Темный ангел одиночества

Инна Бачинская, 2015

Хозяйка агентства «Королевская охота» Екатерина Берест получила от своего давнего приятеля, журналиста Леши Добродеева, неожиданный подарок – хвалебную статью о ней и ее успешном бизнесе. После такой рекламы Катя, агентство которой вообще-то занималось охраной, а не розыском, получила неожиданный заказ – найти пропавшую женщину… Марту все считали немного не от мира сего, почти блаженной. Ее муж Евгений рассказал, что видел в новостях сюжет о сбитой на дороге женщине, в которой он узнал Марту. Но ее не оказалось ни в больницах, ни в моргах, лишь медсестра в травмпункте сказала: Марту действительно привезли к ним, но она, несмотря на сильные травмы, ушла, причем, никто не заметил, как и когда… Катя нашла Марту в ее старой квартире. Женщина была полностью здорова, но она сидела в кресле, улыбалась и ни на что не реагировала. Оставалось непонятным, где Марта находилась в течение нескольких дней после аварии и каким образом зажили все ее раны…

Глава 5

В гостях

По дороге Леша развлекал меня рассказами о замечательных людях, которые ждут меня не дождутся.

— Павлик и Нина замечательные ребята! — выкликал Лешка. — Он в банке генеральный директор, Нина не работает — душа-человек, вот увидишь, она тебе понравится! Оба понравятся! Женька Немировский — умница филолог, лингвист, пишет книжки. Профессор. Его подруга Марта тоже будет, редкая красавица, доложу я тебе. Они замечательная пара. Лолка придет, переводчица — девушка ядовитая, язычок раздвоенный, но эрудитка, каких мало. Всю классику в оригинале, на всех эуропских языках. Ну, кто еще… может, Иван еще, ее бывший, заглянет, но не факт. Юнона обязательно, директор банка, Пашина коллега, характер нордический. Как взглянет — аж до костей пробирает! Умна… но если честно, малышаня, я ее боюсь. Вообще, она случайный человек в компании, полезное знакомство, так сказать, особенно для Павлика.

…Нина понравилась мне сразу — миловидная, приветливая, в скромной кремовой блузке и черной юбке. Она искренне обрадовалась нам — помогла раздеться, расцеловалась с Лешкой; он вручил ей цветы и коробку шоколада.

Мы были первыми. Даже Павлика, мужа, еще не было — задержался на работе. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что можно не торопясь осмотреться, плохо — потому что приперлись первыми — не терпится им, что ли? В доме вкусно пахло едой. Я огляделась — светлая мебель, много цветов, даже дерево под потолок в керамической бочке на полу — фикус с мелкими листочками.

Нина накрывала на стол, я вызвалась помочь, она обрадовалась. Лешка гудел рядом, развлекая нас городскими сплетнями.

Она была небольшая, быстрая, с темными длинными волосами и карими глазами, и красавицей не назовешь, но было в ней что-то до того искреннее, до того доброжелательное, что… красавица! Конечно, красавица, решила я.

Я вздрогнула, когда раздался дверной звонок.

— Павлик! — Нина побежала открывать.

Он стремительно вошел в комнату — большой, краснолицый, с крупной бритой головой, засверкавшей в свете люстры, — и комната сразу ужалась в размерах. Обнялся с Лешей, пробасил:

— Лешка, привет, дружбан! — Приобнял меня: — Екатерина! Рад! Как же, как же, читали, в курсе. Теперь, как только нужна охрана, — сразу к вам!

Я рассматривала его во все глаза — в нем всего было щедро: рост, стать, голос, мощная грудная клетка, большие руки и ноги. Богатырь!

Снова звонок — и новый гость.

— Знакомься, малышаня, Евгений Немировский!

Видимо, тот самый Женька — интеллектуальный центр компании, яйцеголовый, что пишет книжки. Один. А где же Марта? Лешка тут спросил:

— А где Марточка, моя любимица?

Евгений пробормотал, что Марта не совсем здорова, но получилось у него неубедительно. Поссорились, решила я. Был он тонкий, длинный, с приятными, несколько мелковатыми чертами лица. Что-то мучило его, он был хмур и неразговорчив. Я поминутно ловила на себе его внимательный взгляд. Встречаясь со мной глазами, он тут же принимался рассматривать то картины на стене, то люстру.

Потом пришла Лола, переводчица, читающая классику в оригинале. Знаю я эту породу — прокуренная, тощая, с хриплым голосом, с десятком звякающих браслетов. Сильно намазанная. Громогласная, самоуверенная и злая. Стриженная под беби. В клетчатой юбке до пола и длинном черном свитере. От нее несло табаком и мрачным парфюмом. Она энергично тряхнула мою руку своей костлявой и холодной рукой — звякнули браслеты:

— Рада, весьма! Лешка Глюк все уши нам прожужжал! И яхта, и танцует, и стреляет из пистолета! — Тон у нее был насмешливый, она рассматривала меня в упор. Я поежилась.

Она подошла к Евгению, сидевшему на диване, упала рядом. Спросила:

— А где Марточка? Как же ты без Марточки? Она жива?

Евгений болезненно поморщился и сказал, что Марта нездорова. Я видела, как Лола смотрела на него с непонятным выражением, раздувая ноздри… что-то происходило между этими двумя… Она сидела, касаясь плечом его плеча, и он отодвинулся.

Потом пришла Юнона — высокая, самоуверенная, красивая. Дорого одетая. Она вежливо и безразлично сказала, что рада знакомству со мной, скользнула взглядом по паре на диване и уселась в кресло. Моя персона не вызвала ее интереса, статьи Лешкиной она не читала.

— Господа, прошу к столу! — зычно объявил появившийся из кухни Павлик. — Остался последний гость, но семеро одного не ждут. Опоздавшим накроем на кухне. Прошу!

Лешка настырно ухаживал за мной и за Лолой, подкладывал, наливал и трещал без умолку. Оказалось, у Нины и Павлика сегодня годовщина свадьбы. Шесть лет в строю, сказал Павлик, вручая жене подарок — маленькую черную коробочку — и целуя в лоб. Нина вспыхнула, обняла мужа, прижалась головой к его груди.

— Горько! — рявкнул Лешка, поднимая фужер с шампанским.

Павлик поцеловал жену. Поцелуй получился долгим, все смотрели на них, наступила тишина…

— Ангел пролетел! — пробубнил драматическим шепотом Лешка. — Аж завидно. Долгих лет вам, ребята! Ура!

Новый гость позвонил в дверь, когда мы приканчивали вторую бутылку шампанского. Павлик извинился и вышел. Из прихожей слышались голоса. Они появились на пороге, и я вздрогнула — это был друг любезный Юрий Алексеевич Югжеев! Я смотрела на него, не веря глазам… Вот так поворот сюжета!

— Это Юрий, мой школьный товарищ, — представил гостя Павлик. — Юра, будь как дома. Это Юнона, Евгений, Лола, Леша Добродеев, наш папарацци, и Катюша, спетая компания замечательных людей.

Взгляд Юрия уперся в меня, на лице появилось изумление, и он стал медленно багроветь.

Семь долгих лет… В итоге мы надоели друг дружке и разбежались без слез и сожалений… даже отношений не выяснили — просто перестали созваниваться. А потом случился незабвенный Ситников, а потом… а потом… суп с котом. Он женился на длинной модели, а я до сих пор делаю вид, что мне по барабану. А Галка до сих пор смотрит на меня взглядом больной коровы, хотя считает, что виновата в разрыве я. Ну не Ситников же, кругом положительный и вообще штучная работа.

Я непроизвольно вздыхаю — кажется, я уже говорила об этом. Ладно, проехали. Больше не буду, честное слово!

Юрия усадили между Евгением и Лолой, и он немедленно стал сверлить меня неприятным взглядом. Я делала вид, что в упор его не вижу. Не понимаю, как можно было… Не понимаю! Он рождал во мне неприятие на подсознательном уровне. Позер, зануда и сноб. Мы не виделись около двух лет. Один? Не женился? Не похоже, да и кто его выдержит? Раздувая ноздри, я рассматривала его пулеметными очередями. Постарел курилка, постарел. Длинные кудри поредели, собраны в жидкий хвостик, нос обвис, выражение физии (одно из его излюбленных словечек!) кисло-высокомерное. Но по-прежнему значителен, солиден, чувствуется порода: квадратный подбородок, римский нос, прекрасной формы голова… красивые руки. Не отнимешь, признаю. Благородные седины и богемность. Лола тут же сделала стойку — поминутно просила передать воду, положить салат, налить вина…

…А потом мы говорили о любви. Распределившись, кто на диван, кто в кресла. Инициатором выступил Лешка, которому хотелось болтать и не терпелось рассказать историю, имевшую место быть с ним этим летом.

Ему дали слово, и он со вкусом, не торопясь, делая паузы в нужных местах, во время которых отхлебывал из своего бокала, рассказывал замечательную историю, приключившуюся с ним совсем недавно… не далее как этим летом. Не столько рассказал, сколько проиграл в лицах. В молодости, по слухам, он посещал театральную студию. Воображаю себе…

— Люблю бродить по городу, — задумчиво вещал Леша со сказительными интонациями в голосе, — просто так, без всякой цели, по многу часов… по паркам… с фотоаппаратом. Рассматриваю людей, новые дома… Наш город очень изменился, люди изменились, лица у них стали другие. И вот иду я по Пятницкой и вдруг вижу у бывшего кинотеатра, у самых ступенек, очаровательную троицу — двух девочек лет по пятнадцати и молодую даму поразительной красоты. Все в черном, очень взволнованные, останавливают прохожих, что-то им говорят… Никто, естественно, ни черта не понимает. Подхожу ближе и слышу — батюшки-светы! Да это ведь они по по-итальянски! Мой любимый язык! А у Добродеева, надобно вам заметить, итальянский абсолютно без акцента. — У Леши была манера говорить о себе в третьем лице, что зачастую сбивало с толку слушателя. — В Риме за своего принимают. Однажды я чуть ли не целый день таскал группу англичан по всему Риму. И они, естественно, были уверены, что я итальянец. Попросили говорить с ними по-итальянски, для практики, ну а там, где они не понимали, я, естественно, переходил на английский. Они почему-то решили, что я профессор истории, — скромно признался Леша, — и называли меня «профессоре». Ну, это уже совсем другая история.

Лола фыркнула, звякнула кольцами и закатила глаза.

— Да, так вот, подхожу я к этим женщинам, — продолжал Лешка, — говорю: «Буон джорно! Не могу ли я быть чем-нибудь полезен, мадам?» Девчушки завизжали от восторга, запрыгали и бросились мне на шею, принимая, естественно, за компатриота. За что люблю итальянцев, так это за их эмоциональность и непосредственность.

Молодая дама схватила мою руку: «Слава богу! Слава богу!» — шепчет, а на глазах слезы. Что оказывается… — Леша делает драматическую паузу. — Шестнадцать девочек из католического лицея в Турине и четыре учительницы приехали на экскурсию. Они принимали участие в конкурсе «Города Восточной Европы» и выиграли первый приз. Посетили ряд городов, приехали к нам и вдруг потерялись. Только что, сию минуту, вся группа была здесь, и вдруг никого не стало. И мобильник, как назло, сел.

Не беспокойтесь, синьора, говорю я учительнице, я вас в беде не оставлю. Как называется ваша гостиница?

Синьорита, говорит она и краснеет. Роется в сумочке, ничего не находит, смотрит на меня с ужасом. Ну, думаю, Добродеев, напряги свои серые клетки, сообрази, что теперь с ними делать! Леша замолкает и отхлебывает из стакана. — А что бы вы сделали на моем месте? — спрашивает он, обводя нас взглядом.

— Сдать в полицию — и всех делов! — не задумываясь, брякнула Лола. — И не устраивать цирк!

— В полицию? — ужасается Леша. — А они там протокол составлять начнут, документы требовать, свидетелей. А девчушки, смотрю, уставшие… Проголодались, спрашиваю. Глазки опустили, смутились. Пошли, говорю. И повел их к себе.

Пришли, усаживаю их в гостиной, располагайтесь, говорю, как дома, а сам на кухню стряпать. Она за мной — помочь. Как я ни отказывался, она ни в какую! Так мы и стряпали, в четыре руки. Я хлеб, мясо и овощи режу, она бутерброды делает… Милая женщина и поразительно красивая! — Он мечтательно вздыхает. — Рассказала, что окончила школу при монастыре, потом институт и теперь преподает географию и историю в католическом лицее. А лицей этот — закрытое учебное заведение, и вся жизнь ее проходит вдали от мира. И так мне ее жалко стало, не передать. А кухня тесная, двоим повернуться ну просто негде… Руки наши все время соприкасаются… Она краснеет и смущается… Да и я, признаться вам… — Лешка сконфуженно замолкает. — Признаться, чувствую что-то не то… Опомнись, Добродеев! — говорю я себе. Она же монахиня! Мы с ней нет-нет, да и встретимся глазами, и как будто искра проскакивает. Налил я всем вина красного, по чуть-чуть, хотя вино для итальянцев все равно что для нас вода, там даже дети пьют…

За встречу, говорю. Салют! «За встречу», — отвечает она тихо. Выпили. Девчушки раскраснелись, аппетит у них, как у молодых зверушек, — глотают, почти не жуя. Учительница им замечание сделала, напомнила о манерах. После обеда малышки расположились на диване, учительница в кресле, и я им спел несколько итальянских песен. И в том числе мою любимую — «О sole mio».

Леша негромко запел низким приятным голосом. Нина захлопала.

— Ну а дальше? — спросила Лола. — Ты ее хоть…

— Ребята, у кого рюмки пустые? — поспешно вмешалась Нина.

— Дальше… Дальше девочки задремали, а мы с ней еще долго сидели, сначала разговаривали, потом молча… Знаете, бывает, чувствуешь, что встретил родственную душу, и не важно, на каком языке она говорит, где живет. И так мне горько стало, что через час-другой мы расстанемся навсегда! — В голосе Леши зазвучали трагические нотки. — И она, вижу, чувствует то же самое. Потом подходит ко мне, Альоша, говорит… Я им, конечно, рассказал, что никакой я не итальянец! Альоша, говорит и кладет руки мне на плечи… глазищи черные, бездонные… губы кусает…

Лола пихает меня в бок острым локтем — звякают браслеты. Кто-то умный сказал, что лучшая история — недосказанная история. Мы молчим. Лицо у Леши печальное и строгое. Перед мысленным взором его очаровательная сценка: он, сильный, мужественный, и прекрасная итальянка, в глазах слезы… Он целует ее тонкие пальцы… убирает ее руки со своих плеч: «Не надо, нельзя…»

Лола снова фыркнула, щелкнула зажигалкой.

— Курить можно? — Она обводит взглядом гостей. — Как ее звали, хоть помнишь? Романтик ты наш!

Леша открывает рот, происходит небольшая заминка.

— Кьяра! — говорит он наконец.

Лола фыркает.

— Кьяра, Мьяра, Пьяра… свисти больше, Добродеев! И вообще, я не верю в любовь, слышишь, Добродеев? Какая, к черту, любовь при нашем жизненном темпе? Все хип-хап, на ходу, перепихнулись — и гуд бай! Всем все до лампочки! И не надо тут заливать.

— Лола, ты не права. Прекрасная история! — Нина погладила Лешку по щеке. — Спасибо, Лешенька.

Леша поцеловал ей руку. Юрий смотрел на меня в упор, без улыбки, исподлобья. Мы делали вид, что незнакомы, что было просто нелепо. Иногда он переводил испытующий взгляд на Лешу и Евгения, пытаясь, видимо, определить степень нашей близости. Евгений, похоже, не слушал вовсе и думал о своем. Юнона не сводила с него взгляда. Павлик, пританцовывая, убирал со стола. Он был наряжен в клетчатый красно-синий фартук с кроликом и морковкой. Мужчина в фартуке выглядит трогательно и беззащитно, так и кажется, что его можно взять голыми руками.

— А что думаете о любви вы, Юрий? — спросила вдруг Лола.

Юрий вздрогнул от неожиданности и после легкой заминки изрек:

— Любовь — это дуэль.

Я рассмеялась — вечный выпендреж! Просто тошнит!

— Согласна, — заявила Лола, кивнув. — Антагонизм, соперничество, война.

Родственные души, однако.

— Ничего вы, ребята, в любви не понимаете, — пробасил Павел. — Лешка, классная история. А что было потом?

Леша развел руками — увы.

— Знаете, господа, французы говорят: «Ле фам ки пас»^[3] — женщины, которые проходят мимо… Знаете, господа, это была моя женщина, которая прошла мимо. — Он печально покивал.

— Да-а, Добродеев, однако, упустил ты свой шанец свалить в Италию, — сказала Лола. — Если не врешь, конечно.

— Кофе, чай? — спросила Нина.

— Кофе! — сказала Лола. И добавила мне на ухо: — А где, интересно, была его благоверная? На даче? Картошку окучивала? Бред сивой кобылы!

— Почему? — шепотом спрашиваю я.

— Случилось летом, а донес до общественности только сейчас? Это при его патологической болтливости? Кроме того, похожий сюжетец уже попадался мне где-то в литературе. Лешка все время врет! Да и имя выдумал прямо сейчас, с ходу. Ты с ним давно знакома?

— Пару лет.

— Должна знать. А кто этот Юрий? Чем занимается?

— Врач.

— Врач? Я думала, актер. Что-то в нем… этакое. Ты его знаешь? Что за человек?

Я пожала плечами и не ответила.

— Женька сегодня один, без женщины своей мечты, что есть удивительно — он без нее никуда, — продолжала Лола. — А наша Леди-деньги все глазки об него обломала, все надеется, бедная.

— Кто?

— Юнона! Леди-деньги, кликуха такая. Она с ума сходит, а ему по фигу. Ему с ней и говорить-то не о чем, она совсем темная, но деньги считает будь здоров. Господи, какая тоска! Всегда одно и то же. Лешка врет, банкирша молчит, Женька молится на Марту… Жаль, нет ее сегодня, посмотрела бы ты на это чудо! Кривляка, манерная, сюсюкает… Нина одна нормальная в этом паноптикуме. Конечно, с таким супружником! Пашка — настоящий мужик, и с деньгами. Господи, как хочется денежного мужика, чтобы ни о чем не думать и расслабиться! А попадается все время всякое дерьмо, которое надо содержать. Ты замужем?

Прыжки мысли, однако.

— Уже нет, — отвечаю. — Была.

— А что у тебя с Лешкой?

Я рассмеялась.

— Понятно. — Она достала новую сигарету.

Около полуночи стали прощаться. Евгений, к моему удивлению, ушел первым. Я была уверена, что он проводит Юнону или Лолу. Настроение у Юноны испортилось, что было видно невооруженным взглядом. Леша предложил отвезти ее домой, но она сказала, что доберется сама. Лола повесилась на Юрия — они ушли вместе.

Когда мы усаживались в такси, из-за афишной тумбы вынырнул человек. Это был Евгений.

Примечания

3

Les femmes qui passent (фр.)