Чужие письма. Истории о любви, подслушанные на скамейке

Ирина Антипина

В рассказах Ирины Антипиной о наших современниках, о жизни и смерти, службе и служении нет замысловатых ассоциаций и подтекстов, вычурных метафор и лихо закрученных сюжетов. В них живые люди со своими бедами и радостями, потерями и приобретениями. Они будто только что, распахнув душу соседке по лавочке, выговорились, освободились от гнетущих воспоминаний или поделились светлыми, яркими моментами бытия. А потом вспорхнули и продолжили свой путь: одни в счастливую жизнь, другие в никуда…

Людочка

Начальник производственного отдела, Сидоров Николай Николаевич, молодой, симпатичный мужчина, чуть лысоватый, прямой, как корабельная мачта, с темными масляными глазами и чувственным ртом, проводил ежедневную пятиминутку. Затянулась что-то его пятиминутка, замахрилась рваными кружевами слов, частоколом цифр и недовольными взглядами подчиненных. А подчиненные-то сплошь одни бабы: молодые и не очень, красивые и страшненькие, беленькие и рыженькие, а то и вовсе крашеные-перекрашенные. Разные, одним словом…

«Мой гарем», — любил повторять начальник производственного отдела в сугубо мужской компании в свободное от работы время. Правда, времени свободного у него маловато было: приходил на работу раньше других и уходил позже всех.

— Ты бы хоть шторы отдергивал, конспиратор, — частенько выговаривала ему, то ли смеясь, то ли пытаясь за смехом скрыть свое раздражение и горечь его секретарша, Людочка, женщина незамужняя, успевшая уже разок сходить замуж и развестись еще до знакомства с начальником производственного отдела, а теперь пребывавшая с ним в весьма близких отношениях. Слишком близких. Почти родственных…

Вот и сегодня, заскочив перед пятиминуткой в кабинет шефа, Людмила увидела плотно задернутые светло-коричневые шторы и с раздражением затянула свою обычную песню.

— Ну и с кем ты здесь вчера развлекался? Хоть бы занавески утром отдернул…

— Забыл, — смеясь, отвечал Николай Николаевич, — ну забыл про шторы, забыл, а ты, как всегда, начеку… Глазастая ты моя.

Начальник властно притянул Людочку к себе.

— Вот хоть бы раз осталась со мной после работы. Ведь совсем свободного времени нет. Совсем… Работа… Мать ее…

— Вот и работай, — отстранилась Людочка, — а диван с начальником и без меня есть кому разделить… Тебе же все равно, с кем. И как… Лишь бы баба была… И не противно?

— Остынь, малыш. — Николай Николаевич чмокнул Людочку в заалевшую щеку. — Лучше у Валентины отчет июньский забери, что-то она там опять напортачила.

— Отчет-то я заберу, только сколько можно за всеми исправлять и подчищать. Мне за это не платят. Я же всего лишь сек-ре-тар-ша.

— Любимая секретарша… Чувствуешь разницу?

— Ага, чувствую, — пробормотала Людочка, теребя край шелковой, давно не стираной шторы, — утром еще почувствовала, когда к конторе подъезжала и окошко твое занавешенное увидела… Так кто ж у тебя вчера оставался? Валька? Ну и гадина.

— Кто?

— Кто-кто… Она… Гадина… А ты — гад!!!

— Да успокойся ты… Если женщина просит…

— Ну, ну… Просит… Продолжай…

Людмила со всего маху шибанула дверь и выскочила в коридор.

— Люд, чего буянишь, ишь, раскраснелась… Ну прям солнышко красное… Начальник что ли обидел? А говорят, ты у него в любовницах ходишь.

Проходивший мимо Алексей, агент по снабжению, давно положил глаз на пышнотелую, разбитную и незлобивую разведенку.

— Не любовница, а любимая секретарша, — с вызовом повторила Людмила слова своего начальника, — чувствуешь разницу? Ступай, куда шел. На пятиминутку опоздаешь…

Пятиминутка, скрипя и пробуксовывая, подходила к концу.

— Цели намечены, задачи определены, — привычной шуткой завершил затянувшееся совещание начальник производственного отдела, — за работу, товарищи!

«Гарем», посмеиваясь и перешептываясь, потихоньку возвращался на боевые позиции.

— Валентина, — строгим голосом окликнул Николай Николаевич высокую, рыжеволосую красавицу, — зайди ко мне.

Та, не обращая внимания на завистливые, понимающие взгляды сотрудниц, приветливо улыбнулась начальнику, хмыкнула и, вильнув широким задом, обтянутым светлым джерси, скрылась за дверью кабинета.

— Гадина, — прошипела ей вслед Людмила.

Да, не задался у Людочки сегодняшний день, не задался… Эти не задернутые шторы и разлучница Валентина с дурацким отчетом, затянувшаяся пятиминутка и вихрастый Алексей с его подначкой. И чего ходит… Улыбается…

Слезы наворачивались на глаза, горло стискивала жгучая обида, а сердце Людочки замирало от ревности и тоски. И весь день, как в тумане.

Но работа есть работа… Сжав зубы и скрепя сердце, Людмила полдня колдовала над отчетом, который запорола новая фаворитка. Правда, забирая утром бумаги у рыжеволосой красавицы, Валентине все же нагрубила. В конце рабочего дня заглянула в кабинет шефа. Швырнула папку с отчетом на массивный канцелярский стол, покрытый толстым матовым стеклом. Разноцветные маркеры, которыми Николай Николаевич любил чертить производственные схемы и графики, с веселым стуком скатились со столешницы на пол.

— Так тебе и надо…

Людочка снова шибанула дверь и, успокоенная, покинула стены любимой конторы…

— Вот, — Людмила аккуратно положила на стол начальника исписанный красивым мелким почерком белый лист бумаги. — Подпишите.

Внизу, чуть правее подписи, листок украшали несколько маленьких расплывшихся темных пятен. Следы Людочкиных слез.

— Что это?

— Заявление. Я ухожу… Совсем.

— Сдурела что ли? Куда?

— Не знаю еще… Просто… Ухожу!

— Так, — пробасил Людочкин начальник, — бунт на корабле? Колись, что случилось?

— Случилось? Да ничего не случилось… Надоело… Видеть ни тебя, ни твоих девок больше не могу… Обрыдло все… Подпиши…

Николай Николаевич хмыкнул, взял ручку и бережно, стараясь не задеть темные пятнышки возле Людочкиной подписи, поставил свою.

— Ступай! Все равно никуда не денешься…

***

— Валюш, попробуй варенье. Брусничное с яблоками, — Людочка аккуратно разливала душистый, крепко заваренный чай в тонкие, почти прозрачные чашки, — и печенье бери, не стесняйся… Вкусное. Сама пекла.

Бывшие соперницы, случайно столкнувшиеся возле модного бутика, сидели теперь за небольшим столом на уютной, пахнущей сдобой и ванилью, стильно обставленной Людочкиной кухне. Сплетничали.

— Леш, — окликнула Людочка мужа, на минуту заглянувшего на кухню, — чай с нами пить будешь? С вареньем.

Алексей, на ходу чмокнув Людмилу в модно подстриженный затылок и смачно захрустев свежей печенюшкой, пробасил: «Спасибо, солнышко, вы уж тут без меня… А я поработаю еще немного…»

— Любишь его? — тряхнув рыжей, чуть тронутой сединой гривкой, шепнула Валентина.

— Люблю? — выдохнула Людочка. — Наверно, люблю… Хотя… Привыкла… Сидорова я любила… Сидорова… По-настоящему. Не как вы, «за банку варенья и пачку печенья…»

— Да ладно тебе… Варенье… Печенье… Мужик-то какой был… Эх! — Валентина повела все еще роскошными плечами. — Было время…

— Было… Это точно… Как он? Что? Не знаешь?

— А ты? Разве ничего о нем не слышала?

— Нет… Уволилась тогда, как отрезала…

— Женился Сидоров… Давно… Как только контору нашу разогнали, так сразу и женился.

— Да ты что… Женился? Охомутали все-таки… И кто ж та счастливица?

— Нинку из машбюро помнишь? Ну, моль такая блеклая… Шепелявила еще немного… Глазки узенькие…

— Ой, глазки помню… И вправду, узенькие…

— Сидит теперь наш Николай Николаевич на даче, картошку с Нинкой выращивает. Огурчики. — Валентина отпила из красивой чашки глоток чая и зачерпнула из вазочки полную ложку варенья.

Людмила, задумавшись, старательно размешивала в чашке давно уже растворившийся сахар. Молчала.

Громко хлопнула входная дверь.

— Куда это твой Лешка, не попрощавшись, подался? — обиделась Валентина.

— Не переживай, попрощаешься еще, успеешь. Минут через двадцать вернется, он за сыном в местный ДК пошел. — Губы Людочки растянулись в счастливой улыбке. — Наш Колька туда на бальные танцы ходит, на английский и рисование.

Ложку брусничного варенья до открытого рта Валентина так и не донесла. Поперхнулась.