Костры

Иннокентий А. Сергеев, 2023

Дорога – это сама жизнь, когда граница между сущностью вещей и непосредственно переживаемым опытом стирается, а искусство появляется лишь тогда, когда оно черпается напрямую из опыта, и процесс письма направляется исключительно потоком впечатлений от происходящего вокруг…

5

— Вы удачно врезались, — замечаю я.

Он молчит. Женщина на заднем сиденье продолжает всхлипывать.

— Да? — наконец, говорит он.

— Да, — говорю я. — Вы могли повредить мотор. А ещё хуже, если бы разбились насмерть.

Женщина плачет. Я оборачиваюсь, чтобы попытаться как-то утешить её, но она с безумным ужасом вскрикивает — я отвернулся от дороги.

— Да, — говорю я, вернувшись за руль. — Чувствую, меня ждёт беспокойная ночь.

— Вы можете отвезти нас домой, — разрешает мужчина.

— Ну уж нет, — решительно возражаю я. — Я не намерен менять своё решение — в этом городе и так слишком много неразберихи. Никто не знает, что ему делать и кем быть, или хотя бы, кем притвориться, а между тем мир катится в пропасть.

— Он из неё и не поднимался, — возражает мужчина. — А этот город не хуже других.

— Вы родились здесь?

— Нет.

— Я тоже.

— Но он не хуже других.

— И не лучше.

— И не лучше, — соглашается он.

— И что же? Вас это не тревожит?

— Если бы меня это могло тревожить, вы бы не затеяли этот разговор, не так ли? Ведь вы, насколько я понимаю, пытаетесь отвлечь меня от тягостных мыслей?

— Как зовут вашу спутницу?

— Елена.

— Лена, — говорю я. — Мою первую жену тоже звали Лена.

— Да? — говорит он.

— Да, — говорю я. — Ничего, успокоится. Скоро приедем.

— А где вы живёте? — спрашивает он.

— Да мы бы уже давно доехали, — отвечаю я. — Мы несколько раз проехали мимо. Но я никак не могу попасть на правильную сторону улицы.

— Не понял, — нахмурившись, говорит он.

— Что же тут непонятного, — нервничая, говорю я. — Мы проезжаем мимо, но по другой стороне улицы.

— Так вы… Это что, нельзя?

— Что?

— Ну, просто подъехать к подъезду.

— Ну конечно можно, — говорю я и подъезжаю к подъезду.

Мы выходим из машины.

Лену мне приходится взять на руки, у неё подкашиваются ноги, и она не может идти.

Мы поднимаемся пешком на третий этаж, и, осторожно опустив Лену на пол, я звоню в дверь.

Ждать приходится долго.

Наконец, дверь открывается, и из темноты прихожей раздаётся недовольный и хриповатый, так хорошо знакомый мне голос:

— Кто это ещё с тобой?

— Минуту терпения, — говорю я, поднимая с пола Елену и входя с ней в квартиру. — Эти люди — жертвы автомобильной аварии.

Происходит знакомство. Оказывается, моего спутника зовут Евгений.

Женщина, с которой я живу, встала из постели, мы разбудили её, и она смотрит на нас заспанными глазами.

— Идите на кухню, — говорит она. — Поставьте чайник. Мне нужно одеться.

Мы проходим на кухню.

— Может быть, лучше кофе? — предлагаю я.

— Я бы выпила водки, — тихо просит Елена.

Я киваю и достаю из холодильника бутылку.

— А вы? — спрашиваю я Евгения.

— Я как все, — говорит он. — Только мне ещё ехать домой, поэтому лучше кофе.

— Да бросьте, — говорю я. — Никто не остановит.

— С помятым крылом могут и остановить, — возражает он. — А впрочем, если вы разрешите нам заночевать у вас, то я выпью со всеми.

— Значит, кофе, — заключаю я.

Мы смотрим на друга и начинаем смеяться.

Я обрываю смех, а он продолжает смеяться, и по его глазам я вижу, что он не может остановиться. У него истерика.

Я набираю в рот воды из-под крана и брызгаю ему в лицо. Получается плохо, но смеяться он перестаёт.

— Спасибо, — говорит он.

И тут начинает смеяться Елена.

— Ничего, — говорит Евгений, заметив моё движение в сторону мойки. — Я сам.

Он бьёт её наотмашь по щеке ладонью.

Она перестаёт смеяться и изумлённо смотрит на него. Он на всякий случай бьёт её ещё раз. Потом ещё. Кажется, он вошёл во вкус. Я бью его кулаком в поддых, и мы все успокаиваемся.

На кухню входит женщина, которую мы подняли из постели — её зовут Катя.

Она смотрит на бутылку водки на столе, потом на меня.

— Это для гостей, — объясняю я. — Можешь выпить и ты с нами.

— Спасибо, — саркастическим тоном говорит она. — Без твоего разрешения я бы не осмелилась.

Я приношу из комнаты рюмки и наливаю всем.

Мы выпиваем.

Потом выпиваем ещё.

Потом мы с Евгением закуриваем и начинаем решать, кому идти за бутылкой. И тут я вспоминаю, что у меня есть ещё одна, спрятанная в фортепиано — мне очень не хочется снова выходить на улицу.

Я приношу бутылку, и мы снова пьём.

Елена, сославшись на тяжёлый вечер, уходит в комнату, и мы остаёмся на кухне втроём.

— Значит, так и живёте? — говорит Евгений.

— Да, — говорю я. — Так и живём. Только это не моя квартира.

— Это моя квартира, — объясняет Катя. — А зачем я живу с этим алкоголиком, знает, наверное, только он один.

— Я тоже не знаю, — говорю я.

Евгений вежливо улыбается и наливает всем ещё по одной.

— Ой, нет, я не буду, — с нарочитой решимостью говорит Катя. — Хотя, раз уж вы уже налили…

— Вы хоть понимаете, что происходит сейчас в мире! — говорю я.

— Да, — говорит Евгений, поднимая свою рюмку и подавая мне мою. — Ночь.

Катя смеётся.

— Вы такой остроумный, — говорит она.

— Да, — скромно говорит он.

— Вы что, и правда, ничего не понимаете, или только разыгрываете из себя идиотов? — возмущаюсь я.

Евгений кивает мне на мою рюмку.

Они с Катей выпивают.

— Ведь это конец мира, прежнего мира! — не сдаюсь я. — Отныне всё будет диктовать сила, закон растоптан, человеческая жизнь больше не стоит ничего!

— Да ладно, — отмахивается Евгений. — Так всегда и было. Кто сильный, тот всегда был и прав.

Катя смеётся.

Я смотрю на неё. Потом на него.

— Значит, это конец только моего мира, — заключаю я, поднимаясь из-за стола. — И вообще, я вам не мешаю?

— Мешаешь, — говорит Катя, глядя на Евгения.

Они придвигаются ближе друг к другу.