#Природа, #Родина, #Литература, #Любовь

Иоланта Ариковна Сержантова, 2021

Сборник рассказов, притч, новелл, эссе о природе, о бережном отношении к ней, как к одному из проявлений любви к Родине …Рекомендуется для внеклассного чтения, для использования на уроках русского языка, литературы, окружающий мир, этика, а также для уроков мужества и патриотического воспитания школьников и молодёжи.

Жалость

— Граждане!

Не просовывайте руки через прутья, в клетку с дикими животными.

— Люди, если вы считаете себя людьми,

не возводите заборов между миром и собой!

Рождённый свободным, имеет право быть им…

Солнце лежит пушистым клубком белой шерсти в плетёном лукошке кроны леса, а по ту сторону горизонта, измятым мотком сияющего перламутром шёлка, — луна. Все на своём месте… Всё там, где ему и положено быть. Из века в век.

Было это, не много ни мало, но почти пол столетия тому назад. Оказавшись по случаю в уездном городе N, и расправившись с делами раньше, чем рассчитывал на то, я понял, что до вечернего поезда, на котором рассчитывал вернуться домой, ещё очень нескоро. В театре тем вечером, по причине произошедшего накануне бенефиса одного из актёров, не давали ничего, и у меня не осталось иного выбора, как посетить местную достопримечательность, — несколько огороженных клеток со зверями, под вывеской «Зоосад».

Далеко я не зашёл, ибо остановился у первой же огороженной площадки с невероятных размеров медведем, который сидел в задумчивости, опершись обширным, размером с приличную кушетку, лбом о забор, состоявший из кованых железных прутьев в два ряда. Движимый порывом, я миновал редкий первый ряд заграждений и, не говоря ни слова, протянул руку навстречу медведю. Казалось, он не заметил меня, и, сделавшись от того смелее, я принялся медленно-медленно проводить рукой по его огромной голове, стараясь по ходу дела осторожно разгладить каждый завиток. Медведь скоро ощутил прикосновение, но не переменил положения, а лишь постарался не дышать, чтобы не испугать меня, томно прикрывая маленькие карие глазки с розоватыми от усталости белками, в такт движению руки.

— Бе-едный, ма-аленький… Да за что ж ты здесь?.. — Нараспев приговаривал я, растягивая слова, и ощущая горячие волны жалости, которые, одна за другой, исходили от моего сердца, раз за разом накрывая медведя с головой. Тот явно нежился в потоках нежданного, случайного сочувствия в свой адрес.

Это было так непривычно, — люди, что из месяца в месяц, из года в год ходили мимо его клетки, частью удивлялись размерам животного, частью пугались их, некоторые двуногие ёрничали и дразнились. При виде последних, медведь с негодованием опускал нижнюю губу, и столь безобидный из-за двойного забора жест, заставлял шутников отскочить подальше, да с грязной руганью идти прочь.

А этот… странный…человек. Медведь чуть отстранился, чтобы внимательнее присмотреться, — а не ошибся ли он, точно ли это человек? Да нет, лапы гладкие, немного очень светлой шерсти на самой макушке, а, в общем, — совсем непохож. Но отчего же так уютно и тепло находится с ним рядом…

Действительно, сперва от медведя меня отделяло малое, в неширокий шаг расстояние между прутьями. Первый ряд забора я преодолел, сам того не понимая, как. Внезапное стремление утешить, утолить хотя отчасти медвежью тоску, окрылило меня, и теперь я стоял боком, наглаживая обширный кудрявый лоб, да приговаривая всевозможные ласковые слова. Пожелай медведь расправиться со мной, это было бы сделано в одно мгновение, но полно, рассуждал ли я о том?

Постепенно вокруг стали собираться зеваки. Одни рассуждали об моём безрассудном характере, другие предполагали мою причастность к зоосаду, а я, глядя в самые глаза медведю, шептал на ухо так, чтобы слышал лишь он один:

— Мишенька, милый, я не могу вызволить тебя, но, если можно, давай, я принесу тебе пирожков. Хочешь?

Хотел ли он того?! Мы стояли прижавшись друг к другу, насколько это было возможно, прутья давно ослабили свою железную хватку под напором нашего общего страстного желания, — запечатлеть, впитать тепло друг друга перед неизбежным расставанием.

Едва я излил всё сострадание, на которое был способен, как медведь, будто мальчик, уткнулся мне в волосы носом, выдохнул и заплакал.

Я помню горький вкус слёз медведя, и то безудержное, бездонное чувство опустошения, бессилия, с которым покидал его, принуждённый спешить к отходящему уже пассажирскому вагону. Оставляя сильного взрослого зверя в совершенном одиночестве, в заточении, без единой родной души рядом, я ощущал себя наиподлейшим изо всех живых существ.

… Поезд торопился, подгоняя сам себя, гудел натужно, загодя возвещая о появлении, отгоняя прочь от рельс и птиц, и зверей. Но уйти с дороги успевали не все. Вязнут любые звуки в потном, душном кулаке пасмурного дня. Отчётливо слышно одного лишь дятла, что шумит, с усилием раздирая дратву, которой притачали кору к стволу.

Жалко, пучками мокрых куриных перьев глядится вмёрзшая в лёд прошлогодняя трава. Так и все мы, со стороны или в зеркале, — неказисты и убоги. Вызывая жалость в других, спешим отвести взгляд. Но тот, кто сказал, что сочувствие — это плохо, неправ. Наверное, его не жалели ни разу. Никто и никогда.