Натусенька! Получил твое письмо из Краснокамска, в котором ты указываешь мне на мою ошибку в дате. Забавнее всего, что и ты ошиблась таким же образом. У тебя стоит дата 6/IX. Между тем, ясно, что ты писала 6/X. Итак, мы с тобою поквитались, оба запутались во времени, что, впрочем, неудивительно в этой обстановке.
Но в чем я никогда не ошибусь, это в дне твоего рождения[128]. И не надеясь сейчас ни на почту, ни на телеграф, от всего сердца заранее поздравляю тебя и целую. Страшно обидно, что мне не придется провести этот день с тобой. Но, как я писал тебе раньше, подарок за мной, и я надеюсь когда-нибудь отдарить тебя за пропущенное рождение. Желаю, чтобы ты провела этот день по возможности весело и хорошо. И главное желаю, чтобы тебе удалось учиться дальше и чтобы сбылись все твои планы. Хотя из письма твоего не ясно [страницы не хватает] жалуешься на жизнь в глуши. Из наших общих знакомых почти каждый день вижу Беллу в столовой Союза[129]. Представь себе, даже она несколько похудела. Вообще толстых людей теперь в Ленинграде не встретишь. Изменяются на глазах. Зато мы, худые, оказались более выносливыми и сохраняем прежние облики. Опять начались разговоры об эшелонах и эвакуации. Пока еще довольно неопределенные. Если эшелоны пойдут, Клара Гитм. и Вероничка поедут. Возможно, тронусь и я, так как эвакуация может коснуться нашего Союза. По нашим сведениям, московский Союз уже выехал в Ташкент. Итак, будущее неизвестно. Вдруг увидимся раньше, чем можно было предполагать.
Ну, дорогая моя Тусенька, крепко, крепко тебя целую. Алешеньку поцелуй. Я напишу ему и бабушке отдельно. Я заплатил [неразб. ] за Алешеньку за октябрь. Сердечный привет Розе Наумовне. Твой С.
Дорогой Гога,
у нас всё благополучно. Очень уютно проводим вечера в кухне под спокойный рокот печурки, которую Лида смастерила из тушилки для угля. Питаемся относительно неплохо, хотя и похудели немного. От Розочки получили после месячного перерыва открыточку. Все они живы и здоровы, ребята ходят в школу, но общая обстановка там значительно хуже, чем в Гаврилов Яме. Часто видим Нину и Гришу, они нас не забывают. Гриша имеет работу из университета и доволен. С Фридой веду деятельную переписку, поскольку ни у нее, ни у нас не работает телефон. У нас начали топить и в квартире стало немного теплее, что, естественно, отражается на настроении. Очень часто вспоминаем тебя, очень хотелось бы знать какие-нибудь подробности о твоей жизни и работе, а ты на этот счет почему-то очень скуп. Пиши подробно о себе. Желаю тебе всего хорошего. Твой Мара
Дорогой Гогунчик, все твои письма читаем. Писала тебе два раза, не знаю, получил ли ты открытки. Целую тебя крепко. Нина
Телеграмму твою от 22/X получили на другой день. Целую. Лида
Пользуюсь оказией и шлю тебе весточку, дорогой Гога. Мы очень давно не имели от тебя писем, как и от Розочки. Но недавно Нина получила от Катюши сразу пять писем, значит пришла партия писем, и мы рассчитываем, что и для нас в ней что-нибудь найдется.
В последнее время жизнь у нас стала острее. Частые налеты, к которым мы, было, уже привыкли, стали раздражать, да и артобстрел стал надоедать. У нас и всех наших близких все в порядке пока, но стало голодновато[130]. Меня очень озабочивает положение с ребятами. Промелькнул слух, что дотация Литфонду[131] отпущена только до 1/I, и я не знаю, как это понимать, хочу думать, что это только потому, что этой датой кончается год, и что в 1942 году Литфонд будет продолжать существовать в виде единой организации. Пожалуйста, последи за ними, проверь у Р<озы> Н<аумовны> и сообщи нам — мы будем действовать через здешний Литфонд в случае надобности. Сегодня улетел Яша Гохбом[132], мы послали с ним Розочке 500 р., которые просили его переслать в два приема, и Розочкин аттестат на получение пенсии. Наши шансы на отъезд сильно понизились за последние дни, и я не берусь наметить дату возможной встречи с ребятами. В отношении помощи Р<озе> Н<аумовне> и ребятам, очень рассчитываю на тебя — по мере возможности, конечно. Лида чувствует себя хорошо и держится тоже хорошо. Она много работает по хозяйству и много времени проводит в своем санитарном звене в доме. Получение продуктов сейчас тоже требует очень много времени, и ей приходится много времени проводить в очередях.
Фрида Ароновна часто пишет ей, у них завязалась переписка, так как сношения в городе несколько затруднены отсутствием телефонов. У Ф<риды> А<роновны>, кажется, все более или менее в порядке, если не считать нескольких выбитых стекол в их квартире, но это зло не так уж важно. У Нины сохранился телефон и с ней мы часто сносимся. Нина немного похудела, но в остальном у них тоже все в порядке.
Вот, Гогоша, что можно написать о нас. Надеюсь рано или поздно встретиться со всеми вами.
Крепко жму руку. Твой Мара
Пишу с завода, поэтому Лида не приписывает.
Дорогая моя Натусенька! Вчера я получил открытку от Розы Наумовны и сразу же ей написал, а сегодня пришло письмо от тебя от 18/X. Очень оно меня обрадовало. С большим интересом читал я о твоей школе и твоих учителях. Кто бы подумал, что тебе придется обучаться в школе так далеко от Ленинграда и в таких странных условиях. Все-таки одно хорошо, что учение твое не прервалось окончательно. В любых условиях важно тебе не порывать со школой. Тем более что я все же надеюсь на ваше возвращение сюда. Ведь вернется же нормальная жизнь, и ты закончишь школу при лучших обстоятельствах.
Понимаю, что тебе очень тоскливо, и не обижаюсь, что ты пишешь так редко. Лишь бы ты меня не забыла окончательно за эту разлуку. Могу сказать тебе в утешение, что хотя мы живем совсем не скучно, но зато очень тревожно. Много налетов, обстрелы, все это значительно осложняет жизнь, не говоря уж о непосредственной опасности. Да и с продовольствием трудно — жизнь в осажденном городе дело не простое. И хотя занятия в школах ведутся, но, конечно, не регулярно и совсем не так, как в прошлую зиму. Так что и здесь ты была бы тоже в нелегкой обстановке. И нам всем, где бы мы сейчас не находились, остается только желать благополучного конца войны и надеяться на то, что все мы уцелеем и встретимся, пережив эти грозные события.
Я очень занят и порядком устаю. По-прежнему работаю для радио. Недавно передавалось мое выступление[133], записанное на воск[134], и я мог сам себя послушать. По-моему, голос мой звучал не противно. Но сам бы я не узнал себя, если бы случайно услышал передачу со стороны. Кроме радио, пишу стихи для плакатов и всевозможных листков с картинками, которые выпускает Союз художников. Кое-что уже вышло и работа идет регулярно. Наконец много приходится выступать в госпиталях и воинских частях. Все это горячая, очень спешная работа, иногда очень втягивает, и дни идут незаметно. Чувствую себя хорошо, только подчас, вероятно, от недоедания, как-то слабеешь очень и трудно бывает двигаться. Но главное внутри у меня все крепко и спокойно. Духом не падаю никогда. Вероника здорова вполне. Сегодня обрадовалась твоему письму и просила передать привет тебе, Алеше и бабушке. Читает она запоем. В школу ходит без особенного усердия. Дело в том, что все же заниматься в бомбоубежище не очень удобно. Сыровато, не слишком уютно. И все дети ходят не аккуратно, опасаясь тревог. Только что прочла она «Швамбранию»[135] и в большом от нее восторге. Клара Гитм. хозяйничает, тоже держится молодцом. Интересно, попала ли ты в оперу? У нас работает несколько театров. Оперный открылся на днях тоже. Бывают по воскресеньям концерты в филармонии. Все происходит днем, начало не позже четырех часов. Я был в театре два раза. Хочется тоже выбраться как-нибудь в оперу.
Милая моя девочка, все-таки хоть изредка ты мне пиши. И я буду тоже. Ужасно важно не потерять теперь друг друга из вида. Крепко-крепко целую тебя. Алешеньку поцелуй. Я ему пошлю одновременно открытку. Бабушке передай мой сердечный привет. Кл. Гит. всем кланяется. Твой С.
Френки погибали от дистрофии. Они надеялись, что Гринберги (все-таки Марк Иосифович был в категории «ценных специалистов») будут эвакуированы раньше и удочерят Катюшу. В своем последнем письме из Ленинграда в село Великое Гаврилово-Ямского р-на Ярославской обл., от которого сохранился только отрывок, Григорий Харитонович прямо пишет об этом Катюше.
[Лидочка и Мара] сказали что если только будет возможность и твое желание, они перевезут тебя к себе. Понятно, если до этого мы не сможем соединиться с тобой. Если последнее задержится, то мы знаем, как ты любишь Лидочку и как она тебя любит, и нас это успокаивает, так как будут с тобой близкие нам люди.
Дома у нас пока все благополучно, хотя беспокойства не мало, почти ежедневно. В такие минуты все мы счастливы, что тебе не приходится испытывать все неприятности, которые связаны с нашим городом, о которых ты, как умная девочка, догадываешься. Вот почему, как тебе не грустно без нас, все же тебе намного лучше, чем оставшимся в Ленинграде детям. Эта мысль успокаивает нас каждую минуту, так как о тебе мы думаем постоянно и живем только мыслями о тебе, наша дорогая девочка.
Гринберги выехали из Ленинграда 5 декабря 1941. Лида была уже совершенно истощена, весила 44 кг при довольно высоком росте и долго потом (а может быть, и никогда) не могла поправить свое здоровье. Их вывезли самолетом. В самолет нельзя было брать багаж, и это отсутствие вещей (для себя и на обмен) дополнительно утяжелило их эвакуационные годы.
Благополучно выбрались едем детям целуем Лида Мара
Дорогая моя Натусенька! Сегодня получил вдруг твое письмо и был им очень обрадован. Бесконечно приятно было узнать, что и ты и все вы здоровы и что помнишь еще меня. Как раз сегодня мне снились ты и Лешенька. Причем Леша длинный, подросший, крепенький, а ты тоже повзрослевшая и очень милая. Снилось мне, что я приехал к вам и здороваюсь с вами. Вероятно, этот сон навеян всякими разговорами у нас об эвакуации и отлетами Лиды и Мары, довольно давним уже отлетом Сазыкиных[136] (их эвакуировали с учреждением в Ульяновск) и совсем недавним отлетом Шварцев[137]. Меня тоже эти разговоры слегка затрагивают. Я даже включен в какой-то список, на какую-то очередь. Думаю, что это не слишком реально, но если бы представился случай, я бы не отказался. Конечно, при условии, что вместе со мной полетели бы Вероничка и Клара Гитм. Не то, чтобы я сделал это с легким сердцем. Ленинград, особенно в такое время, дорог мне очень и покидать его трудно, тем более что пришлось бы покинуть его на совершенно неопределенный период, скорее всего навсегда. Пишу так, потому что в случае отъезда после конца войны, вероятно, стал бы устраиваться в Москве или под Москвой. Но уехать меня заставили бы две причины: желание увидеть тебя и Лешеньку, желание объединиться, поселиться пока где-нибудь вместе, более или менее спокойно и продуктивно работать над чем-нибудь большим и серьезным, и чтобы вы все, и ты, моя дорогая, были бы около меня, рядом, как в Сиверской[138]. И, кроме того, боязнь, что трудно будет прокормить Вероничку. Пока мы ее всячески поддерживаем, и она безусловно еще сыта, несмотря на несравнимый с вашим хлебный и прочий паек. О твоем меню мы можем только мечтать. Но как будет дальше, трудно сказать, и за нее я беспокоюсь очень. Правда, последние дни нас радуют счастливыми замечательными известиями о наших победах[139] и это вселяет нам надежды на улучшение нашего положения. Кроме того, вероятно скоро я как активный оборонный работник получу рабочую карточку[140], и это прибавит нам немного хлеба. Но так или иначе посмотрим, как сложится. Придется ехать, поедем. Не придется, буду жить здесь и работать так, как работаю сейчас, то есть очень много. Пишу для радио, для Союза художников, очень много выступаю в госпиталях, в армейских частях. Читать натренировался опять после промежутка основательно. Слушают и принимают всегда хорошо. Чувствую, что делаю нужное дело. Стал даже писать понемногу для себя книгу о Пушкине, которую начал было, вернувшись из армии, потом оставил за всякими хлопотами. Теперь принялся снова и делаю это с большим увлечением. Возможно, способствует тому относительное спокойствие последних дней. В налетах перерыв, бывает только артиллерийский обстрел. Впрочем мы ко всему привыкли и нас ничем не удивишь и не испугаешь. В общей массе ленинградцы держатся прекрасно. Вижу почти каждый день в столовой у нас, откуда теперь берем мы два обеда на дом, Нину Владимировну. Она рассказывала, что Лена получила письмо от тебя[141]. Лена учится в школе и кое-кто из твоих здесь существует. Например, Верещагин[142]. Очень приятно мне было поговорить с Нин. Вл. о тебе и прежних ваших школьных делах. Вероничка в школу не ходит, сыро в бомбоубежище и на улицах не всегда безопасно. Зато читает запоем и без конца. Сейчас глотает Купера и Майн-Рида[143]. Я тоже пытаюсь читать и всячески урываю для этого время. Надстройка цела, бомб попало в нее меньше, чем ты пишешь, и то ракетных, которые никого у нас не пугают. Итак, пока мы тоже все здоровы. Вот от своих стариков[144] из Москвы не имею известий очень давно. Уверен, что мы все переживем трудное время и увидимся безусловно. С такой уверенностью жил я на фронте, живу и здесь. Крепко целую дорогого моего Алешеньку. Горячий привет Розе Наумовне. Если там Лида, ей тоже. Поклонись от меня Зое Алекс<андровне>[145]. Тебя целую горячо и много раз. Твой любящий тебя Сережа.
Вероника и Кл. Гитм. целуют тебя и Алешеньку и шлют привет Розе Наумовне.
Примерно две недели Гринберги провели вместе с детьми и Розой Наумовной, а потом Марк Иосифович, оставив в Черной жену, поехал устраиваться на работу в эвакуации, видимо, намереваясь забрать к себе всю семью.
Моя дорогая, очень много впечатлений, не знаю, с чего начать. О разговорах в Молотове я тебе уже писал. С Наркоматом[146] расстался без сожалений, но с горечью в душе. После некоторых раздумий решил ехать в Салду[147] до Свердловска, чтобы посмотреть на месте салдинскую жизнь, выяснить перспективы работы, устройства, жилья, быта, питания. Об этом в первую очередь и хочу написать, хотя и сама поездка из Перми в Салду достойна описания. Я ехал сюда с Виханским[148] — это бывший помощник директора нашего завода по коммерческой части. Он предложил мне остановиться у него, и я принял это приглашение. Он живет в каменном заводском доме, имеет две комнаты (ок. 35 м2) на шесть человек семьи. В квартире тепло (паровое отопление), электричество не ограничено, вода, нормальная городская уборная, чисто. Кухня топится дровами, есть ванна, но не дают горячей воды и ее греют на плите. Такие же условия и в других квартирах каменных домов — у Бушуева[149], Антонова[150], Тылочкина[151], Зильбермана[152]. Каждый из них занимает по одной комнате в трехкомнатных квартирах. В связи с отъездом Антонова и Тылочкина на работу к Яше[153], я имею небольшой шанс получить комнату в каменном доме. Антонов уже говорил об этом с директором завода[154] и решение его будет известно 2/I. Для получения ясности в жилищном вопросе я побывал у наших инженеров, живущих в городе, снимающих комнаты у крестьян — у Лапшина[155], Хейфица[156], Френкеля[157], Брауде[158]. Комнаты эти в общем хуже заводских, но есть и среди них весьма приличные. Таким образом жилищный вопрос стоит здесь не остро. Преимуществом каменных домов являются уборные и отопление — в избах топят дровами, которые нужно как-то добывать, так как у всех дрова есть. С питанием дело обстоит здесь совсем не так, как это казалось издалека. По карточкам выдают хлеб (800 гр на работающих и 400 гр на иждивенцев), сахар, масло и мясо. Карточки в ноябре и декабре были отоварены полностью. Имеется коммерческий магазин, где продают хлеб, колбасу, масло, гусей, кур, тесто — это я видел своими глазами — и едал у многих, кто меня приглашал к обеду. Очереди в магазинах большие, но люди систематически получают там продукты. Этот магазин — большая помощь для хозяек, и Лидия Абрамовна Зильберман говорит, что жизнь стала возможной после открытия магазина. Федосья Степановна Антонова говорит, что жизнь здесь и при магазине нелегкая, но, по общему отзыву, тут лучше, чем в других местах Урала. Плохо здесь с картошкой, которую достать можно только на обмен. Молоко выменивают на хлеб, иногда удается купить по 7–10 р. литр. Самосад — 30 р. стакан, мясо — ок. 40–50 р. кило. Мыла нет. Помимо карточек бывают случайные выдачи в Бюро[159] — недавно давали мясо, предстоит выдача мыла. Общее мнение, что сотрудники живут неплохо сейчас. Врачей здесь много, но не все работают. В частности Евг. Ник. Бушуева не работает — не могла устроиться. Аптека есть, но в ней ничего нет. В магазинах здесь почти ничего нет. (На всякий случай сообщи номера ботинок, костюмов, и пр. и пр. всех вас, особенно ребят!!)
В Бюро меня встретили очень хорошо, тепло и уговаривают работать здесь. Директором был недавно назначен Антонов, но он неожиданно отказался, и сейчас не знаем, кто будет. Главный инженер — М. Н. Бушуев. Мне предложили Бюро Паровых Турбин с сохранением ставки, и я думаю, что это подходит. Завтра поеду в Свердловск разговаривать с начальством, но Степанов[160] в Москве, а есть только Кацинский[161]. Вот, Лидоченька, в общем про Салду. Когда устроюсь и ты отдохнешь, я постараюсь заехать за тобой, чтобы ты здесь сама посмотрела на жизнь.
Я узнал, что в Свердловске У. Е. Ривош[162], который вылетел из Ленинграда 9/XII. Из Свердловска напишу тебе о его рассказах.
Имеете ли вы какие-нибудь письма от Беллочки и Нины?
Дорогая моя, следишь ли ты за собою, хорошо ли питаешься? Помни, что ты должна принять все меры, чтобы поправиться. Получила ли ты мою посылочку из Молотова, которую я передал через Слонимских[163]? Как Наташенька себя чувствует, поправилась ли она совсем? Как дела у Сережи и у ребят? Как Розочка?
Киса, напиши мне поскорее сюда, в Салду, а то я совсем оторвался от вас. Как прошла Новогодняя встреча? Получили ли вовремя мои телеграммы? Еще раз поздравляю и целую всех вас.
Кисанька, следи за собою, прими все меры, чтобы поскорее придти в норму.
Целую тебя. Твой Мара
Привет всем «лагерницам» — Тамаре Каземировне[164], Александре Ивановне[165], Ирине Павловне[166], Сам. Григорьевне[167], Лидии Константиновне[168]. Передай Л. К., что у ребят Френкеля корь в очень легкой форме, ребята уже поправляются. Леонид Давыдович в Кизеле[169]. Марк
Оглавление
- Предисловие
- Часть первая. 1941
- Часть вторая. 1942
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Из переписки моих родственников. Военные годы: 1941-1945 предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
1
Архфонд — Архитектурный фонд Союза Архитекторов СССР — организация, занимавшаяся, в частности, культурно-бытовым и медицинским обслуживанием архитекторов и их семей.
2
Так было переведено название романа немецкого писателя Лиона Фейхтвангера (1884–1958) «Семья Опперман» (советский фильм 1938 г. по этому роману тоже называется «Семья Оппенгейм»).
3
Брат А.И. Роскина Григорий Иосифович Роскин (1892–1964), гистолог, и его жена Нина Георгиевна Клюева (1898–1971), микробиолог, жили в Москве (как и А.И. Роскин, и младший брат художник В.И. Роскин) и приезжали навестить мать — Веру Львовну Роскину. Кампания по борьбе с космополитизмом, естественно, не входит в хронологические рамки данной переписки, но все-таки хочется упомянуть, что Г.И. Роскин и Н.Г. Клюева — стали в 1947 г. подсудимыми первого сталинского Суда чести.
4
Вероника Спасская (1933–2011) — дочь С.Д. Спасского и его жены Софьи Гитмановны Спасской-Каплун (1901–1962). Вероника родилась всего на несколько месяцев раньше Алеши. В 1938 году — уже после смерти Надежды Давыдовны — Софья Гитмановна была арестована. Возможно, из-за брата Бориса Гитмановича Каплуна (1984–1938), расстрелянного в том же году члена коллегии отдела управления Петросовета. А может быть, и тот факт, что все они (и Софья Гитмановна, и братья Спасские, а про Клару Гитмановну и Веронику не знаю) были убежденными антропософами, сыграл свою роль. Антропософский сайт «Библиотека духовной науки» разместил их фотографии (видимо, заимствованные из фонда Спасского в Мемориальной квартире Андрея Белого):
http://bdn-steiner.ru/modules.php?name=Coppermine&file=thumbnails&album=71
После ареста Софьи Гитмановны Веронику воспитывала тетка — Клара Гитмановна Каплун (1892–1953), певица и редактор, с которой Спасский стал жить одной семьей (не знаю, с какого момента, а до какого будет видно из дальнейшей переписки). При этом все, как мы видим, были до поры до времени в хороших отношениях).
5
В июне 1941 г. В «Известиях» были опубликованы статьи Роскина “О чеховском искусстве” и статья о М. Горьком — ко дню рожденья писателя.
6
Литературный фонд СССР (Литфонд) был образован при Союзе писателей СССР как организация помощи работникам литературы.
Вдова писателя Льва Канторовича (он погиб под Выборгом 30 июня 1941 г.) так описывает их отъезд:
«Через два дня после этого [после похорон Л.В. Канторовича, состоявшихся 3 июля], наскоро собрав кое-какие вещи, я с полуторагодовалой дочерью Настей и матерью мужа Полиной Абрамовной Канторович в назначенный час приехали в Дом писателя на улице Воинова. Оттуда отправляли эвакуированных. Всю эвакуацию помню как сквозь туман… Двери Дома широко открыты не на улицу, а в переулок, заполненный приготовленными для нас пустыми автобусами. В Доме очень много людей, все с озабоченными лицами почему-то бегают вверх и вниз по мраморной лестнице. Все заняты только своим, своими. Несмотря на это, писатели подходят ко мне, говорят какие-то слова. Значит, они уже знают о гибели Левы, первого советского писателя, ставшего жертвой войны.
Не помню, как погрузились в автобусы, как ехали на Московский вокзал. Состав из обычных жестких вагонов стоял у обычных платформ. Разместили нас как в обычных поездах [известно, что позже отправляли и электричками вплоть до Перми] — каждому свое место.
Провожавшие нас мои родители сказали, что нас отправляют под Ярославль. Мне было все равно, куда ехать и на сколько…
Уезжали днем. До Бологого ехали медленно, но без долгих остановок. Помню, как нас обгоняли составы теплушек [товарный вагон, переоборудованный для массовой перевозки людей — И.Р.]. В их открытых дверях толпились женщины с лицами, полными ужаса. Их увозили из Прибалтики. Они уже хлебнули войны — фашисты бомбили их города и эшелоны. Эти спасались.
Около Бологого узнали, что и сюда уже совершали налеты немцев. Спокойнее стало, когда состав после Бологого свернул с Октябрьской дороги на Ярославль. Начали подолгу стоять в поле. […]
Наконец привезли на железнодорожную станцию небольшого городка, расположенного в 40 километрах от Ярославля, — Гаврилов Ям. У вокзала нас встречало много телег, их возницы — женщины. На их лицах приветливость и нескрываемое любопытство. Они развозят нас на телегах по домам.
Через два-три дня наша семья уехала из Гаврилова Яма в Молотов (ныне Пермь), потом в Астрахань и Самарканд — места эвакуации Военно-морской академии, где работал мой отец. Но это совсем о другом…». ("Голоса из блокады: ленинградские писатели в осажденном городе, 1941–1944", составитель Захар Дичаров, Наука, 1996, стр. 232–233).
7
То есть с ЛМЗ. Об этом заводе много написано. Обзор литературы о ЛМЗ сделан М.М. Гаккель в журнале «История Петербурга», 2008 № 2 (42).
8
Варя — домработница, фамилия и отчество неизвестны. Раньше семья была большая. Сама Роза Наумовна работала в библиотеке (какого-то научного института, точно не знаю). Надежда Давыдовна, хоть заработок и маленький, вечно была занята: то вызывали писать стенограмму, то надо было свою стенограмму расшифровывать и допоздна перепечатывать на машинке. Сергей Дмитриевич Спасский жил у них после рождения Алеши до смерти Надежды Давыдовны. Сын Розы Наумовны Георгий Давыдович жил отдельно, но к обеду приходил. Ну, и двое детей — Наташа Роскина и Алеша Спасский. А хозяйство в те времена было тяжелое: воду грели, стирали в корыте и т. д. Очереди за продуктами и перебои с транспортом и до войны были. По-моему, после смерти Надежды Давыдовны домработницу уже не могли содержать, Варя их только по-дружески навещала. А Нюша — Анна Ивановна Булкина — работала у них до самого начала войны.
12
Народное ополчение в Великую Отечественную войну — добровольческие формирования из лиц, не подлежавших первоочередному призыву по мобилизации. Состояло из дивизий (в Ленинграде — 10, в Москве — 16), батальонов и полков, а также истребительных батальонов. Плохо обученные и слабо вооружённые ополченцы понесли огромные потери в боях лета-осени 1941, уцелевшие влились в регулярную армию. (См. также Иванов В.К. Особенности формирования дивизий народного ополчения: 1941. http://westfront.narod.ru/opolchenie/dno_form.htm).
13
Сейчас пишут Гаврилов-Ям через черточку, а в то время — во всяком случае мои родственники — писали без дефиса, да еще и склоняли оба слова (например, «в Гаврилове Яме»), я хочу оставить такое написание. С 1938 Гаврилов Ям в административном порядке признали городом, но никто из эвакуированных ни разу городом это место не называет. Расположен Гаврилов Ям на реке Которосль (приток Волги), в 46 км от Ярославля.
14
Карточная система снабжения была введена 18 июля 1941 г. «Сначала установили государственные гарантированные нормы продовольственного снабжения для населения Москвы, Ленинграда и пригородных районов этих городов. В августе-сентябре этого же года на нормированное снабжение хлебом, сахаром переводится все городское население страны. В октябре нормируется продажа мясопродуктов, жиров, рыбопродуктов, круп и макарон, а с начала 1942 года по карточкам распределяются и многие промышленные товары». http://leningradpobeda.ru/nesmotrja-ni-na-chto/trade/
15
Евгения Николаевна Будде. Она и ее муж Григорий (Гриня) Абрамович Зейтленок подружились с семьей Гринбергов летом 1934 г. на даче в Сестрорецке.
19
Виктор Савельевич Косорев (некоторые пишут «Косарев», другие «Косырев»), директор лагеря эвакуированных детей ленинградского Архфонда.
20
Алеша Копелянский — он носил фамилию Розанов (по отцу), но Рабиновичи-Гринберги звали его по фамилии матери Надежды Абрамовны, с которой они, видимо, были в дальнем родстве через Раю Перл (мать Нади и Миры Копелянских, Елена Львовна, была урожденная Перл). Надежда Абрамовна Копелянская была популярной актрисой и певицей.
21
Евгения Ильинична Минц (урожд. Заславская; 1899–1973), жена радиофизика Александра Львовича Минца (о нем стоит почитать побольше, начав хотя бы с Википедиии: его арестовывали, освобождали — не по жажде справедливости, а чтобы он двигал науку и технику, снова сажали и т. д.) и их сын Алеша.
22
Алеша Копелянский — см. выше.
Авраменко — сын ленинградского писателя Ильи Корниловича Авраменко и его жены библиографа и детской писательницы Ирины Николаевны. Известно, что И.Н. Авраменко (урожд. Проферансова; 1906–1966) «до авг. 1941 работала во Дворце пионеров, неоднократно получала благодарности по ПБ и дирекции Дворца за орг-цию обслуживания детей, расширение охвата их книгой, хорошую подгот. к учеб. году. В авг. 1941 уволилась в связи с отъездом в Ярославль за эвакуиров. ребенком и зачислена вновь 12 июня 1942 гл. б-рем нового резерв. фонда, созд. в ОК на базе спасаемых сотр. ПБ бесхоз. и вымороч. кн. собр., выявляемых в покинутых и разруш. квартирах блокад. Ленинграда». http://www.nlr.ru/nlr_history/persons/info.php?id=918
Май Кривошеев — сын литературного критика Александры Ивановны Кривошеевой-Лаврентьевой (1893–1951), которая одно время была директором лагеря эвакуированных детей ленинградских писателей.
25
Вопрос с деньгами уладить не удалось. Так как Роскин пропал без вести и не был признан погибшим, его дочь не получала денежного аттестата (о системе оплаты военного труда на фронте см. подробно https://rb.ru/article/kak-byla-organizovana-oplata-truda-na-fronte-v-period-velikoy-otechestvennoy-voyny/7473807.html). Очень разные были аттестаты в зависимости от войска и звания военнослужащего, но у моих родственников никакого не было.
26
Г.Д. Рабинович еще оставался в Ленинграде. ГОИ (Государственный оптический институт), где он работал, эвакуировался в самом конце июля.
27
Одиннадцатого июля было принято постановление об эвакуации Конструкторского бюро металлического завода (ЛМЗ), где работал М.И. Гринберг (ГКО № 99сс от 11.07.1941 г.)» (http://lmz-150.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=12&Itemid=35), однако фактическая эвакуация затянулась.
31
Видимо, речь идет об оборонительных сооружениях, которые строились, в большинстве своём, руками женщин и подростков. Мужчины уходили в армию и ополчение, а около 475000 женщин строили. У Нины Лазаревны Френк был туберкулез — мне не удалось узнать, освобождали ли по этой болезни.
33
Судя по протоколам заседаний Ленинградского отделения Литфонда, стоимость пребывания ребенка в лагере составляла 900 руб. (См. «Звезда, № 1, 2004 — Эдуард Шнейдерман ««Элитфонд»» О деятельности ЛО ЛФ СССР в 1930-1950-е годы»). Непонятно, о каком сроке идет речь.
В заметках Владимира Бахтина о жизни и работе Ленинградского отделения Союза писателей в дни войны «Будни, ставшие подвигом» ("Голоса из блокады: ленинградские писатели в осажденном городе, 1941–1944", составитель Захар Дичаров, Наука, 1996, стр. 11–46) отмечается «Немало забот требовал интернат в деревне Гаврилов Ям Ярославской области (впоследствии переведенный в деревню Черное, в Сибирь). Первоначально выехали 150 детей писателей, затем еще 75. В конце концов там оказалось 370 детей, из них около ста неизвестно откуда и чьи. На этих ребят не было ни средств, ни фондов. Ломали голову, что делать с ними. Решили, конечно, по-человечески: оставили, всё делили поровну… Начальником лагеря в 1941–1943 годах была критик А.И. Лаврентьева-Кривошеева, ей помогали жены писателей» (стр. 23).
40
«Эвакуация населения началась с эвакуации детей. 29 июня 1941 г. десятью железнодорожными эшелонами (семь эшелонов с Московского вокзала, два — с Витебского и один — с Варшавского) было отправлено 15 192 ребенка. На следующий день, 30 июня, девятнадцатью эшелонами было отправлено 32 236 детей. Взятый темп эвакуации продолжал сохраняться и в последующие дни. За неделю, с 29 июня по 5 июля 1941 г., было эвакуировано 212 209 человек (из них 162 439 в Ленинградскую область и 49 770 — в Ярославскую).
Эвакуировались главным образом дети школьного и дошкольного возраста со школами и детскими учреждениями. Ответственными за эвакуацию детей являлись председатели районных советов и заведующие Гороно и Горздравотдела. Родители с тревогой расставались с детьми, но они охотно отправляли их, так как уезжали они недалеко. Однако вывоз детей в районы Ленинградской области, как оказалось, был серьезной ошибкой, так как районы области уже с начала июля 1941 г. стали объектами воздействия немецкой авиации. Этот просчет объяснялся тем, что никто не предполагал, что Ленинградская область может оказаться под угрозой противника. Сведения о вражеских налетах достигли Ленинграда и всполошили родителей. Их отчаяние усиливалось тем, что они нигде не получали ответа о принятии каких-либо мер по реэвакуации детей. Но уже в конце июля 1941 г. из ряда районов Ленинградской области начался вывоз детей в другие области и реэвакуация их в Ленинград. Всего до начала блокады города было возвращено в Ленинград 175 400 человек».
В.М. Ковальчук. 900 дней блокады. Ленинград 1941–1944. http://coollib.com/b/300255/read
41
Будущий актер и режиссер Михаил Козаков был эвакуирован вместе с другими ленинградскими детьми, а мать его Зоя Александровна Никитина, приехав вскоре в Гаврилов Ям, стала в литфондовском лагере завучем. У Козакова есть воспоминания о лагере в Краснокамске, куда ленинградские эвакуированные переедут в конце сентября (http://www.beriki.ru/2010/05/23/chastichka-leningrada-v-krasnokamskom-raione), а про пару месяцев под Ярославлем как-то забылось.
Недолгое время пробыл в Гаврилов Яме будущий кибернетик Виктор Ильич Варшавский (1933–2005): «… и уехал в эвакуацию с детским лагерем Литфонда. На весь набитый до отказа вагон у нас был один взрослый человек — тетя Рита, Рита Яковлевна Райт. С нами ехала ее дочка, Маргарита, которую дома все звали Киска и ее приемный сын Шурик Ковалев. Ковалев — это фамилия мужа тети Риты, Николая Ковалева, капитана первого ранга, флагманского механика бригады подплава Северного флота. Шурик, его настоящая фамилия Черномордик, — это сын сестры Риты Яковлевны. Когда отца Шурика расстреляли, а мать посадили, тетя Рита усыновила его. Был он на несколько лет старше меня и в лагере в Гаврилов Яме его звали Сашка Райт. Он был капитаном футбольной команды, пользовался в лагере непререкаемым авторитетом и заступался за меня и Киску, говоря, что только он может пользоваться правом нас бить. После лагеря он поступил в Школу Юнг Северного флота и погиб во время войны, закрыв своим телом пробитый на катере паропровод. Об этом подвиге есть картина в Военно-Морском музее в Петербурге. В одной комнате со мной в Гаврилов Яме жили, как я уже писал, Миша Козаков, ставший известным артистом, Илья Пигулевский, с которым мы в 1949 году оказались в одном классе и долго дружили, и сыновья писателей Геннадия Гора и Сотникова. Поскольку первое время взрослых в лагере практически не было, а те, что были, еле успевали нас накормить и обстирать, то были мы полностью предоставлены сами себе. Думаю, что жители Гаврилов Яма с ужасом вспоминают этот период, хотя объектами нашего терроризма были только огороды и скот — от коз до кобыл, которых мы доили, стоило им попасться на нашем пути. Длилось это, правда, не очень долго. Во-первых, во время одной из доек кобыла откусила Сережке Сотникову палец, а, во-вторых, начали приезжать кой-какие мамы. Так приехала моя мама [Луэлла Александровна Варшавская (Краснощёкова)] и мама Миши Козакова, Зоя Никитина». http://is.ifmo.ru/important/_potok.pdf
44
Надежда Филипповна Фридланд-Крамова, см. рассказ о ней ее дочери Людмилы Штерн http://www.svoboda.org/content/transcript/399501.html
45
Видимо, Надя Копелянская собиралась отвезти Алешу к сестре своей матери — Вере Львовне, которая была замужем за архитектором Николаем Давыдовичем Каценелебогеном, работавшим перед войной над постройкой несколько зданий в Куйбышеве.
46
Бетти Львовна Федотова. Перед войной у нее был роман с А.И.Роскиным. Их прощание описано В.С. Гроссманом в очерке «Памяти Александра Иосифовича Роскина»: «В последний раз я видел Роскина 5 июля 1941 года, за день до ухода ополчения из Москвы на фронт. Он стоял среди пыльного пустого переулка и смотрел вслед близкому ему человеку, женщине, уходившей после прощания с ним. Вот она дошла до угла, свернула в переулок, а Роскин все стоял среди мостовой… Я не окликнул его. То было прощание с жизнью… Часовой, стоявший у дверей казармы, с любопытством смотрел на высокого человека, застывшего среди улицы. Роскин махнул рукой и решительным, быстрым шагом пошел к двери… Вот таким я его помню и сейчас, седого, высокого, быстрым шагом идущего навстречу своей благородной и суровой судьбе». http://www.pseudology.org/evrei/Roskin_AI.htm
47
Сокращение слов (по первым буквам): жилищно-арендное кооперативное товарищество. ЖАКТ как форма управления просуществовал только до 1937 г., но слово ЖАКТ продолжало употребляться для обозначения домоуправления; говорилось также «работники домохозяйства».
48
Бо́льшая часть Государственного оптического института, где работал Георгий Давыдович, была эвакуирована в Йошкар-Олу. Там сотрудникам пришлось самостоятельно приспосабливать помещения для размещения в них лабораторий и производственных подразделений. В Ленинграде в это время в помещениях института работал филиал, занимавшийся в основном обеспечением светомаскировки города и кораблей.
51
Писатель Михаил Эммануилович Козаков, отец Миши Козакова. В письме от 9 августа 1941 объясняется, что встреча произошла не в Ленинграде, а по месту службы С.Д. Спасского.
54
То есть 9 июля. С.Д. Спасский по возрасту не подлежал мобилизации. Он «записался в народное ополчение, воевал в составе Кировской дивизии в районе станции Батецкая.» — см. Toronto Slavic Quarterly N49, Summer 2014, p. 128. http://sites.utoronto.ca/tsq/50/tsq50_timenchik.pdf Видимо, Спасский был в третьем стрелковом полку, который формировался из жителей Дзержинского района Ленинграда.
Кировская дивизия попала в окружение, из которого оставшиеся в живых с трудом выходили с конца августа до середины сентября. А по возвращению в Ленинград началось что-то страшное: допросы на тему, как это он остался жив, и т. д. — нам, детям, и по прошествии многих лет ничего толком не рассказывали, но из умолчаний было ясно, что ужас.
55
Мне не удалось найти эту газету. Но я прочла, что, с 10 июля шли ожесточенные бои на подступах к городу, однако «1 августа в крупнейших вузах начались приемные экзамены. Количество заявлений, поданных, например, в Ленинградский университет, значительно превысило норму приема». См. Буров А. В. Блокада день за днем. Л.: Лениздат, 1979. http://blokada.otrok.ru/library/burov2/03.htm
57
То есть надо было учитывать военную цензуру. 6 июля 1941 г. было принято постановление ГКО (Государственного комитета обороны) СССР, в котором «вводилась система гласного политического контроля над всей корреспонденцией на территории страны». — См. Н.Н. Мокина «Почтовая военная цензура в Среднем Поволжье в 1941–1945 гг.». http://lomonosov-msu.ru/archive/Lomonosov_2013/2182/56618_9394.pdf
58
Семен Георгиевич Бешелев (по некоторым воспоминаниям «Семен Михайлович», что неверно), уполномоченный Литфонда. Его называют то директором лагеря, то начальником, то директором школы в деревне Черной Молотовской (Пермской) области. В общем начальство. Про школу в деревне Черной упоминается, что в ней было 140 детей (http://tch-krkam.edusite.ru/p40aa1.html см. сайт Черновской школы), а сколько детей было вывезено в Гаврилов Ям, я не нашла. Позже эвакуировавшиеся родители некоторых детей забирали, поэтому возможно, что в Гаврилов Яме детей было больше.
60
Роза Наумовна с Наташей и Алешей до войны жили в Ленинграде на ул. Некрасова (бывшая Бассейная), дом 60, кв. 99.
61
Станция в 49 км от Ленинграда. Через станцию Мга 28 августа 1941 проскочили последние эшелоны с эвакуированными, 30 августа станция была занята немцами. http://militera.lib.ru/h/kovalev_iv/03.html
62
Удивительно, что в то время в Гаврилово-Ямском районе можно было говорить по телефону из села в село.
63
Роза Наумовна ходила с Наташей Роскиной проведать Катюшу Френк, которая жила в лагере эвакуированных детей Архфонда в селе Великое Гаврилово-Ямского района Ярославской области, расположенном в семи километрах от Гаврилова Яма. То есть больше семи километров в один конец, а Розе Наумовне в тот момент уже за 60.
65
Трудности с продовольствием начались еще до начала блокады, то есть до 8 сентября 1941 г. «В городе первые дни войны характеризовались появлением огромных очередей в магазинах. Люди скупали сахар, соль, спички, пытались создать запас продовольствия. Сберкассы также оказались переполнены. Посетители стремились продать госзаем 1928 года и заложить заем 3-й пятилетки, забрать свои сбережения», — из статьи Никиты Ломагина «К 70-летию снятия блокады». Новая газета № 30 от 21 марта 2014. http://www.novayagazeta.ru/apps/gulag/62766.html
68
Саул Моисеевич Рабинович, его жена Ирма Гавриловна Рабинович и Лили Яровинская. До смерти Надежды Давыдовны она с детьми и с Розой Наумовной жили на ул. Рылеева, в том же доме, где и Саул Моисеевич с семьей, и часто общались. Саул Моисеевич не пережил зимы 1941-42 гг., умер в блокаду. Ирма Гавриловна и Лили Яровинская еще будут упоминаться. А совсем я не знаю, что случилось с Мишей, сыном Саула Моисеевича и Ирмы Гавриловны. Видимо, погиб на фронте. На фотографии 1927 г. ему на вид лет десять.
75
Е. С. Ральбе была приятельницей всех Рабиновичей, Гринбергов, Роскиных и Френков. Роза Наумовна когда-то познакомилась с ней как с читательницей библиотеки и привела ее домой, где с Леной подружились Надя и Лида. Потом Надя с Лидой взяли с собой к Лене Нину Дыховичную, а там в гостях был Гриша Френк (Лена и Гриша ведь оба были архитекторами), которому понравилась Нина.
78
Светлана — как понятно из текста, приятельница Гоги, она и дальше будет упоминаться, но добавить о ней я ничего не могу.
79
Леонид Давыдович Френкель, друг М.И. Гринберга. Френкель и его жена детская писательница Софья Аньоловна (1900–1986; урожд. Богданович) упоминаются в «Телефонной книжке» Е.Шварца: «… и Френкель, славный, умный человек, настоящий человек, инженер, стал ее мужем». http://romanbook.net/book/9296053/?page=6#n_57
83
10 июня — день смерти Надежды Давыдовны Рабинович. Она была похоронена на Еврейском Преображенском кладбище в Ленинграде.
84
Лето 1937 г. (последнее лето перед смертью Н.Д. Рабинович) Наташа и Алеша провели в
Домкино Лужского района Ленинградской обл. Описанию этого лета посвящена главка «Светлые воспоминания» из повести Н.А. Роскиной «Детство и любовь» (журнал «Звезда», № 6, 2015).
85
Видимо, с противогазом Алеша ходил во время войны с Финляндией зимой 1939–1940 гг. О реальной возможности применения химического оружия во время войны с Финляндией см. http://www.himbat.ru/forum/viewtopic.php?t=649
86
Конкретных деталей о жизни в эвакуации ленинградских писательских детей известно сравнительно мало (или я не все нашла). Особенно скудны вспоминания о периоде жизни в Гаврилов Яме. См., например, публикацию Эдуарда Шнейдермана (Элитфонд: О деятельности ЛО ЛФ СССР в 1930-1950-е гг., «Звезда», № 1, 2004), в которой говорится сразу о втором месте расположения лагеря, а первый период — с июля по август — не упоминается: «В августе 1941 г. писательских детей вывезли в Молотовскую (Пермскую) область, где под руководством главврача лечебного отдела ЛО ЛФ С. Г. Берлянда был организован детский лагерь (интернат)».
Спасский безусловно знал, кто руководил эвакуацией, и не зря упоминает М. Слонимского и Я. Горева как ответственных за выбор места.
Е.Г. Полонская, жившая в Молотове (в Перми) в гостинице «Центральная», где сгруппировали эвакуированную интеллигенцию, плохо отзывается о Слонимском:
«Жизнь в этом городе сплошной бред. Мне все время не давали постоянной прописки. Слонимский, как Вам известно, мало интересуется своими товарищами, а он стоит во главе Союза (имеется в виду Ленинградское отделение Союза писателей — Б.Ф.). Он устроил себе комнату в гостинице, для семьи и домработницы. Получает вроде пайка и обеды, а на всех прочих ему наплевать» (Фрезинский Б. Судьбы Серапионов. СПб, 2003, стр. 328).
Но до меня никакие такие рассказы — критика Слонимского — не дошли. Я помню, как мама моя рада была случайно встретиться со Слонимскими в 1960-х гг. в Доме творчества писателей в Малеевке.
Про Я. Горева мне ничего не удалось найти кроме следующего упоминания в перечислении жителей «писательского» дома на канале Грибоедова в воспоминаниях Н. Томашевского о Зощенко: «Я. Горев, сколько помню, замечательный тем, что в порядке освоения классического наследия измерял школьной деревянной линейкой величину реплик в пьесах Чехова, дабы держаться этой величины в своих собственных».
http://www.rulit.me/books/vspominaya-mihaila-zoshchenko-read-320471-69.html
А про эвакуацию в Пермь сейчас много материалов, их легко найти в Интернете, например, http://www.beriki.ru/2010/05/23/chastichka-leningrada-v-krasnokamskom-raione.
87
В какой-то момент Спасский работал в редакции газеты"За Советскую Родину"1-й Кировской дивизии Ленинградского народного ополчения. Редакция находилась в бывшем Доме творчества ленинградских писателей в городе Пушкине. Называет ли Спасский боевым листком газету"За Советскую Родину"или имеет в виду какое-то другое издание — не знаю.
88
Иеремия Яковлевич Айзеншток тоже работал в газете"За Советскую Родину" — см. Новоселов Н.Д. Взвод писателей — в «Литературное наследство», т.78, ч.1. Айзенштока упоминает (выделяет) В. Кетлинская, избранная в самом начале войны секретарем Ленинградского отделения Союза писателей вместо ушедших на фронт мужчин, в своих воспоминаниях о Шварце: «Необычно и часто неожиданно проявлялись люди в этот тревожный час. Разговорчивые становились сурово немногословными, неисправимо штатские, явно кабинетного типа, обнаруживали воинскую подтянутость. Немолодые люди с больным сердцем — такие, как литературовед Айзеншток — ожесточенно доказывали, что они совершенно здоровы […]”. — см. сб. «Мы знали Евгения Шварца…»
http://royallib.com/book/shvarts_evgeniy/mi_znali_evgeniya_shvartsa.html
91
Город с крепостью XVI в., примерно в 30 км от Казани, около 128 км до Йошкар-Олы. С конца 1920-х годов Свияжск являлся местом изоляции заключенных, филиалом ГУЛАГа.
92
«До 8 августа 1941 г. уже было эвакуировано 606 664 человек, из них районами (в том числе Гороно и Горздравотделом) — 419 849 человек (312135 детей и 107 714 взрослых), заводами — 101 080 человек, эвакопунктом — 68 406 человек, железной дорогой — 17 309 человек. 18 августа исполком Ленгорсовета в соответствии с постановлением Совета по эвакуации обязывает исполкомы районных советов дополнительно к ранее вывезенному населению эвакуировать из Ленинграда 700 тыс. человек, в том числе в первую очередь 160 тыс. членов семей рабочих и служащих предприятий, вывозимых из Ленинграда, и во вторую очередь 540 тыс. женщин и детей. Эвакуация первой очереди должна была быть проведена в 5-дневный срок, второй очереди — в 20-дневный срок. Ежедневный вывоз эвакуируемых должен был составить не менее 30 тыс. человек. Организация эвакуации по домохозяйствам возлагалась на председателей исполкомов районных советов, а по предприятиям и учреждениям — на их руководителей. Ленинградцы перевозились в Вологодскую, Кировскую, Пермскую, Свердловскую, Омскую области, Казахскую ССР, Удмуртскую АССР, Башкирскую АССР». http://coollib.com/b/300255/read
95
«Чиж» — журнал для самых маленьких и очень ими любимый. Выпускался в Ленинграде с 1930 по июнь 1941 г.
97
Возможно, освобождение от тяжелых физических работ (строительство оборонительных сооружений) было результатом того, что Изабелла Иосифовна Гринберг с молодости была больна туберкулезом. В личном архиве Е.И. Рабиновича (США) сохранились письма от И.И. Гринберг из Шварцвальда, где она лечилась.
98
Гриша — Г. И. Роскин. С 1930 по 1964 гг. он занимал должность профессора и заведующего кафедрой цитологии и гистологии (в последний период: кафедра экспериментальной цитологии и цитохимии раковой клетки) Московского Государственного университета (на какое-то время он был отстранен от заведования кафедрой в связи с обвинением в антипатриотизме, но это уже послевоенные годы и другая история). Одновременно с этим с 1925 по 1938 год он руководил отделом протистологии Микробиологического НИИ Наркомпроса РСФСР, с 1939 по 1941 год — лабораторией цитологии института физиологии АН СССР, с 1943 по 1947 и с 1946 по 1951 годы — лабораторией института онкологии Министерства здравоохранения РСФСР и отделом цитологии лаборатории биотерапии рака АМН СССР. Не знаю, почему он не эвакуировался с МГУ в Ашхабад, а сразу попал в Свердловск (МГУ потом в Свердловск реэвакуировался).
99
Переезд лагеря в Ташкент не состоялся. «Ташкент — город хлебный» — это название популярной повести А.С. Неверова (1886–1923), где картины голода, нищеты и страданий в 1921–1922 гг. показаны глазами мальчика.
102
Шура — Александра Ефимовна Кроль. Ее сын Юрий Львович Кроль упоминает эвакуацию в Свердловск: «[После ареста отца] я остался с мамой. И когда началась война, так как моя мама работала в Эрмитаже, я уехал в эвакуацию вместе с ней. Уехал на том самом поезде, в первом эшелоне, который вышел отсюда 1 июля 1941 года. […] В город Свердловск. Сейчас он называется Екатеринбург. И я там жил во время войны и большую часть 1945 года. Где-то в начале лета… нет, осенью 1945… мы вернулись в Ленинград вместе с Эрмитажем. В эшелонах, в которых я ехал туда и обратно, перевозились сокровища Эрмитажа. 1-й эшелон был оснащён зенитными батареями, там была усиленная охрана».
http://politics.ntu.edu.tw/RAEC/comm2/InterviewR%20Yury%20L.%20Krol.pdf.
103
Видимо, предполагалось, что бабушки могут добираться сами, а для Розы Наумовны благодаря ходатайству И.И. Гринберг сделали исключение.
104
Наташа была знакома с писателем Р.И. Фраерманом по лету, проведенному в Солочи в 1933 г. О дружбе Роскина с Фраерманом см. в очерке К.Г. Паустовского (тоже с ними дружившего) «Рувим Фраерман» http://lib.ru/PROZA/PAUSTOWSKIJ/ruwim_fraerman.txt.
106
Марк Иосифович был освобожден из-под ареста 28 октября 1939 (арестован 29 апреля 1938 года). В тюрьме (в ленинградском Большом доме) его сильно били и пытали. Видимо, Лидия Давыдовна этим сравнением подчеркивает, в каком тяжелом состоянии находится Спасский, который в августе 1941 г. выбирался из немецкого окружения. Вместе с некоторыми другими писателями они долго шли пешком и чудом сумели добраться до Ленинграда.
107
От Шуры — от А.И. Роскина. Гриша с женой — Г.И. Роскин и Н.Г. Клюева, она с А.Льв — Вера Львовна Роскина (урожд. Дынкина) с братом — детским врачом Абрамом Львовичем Дынкиным.
110
Не могу расшифровать эту фразу. Она, очевидно, связана с 1919 г. Значит ли это, что Спасский не исключал возможность Гражданской войны?
113
Открытка переадресована из Гаврилова Яма в Молотов до востребования. Штемпель — на той же стороне, что и текст — Ленинград — 6 IX, Молотов — 29.9). Спасский вернулся в Ленинград (обратный адрес: Ленинград 88, канал Грибоедова 9 кв. 55) после переформирования Кировской дивизии.
114
Истории, которые рассказывал Спасский, Наташа Роскина вспоминала и через много лет: «Мы с ним особенно подружились после маминой смерти. Он один знал меру моего горя. Он один мог немного меня утешить. Часами он рассказывал мне сказки — длинные, продолжающиеся завтра и послезавтра. В них было много волшебства, много таинственных приключений и много поэзии. Он не выдавал чудеса за истинные происшествия, но всегда оставлял меня в каком-то странном недоумении — а может, все это и было? И уже двенадцати-тринадцатилетней девицей я постоянно приставала к нему с вопросами: — Нет, ты мне скажи, это было или ты выдумал? Скажи!
Он отделывался шутками». («Звезда, № 6, 2015).
115
Лидия Николаевна Каверина (урожд. Тынянова, 1902–1984), детская писательница, жена писателя В. А. Каверина, младшая сестра писателя Ю. Н. Тынянова, находилась в интернате вместе со своей дочерью Наташей.
116
Благодаря проф. Р. Тименчику я узнала, что это была детская писательница, прозаик и очеркист Никитич Н. (псевдоним; наст. имя и фам. — Никитюк Наталия Афанасьевна). В дневниковых записях Спасского от 25 сентября 1941 г. (см. Roman Timenchik. Сергей Спасский и Ахматова. Toronto Slavic Quarterly N49, Summer 2014 p. 128 http://sites.utoronto.ca/tsq/50/tsq50_timenchik.pdf): «Предложение Ахматовой лететь с нею. Невозможность этого». От 28 сентября (там же): «Ахматова сегодня улетела. Возился с устройством ее дел». Про эвакуацию Ахматовой упоминается и в дневниках Шварца (Е. Шварц «Живу беспокойно…»: Из дневников) в записи от 25–26 марта, и в его книге «Позвонки минувших дней», где в частности рассказывается, как Спасский дежурил на крыше на одном посту с Шварцем и его женой, а также о том, как Шварц ходатайствал в Смольном об эвакуации Спасского. http://www.e-reading.club/chapter.php/1031609/4/Shvarc_-_Pozvonki_minuvshih_dney.html
117
Видимо, имеется в виду так называемое «Большое сибирское турне», в котором братья Спасские участвовали вместе с Давидом Бурлюком в 1918–1919 гг., зарабатывая себе на хлеб и на дальнейшую дорогу устройством концертов, лекций и выступлений в разных городах.
118
Не знаю, насколько Роза Наумовна была информирована о том, что происходило в Ленинграде (с 8 сентября 1941 началась блокада) и на ЛМЗ, в частности: «8 сентября на территорию ЛМЗ фашистскими самолётами сброшены первые 11 зажигательных бомб, некоторые из которых попали на крышу недостроенного 21-го цеха. 22 сентября прямым попаданием крупной фугасной бомбы в механический 4 цех ЛМЗ снесло 800 кв. м крыши, был сброшен с путей 50-тонный мостовой кран, ранены три человека». http://www.lmz-150.ru/?option=com_content&task=view&id=12&Itemid=35
119
О Гореве — см. прим. к письму № 52. Про С. Е. Розенфельда нашла следующее «В 1920-х г. работает заместителем Литературного фонда Ленинградского отделения. В годы Великой Отечественной войны представителей творческих профессий эвакуировали в город Молотов (так в 1940–1957 гг. называлась Пермь). Семён Ефимович и другие эвакуированные писатели проживали в гостинице «Центральная». Жители города стремились помочь им одеждой и питанием. Был организован Литфонд, помогавший писателям получать ссуды, решать бытовые проблемы. В апреле 1943 года вышло постановление ЦК ВКП(б) о работе Молотовского книжного издательства, которое, по мнению ЦК, лишь «разбазаривало бумагу на выпуск бессодержательных книг». Такой резкой критике в числе других подвергся С. Е. Розенфельд. Руководители издательства были сняты с работы, а у «провинившихся» авторов на некоторое время возникли проблемы с публикацией произведений». http://library.khsu.ru/gallery/books.php
120
Ярославская область становилась прифронтовой по мере продвижения немцев к Москве. Бомбежки Ярославля начались с 12 октября 1941 г.
121
«Новые арабские ночи», книга известного автора приключенческих романов Роберта Льюиса Стивенсона (англ. Robert Louis Stevenson; 1850–1894).
122
«Безумный, в эту ночь» — роман Франка Хеллера (псевдоним шведского писателя Гуннара Сернера (Gunnar Serner, 1886–1947), изданный ленинградским Гослитом в переводе (видимо, не с оригинала, а с французского перевода) О. Мандельштама.
http://libclub.net/M/MandelshtamOsipEmilevich/MandelshtamOsipEmilevich-152-1.htm.
123
Во воспоминаниях о блокаде часто упоминается, что многие старались переселиться на первый этаж, чтобы быстрее было спускаться в бомбоубежище, например,
http://www.leningradpobeda.ru/livearchive/diaries/item_278/
126
О том же говорят и другие эвакуированные, например, в очерке Е. Васильевой «Эвакуация: документы рассказывают»: «Второе «Великое переселение народов» — так можно назвать эвакуацию. «Всего за годы войны было эвакуировано примерно 17 млн человек — 18,6 % от населения СССР. Молотовская область (так Пермский край назывался с 1940 по 1956 гг.) в годы войны приняла 320 тыс. человек и 124 предприятия». Среди эвакуированных были известные люди, писатели, в Пермь была перемещена труппа Театра оперы и балета им. Кирова из Ленинграда. Нельзя сказать, чтобы их принимали с распростёртыми объятиями: множество свидетельств говорит против этого факта. Так, Михаил Герман [старший сын писателя Германа], известный искусствовед, пишет: «Годы войны мы прожили под Пермью (тогда — Молотов), в деревне Черная. Название деревне шло. Глубочайшая грязь весной и осенью. Тьма. Ни электричества, ни радио… Ненависть к эвакуированным, которых без разбора называли «явреи». Едва ли антисемитизм, скорее биологическая ненависть к людям другого мира». http://urokiistorii.ru/2450.
127
До этого Т. К. Трифонова отвечала за старшеклассников (по воспоминаниям Надежды Фридланд www.vestnik.com/issues/2001/0717/…/kramova.htm).
129
Про обстановку в столовой Союза писателей рассказывается в дневнике Эриха Голлербаха (запись от 19 сентября 1941): «Голод все ощутительнее. Сегодня в ресторане Дома писателей и горкома пускают только членов Союза писателей и горкома писателей. Возникает ряд скандалов и обид: артисты, художники и прочие посторонние люди огорчаются и протестуют. Не пустили в ресторан Нат. Вас. Толстую и ее сына Митю (она уговорила все-таки пустить ее сегодня в последний раз). Не впустили худ<ожника> Влад. Вас. Лебедева и его жену и ряд других. Но и писатели (кроме состоящих на военной службе и каких-то особо привилегированных) могут получать обед только по карточкам — без карточек не дают ничего, кроме жидкого супа, киселя и чая. Гораздо выгоднее положение любого счетовода или гардеробщика в том же Доме писателя — они получают обеды и хлеб без карточек». ("Голоса из блокады: ленинградские писатели в осажденном городе, 1941–1944", составитель Захар Дичаров, Наука, 1996, стр. 180). И далее — 10 октября 1941: «В доме писателя обнаружена (и сейчас же замята)… «панама»: оказывается, в сентябре на всех столующихся в Доме отпускалось по 100 г хлеба и мясные продукты без карточек; между тем столовая отбирала у обедающих и мясные талоны… Об этом теперь много говорят, этим горячо возмущаются, но дальше разговоров и выбора какой-то «столовой комиссии» дело не пошло». (Там же, стр.185–186).
130
Как раз в этот день (15 ноября 1941) произошло еще одно — пятое — снижение норм выдачи хлеба по карточкам. «На рабочую карточку теперь будет выдаваться 250, а на все остальные — по 125 граммов хлеба в сутки». Аграфенин А.А. 12 путешествий по Ленинградской области: Путеводитель. — СПб.: БХВ-Петербург, 2016.
131
О государственных дотациях Литфонду можно прочесть в статье М.Р. Зезиной «Режим привилегий для научной и художественной интеллигенции» http://aleksandr-kommari.narod.ru/zezina.htm и о ленинградском отделении Литфонда в статье Эдуарда Шнейдермана «Элитфонд», однако, вопрос о дотациях на лагерь для эвакуированных детей (откуда спускались дотации и в каком размере) остается для меня не ясным.
132
Он был очень близким другом М.И. Гринберга. В семье помнилась следующая история:
Когда Марка Иосифовича арестовали и посадили в Большой дом, он стал перестукиваться по азбуке Морзе с неизвестным ему соседом по камере, а этот неизвестный оказался его близким другом Яшей Гохбомом.
Дочка Катюши Френк пишет мне: «Помню дядю Яшу Гохбома и его жену Ольгу, они часто приходили к нам, и один раз подарили мне игру «блошки» — маленькие кругляшки, которые подскакивали и надо было их направить, чтобы они заскакивали в пластмассовую коробочку; а в другой раз — фигурку «курильщик», которой вставлялись в рот маленькие палочки, конец их зажигался, и «курильщик» выпускал фигурные дымовые кольца».
При этом официальных биографических данных о Я. Гохбоме никто из нас привести не может.
На Интернете имеется такое упоминание: «… я попал в железнодорожный институт имени академика Образцова! В этот год евреев сливали в это не очень модное высшее учебное заведение. Поэтому половина нашей группы оказались евреи. Геодезия и сопромат — главные предметы первых двух лет учёбы! Декан кафедры геодезии был умнейший и добрейший профессор Яков Наумович Гохбом. Его лекции приходили слушать студенты всего города. Это был влюблённый в своё дело великолепный специалист. С огромным чувством юмора. Но тем, кто не хотел понимать величие этой дисциплины — спуску не давал. Главной темой его рассказов была история с отцом русского воздухоплавания Николаем Евграфовичем Жуковским, который с треском вылетел из института, тогда корпус путейских инженеров имени его императорского величества Николая Второго, не сдав экзамена по геодезии. А мы, успешно прошедшие этот ад, гордились, что умнее самого Жуковского". (http://wap.israelplus.borda.ru/?1-1-40-00000019-000-10001-0). Видимо, это ошибка памяти автора: кафедру геодезии возглавлял не Гохбом, а Яков Моисевич Баскин. Брат Яши, Евгений Наумович Гохбом, работал на кафедре грузовой и коммерческой работы и механизации погрузо-разгрузочных работ и в 1944 г. какое-то время возглавлял административно-хозяйственную часть института. http://library.pgups.ru/jirbis2/images/nikto_ne_zabyt.pda.
133
Спасский, как и многие другие писатели (Н. Тихонов, В. Вишневский, О. Берггольц), вел на ленинградском радио беседы писателей с горожанами. Вот отрывок из одной из них — от 12 ноября 1941 г.: «Трудно представить, как мы будем вспоминать эти дни. О чем мы станем рассказывать? Вероятно, о затемненных улицах, о том, как приходилось нам вечерами осторожно идти сквозь холодный черный воздух, среди невидимых зданий. И при этом мы были довольны, что и в таких слепых переходах мы правильно находим знакомый путь. Разумеется, мы вспомним о снарядах, поразивших знакомые дома, о сигналах тревоги и отбоя и о том, как со знанием дела мы обсуждали голоса зениток и свист фугасных бомб. И все это будет казаться и странным и удивительным для тех, кто не живет в Ленинграде сейчас». (Рубашкин А.И. Голос Ленинграда — Военная литература — Военная история. http://militera.lib.ru/h/rubashkin_ai/07.html).
134
О технике звукозаписи на блокадном радио см. «Говорит Ленинград: из сборника Ленинградское радио от блокады до «оттепели»)» http://www.senat.org/senat-news/Leningrad-900.html.
136
Не знаю, кто это, но в датабазе «Блокада Ленинграда. Эвакуация» есть карточка: Мария Семеновна Сазыкина, 1906 г.р., эвакуирована в Ульяновск.
137
Драматург Евгений Львович Шварц (1896–1958) был эвакуирован из Ленинграда 10 декабря 1941. См. http://www.e-reading.club/chapter.php/1031609/4/Shvarc_-_Pozvonki_minuvshih_dney.html: «На рассвете 10 декабря вышли мы из дому. […] И мы двинулись в путь на станцию Ржевка, где помещался наш аэродром…».
138
Популярное место летнего отдыха жителей Ленинграда. Спасский несколько раз, начиная с 1934 года, жил там с Надеждой Давыдовной и детьми. И в 1941 г. Наташа писала отцу 3 июня «Мы едем на Сиверскую и будем жить вместе с Сергеем Дмитриевичем и с его дочкой Вероникой. Мы получили от Литфонда 4 комнаты. Выедем мы не раньше 12-го. Наш адрес: Сиверская, Варшавской ж.д. Ленинградской области, Меженский берег, Речная улица дом 61, Литфонда. У нас там речка в тридцати шагах. Зато вокзал примерно на таком же расстоянии как на прошлогодней даче». А Александр Иосифович отвечал 5 июня 1941 г.: «Рад, что вы едете на Сиверскую, так как, по-моему, это одно из лучших мест под Ленинградом. Что же касается меня, то я все еще не знаю, как сложится у меня лето».
139
Не комментирую, потому что в Википедии приводится сводка буквально на каждый день. Например, на декабрь 1941 — под заглавием Хроника Великой Отечественной войны/Декабрь 1941 года.
140
То есть у него рабочей карточки не было. А нормы были следующие: «На 9 ноября 1941 г. в самом Ленинграде имелось муки на 7 дней, крупы — на 8 дней, жиров — на 14 дней; большая же часть запасов находилась за Ладожским озером, которое к этому времени еще не замерзло. Это обстоятельство вынудило руководство обороной города в четвертый раз снизить нормы выдачи продовольствия населению. С 13 ноября рабочие получали 300 г, а остальное население — 150 г хлеба. Через неделю, чтобы не прекратить выдачу хлеба совсем, Военный совет Ленинградскою фронта был вынужден принять решение о сокращении и без того голодных норм. С 20 ноября ленинградцы стали получать самую низкую норму хлеба за все время блокады — 250 г по рабочей карточке и 125 г по служащей, детской и иждивенческой. Если учесть, что рабочие карточки в ноябре — декабре 1941 г. получала только третья часть населения, то мизерность этих норм станет очевидной. Теперь для снабжения жителей Ленинграда расходовалось ежедневно всего 510 т муки.» http://militera.lib.ru/h/leningrad/05.html
141
Жена и дочь ленинградского литературоведа М. П. Алексеева; с Леной Наташа училась вместе в школе.
142
Одноклассник и друг Наташи; упоминается в Наташиных письмах к отцу, см. https://www.chayka.org/node/11591.
143
Американские авторы приключенческих книжек для детей Фенимор Купер (1789–1851) и Томас Майн Рид (1818–1883), очень популярные в СССР.
146
Народный комиссариат (наркомат) — в Советском государстве в 1917–1946 гг. центральный орган исполнительной власти, ведающий управлением в отдельной сфере деятельности государства или в отдельной отрасли народного хозяйства; аналог министерства. Ленинградский металлический завод был в ведении Первого Главного управления Наркомата оборонной промышленности СССР и с 11 января 1939 г. именовался Государственный союзный завод № 371 им. Сталина Первого Главного управления Наркомата вооружения СССР. Насколько мне удалось понять, Конструкторское бюро при переезде в эвакуацию перевели в ведение Наркомата тяжелого машиностроения, куда с марта 1944 г. был переведен весь завод. То есть Марк Иосифович был в подчинении Главного управления котлотурбинной промышленности (Главкотлотурбопром) Наркомата тяжёлого машиностроения СССР.
147
Часть Ленинградского металлического завода, несмотря на начавшиеся с 8 сентября 1941 г. обстрелы завода, продолжала действовать в Ленинграде, где производство перешло «на выполнение оборонных заказов — изготовление артиллерийских снарядов, ремонт и производство танков, ремонт мощных артиллерийских установок и монтаж их на судах Военно-Морского флота, береговой артиллерии и т. п.» (http://lmz-150.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=12&Itemid=35). Конструкторское бюро завода было эвакуировано в Верхнюю Салду на площадку строительства завода металлоконструкций НКСтроя (Наркомата по строительству) по постановлению, принятому еще в июле (ГКО № 99сс от 11.07.1941 г.)» (http://lmz-150.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=12&Itemid=35). Другая часть завода в декабре 1941 г. была эвакуирована в Юргу Кемеровской области на площадку завода № 75. http://gigabaza.ru/doc/142627-pall.html
154
Директором ЛМЗ в 1941–1942 гг. был Григорий Иванович Седов, но я не уверена, что речь идет о нем, а не о директоре этой части завода.
159
В Конструкторском бюро, то есть по месту работы. Примечательно, что при советской власти подкармливание населения по месту работы (на фоне общей нехватки продуктов) продолжалось многие годы после конца войны и отмены карточек — буквально до распада СССР.
160
Предположительно, Иван Михайлович Степанов. Но возможно, речь идет о каком-то другом Степанове — о ком-то, кто работал в Наркомате тяжелого машиностроения.
163
Писатель Михаил Леонидович Слонимский и его жена Ида (Дуся) Исааковна. Их сын Сережа (р. 1932) тоже был в детском лагере Литфонда.
165
А.И. Кривошеева-Лаврентьева (урожд. Лаврентьева, 1893–1951), литературный критик, была директором детского лагеря эвакуированных детей ленинградских писателей. С 1943 г. работала в Пермском издательстве. Известно, что она погибла (несчастный случай) вместе со своим сыном, М.А. Лаврентьевым.
166
Ирина Павловна Стуккей-Рождественская. Из письма Вс. Рождественского Б.А. Леонтьеву: «Не помню, писал ли я Вам в первом своем письме, что Ирина Павловна и Наташа уже в Молотовской области (Краснокамский район, ст. Шабуничи, лагерь Литфонда). Живут в деревне в 25–30 км от г. Пермь. Место глухое и дикое. Ирина Павловна работает, как и Вы, в колхозной школе, преподает историю». (стр. 182) http://lib2.pushkinskijdom.ru/Media/Default/PDF/RusLiteratura/RL-1986-1.pdf
