Les promesses – Обещания. Криминальная мелодрама

Ирен Беннани

Действия романа, написанного в жанре криминальной мелодрамы, разворачиваются на заре 21 века в эпоху перемен в России, Турции и Марокко.Судьба главной героини необычна, и вместе с тем, это настоящая удача для читателя увидеть жизнь семейного клана с традиционной культурой страны Марокко изнутри, куда вход крайне ограничен. История главной героини необычна: любовь, которая загоняет её в ловушку, и чтобы выбраться из неё, нужно распутать клубок преступлений…

В начале

Приход новых солнечных дней приносил новые заботы. В начале, делах; в бизнесе не все шло гладко. Казалось, я с головой погрузилась в проблемы и, не думая ни о чем, кроме них, постепенно превращаясь в «хорошего парня» или этакую бизнес-вумен, не замечая, что улыбка надолго покинула мое теперь напряженное каждой мышцей лицо, скованность ощущалась во мне.

Трудно передать, как обрадовал меня приезд Татьяны. Ее появление, как пружинка в часовом механизме, привело в движение остановившееся время и заставило меня вновь поверить в себя.

Она приехала, как всегда, в начале лета. Поправилась, но особенная черта, так выделявшая Татьяну, — ее жизнерадостность — придавала ей особый шарм. Я не удивилась первому моменту нашей встречи, когда крупный незнакомец с легкостью закинул ее багаж, появившись в моей прихожей, расцеловал Татьяну и, надеясь на будущую их встречу, покинул нас.

— Ну, рассказывай, Ириска, как же вы тут живете? Я так соскучилась без вас!

Таня в этом сезоне стала блондинкой — вся такая беленькая и энергичная, она светилась от счастья.

— Наконец я на море!

Мы решили отметить ее приезд и отправились на набережную. Толпы туристов, прибывших недавно, прогуливались вдоль набережной. Оказывается, в кафе уже нужно заказывать столики, но все же свободные места нам нашлись. Перед нами, за соседним столом, расположились трое мужчин. Наличие головного убора не подходило к позднему времени суток, солнцезащитные очки дополняли картину. Обратив свое внимание на них, самую солидную из них персону, Татьяна вскоре состроила ему немыслимую рожицу. Неудивительно, что через небольшой интервал зазвучали мелодии из «Бандитского Петербурга» «для прекрасной блондинки». Еще небольшой интервал — и они уже были знакомыми.

Следующим вечером я с моей школьной подругой находилась рядом с Таней, но за другим столиком. Татьяна не любила Веронику за рациональность ее мышления и растущее в ней дозирование чувств. Вечер в компании с Вероникой Таня считала неудачным и потерянным. Однако она и ее новыми знакомые не забывали уделять нам своеобразное внимание, одаривая вином и другими блюдами: уже заказанное нами приносилось обслугой повторно, с точностью выбранного нами ассортимента.

Как-то Татьяна рассказала мне в двух словах о ее новых приятелях — вернее, то, что услышала в отношении меня от одного из них, Ивана: «Пока они находятся здесь, у нее не будет шансов встречаться с другими». Ваня был чем-то вроде охраны Татьяниному приятелю. На вид выглядел моложе двоих, энергичный, с быстрой реакцией.

Вечерами, по ее рассказам, Татьяна пропадала с ними в кафе, а затем в районе снятого ими коттеджа близ набережной. Вскоре, в подтверждение сказанному, я стала замечать решительные действия, предпринятые Иваном, его внезапное появление между мной и назойливыми «искателями счастья».

Часто, находясь вблизи от нас, Ваня молниеносно приближался к кругу танцующих и, схватив железной хваткой одного из навязчивых моих партнеров по танцу, давал понять им и окружающим, что он не потерпит чрезмерно настойчивых или мешающих нам отдыхать. Я терялась в догадках, чем объясняется столь явное его покровительство. Было заметно, что стройная фигура и утонченные черты Вероники не привлекали его, — возможно, брюнетки не интересовали Ивана или не были в его вкусе. Но, кроме опеки, другого внимания Иван к нам не проявлял. Все это, со слов Вероники, объяснялось моей манкостью и харизмой.

Как-то в сумерках безлюдного парка среди пятен, отбрасываемых фонарями, неожиданно показалась чья-то фигура. Да, среди теней показался Иван, и мы с ним разговорились. Оставшись со мной один, без приятелей, он казался мне откровенным; в полночь на освещенном пространстве безлюдной аллеи, когда вышла луна и осветила все, его движения стали отчетливы, как и поворот стройного торса. Иван развернулся ко мне, все говорило в нем о редких и, возможно, не свойственных ему минутах открытости.

Звуки мелодий доносились снизу, напоминая нам, что его там ждут. Редкие минуты, мгновения, вырванные, чтобы проводить нас, — это все, что могло быть между нами: легкое прикосновение его руки и взгляд. Взгляд, выражающий боль загнанного зверя, как будто бы я прикоснулась к его оголенным нервам — своим редким и отрывистым движением невидимого смычка к натянутым до предела струнам, заставив исполнить их резкие и последние аккорды.

Речь его была странна и довольно проста: он сказал мне, что не питает иллюзий насчет того, что такая, как я — серьезная и деловая, потрясающая женщина, обратит внимание на него. Но последующее замечание особенно меня удивило. Его слова казались далеки от реальности.

— Я знаю, — сказал мне Ваня, — за тобой есть влиятельный человек, я не смею рассчитывать ни на что. Понимаю, восхищаюсь тобой, ты живешь, говоря моим языком, по понятиям. Общение с тобой, пусть недолгое, приятно и доставляет удовольствие.

— Интересно, кто он? Какой его возраст? Он моложе?

Единственное, что удалось узнать, крылось в немногословном ответе:

— Да, он моложе, может быть, и эта разница делает тебя еще привлекательней; возможно, ты выглядишь гораздо младше своих сверстниц.

Добавил он тогда к сказанному свое «может быть», и осознавая, что высказал лишнее, он остановился, прервав свой диалог, так же внезапно, как и начал. Затем Ваня ушел.

А я, постояв некоторое время в растерянности среди редких деревьев, отбрасывающих вдоль ступенек свои длинные прозрачные тени, напрасно пыталась осознать смысл им сказанного. Поднимаясь по слабо освещенным ступенькам этой пустынной ночной аллеи, все думала о странных словах Вани, пытаясь разгадать новую и неожиданную головоломку.

На следующий день мы не видели Таниных приятелей, как и в последующие дня два — видимо, они внезапно сорвались с места.

В это же время на северном побережье объявили план «Перехват»: повсюду патрулировали дороги, перекрывая посты. Кем был Ваня и его знакомые, мы знали.

Все реже я бывала на пляже. Много времени требовала работа, отнимали его разъезды по самому длинному городу континента, что вытянулся вдоль восточного побережья на полторы сотни километров.

Работа с приезжающими группами туристов была в основе летнего периода. Времени для отдыха оставалось мало. Но я замечала, что в свободные минуты все же возвращаюсь к странному разговору с Ваней, задумываясь о нем и склоняясь к мысли, что услышала от него существующую местную легенду о моем воздыхателе. Я не находила реального подтверждения сказанному; не видя его присутствия, как и подтверждения событий, говорящих о существовании неизвестного мне покровителя, я не чувствовала себя связанной с кем-то, какими-либо обещаниями.

Обычных для данного периода года курортных романов у меня не было, если не принимать во внимание, что на работе у меня начинали складываться отношения с Валерой, который ждал меня в это утро. С Валерой мы встретились в пансионате, где он занимался вопросами прибывших туда спортсменов.

Среди ярко освещенного парка я увидела одинокую фигуру Валеры: он сидел на лавочке, и солнечные блики, пробивавшиеся сквозь листву, и тень от пушистой кроны делали его похожим на некий восковой персонаж. Еще несколько минут он продолжал сидеть, не замечая, что я уже здесь. Когда я приблизилась к нему, то заметила, что в руках он держит футляр.

Валера повернул голову и только теперь, увидев меня рядом, посмотрел на меня долгим взглядом, выражающим радость и, может быть, нечто большее, понятное в такую минуту только нам. Он встал и протянул мне увиденный раньше темный футляр.

— Это подарок вам, деловая прекрасная женщина.

Я растерялась, не ожидая такого признания. Держа в руке его подарок — «Паркер»³, я спросила Валеру:

— Можно мне вас поцеловать? — и добавила, словно оправдываясь: — В знак благодарности.

Валера улыбнулся.

Присев на лавочку рядом с ним, я поцеловала его. Мне не приходилось замечать раньше подобных перемен, обычно он держался отстраненно, сохраняя некоторую невидимую дистанцию с собеседниками. Но в данную минуту выражение лица Валеры изменилось: внутренний свет озарил его и теплый доверительный взгляд его стал открытым, который, имея свою притягательную силу, обаял меня сразу. Тогда же мне захотелось сделать и ему подарок — отплатить той же монетой; я пригласила Валеру покататься на лошадях.

Стоял жаркий день, когда мы с Таней заехали в пансионат за ним. Валера ждал нас у входа, пригласив с собой своего коллегу Альберта — тренера, крупного и плотного сложения мужчину лет тридцати, резко контрастирующего с ним своим загаром и формами тела. Валера был старше, с фигурой легкоатлета и, несмотря на летнее яркое солнце, был неестественно бледным. Мы направлялись на заброшенный аэродром, где у реки находились конюшни. Наездники из Дагестана выбрали каждому по лошадке, расспрашивая о желаемых требованиях, предъявляемых к лошадям.

Не знаю, о чем говорили с Татьяной, — ей предоставили крупного шоколадной масти коня.

Альберту — с подобным окрасом коня, но, как выяснилось впоследствии, лошадка оказалось с норовом.

Валера не выражал никаких пожеланий, и ему подвели белого в серое яблоко. Мне понравился гнедой — как я заметила, он отлично знал маршрут, но был своенравен: минутами он останавливался и жевал траву. Тогда мы отставали от конной группы, но Валерин конь возвращался к нам, и мы оказывалась рядом с ним. Между мною и группой остальных наездников постоянно сохранялась дистанция; я не торопила животное, понимая, что к концу дня лошадь измотана. Поднявшись на верхнюю точку маршрута, коневод стал фотографировать нас с лошадьми. Уголек позволил мне погладить себя, ощущение единения с природой и животным захватило меня. На обратном спуске, самом крутом по маршруту, право спускаться первой досталось мне с гнедым Угольком, Валера не отставал от нас. В какой-то миг я уронила свои солнцезащитные очки — с легкостью Валера поднял их и вернул мне. Прогулка по лесным тропам расслабляла, он становился все ближе, заботы, занимавшие меня раньше, здесь, среди леса, казались неактуальными. Этот мир был другим, но реальным, он поглощал нас. В лесу, бредя по его тропам, я впервые подумала: «Нравлюсь ли я моему спутнику?» Я сомневалась. Первая встреча с ним произвела сильное впечатление, меняя представление о мужчинах. Как и первый наш с ним деловой разговор, и который состоялся сейчас (надо заметить, что Валера приятно удивлял меня своим тактом). Как и каждая минута, проведенная с ним, прибавляла мне симпатии к нему, привязывая меня все сильнее. Я была восхищена его тонким умом с первых минут знакомства.

Уже смеркалось, когда мы тепло простились с четвероногими друзьями и коневодами.

В машине мы отправились дальше — на речку.

По горной узкой дороге мы подъехали к так называемой яме — речной заводи в лесу. Выйдя из машины, спустились к деревянному мостику и перешли небольшую речушку. Остановившись на небольшом пространстве поляны вдоль речки, мы разделись, оставшись только в купальниках. После знойного дня стало свежо, вечерняя прохлада была упоительна, захотелось искупаться. Оставив припасы на маленьком импровизированном столике из камней, я направилась к речной яме, Таня последовала за мной. Неторопливо и шумно зайдя в прохладные воды, мы купались, радуясь освежающему удовольствию, сообщая громкими возгласами о своих ощущениях, искушая тех, кто остался на берегу. Альберт занимался приготовлением шашлыка. Валера остался у воды и смотрел на нас, но так и не разделся.

Стемнело, когда шашлык уже был готов. Мы наслаждались его вкусом, сидя с мужчинами у стола, и слушали их рассказы о Воркуте и соревнованиях хоккеистов. Я устала от постоянного напряжения; после нескольких кусочков шашлыка и насыщенного виноградом вина мне захотелось уйти от всех этих разговоров, может быть, просто развлечься. Неожиданно я предложила:

— Давайте поиграем в кис-кис-мяу!

К моему удивлению, все согласились.

Правда, в лесу прятаться было сложно, но, несмотря на трудности, мы резвились как котята, заменив прятки поцелуем по жребию.

— Почему я как какая-то колбаса, со мной все целуются?..

Да, это было правдой. Тем не менее было очень хорошо, как бывает в кругу веселой компании. Стало быстро темнеть. Водитель с противоположного берега подавал сигналы, мигая фарами. Мне очень не хотелось возвращаться.

Внезапно заухала сова. Ее крики напомнили Тане о смерти матери; «Тогда все так же ухали совы», — произнесла она, и лицо в эту минуту, освещенное светом от подаваемого сигнала, исказила болезненная гримаса. Оно показалось мне чужим, таким непохожим, это было выражение ужаса и страха. Казалось, только одной мне удалось заметить наступившие в ней перемены.

Ребята пытались шутить и перевести разговоры на темы: опасно ли спать в лесу, бояться ли рыси и шакалов. Но мне становилось как-то неуютно. Казалось, ее слова предрекали, как будто кто-то воспользовался ею, ее губами, предостерегая об опасности, поджидающей нас, если бы нам пришлось остаться на ночевку в лесу. Становилось темно, солнце быстро садилось, отрывистые крики птиц повторялись, напоминая, что нам сейчас предоставлен единственный шанс, чтобы отсюда убраться. «Действительно, — подумала я, — если мы не поспешим и не уйдем сию же секунду, то и аккумулятор машины сядет, погребая нас до наступления рассвета в этой жуткой темноте среди леса с его снующими среди кустов змеями, сыростью и завывающими протяжными звуками шакалов». Мы засобирались обратно. Аккумулятор в машине действительно начинал садиться, о чем напоминал нам водитель, выкрикивая со стороны горной дороги; время нас подгоняло.

В полутьме, практически на ощупь, мы быстро перешли мосток, словно нечистая сила, ожившая из неприятных Татьяниных воспоминаний, выгоняла нас из леса, ухая и издавая протяжные завывания.

К удивлению, гости не спешили возвращаться обратно. Мне показалось, что происходящее непонятным образом оказало сильное впечатление и на Валеру: выражение лица его стало иным, как будто бы тайна скрывалась в неподвижном и скованном в эту минуту лице, но несколькими минутами позже оно стало прежним. Мы выехали из леса на автомобильную трассу, и я подумала, что вот и подошел к концу наш уик-энд, когда Валера повернулся назад и спросил:

— Ирис, мне бы хотелось продолжить этот вечер. У нас не всегда выпадает такая возможность — находиться вне отеля, и сегодня такой день, когда мы можем не спешить возвращаться обратно.

Я не ожидала услышать от него подобной просьбы. Только теперь мне стала понятны причины перемен в его поведении (тогда я не понимала всего, что откроется мне позднее) — и я предложила первое, что пришло мне в голову: провести остаток вечера в ресторане недалеко от своего дома. Когда мы подъехали к нему, так все и произошло; Валера и Альберт остались у дома, ожидая нас.

Мы с подругой зашли переодеться. Увидев меня выходящей из подъезда моего дома, Валера заулыбался — в мини перед ним я предстала впервые.

— А я хочу выпить за красоту и любовь и за этот прекрасный вечер, — этим вечером на берегу моря мы с Валерой, находясь в кругу друзей, подняли наши бокалы. Его следующая фраза удивила меня: еще несколько минут назад ничто не говорило мне о продолжении нашего с Валерой знакомства.

— Ирис, я не могу объяснить словами… Я хочу тебя видеть, имею я право спрашивать об этом? — он продолжал, его взгляд выражал сомнение в моем утвердительном ответе, передавая всю разнообразную гамму его чувств: — Я приеду к вам?

Я кивнула в ответ. Мы условились в десять вечера встретиться на набережной, а пока продолжали наслаждаться вечером у моря.

В ресторане мы встречали рассвет; свет неоновых ламп уже померк, и розовый оттенок восходящего утра окрасил расплывчатые очертания гор прибрежной полосы.

Все казалось таким далеким, уплывающим от нас. Мелодии ночного кафе не смолкали, Валера заказывал их, не переставая обращаться к музыканту, сидящему в углу небольшой сцены, сегодня работающему за двойной тариф. Красота пейзажа вдохновляла, легкий ветерок путал мои волосы и мысли. «Мир прекрасен! На все благодарно взирай! Нам для жизни господь подарил этот рай!» — сказал когда-то восточный поэт Омар Хайям. Я была счастлива, и Валера был рядом. Как я хочу вернуться назад — вернуться, чтобы никогда не возвращаться. Мне хотелось бы, чтобы это время было и сейчас, но время быстротечно…

В назначенный час я и Татьяна ждали Валеру за столиком на нашей набережной в том же ресторане, где мы встречались накануне, но сейчас он задерживался.

Альберт приехал раньше и находился сейчас с нами.

Под звуки быстрых мелодий мы танцевали — казалось, вначале у Альберта с Татьяной было хорошее настроение. Но поведение подруги испортило впечатление о ней. Альберту было непривычно наблюдать за тем, что ее приглашали другие мужчины, знакомые с ней до него.

— Почему ты ведешь себя так, словно я здесь пустое место?

Он схватил ее за плечо и развернул лицом к себе, она посмотрела на него удивленно: только что она заигрывала с мужчиной, сидящим неподалеку.

— Убери свои руки, ты ведешь себя как мужлан.

— Что ты сказала, кто ты такая?

Но вот Валера пришел, и, увидев его среди вечерней публики, я окликнула Валеру. И улыбка осветила наши лица — как хорошо же было в эти минуты!..

Это было наше первое свидание. Желтое платье красиво обнажало мои плечи, казалось, нарочно не слушая своей хозяйки, и, повинуясь взгляду моего собеседника, оно сползало вниз. Мы медленно скользили в танце.

— Какие безобразные мужчины окружают вас. Их формы давно расплылись.

Я посмотрела по сторонам, только сейчас, после его замечания, обратив внимание на окружающих мужчин, или сегодня не видела перед собой других.

— Только ты, радость моя, ты в такой поре — тебе подходит любой возраст.

— М-м-м-м…

— Вы только посмотрите на Татьяну, — прервал нас возмущенный Альберт. — Что она себе позволяет.

— Не понял, ты что? Кто тебе позволяет повышать на нее голос?

Темпераментный характер Альберта проявлялся все ярче.

— А что ей надо? Она танцует с другими мужчинами, когда я сижу здесь.

— Ирис, и давно это с Альбертом происходит? Он ей хамил?

— Мне очень неловко на это смотреть и слышать… Кем он себя вообразил? Хорошо, что ты успел подойти, так как у меня не было полной уверенности, что я смогу тебя дождаться.

— К чертовой матери, Альберт, убирайся! У меня есть принцип, который тебе известен. Чтобы больше тебя не видел, завтра ты купишь себе обратный билет.

— Конечно, это из-за нее?!

— Она женщина, и женщине позволено все.

Альберт быстро поднялся, и больше мы его не видели.

Я всегда мечтала о таком мужчине, о джентльмене не на словах, а в поступках, понимая, что последствия отъезда Альберта не останутся незамеченными, скорее воспримутся как самоуправство. Валера открывался мне с другой стороны: раньше я видела его как человека с непреодолимой дистанцией в общении, теперь она неумолимо сокращалась. Я ощущала его особое обаяние и безграничное внимание ко мне. Все во мне было важным для Валеры: мой взгляд, мое настроение и минутные перемены его. Часто я смотрела на него и замечала, как ему хочется меня развлечь и как искусно это у него получалось.

Он рассказывал мне о Кубе, играх, которыми развлекали туристов в отелях. Валера любил праздники, и ему нравилось их устраивать. С ним было легко. Вечерами мы гуляли по набережной, посещая различные рестораны, пробуя разные деликатесы, и он кормил меня ими, как ребенка. У моря при свете ночных огней мы пили белый мартини, затем уходили в наш «домик», называя так наш номер в маленькой гостинице, в которую переехали, чтобы остаться вдвоем. Мне нравился ее «французский» уютный внутренний дворик. Мы возвращались, пили вино на темной террасе гостиницы и наблюдали за постояльцами, что напротив.

Попытки женщин понравиться ему были неудачны. Однажды, когда я плавала в бассейне, они пытались с ним познакомиться. Валера находился в баре напротив, он ждал меня.

Валера называл меня женой, его взгляд сопровождал меня везде. Его отношение и поведение со мной складывалось таким образом, что я ощущала себя его женщиной. Он не отпускал меня от себя ни днем, ни ночью. Я была все время с ним, и только одну фразу я слышала от Валеры.

— Я хочу, чтобы ты была рядом.

Невозможно описать словами, как хорошо и просто было нам, когда вечерами мы сидели на нашем балкончике. Он любил садиться рядом со мной и кормить меня, как ребенка, из рук виноградом, подавать мне бокал с вином. Часы пролетали как мгновенья, мы любили друг друга. Но его прикосновения я не могу забыть и сейчас — они были нежные, как и ласки, подаренные мне с любовью. Поцелуи длились часами, беря свое начало от губ и заканчиваясь у кончиков ног и тонких их щиколоток. Часы невыносимых томлений дня сменялись временем ночных наслаждений.

Утром я проснулась от света; когда встала, чтобы опустить жалюзи, проснулся Валера. Мы вышли на балкон. Здесь в эти первые минуты нашего утра я услышала неожиданное признание:

— Ирис, я втюхался в тебя, словно мальчишка, с первого дня. Я влюбился в тебя сразу, как только увидел. Я мог ждать тебя часами, ты даже об этом не догадывалась. Томясь, желая увидеть твои немного пухлые ножки с тонкими щиколотками, желая когда-нибудь коснуться выразительных губ, постоянно испытывая растущее эротическое возбуждение…

Он пристально, словно испытывая, посмотрел на меня и в несвойственной ему манере произнес следующую фразу — достаточно жестко, так, словно перед ним была не я:

— Но то, что я скажу, тебе не понравится.

Я почувствовала, как неприятный холодок пробежал по моему телу, хотя солнце становилось все жарче, раскаляя нагретую террасу все сильней.

— Говори, я хочу знать! — потребовала я. Нетерпение мое росло, мучая воображение и сменяя радостное настроение после его признания на уродливые неприятные мысли и разочарование.

— Нет, ты узнаешь об этом завтра.

Словно зловещая тень пробежала между нами. Весь день я мучилась в догадках, что же он хочет сказать.

Выйдя из номера гостиной, когда полуденное солнце еще нещадно палило, мы направлялись в сторону моря и, решив сократить путь, стали переходить железнодорожное полотно. Тогда же Валера и достал небольшой брелок с видом его северного города, придерживая меня одной рукой, когда я все еще стояла на тонком рельсе, пытаясь сохранять равновесие и продолжать нашу прогулку по шпалам.

— Ирис, — сказал он. Затем, выдержав небольшую паузу, продолжал: — Скоро я уезжаю, но хотел бы, чтобы на память у тебя осталось вот это. Ты будешь меня вспоминать?

— Так ты мне это и хотел сказать утром?

— Нет.

Неожиданно я сказала ему, что не хотела бы получать сувениры, и если бы он приехал снова, это было бы для меня гораздо приятней.

— Сделай так, чтобы я не смогла забывать тебя. Тебе не понравилось?

— Напротив.

Больше он мне ничего не сказал, но если бы я тогда могла знать то, что откроется завтра…

Вечером мы много гуляли, посещая все новые места на набережной, разные рестораны с разной кухней, — сегодня это были какие-то «Багамские беседки». Но ничто не отвлекало меня от мучительной загадки и недосказанного. Я очень устала, но по возвращении к себе — в нашу гостиницу Валера остановился, покрывшись холодным мокрым потом, казалось, что в эти минуты он задыхался. Я собиралась вызвать скорую помощь, но он попросил не делать этого. Я думала, что Валера страдает от приступа астмы.

Мы вернулись в наш номер, затем вечером Валера меня попросил:

— Я хочу, чтобы ты поехала со мной в отель.

— Зачем? Там будут все наши на заключительном вечере закрытия.

— Я хочу, чтобы ты была со мной.

— Я не понимаю, зачем там быть мне, что может там без меня случиться?

— Вот поэтому и говорю, что, пока ты рядом, со мной ничего не случится.

Я продолжала упираться, тем более что настроение у меня было испорчено с утра.

— Ну хочешь, закрой меня в комнате, если не доверяешь.

— Хорошо, я скоро приеду.

Видно было, что перспектива провести остаток вечера без меня его очень расстроила. Он, прежде терпеливый и доброжелательный, заметно изменился. Валера стал нервным и закрытым, мы помолчали некоторое время, но, понимая, что я не собираюсь покидать комнаты, он ушел один.

Я вышла на балкон, испытывая растущее разочарование, совсем не понимая, что происходит, стояла и смотрела на дворик напротив, на темную террасу противоположной гостиницы.

Как, оказалось, сегодня выясняли отношения не одни мы:

— Где моя бутылка пива?! — басил из номера гостиницы, что напротив, мужчина, появившись на террасе возле женщины, отдыхающей на шезлонге; вернувшись в глубину номера, он повторил свой вопрос. Но вместо ответа женщина подняла руку, поведя ею в сторону, отмахнувшись от него, словно от одной из многочисленных ос, являющихся на запахи сладкого.

— У-у-у-у-х… ухожу, достало все! — раздосадованный, он скрылся за шторами — наверное, ушел.

Каково же было мое удивление, когда через несколько минут дама, по-прежнему сидящая на террасе, достала откуда-то из-под шезлонга бутылку, скорее всего ту самую, с пивом, и, открыв небольшую книжечку, приятно устроилась, читая и допивая пивко.

Усмехнувшись, я перевела взгляд в сторону и, совершенно того не ожидая, увидела силуэт человека, сидящего в глубине слабоосвещенного дворика отеля, — мне он показался чем-то знакомым. Казалось, он смотрел на меня и долго не покидал своего кресла, пока мне не надоело вглядываться в полумрак; захотелось спать, и я вернулась в прохладную комнату.

Когда я открыла глаза, была ночь, Валера уже вернулся и не улыбнулся мне.

— Наверно, ты сердишься?

— Нет, но хотел, чтобы ты была со мной.

Он рассказал, что когда приехал в гостиницу один, то удивил администратора. Тот спросил его:

— Вы? Вы гуляли один? А ваша жена?

— Она спит.

Здесь, в гостинице, все было на виду, все знали Валерино отношение ко мне. И сегодня Валера обиделся на меня, как обижаются дети.

— Мне нужно будет ночью поехать в отель, — продолжал он.

Я согласилась на этот раз сопроводить его, что его обрадовало, и, успокоившись, он забылся глубоким сном. Я посмотрела на него, грустные сомнения отступили, я видела, что его отношение ко мне оставалось таким же трепетным и волнующим, и я, последовав его примеру, уснула. Мы заснули, так и не проснувшись, проспали до позднего утра.

Солнце вставало, становилось все жарче, когда мы снова сидели на балконе и беззаботно болтали. Но что-то изнутри меня точило, не давая мне покоя, пока я не вернулась к вчерашнему разговору.

— Скажи, ты хотел мне вчера сказать, что больше не приедешь? Я и так ни на что не надеюсь…

— Нет.

— Ты считаешь меня ветреной женщиной?

— Как ты такое о себе могла подумать?

Я продолжала допытываться:

— Ну что, в конце концов, у тебя… СПИД, рак? — сказала я, совершенно не отдавая себе отчета о том, что говорю.

— Вот именно то, что ты сейчас и сказала… Рак, — Валера как-то отстранился, я же стала безудержно смеяться.

Это был шок. После сказанного он скрылся в глубине комнаты. Я осталась одна, продолжая нервно смеяться. Мне показалось, что боги смеются вместе со мной надо мной же. Теперь, когда я встретила его — человека, о котором столько мечтала, судьба зло посмеялась надо мной.

— Ирис, я не хотел ничего говорить, не люблю, когда меня жалеют.

Валера вернулся из глубины комнаты и, стоя рядом со мной сейчас, пытался что-то объяснить мне, видя, как сильно подействовало его откровение на меня. Я ощущала себя в какой-то прострации: всегда, когда подобное происходит с кем-то другим, все выглядит более естественно. Но впервые я испытывала такое. Когда, казалось бы, невозможное, происходящее всегда с другими, сегодня касается непосредственно тебя. Мне звонили в продолжение утра, все самые срочные встречи я перенесла на вторую половину дня, Валера тоже остался; обед нам принесли в номер.

За бокалом вина мы разговаривали, продолжая вечные темы: о жизни и смерти, о профессиях, таких как летчик-испытатель, наконец, просто о людях экстремальных профессий, живущих и не знающих о последнем дне. Мне хотелось отвлечь Валеру от грустной реальности, я предпринимала нелепые попытки его успокоить.

Но до сих пор я ругаю себя за то, что поехала по своим делам в этот день. Какое, по сути, значение имеет ежедневная суета в погоне за дополнительной прибылью по отношению к тем минутам счастья, которые мы у себя отбираем?.. Если бы я могла только знать — знать, что больше его не увижу…

В полдень подъехала машина, на работе меня ждали. Мы сели в машину и заехали в отель к Валере; я осталась в номере, Валера ненадолго отлучился, решая вопросы, связанные с отъездом. Но я не смогла дождаться его — мои клиенты звонили мне и просили о встрече. Почему я не сумела отказать партнерам, расставив приоритеты? Я отлучилась, передав его сынишке, что скоро подъеду на вокзал. Только вот совсем чуть-чуть не успела.

После короткой беседы с клиентами я, не дожидаясь своего водителя, поймав попутную машину, торопилась к вокзалу. Каким-то странным показался вопрос подвозившего меня незнакомца:

— Вы доктор?

— Нет. Почему вы меня спросили об этом, разве я сижу в халате?

Он не ответил и перевел тему. И уже подъезжая к вокзалу, зная, что я опаздываю, старался замедлить скорость, старался задержать меня на доли секунды — этой задержки хватило, чтобы я опоздала. Я выбежала на перрон, но поезд уже набирал ход. Не знаю, видел ли меня Валера… Женщину, которую он любил на стороне.

Не знаю, что могло бы произойти, если бы Валера был здесь со мной в последние исчезающие минуты, кем был незнакомец и зачем он задержал меня на пути к поезду. Я опоздала, хотя, может быть, так лучше.

Возможно, в тот день я показалась ему бесчувственной, но всему виной были странные обстоятельства и возникающие из ниоткуда постоянные помехи, преследующие нас. Женщина, которая вдруг появляется в закрытом для посторонних лиц пансионе, демонстративно пристающая к чужому мужчине, или его слова: «Когда ты рядом, со мной ничего не случится». И последнее — возникший на трассе автомобиль; зачем он задержал меня к поезду? Вмешательства в мою личную жизнь, что повторялись две недели, внезапно закончились с отъездом Валеры.

В последующие дни я приезжала домой и совсем не понимала, зачем я здесь.

Осенью Валера мне позвонил, сказал, что все у него хорошо, ревниво выспрашивал и не верил, что я одна. Он звонил из Москвы, сказав, что неделю не мог со мной связаться. И не удивительно: я никого не ждала и не всегда отвечала на звонки, ни на что не надеялась. Вернее, я ждала его раньше, в августе, как он мне обещал.

В назначенный день я сидела во дворике «нашего дома» и ждала его после полудня, находясь в кафе у бассейна отеля и вспоминая, как Валера так и не стал плавать в нем, стесняясь своих неровных ног и считая, что не может раздеться рядом с моим совершенством. Я ждала его там до позднего вечера, и только после заката, когда с деревьев уже сползли их призрачные тени, растворившись в полной темноте, и оставаться здесь дольше не имело смысла, я покинула дворик отеля. Совсем стемнело, когда я добралась до дома. Начинался дождь, погода портилась. Внезапно разыгралась гроза, налетел порывистый ветер, и дождь застучал крупными каплями, затем повторялась его барабанная дробь, стихая и возобновляясь, растекаясь по стеклам.

Над морем сверкали молнии, море становилось черным, и на горизонте поднимался смерч.

Мрачные события уходящего лета все сильнее сгущали унылые краски последующих дней. Перед нами разворачивалась темная криминальная картина, не свойственная нашим тихим местам. Происходящее под покровом ночи не находило ответа. Беспредел докатился и до нашей набережной в дни сумбурно уходящего лета.

Как обычно, под вечер Татьяна предложила немного пройтись. Мы расположились на небольшом возвышении у барной стойки, наслаждаясь вкусом белого вина; наступало обычное для этого времени оживление, когда завязалась драка за дальними столиками. Все напоминало заурядный скандал между подвыпившими посетителями. Но начальные небольшие разногласия обернулись избиением группой приезжих парней одного, который впоследствии был найден забитым насмерть камнями у моря. Свидетели происходящего не доживали до суда, мертвые продолжали молчать, унося с собой свои страшные тайны. Все чаще на набережной появлялись незнакомцы с серым оттенком лица, сохраняющие свое страшное безразличие к происходящему. Постепенно все стало затихать, но неприятный осадок оставался, заставляя вести себя более настороженно.

В один из вечеров, когда я, задержавшись дома, пришла на дискотеку, я увидела Татьяну в кругу танцующих молодых незнакомцев. Жестами я вернула ее к нам за столик. Может быть, поэтому я обратила внимание на непривычное поведение незнакомцев, играющих в шахматы в увеселительном заведении, на голове которых, как у Таниных друзей, уехавших в начале лета, были кепки с козырьками, закрывающие тенью их лица.

— Тебе не кажется, что они имеют общих с тобой знакомых? Веди себя сдержанней — насколько мне известно, мужчины ревнивы, особенно когда им дают обещания.

Я пыталась ее предостеречь, чувствуя предстоящую беду. Но разве в таких случаях вас слушают? Обычно нет, как было и сейчас. Татьяну несло, словно прекрасную ночную бабочку на пламя пылающего костра. Она верила в свою исключительную безнаказанность, считая, что ее положению не может ничего угрожать.

Пытаясь понять, кто эти ее знакомые, я так ничего и не добилась. Она только произнесла одну фразу: «Он такой симпатичный мальчик», — жестом отмахнувшись от возможных вопросов своего приятеля, работающего в Питере врачом, как от назойливой мухи. Остальное ее не беспокоило, как и реакция, вызванная ее поведением; через минуту она поругалась с ним и стала возвращаться в круг танцующих.

— Приятного вечера, — на ходу обронил обиженный ею, — если не передумаешь, заходи, — пригласил он Таню, удаляясь.

Я удивилась, когда Таня пообещала ему зайти в ответ на его последнюю реплику. И действительно, через некоторое время она последовала за ним — так мне показалось, судя по направлению, куда она пошла в конце вечера. Зная о ее предпочтении мужчин более юного возраста, с которым она танцевала, меня озадачила смена ее решения. Поведение выглядело не в стиле Татьяны; мне казалось, что я знала ее, но сейчас показалось, что я ошиблась в своих оценках.

После непродолжительного дождя вечер показался мне сырым, и, не задерживаясь долго в ее компании, я попрощалась с ней.

На следующий день, погода вновь улыбалась, когда я спускалась к морю. Мне хотелось полежать на теплой гальке после небольшого заплыва. Море манило по-осеннему нежно. Конечно, я не ожидала, что мои планы изменятся, когда ко мне подошел работник кафе.

— Ирис, заберите Татьяну с пляжа, — попросил он меня и продолжил: — Она сидит там никакая и говорит бессвязные непонятные фразы наподобие того, что ей никто не нужен.

Он подвел меня к центральному столику, где я и увидела Татьяну: она сидела с отрешенным видом. Одетая так, словно перепутала время суток, одетая по-вечернему, она нелепо смотрелась среди яркого полуденного солнца и компании окружающих ее здесь людей, на которых только плавки и купальники.

Сникшая ее головка лежала на столе, и мне казалось, что силы покидали ее. Я не стала терять времени на расспросы о происходящем, стараясь скорее увести ее.

— Что же ты делаешь здесь? Танечка, пойдем домой.

Она посмотрела на меня и вполне разумно ответила:

— Ты пришла за мной, Ирис?

— Да, дорогая.

— Спасибо.

— Я все понимаю.

Поднимаясь по ступенькам, я посмотрела на нее: взгляд ее казался застывшим и пустым. Ничком упавши на кровать, она сказала, что поспит, затем, позднее, мы и поговорим.

Я покинула ее и уехала по делам своей фирмы. Вернувшись, я увидела, что Татьяна уже встала. Мы собирались провести вечер в другом районе, я ждала ее дома, как попросила меня подруга. Пообещав скоро вернуться, она сказала мне, что зайдет к своему знакомому из Питера — поищет там часы (вчера ночью у Тани пропал золотой браслет с часами), затем мы поедем прогуляться.

На набережную я не спускалась, так как ждала ее дома, но Таня на звонок телефона не отвечала — он то был недоступен, то вне зоны действия. Она пришла только утром и обратилась ко мне, попросив выпить с ней вина, — ей хотелось немного успокоиться, чтобы начать свой рассказ о происшедшем.

Она повествовала:

«Вчера вечером, когда я спускалась на набережную, ко мне подошел мой новый знакомый, с которым я танцевала.

— Таня, — попросил он меня, — поедем в другой бар, ты знаешь, там гораздо лучше. Обратно я тебя привезу, не волнуйся.

С ним я отошла в сторону, где он показал машину, стоящую рядом. Но только я подошла к машине, заметила несколько сидящих там мужчин. Не желая совершать поездку в такой компании, я ретировалась назад и стала отходить от машины, но незнакомцы выбежали из нее, быстро догнав меня. Воспользовавшись ситуацией, несколько человек меня запихнули в салон. Понимаешь — засунуть в машину на глазах у многих присутствующих в это время людей! У входа на пляж стоял внедорожник, один из ребят надавил мне на затылок, скрутив мои руки сзади, с помощью остальных ребят меня запихнули! Я кричала, когда они закрывали двери машины! Один из тех, что был в кругу танцующих накануне, сидел за рулем, и видно, что двигатель они намеренно не заглушали, потому что сразу тронулись в путь.

После первых их фраз мне стали ясны их цели. Улучив момент, я попыталась сбежать, но мужчины догоняли меня. Мимо проезжал грузовик — я стремительно побежала, бросаясь ему под колеса. Но водитель машины только прибавил скорость, объехав меня, оставив на произвол судьбы. Меня поймали, их цепкие руки впивались в тело. Стремительно повалив на песок, они стали срывать с меня одежду и бить по лицу. Все происходило в устье реки — вчерашний приятель и его друзья с жестокостью надо мной надругались. Теряя сознание, я умоляла не изуродовать мне лицо, из последних сил я кричала:

— Послушайте, у вас тоже есть близкие женщины, и они не простили бы вас, если бы узнали об этом!

К счастью, один из них, что был старше и немногим мудрее, воспринял мои мольбы… В течение нескольких часов они надо мной издевались, пока он находился «на стреме» там, у реки.

Жестикулируя, он приказал им отстать от меня, бросив в овраге…»

Когда стало светать, Таня очнулась и дошла до трассы, откуда ее подвезла попутная машина. Я сидела напротив подруги, слушала Таню и плакала вместе с ней, понимая, что она многое не договаривает, скрывает от меня, опасаясь чего-то.

А затем она стала вести себя особенно странно: то как-то сникнет, то безудержно веселится. Что же ее так пугает? Почему она игнорирует мою помощь и наотрез отказывается идти в полицию, желая лишь одного — быстрее уехать в свой город?

Теперь я смотрела на Таню, сочувствуя ей. Она вновь твердила свое:

— Я хочу уехать — любыми путями, как можно скорее.

Стараясь щадить Татьяну, я не стала больше расспрашивать ее о ночном происшествии.

Теперь по Таниной просьбе мы вечерам бывали на набережной другого района. Кто не желает ее присутствия здесь? Это оставалось для меня загадкой. Теперь у Татьяны было одно желание — забыться; я перестала ее заставать дома днем, она старалась бывать среди толпы, возвращалась, буквально изнемогая, падала на кровать, чтобы немедленно заснуть и утром начать все заново. И все-таки Таня еще не хотела покидать юг, который так обожала.

Неожиданно ей позвонил любовник из Санкт-Петербурга:

— Танечка, возвращайся, я так по тебе скучаю, — не теряя надежды, он продолжал ее уговаривать: — Перестань на меня сердиться, я прошу тебя по-хорошему.

— Да ну? А что дальше?

Я не слушала их, но из диалога поняла, что сейчас Таня в действительности не желала и не спешила туда возвращаться.

Однако следующий вечер изменил ее планы. Мы были в небольшом уютном ресторанчике на набережной, и она кокетничала со своим питерским приятелем, когда неожиданно лицо ее приобрело вид гримасы — казалось, она увидела привидение. Она снова начала плакать. На все вопросы она отвечала несвязно и стала нести какую-то околесицу, заявив в итоге, что завтра она любыми путями должна уехать. Я пыталась ее уговорить подождать неделю, когда, наконец, в кассах появятся билеты обратного направления; в конце августа самый пик отъездов, начинается учебный год, и билетов на ближайшие сутки нет. Но на следующий день, по всей видимости, каким-то образом ей удалось уехать. Билета на поезд у нее не имелось, но Татьяна, заверив меня, что ждет встречи с попутчиком, который, по ее словам, едет в Питер и устроит ей место в поезде, рассталась со мной на перроне.

Вечером она не появилась, и, решив, что поездка ее удалась, я спустилась в район набережной, направляясь в кафе. Все выглядело как обычно, но там за столиком я вновь увидела ее приятеля, который общался с ней накануне событий. Беседуя с ним, я попыталась выяснить правду. Из разговора я поняла, что в тот вечер, когда Таня потеряла часы, она не заходила к нему. Я помнила мой недавний с ней разговор до злосчастного вечера и думала: «Зачем на следующий день она просила меня быть дома и ждать ее прихода, когда она поищет свои часы у знакомого? Затем она должна была вернуться ко мне в тот вечер, когда я ее не дождалась. Почему же она задумала обмануть меня, чтобы уйти на набережную одной в день ее похищения? Что она скрывала? Или кого я не должна была видеть? Почему же ее присутствие здесь стало нежелательно?»

Она говорила, что боится, что ее найдут и в Петербурге, сказав, что все из-за меня. Выходило, что я причина ее отъезда и по моей вине Татьяне пришлось покинуть юг. Я подумала: «Кто-то недоволен нашей дружбой?» Наскоро уехав, Таня мне больше не звонила, я не получала ответа на свои письма к ней. Я помню ее последние тревожные слова на вокзале о том, что она хочет свести счеты с жизнью: «Приеду в Питер и повешусь — я устала, я не могу больше жить». Меня пугало, беспокоило ее состояние, когда я пыталась разобраться в причине сказанного ей тогда.

Все мои попытки докопаться до истины подтверждали мои вполне обоснованные сомнения, вызванные ставшими в последнее время неадекватными Таниными поступками. Все сводилось лишь к одному, что Таня употребляла наркотические средства, вероятней всего таблетки. И поскольку приятель ее был врачом, то после ее отъезда в нашей беседе с ним о Татьяне он мне объяснил, чем, скорее всего, вызвано ее странное выражение глаз и такое же поведение, смена ее настроений. В начале Таниного приезда меня удивляла ее работоспособность, а затем ее бесстрашие и фразы, что ничего с ней никогда не случится, постоянно какое-то стремление любым способом заработать как можно больше. Получается, она работала на износ, понимая, что для очередной дозы ей необходимо иметь деньги.

Я терялась в догадках, и единственное, что припоминалось, — это последний вечер с Альбертом, когда она увидела каких-то знакомых и вскользь упомянула о какой-то передаче для нее от приятелей в кепке. Но тогда я не обратила внимания на то, что не видела, чтобы ей вечером действительно что-то передавали. Хотя я недавно предупреждала ее, говоря, что ей нужно вести себя осторожней, намекая на ревность того человека, которого охранял Ваня, я не догадывалась тогда, что за всем этим стоит не ревность, а другое. Может быть, и правда неведомый мне человек настаивал на отъезде Татьяны, но, вероятно, она оказалась причастной к делам Ваниного босса.

Примечания

3

Ручка для письма с металлическим пером или из драгметалла.