Кающихся грешников нельзя отталкивать

Ирина Бухарина

Как часто слепо любящие матери лучше знают, какой должна быть жена их сына. А сыновья, боясь ослушаться суровых матерей, идут у них на поводу. Раскаяние приходит поздно, но любимые женщины не прощают и только через годы понимают, что всё могло быть иначе, ведь кающихся грешников нельзя отталкивать. Об этом повесть Ирины Бухариной «Кающихся грешников нельзя отталкивать». Кроме неё в книге несколько рассказов о любви, об эмоциях и поступках любящих мужчин и женщин.

© Ирина Бухарина, 2021

ISBN 978-5-0053-0844-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

О, параллельные!

Они жили втроём в большой трёхкомнатной квартире. Жили вроде бы вместе, но как-то параллельно друг другу. Их прямые со временем перестали пересекаться, у каждого была своя.

Жена, достигнув к предпенсионному возрасту должности руководителя небольшого коллектива, командовала им так рьяно, что перенесла часть своего руководства на семью. Придя с работы вечером, она демонстративно устало клонила голову на руку, опершись ею о стол, и любила повторять:

— Как всё-таки нелегко руководить народом.

Дома её народом был муж. По сравнению с некоторыми её подчинёнными на работе он выполнял команды беспрекословно. Но почему-то это не успокаивало, а, как в сказке Пушкина «О рыбаке и рыбке», пуще прежнего супруга ярилась и не давала мужику покоя.

Постепенно в его понимании жена стала просто каким-то орудием репрессий, направленных на него. За любую провинность она сначала навешивала на него клеймо «врага народа», за которым следовало законное наказание. Она напоминала ему сталинскую тройку времён исторических репрессий, которая расправлялась с народом безжалостно и беспощадно.

За невынесенное вовремя ведро с мусором он получал клеймо бесхозяйственного бездельника, забыв купить хлеб по дороге с работы, он становился дырявой башкой, а за ужасный проступок — потерю мобильного телефона — удостоился длинной формулировки, она назвала его тупым идиотом, только и умеющим разбазаривать ценные вещи.

Но и это можно было стерпеть, а вот последующее за этим наказание в виде дней, недель, а то и месяцев без права общения вынести было почти невозможно. Она вела себя с ним как с настоящим врагом народа — просто не замечала его существования рядом. Она не отвечала на его вопросы, если он пытался с ней заговорить, не готовила еду, отводила взгляд, если он вставал на её пути. Он уходил гулять один по соседнему парку, бродил часами и всё пытался разобраться, что происходит и как началось это их взаимное в общем-то отталкивание.

Интересно, что облако репрессий со стороны матери практически не касалось сына. Его прямая была ровной и чёткой — институт, любимая девушка, на которой он собирался жениться, армия, престижная работа, которую он подыскивал уже сейчас. Ему было не до родителей. Его параллель ушла далеко вперёд, и он даже не собирался оглядываться на жизнь своих стариков, главное, что они рядом.

Только так называемый «глава семьи» плёлся где-то в хвосте, и его параллельная прямая напоминала скорее слегка волнистую линию, будто проведённую рукой ребёнка. Она то немножко изгибалась в сторону руководящей силы, то пыталась примкнуть к блоку беспартийной молодёжи. Но так или иначе, если начертить эту схему на бумаге, сразу бы было видно, что две линии твёрдо и уверенно идут своим курсом, а средняя неуверенно пытается лавировать между ними, портя симметричную картину.

Сын получил диплом, поцеловал любимую, пообещав свадьбу через год, и отправился отдавать долг родине. Жену подсидела какая-то лучшая подруга, и её, готовую пахать и пахать на ниве руководства до гробовой доски, с почётом выдворили на пенсию. Вскоре, видимо, от отчаяния она увлеклась эзотерическими практиками и однажды заявила мужу, что уезжает на несколько месяцев в Индию, то ли на Гоа, то ли на Бали, он так и не понял. Главное, что её повёл за собой какой-то гуру, обещавший светлое будущее на всю оставшуюся жизнь.

Когда он остался в квартире один, то сначала порадовался — допоздна смотрел боевики, которые она терпеть не могла, да, если честно, и он тоже. Смотрел просто так, потому что никто не орал:

— Выключи телевизор! Спать пора.

Питался бутербродами, грязную посуду копил в раковине, чтобы помыть её разом.

Хватило на несколько дней. Потом на душе появилась какая-то тягость. Он чувствовал, что и сейчас, когда жены нет дома, он хочет делать что-то ей назло.

— Зачем нам такая жизнь, если мы не можем существовать рядом? — думал он.

Неожиданно в голову пришла гениальная идея:

— А что если, пока никого нет дома, разменять квартиру и жить всем отдельно.

Эта мысль настолько его заела, что он пригласил риэлтора, чтобы понять возможность такого обмена.

Ушлая тётка со знанием дела осмотрела их просторную сталинку и заявила:

— Ремонта давно не было. Это минус. Большая площадь — это плюс. Но при всём при этом должна вас огорчить, что на три однокомнатных вам не поменяться. Могу предложить так: двушка и однушка в одном районе. Получится скорее всего, что одна будет приличная, а другая немного убитая. Есть несколько вариантов.

С неделю он бегал, смотрел квартиры. Наконец остановил выбор на двухкомнатной квартире с раздельными комнатами и «убитой», как говорят риэлторы, однушке, зато с большим балконом.

— Жена любит выращивать цветы, — зачем-то вспомнил он.

А жена не звонила, и он решил, что своим обменом сделает ей сюрприз. Что за этим последует, ему было уже неважно. С сыном он созвонился, и тот идею одобрил. Он объяснил ему, что рассуждал так:

— В двушке останутся жена и сын. Если сын женится, будут жить в раздельных комнатах. Если вдруг жена не захочет жить с невесткой, пусть едет в однушку, а уж он — то сам хоть с кем уживётся. На худой конец, можно отдать детям однокомнатную, а самим жить по-прежнему. Правда, этот вариант нравился ему меньше всего — зачем тогда было огород городить?

В обеих квартирах надо было делать ремонт. В двухкомнатной, слава богу, небольшую косметику. Он нанял бригаду, и мужики быстро и ловко привели в порядок потолки, поклеили новые обои, покрасили слегка покоцанные дверные косяки. Он привёз туда мебель и вещи жены и сына, расставил, как мог, оставив многое в коробках, распихав их в сторонку. В общем, как уж сумел, придал квартире товарный вид.

С однушкой пришлось потрудиться больше. У него были деньги. Чтоб реже бывать дома, он набрал себе часы в нескольких институтах, носился по городу на своей старенькой «Нивке», так что ремонт можно было делать, не скупясь. Ремонтники первым делом взялись за скрипучий паркет, потом поменяли старые деревянные рамы на пластиковые, поставили современную сантехнику. И квартира засияла новизной. Двуспальную кровать он угнездил в большом проёме за дверью, закрыл её плотной навесной портьерой, получилась маленькая спальня.

— Свет мешать не будет, если я за компьютером засижусь, — неожиданно влезла в голову странная мысль. — Да кому он там мешать будет? — тут же одёрнул сам себя и даже распахнул пошире портьеру.

Сын, видимо, сообщил матери о сюрпризе. Она сама позвонила мужу перед возвращением и, что удивительно, не ругалась, сказала только:

— Завтра прилетаю. Встреть меня.

Когда он приехал в аэропорт, поразился, почти не узнав жену в помолодевшей, загорелой, какой-то будто бы чужой женщине.

— Надо же, как можно измениться за несколько месяцев, — подумал он, — может, и характер изменился тоже, — прокралась осторожная мысль.

— Ну и куда ты меня повезёшь? — своим прежним руководящим тоном спросила жена.

— Посмотришь. Есть варианты. Где понравится, — он снова слегка оробел.

Он привёз её в двухкомнатную квартиру. Она осторожно вошла, огляделась, походив по комнатам и кухне, заглянула в санузел и неожиданно спросила:

— Ты что, решил развестись?

— Нет, — слишком быстро, пожалуй, ответил он. — Просто нам стало как-то трудно жить вместе. Но, если хочешь, переезжай в однушку, а я буду с сыном.

Он вопросительно посмотрел на неё, ждал очередного клейма и вердикта.

— Ладно, переночую здесь, там видно будет. Езжай, я устала.

Он уехал и только дома сообразил, что не оставил ей ключи. Звонить и получать очередной нагоняй не хотелось, но он всё же позвонил.

— Дверь же запирается изнутри, ну и чего ты меня будишь, я уже прикорнула. Привезёшь ключи завтра, — скомандовала она.

— Сейчас добавит — болван безмозглый, — он даже не клал трубку, ждал завершающего слова, но в трубке раздались гудки.

Ключи он смог привезти только в обед и снова ждал, что жена с порога начнёт пилить его за опоздание, а, может, вообще после вчерашнего не станет с ним разговаривать, схватит ключ и выпихнет в коридор. Он был готов ко всему. Она впустила его в квартиру, и он заметил, что вещи почти разобраны и всякие мелочи расставлены как-то по-другому.

— Значит, приживается, — подумал он и спросил осторожно, — ну как, ничего? Или не нравится?

— Да нормально, — почти одобрительно ответила она, — пойдёт.

Так они и стали жить. Он у себя, она у себя. Он жил так, как ему нравится — сидел часов до трёх ночи у компьютера, спал, если не было лекций, до двенадцати, не спеша делал зарядку, завтракал где-то в два. Правда, через какое-то время ощутил как бы сбой с прежнего ритма. Утром его часто будили звонки коллег или студентов, он понимал, что рабочий день давно начался, и все уже заняты своими делами, но никак не мог поднять себя с постели. Ночью стал замечать, что начиная читать аналитику, перескакивает на какую-то ерунду, совершенно ему не нужную. Думал:

— Да, жена бы меня, пожалуй, привела в норму.

С женой они иногда перезванивались, так, по-деловому: как дела, как здоровье. Однажды он сказал:

— У меня такой классный балкон, ты бы мне посадила какие-то цветы что ли.

— Да пожалуйста. Покажи сначала, что за балкон.

Когда они вошли в квартиру, она, увидев чистоту и порядок в прихожей, сказала:

— А у тебя тут неплохо.

А когда зашла в комнату, увидела довольно аскетичный интерьер: телевизор, небольшой диван, книжный шкаф. Тут же спросила удивлённо:

— Ты что, спишь на этом диване?

— Нет, конечно.

Он распахнул тяжёлую портьеру, за которой стояла большая двуспальная кровать.

— Ничего себе, — ахнула жена, — это же ещё почти одна комната, — здорово устроился. Ну давай показывай свой балкон.

Здесь ей понравилось ещё больше. Балкон выходил в уютный зелёный скверик, залитый солнцем. Фигурные каменные балясины, как почти во всех сталинках, живописно белели на фоне зелени деревьев. Он уже купил ящички и горшки для растений. Она попереставляла их так и эдак и заявила:

— В воскресенье едем на садовый рынок.

На рынке она долго выбирала какую-то рассаду, и вскоре на балконе запестрели фиолетовые, розовые и белые петуньи, засияли рыжие бархатцы, полезли другие, не известные ему растения. А когда темнело, в воздухе разливался неповторимый томный аромат ночной фиалки.

Из армии пришёл сын и чуть ли не с порога заявил, что женится. Милую девочку Наташу и её родителей они знали, так что никаких возражений не было. И скоро дети стали жить вместе в одной из комнат двушки.

Однажды вечером жена неожиданно появилась у него на пороге.

— Ты чего так поздно? — удивился он.

— Да знаешь, они там шушукаются, бегают туда-сюда, как будто меня не замечают, целуются, я им, наверно, мешаю. Как-то грустно стало. — Жена и впрямь выглядела какой-то жалкой.

— Ну проходи. Я телик смотрю, про рыбалку.

— Я тоже люблю этот канал, — сказала жена.

— Неужели? С каких это пор, — удивился он, — не знал.

Они сели рядом на диване. Она положила голову ему на плечо. На экране перед ними проплывали невиданные заморские рыбы. Заморские же рыбаки ловили их и, осторожно снимая с крючка, возвращали в воду.

— Зачем они их отпускают? — спросила жена.

— А ты думаешь, надо поймать и обязательно съесть, — засмеялся он.

— А что? Отпустить и снова поймать? — задумчиво сказала жена.

— Не знаю. Я, когда ловлю, не отпускаю, — ответил он.

— А может, мне переехать к тебе, — вдруг заявила жена, — у тебя вон какая кровать большая.

— Давай, переезжай, а то я всё время забываю твои цветы поливать.

— Эх ты, башка дырявая, — нежно сказала она и погладила его по слегка поредевшей седой шевелюре.