Штурмуя небеса

Инна Владимирова, 2016

Самые обыкновенные дни оставляют в нашей душе как приятные воспоминания о каких-то событиях, так и гниющие шрамы. С тех пор прошло так много дней, недель, месяцев. Причем, самых обыкновенных. Пять лет назад все закончилось именно здесь, именно на этой пристани. Именно тогда, пять лет назад, Таня Зимина сделала свой выбор. Но правильный ли? Она до сих пор не знала. Но была рада, что все закончилось.

Глава 2

Весь следующий день Таня провела в баре. Домой ей категорически идти не хотелось — она знала, что мать будет снова говорить про Лизу. А про Лизу ей сейчас хотелось слушать меньше всего. Поэтому она сидела за стойкой и, уложив голову на согнутые в локтях руки, смотрела в окно.

Проведя много часов за размышлениями, Таня все никак не могла понять, почему все так происходит. Почему Лизы вдруг не стало? Почему так внезапно умерла эта чистая, прекрасная девушка? Почему тот немец был так мил с ней? Почему она так смело говорила с ним? Почему сейчас она сидела здесь, в баре, и ждала его прихода? У Тани было множество вопросов, но ответить толком на них она не могла. Она вроде и находила какие-то объяснения, но потом понимала, что они звучат по-детски, или находился какой-то факт, который им противоречил.

Но больше всего Таню интересовало поведение того блондина. Он улыбался, шутил и так хорошо играл на фортепиано, что этим полностью ломал все представления девушки о немцах. Сколько им говорили об их беспощадности, хладнокровности — этого не было. Не было того звериного оскала, который им пририсовывали к агитационным плакатам. Он не направлял на нее дуло своего оружия, даже ни разу не попытался ударить ее. Этот блондин выбивался из той серой массы, он не был похож на остальных.

Заметив, как на улице уже начало темнеть, Таня собралась и, закрыв за собой все двери и выключив свет, пошла домой. Но, пройдя один квартал, она поняла, что за ней следом кто-то идет. Она спиной чувствовала, как кто-то смотрит на нее, чуть ли не прожигая ее взглядом. Ей было не по себе. Оборачиваться было страшно, поэтому она лишь прибавила шагу.

Когда же она подходила к дому Лизы, то незнакомец все еще шел за ней. «Нет, домой нельзя, — решила Таня, смотря на многоэтажный дом. — Там мама. Никак домой нельзя. — Взгляд ее остановился на балконе Лизы. — А что, если?.. — Шаги сзади не стихали. — Да, решено. Может, мне кажется, и этому человеку просто по пути со мной, но… — она нырнула во двор. — Но лучше мне сегодня не ходить домой».

Зайдя в подъезд, девушка на пару секунд задумалась о том, правильно ли она сделала. Да, может, она оторвалась от преследователя, но впереди ее ждало… Она сама не знала что, но явно ничего хорошего — с верхних этажей доносились смех и громкие разговоры на немецком. «Значит, — подумала Таня, медленно поднимаясь по лестнице наверх, — дом теперь их. Надеюсь, хоть квартиру Лизы не заняли».

Поднимаясь вверх, Таня проходила мимо распахнутых дверей опустевших квартир, где теперь хозяйничали немцы. Из каких-то квартир доносились до нее их смех, громкий говор, звон стекла и пьяные песни. Но, что, несомненно, радовало ее, ее никто не замечал. Всем просто было не до нее.

Когда же она остановилась перед распахнутой дверью квартиры на пятом этаже, то огорчилась — Лизину квартиру также заняли немецкие солдаты. Но отступать Тане было поздно — заметив ее, немцы высыпали на лестничную площадку.

— Твоя квартира? Да? — кричали они одновременно. — Твоя?

Таня, испугавшись, молчала. Она не знала, стоит ли отвечать им на немецком. «Может, — думала она, — будет лучше, если они будут думать, что я не знаю их языка? Наверное…»

— Русиш? Русиш! — закричали они и, рассмеявшись, схватили ее за руки. — Русиш!

Таня начала брыкаться и пятиться назад, но ее, затаскивая в квартиру, держали крепко. Распахнув одну из дверей, ее втолкнули в комнату и крикнули вслед:

— Живи! — видимо, один из них уже успел выучить пару русских слов.

Тут же дверь захлопнулась. Снаружи послышался громкий смех, потом все стихло — солдаты ушли либо на кухню, либо в дальнюю комнату.

Таня присела на край кровати, потирая болевшие запястья, за которые ее слишком сильно держали. Это была самая маленькая комната в квартире — угловая, в ней всегда было холодно. Раньше тут была собственная библиотека семьи Булавиных, а потом из нее сделали гостевую спальню.

«Ну, — думала Таня, осматривая комнатку, — уж лучше, чем совсем ничего. Хотя, чему я радуюсь? Черт! Ну зачем, зачем я пошла сюда? Придумала сама себе, что за мной кто-то следит, и пришла сюда. Лучше бы побродила по кварталу, ей-богу! И что теперь делать?»

Таня, разувшись, забралась на кровать с ногами, подобрав их под себя. Закутавшись в одеяло, она взглянула в окно. Уже совсем темно. Короткая стрелка часов остановилась на восьмерке и сдвигаться не собиралась. Немцы за стенкой также продолжали шуметь.

Девушка пыталась понять, что ей теперь делать. Уйти у нее явно не получится — немцы ее просто не выпустят. Засыпать тоже было страшно — а вдруг войдут? Оставалось только вот так сидеть на кровати и смотреть в окно, стараясь не заснуть.

«Как же это ужасно, — думала она, смотря в окно. — Нет, это невозможно!.. Во что они превратили город? А ведь только несколько дней здесь… А кругом пьяные, развязанные солдаты этой величайшей немецкой армии. Хотя, это же им удалось занять наш город. Как они себя ведут? Как, как… Как победители. Что им еще остается делать? Конечно же, праздновать свою победу».

За всю ночь ей удалось только подремать. И то недолго — она почти сразу же просыпалась, боясь, что солдаты могут войти. Пару раз она вставала и ходила по комнате, разминая затекшие ноги. Свет она не включала — боялась.

На рассвете она несмело приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Немцы спали. Закрыв за собой дверь на ключ, она выбежала в подъезд, а затем на пустую улицу. «Домой, скорее домой», — мысленно подгоняла себя Таня, быстро, почти бегом, двигаясь к своему дому.

Мама еще спала, поэтому Таня тихо прошла в свою комнату, стараясь не разбудить ее. Раздевшись, она улеглась в постель — глаза слипались на ходу. Ей срочно нужно было поспать, хоть немного.

Проснувшись под вечер, Таня, умывшись, пришла на кухню. Там за столом сидела ее мама, которая, подперев щеку кулаком, смотрела в окно. Таня молча уселась за стол.

— Обед на плите, — тихо произнесла женщина. Она хотела добавить что-то еще, но промолчала.

— Ты хотела что-то еще сказать? — спросила Таня.

— Да, — она кивнула. — Завтра… Как бы сказать? Завтра, в общем…

— Что? Что завтра?

— Завтра я займу твою комнату.

— Зачем?

— Немцы.

Она замолчала. Да и Таня и так все поняла — их квартиру занимают немецкие солдаты, как заняли квартиру Булавиных. Хотя, чего она хотела? Сейчас вот так всех, кто остался в Ростове, выселяют. Им еще повезло — разрешили хотя бы комнату оставить. И еще предупредили, мол, завтра въезжаем.

Но Таня понимала, что им вдвоем будет тесно — комната у нее небольшая. Поэтому она сказала матери, что пока поживет в квартире Лизы.

— Ее разве не заняли? Мне утром сказали, что их дом полностью заняли офицеры.

— Заняли, но там комната… Мне разрешили.

Женщина, вздохнув, кивнула и, встав со своего места, ушла. Необходимо было убрать вещи из комнат.

Таня, быстро пообедав, взяла один из своих чемоданов, которые она так и не разобрала позавчера, и ушла в бар. Ее почему-то так и тянуло туда. Этот бар, ставший для нее вторым домом, — она не могла без него. Она просто не могла не пойти туда. «А вдруг разграбят? — думала она, шагая по улице. — Вдруг стекла побьют и влезут? А вдруг — уже?.. А вдруг… вдруг пришел он? Хотя, какое мне дело до него. Он же шутил. Наверное».

Когда она уже подходила к бару, то перед ней неожиданно появился один немецкий солдат. Кажется, он выкатился из ближайшего подъезда, упав прямо перед Таней. От мужчины несло перегаром. Таня, поморщившись, сделала шаг в сторону, желая обойти его и продолжить идти дальше. Но тот вскочил и, что-то лопоча на немецком, кинулся к ней. Таня отшатнулась, и немец пролетел мимо нее, упав на асфальт. Таня быстро зашагала вперед, не дожидаясь, пока тот встанет и догонит ее. Завернув за угол, она прошла через двор и зашла в бар через черный ход.

Закрыв за собой дверь, Таня оставила чемодан в коридоре у двери и прошла в зал. Привычно опустилась за стойку и стала глядеть в темные окна. Спустя пару минут поняла, что сидеть просто так не может — встала, прошла к фортепиано. В голове ее сразу зазвучал Моцарт, которого наигрывал тот немец. Таня, заулыбавшись, открыла крышку и нажала на несколько клавиш. Она не умела играть, но ей хотелось воспроизвести то, что играл блондин. Он так мастерки это делал…

Тут она услышала, как кто-то открыл дверь черного хода, зашел и почти «бесшумно» закрыл ее за собой. «Неужели тот, с улицы?» — взволнованно подумала Таня, подходя к арке, которая вела в служебные помещения. Оттуда до нее донесся тихий мат. «Русский! — обрадовалась она, осмелев. — Но кто? Хозяин не вернулся бы, остальные — тоже…»

Выглянув из-за угла, она увидела огромного мужчину, который, видимо, споткнулся об ее чемодан, когда заходил. Он, почувствовав, что за ним наблюдают, резко распрямился и развернулся лицом к девушке. Таня не сдержала крика:

— Дядя Миша!

— Танька! — мужчина заулыбался и, раскрыв свои медвежьи объятия, обнял девушку.

Дядя Миша или Михаил Иванович Щербаков был ее дядей — родным братом ее матери. Он всегда жил в Краснодаре, поэтому Таня очень удивилась, увидев его здесь.

— Какими судьбами? — Таня отодвинулась от него, чтобы осмотреть.

— Выросла-то как, а! — усмехнулся он. — Похорошела! А я? Я, это… А, ты же не знаешь! Я же приехал к вам еще зимой, до оккупации и как-то случайно попал в подполье, стал комиссаром.

— Вы серьезно? — спросила она.

— Да, — он кивнул. — У тебя есть попить чего? Второй день на ногах… От этих чертей нигде не скроешься.

— Есть, есть, — она провела его в зал. — Как вы вообще нашли меня? Я про бар.

— Мать сказала. Я к ней сначала пошел, чуть не поймали.

— Дядь Миш, — она протянула ему стакан с водой, — а расскажите про подполье.

Как только Таня услышала про подполье, в ее голове родилась идея. Дикая, опасная, но Таня была готова. Это было именно то, что нужно ей.

— А что рассказывать? — он одним осушил стакан. — Антифашистские листовки, диверсии. А тебе зачем это?

— Дядь Миш, — растягивая гласные, произнесла Таня.

— Э-э, нет, голубушка, — он со стуком поставил стакан на стойку, — даже не думай.

— Но…

— Ты себя видела? Ну ты же девушка, Танька!

— Дядь Миша!

— Что «дядь Миша»? Я уже сколько лет дядь Миша… — он вздохнул. — Ну что, что ты смотришь на меня? Не отступишься теперь, да? — она утвердительно кивнула. — И что с тобой мне делать? Эх, Танька… Хорошо, хорошо! Действительно этого хочешь?

— Да!

— Ладно, завтра пойдем… И зачем тебе только это?

— Дядя Миша, вы серьезно? — Таня грустно улыбнулась. — Вы видели, что на улицах?

— Видел… Да только тебе зачем бороться с этим? Тебе-то!..

— А кому, если не мне, — Таня встала со своего места, взяла пустой стакан и понесла его в мойку.

Тут Таня вспомнила, что тот блондин обещал зайти к ней, причем с другом. «Только бы не сейчас, — испуганно подумала она, чуть не выронив стакан из рук. — Только бы не сейчас!.. Когда угодно — завтра, послезавтра, но только бы дяди не было!»

— Тань, — донесся голос мужчины из зала, — я тут переночую?

— Хорошо, — кивнула она. — Я вас запру и домой пойду, а утром зайду за вами.

***

Утром, на рассвете, Таня выскочила из квартиры Лизы и понеслась к бару. Она боялась, что дядя Миша заждался ее, что она опоздала. Но, когда она вошла в бар, то тот спал еще, улегшись на одном из столов.

Разбудив его, Таня сунула ему хлеб и стакан воды. Она торопила его — ей не терпелось, хотелось скорее попасть в отряд.

Они не шли по центральным улицам — дядя Миша боялся попасться немцам — его уже давно искали. Приходилось пробираться какими-то тихими, богом забытыми двориками. Все еще спали.

Когда же они остановились возле небольшого двухэтажного дома, мужчина осмотрелся и поманил Таню за собой в подвал. Сначала она ничего не могла разобрать — вокруг одна темнота, в которой дядя Миша легко ориентировался, ведя ее за собой. Наконец глаза привыкли — она стала различать очертания какой-то мебели, хорошо видела стены.

Тут они повернули последний раз и оказались в маленькой комнатушке. Здесь стоял стол, за которым сидел мужчина средних лет, куривший трубку. В свете лампы, которая освещала его со стола, его лицо казалось серьезным и даже немного грозным. Рядом с мужчиной стоял молодой парень, который держал в руках какие-то бумаги.

— Михаил Михайлович, вот, племянницу привел, — произнес дядя Миша, подходя к столу. — Эх, побьет меня твоя мать за такое…

Коротко обрисовав ситуацию, дядя Миша замолчал. Таня все это время стояла возле стены и просто ждала, что скажет тот мужчина, сидящий за столом.

— Ты уверена, что ты действительно хочешь этого? — спросил он, смотря на девушку.

— Да! — быстро ответила она. — И еще…

— Что?

— И еще у меня есть бар. Точнее, он не мой, но хозяева уехали, так что я теперь за главную… И тут один немец, офицер… В общем, я смогу обслуживать немцев, получая от них информацию.

Таня тут же поймала на себе два взгляда — дядин и того парня. Оба смотрели удивленно. Но почти сразу же взгляд дяди изменился, и Таня ясно прочла в его взгляде: «Не вздумай!».

— А что, — мужчина усмехнулся, — неплохая идея.

Он произнес еще несколько предложений, из которых Таня запомнила лишь то, что ее приняли. Почти приняли — оставалось лишь произнести клятву. Она не верила своим ушам.

Спустя час, когда в подвале появились еще несколько мужчин в форме и двое парней в штатском, Таня, стоя в самом центре, начала произносить клятву:

— Я, Татьяна Зимина, вступая в ряды членов антифашистской подпольной организации перед лицом своих друзей по оружию, перед лицом родной многострадальной земли, перед лицом всего народа торжественно клянусь: беспрекословно выполнять любые задания организации; хранить в глубочайшей тайне все, что касается моей работы здесь. — Она на секунду замолчала, быстро оглядев всех, вдохнула побольше воздуха и продолжила: — Я клянусь мстить беспощадно за сожженные, разоренные города и села, за кровь наших людей, за мученическую смерть героев-соотечественников. И если для этой мести потребуется моя жизнь, я отдам ее без минуты колебаний. Если же я нарушу эту священную клятву под пытками или из-за трусости, то пусть мое имя, мои родные будут навеки прокляты, а меня саму покарает суровая рука моих товарищей. Кровь за кровь, смерть за смерть!

Повисло молчание, как только она закончила свою речь. Сердце стучало в груди с такой силой, что Тане казалось, что оно вот-вот выбьет ей ребра. Колени подкашивались, руки дрожали.

Она была принята в антифашистскую подпольную организацию Югова. Окончательно и бесповоротно.