Плод чужого воображения

Инна Бачинская, 2019

Летними вечерами в дачном поселке собиралась дружная компания хороших знакомых – пока к ним не присоединились новые соседи. Это неприятные, грубые люди – сильно пьющий художник Денис, его вульгарная супруга Иричка и ее тихая, незаметная сестра Зина. Как-то вечером, когда компания сидела во дворе, нарядная Иричка прошла мимо, небрежно помахав присутствующим, а вскоре ее труп нашли в ближайшем овраге… Полиция начала расследование, но соседи решили не оставаться в стороне и попросили Олега Монахова, называющего себя ясновидящим и волхвом, присоединиться к поискам убийцы в частном порядке…

Глава 4

Пришельцы

Я видел, как слова

Вонзаются в тело,

И человек истекает невидимой кровью.

Смерть сопровождается приступами душевной боли.

Р. Минаев. Я видел, как слова…

Вроде как мирно разошлись в тот вечер, а осадочек остался. И неловкость, что кричали и вроде как слегка поскандалили. Все-таки разные мы с ними, вроде базис и надстройка. Мы, мужчины, вкалываем, принимаем решения, за все в ответе, все в себе, думаем много, и аппетит хороший — мяса и хлеба побольше, а им… А что им? Посплетничать, нарядиться, пробежаться по лавкам, покритиковать соседку: а чего она вся из себя, а пол не метен? И главное, ничего не докажешь! Как упрется, как перекрутит, как смешает грешное с праведным… Ладно, с чего это я вдруг завелся. А все Доктор со своим рассказом про мертвую ведьму. Вроде провокацию устроил, а сам наблюдал и посмеивался. И вообще, разве мы знаем, что внутри у каждого? Какие там секреты, тайны и мысли? Слова вроде маски, дымовая завеса, игра. Вот так живешь с человеком целую вечность и не знаешь его внутренних движений и нюансов. А ведь в каждом отдельный мир! Эх, чего-то на философию потянуло, и, главное, чувствую, а выразить словами не получается, как в старом анекдоте про собаку.

Короче, два дня мы не собирались. Полковник носа не кажет, наверное, генеральную уборку у себя в домике затеял. Инесса уехала в город; Доктор тоже у себя хоронится — моя Лариса уверена, что ушел в запой. А я не верю. Вернее, не то что не верю, а только не мое это дело, я его крепко уважаю, умный и добрый человек. Вот о Степане Ильиче, налоговике нашем, такого не скажу. Чувствуется, человек честный, с устоями, старой закалки, а вот тепла от него нет. Повезло ему с Любашей. Да, может, так и надо ему по роду службы, мытарь, как говорится в Библии, тут без характера не обойтись. Инесса… Я невольно улыбаюсь. Красавица! Лариса моя ее не любит и осуждает, говорит, погуливает, и с Полковником не срослось, наверное, узнал про ее шашни, они, театральные, все такие. Я возражаю: свечку, мол, никто не держал, зачем же так, а она не унимается, свербит ей доказать, что права. И главное, одни домыслы, никакой конкретики. Мы, говорит, женщины, видим одна другую насквозь, и такая она и сякая, а ты слюни пускаешь. Вон Полковник ее сразу раскусил! Полковника она хвалит: и домовитый, и умница, и гражданская позиция, и бьет в набат, и собой хорош, дай бог всякому. И не унимается: бу-бу-бу и бу-бу-бу. А насчет Полковника еще неизвестно, кто кого раскусил. Так-то. Я уже давно молчу, а она все развивает тему. Разве ее переговоришь?

Адвокат тоже вроде затаился. Ну да с ним никогда не знаешь, права Инесса — кот!

Я уже заканчивал чинить заборчик, когда появился Полковник. Подошел, поздоровался. В спортивном костюме, на шее красивое пляжное полотенце. Говорит, был в городе по делу, устал, жара страшная, рад, что снова дома. То есть в городской квартире ему не дома, а тут дома. Я усмехнулся: вот и у меня так же! Там вроде как долг и обязаловка, а тут — радость и расслабление. Собираюсь, говорит Полковник, на речку поплавать и смыть городскую пыль, не составите ли компанию? Составлю, говорю, отчего же не составить. Тут Лариса выскочила, поздоровалась, улыбается во весь рот. Говорит, что-то давненько мы не собирались, надо бы поужинать вместе, а то вроде как чего-то не хватает. И спрашивает, а вы не знаете, кто теперь живет в пустой даче? Окна открыты, и какие-то люди мелькают, не в курсе? И музыка оттуда. Полковник ответил, что не в курсе, и видно, что расстроился: как же, пропустил такое важное событие. Между прочим, я тоже не в курсе. А насчет собраться на ужин, так это запросто, почему бы не собраться. И Доктора позвать, пусть еще что-нибудь вспомнит. Лариса только засмеялась и руками замахала: не надо, мол. И мы пошли на реку.

А вечером собрались у Полковника. Инесса тоже вернулась из города, побледневшая и вроде уставшая, какая-то невеселая. И Доктор вышел из дома, говорит, весь день проспал, всю ночь читал, не заметил, что почти утро. Лариса посмотрела на меня выразительно, бровку приподняла: а я, мол, что тебе говорила! Как втемяшится что в голову, ничем не выбьешь. А что, разве не мог человек ночью читать, а днем спать? Мог. Тем более такой ученый, как наш Доктор. Потом Степан Ильич и Любаша подтянулись. Лариса принесла голубцы, свое фирменное блюдо, Полковник выставил коньячок и бастурму, Доктор — большую коробку конфет, не иначе как от благодарного пациента. Любаша — котлеты и вареную картошку. Ну а я нарезал салат из огурцов и помидоров. И кинзы туда побольше, и чесночка, и сладкого перца. И заправил постным маслом с рынка — неочищенным, запах на весь кооператив — и яблочным уксусом.

— За дружбу! — сказал Полковник, поднимая серебряную рюмочку.

И тут вдруг появился Адвокат.

— Добрый вечер! Шел мимо, слышу голоса… Целый день в городе, устал, трудное дело, самое время расслабиться.

Я чуть не рассмеялся — ну прямо мои слова: самое время расслабиться! И ставит на стол бутылку шампанского «Мартини», не иначе как тоже от благодарного клиента. Инесса даже в ладоши захлопала от радости. Любят они шампанское! Полковник отставил рюмку, принес табурет. Адвокат сел. Полковник наливает ему коньяк; открывает шампанское. По-гусарски, чтобы хлопнуло. Женщины вскрикивают и смеются.

— За дружбу!

Хорошо сидим, вроде одна семья. Вы не замечали, что у хлеба и мяса на воздухе совсем другой вкус? Женщины щебечут, обсуждают новых соседей, которых еще не видели, интересуются. Даже Степан Ильич ничего не знает. И Любаша не знает, что удивительно.

Дача эта, через дорогу от докторовой, лет двадцать, а то и больше, стоит пустая, старичок-хозяин умер, а внук раз или два показался, а потом исчез, и с тех пор его никто не видел. Уже и дорожки позарастали, и кусты окна закрыли, и яблони одичали, и лопухи во дворе и на огороде в человеческий рост — крыши не видно, одна черная труба торчит как больной зуб. Белок полно, а под крыльцом живет лисица, сам видел. Дом, наверное, давно развалился. Жилье пропадает без человека. С одной стороны, жаль, конечно, надо бы продать, а с другой стороны — неизвестно кто купит, начнутся пьянки-гулянки да воровство, как у соседей через три улицы. И главное, управы не найти! А что ты им сделаешь? Полиция отказывается, даже смешно, говорят, это же дачный кооператив, что тут еще делать, как не гулять, вот если бы убили кого в драке до смерти, тогда да. Мы и думать про старичка с его дачей забыли, а тут, оказывается, новые хозяева. Интересно, что за люди.

И что вы думаете? Узнали в тот же вечер! В разгар застолья вдруг хлопнула калитка — и пожалте вам! Явление. Я глазам не поверил, а это кто такие, думаю, непрошеные, незваные? Впереди крупная женщина в ярком сарафане и с белыми пышными локонами; за ней тонкая сухая бесцветная непонятно кто, не то девушка, не то женщина, а последним шагает мужик с пузом в черном тренировочном костюме с белыми лампасами, в обеих руках сумки. Мы молча смотрели, как компания идет от калитки к столу, даже жевать перестали от удивления. Инесса гордо вскинула голову: а кто это к нам непрошеный пожаловал? Полковник во все глаза уставился на красавицу с локонами; Любаша улыбалась, она всегда рада гостям; Степан Ильич нахмурился, он человек государственный, с кем попало водиться не будет. Доктор с удовольствием наблюдал пришествие чужих, чуть улыбался — не иначе чувствовал себя зрителем в театре… как всегда. Моя Лариса смотрела неприветливо, и я подумал, что женщина с локонами для нее вроде классового врага, вроде Инессы, только еще хуже. Локоны, открытый сарафан… И главное, кто вас сюда звал, господа хорошие?

— Здравствуйте! А мы к вам по-соседски! — звонким детским голосом воскликнула женщина. — Слышим, гуляют, и решили познакомиться, а то никого здесь не знаем, все чужие. Иричка! — Она присела в шутливом реверансе. — Это Зина, моя сестричка, а это Дионисий, мой благоверный. Прошу любить и жаловать! — Она расхохоталась.

Благоверный Дионисий — здоровенный краснорожий лоб, сразу видно, не дурак принять на грудь, с длинными седыми патлами и торчащими усами. Колорит, как говорит Доктор, заметная и бросающаяся в глаза фигура. А сестричка Зина… и сказать нечего. Бледная, тощенькая, никакая. Полковник вскочил, за ним Доктор, уступая место дамам.

Иричка! Надо же! Ирина, никак? А то как птичье чириканье.

— Прошу, прошу, — повторял Полковник. — Рады! Сейчас я вам табурет… Дионисий? Это Денис?

— Он самый. Денис. Да вы скажите где, я сам возьму, мы люди не гордые. Тут продукты. — Он протянул Полковнику сумки. — У вас, смотрю, всего полно. Голубцы! Ирка, смотри, голубцы! Она их в жизни не видела. О, котлеты!

— Дионисий, успокойся, что люди подумают! — щебетала, устраиваясь на стуле Полковника, Иричка. — Зин, садись рядом! — приказала. — Что пьем? Коньячок? Шампанское? «Мартини»?! Обожаю!

Бутылка, к сожалению, пустая…

Мы с Полковником принесли табуретки. Инесса сидела хмурая, моя Лариса смотрела исподлобья — ревнуют. Хлебом не корми, дай повод поревновать. Лариса насчет Инессы мне всю голову проела, а тут еще эта… новая соседка. Одна Любаша, добрая душа, кажется, обрадовалась, захлопотала, тарелки расставляет, рюмочки, вилки с ножами, улыбается, с любопытством рассматривает незваных гостей. Полковник достает из торб гостинцы: свертки с копченостями, бутылку виски и шампанское, здоровенную коробку с тортом. Доктор пристраивает все это хозяйство на стол. Степан Ильич сидит как статуя, видно, что недоволен, не любит неожиданностей. Моя Лариса уже помогает Доктору, оттаяла, кажется. Инесса пытается приветливо улыбнуться, посматривает на Полковника, а тот пожирает глазами Иричку. Адвокат сверкает очками, на тонких губах улыбочка, молчит, неподвижный, как статуя. Хотел сказать, змеиная улыбочка, да одернул себя: негоже бабские россказни повторять. Чистый театр!

Полковник говорит:

— Позвольте мне!

Берет принесенную бутылку шампанского. Дамы опасливо отодвигаются. Иричка хлопает в ладоши. Бах! Пробка снова летит в ночное небо. Гусар! Полковник разливает, шампанское пенится и льется через край.

— За знакомство! — кричит Иричка.

Полковник стоя поднимает стакан. Пьем из стаканов, другой посуды нет. Мы с Доктором и Денис поднимаемся. Степан Ильич, подумав, тоже встает. Шампанское слишком сладкое. Но настроение переменилось, стало как-то проще и по-домашнему. Полковник разулыбался, стал представлять нас. Это, говорит, наш Доктор, Владимир Семенович, если что, в два счета поставит на ноги. Это Инесса Владимировна…

— Инесса, — сказала певица. — Какие наши годы.

— Инесса, актриса филармонии, прекрасный голос. Любаша и Степан Ильич, Петр Андреевич, или Мастер, и его супруга Лариса. Адвокат, лучший в городе, между прочим. И я, ваш покорный слуга…

— Можно Полковник, — сказала Инесса.

— Настоящий? — рассмеялась Иричка.

— Самый что ни на есть! — Полковник щелкнул воображаемыми каблуками. — Прошу любить и жаловать.

Инесса пришла в себя, взбила гриву, заиграла глазами и говорит:

— А теперь о себе. Кто такие, откуда, надолго ли к нам. Мы внимательно слушаем. — И подперла щеку своей красивой полной рукой, приготовилась.

— Ирка бизнесвумен, — сказал Денис. — Она у нас деловая. Акула!

— В какой области?

— У меня салон красоты на Пятницкой…

— Ага, называется «Носорог».

Инесса рассмеялась:

— Правда?

— Нет, разумеется, — сказала Иричка. — Называется «Баффи».

— Что такое «Баффи»? — спросил Доктор.

— Вошебница, которая против вампиров, — сказала Любаша. — Есть такое кино.

— А вампиры, стало быть, клиентки? — пошутил Полковник, и все так и покатились, даже Степан Ильич хмыкнул.

— Я — Денис, можно без отчества, к чему это кокетство, — сказал гость. — Художник. Это моя свояченица Зиночка! — Он приобнял бесцветную женщину, прижал к себе. — Работник ателье. Моя подружка. — Он чмокнул женщину в темя. Та вспыхнула и отодвинулась.

— Убью обоих! Смотри, Дионисий! — сказала Иричка, и все снова рассмеялись. После шампанского она раскраснелась и засверкала глазами. — Люблю шампанское! — воскликнула. — Мы с Дионисием познакомились из-за шампанского, представляете? Гуляли в ресторане день рождения подруги, одни девочки, а он за соседним столом открывал шампанское. И прямо в меня струю! Холодное, жуть! Я завизжала, вскочила, платье из шелка намокло, облепило, стало прозрачным, все пялятся! Ужас! А я как голая! Дионисий бросился ко мне, накрыл пиджаком, потащил из зала. Я отбиваюсь, кричу, девчонки мои его отпихивают, тут и его друзья вмешались, чуть до драки не дошло. Он отвез меня домой, я злюсь, выгоняю, он успокаивает…

— До утра успокаивал, — ухмыльнулся Денис.

— Не ври! — закричала Иричка. — Я тебя выгнала!

— Выгнала, выгнала! Успокойся! — Денис поднял руки.

Мне показалось, что он пришел выпивший, а теперь добавил и поплыл. Лицо еще сильнее покраснело, залоснилось, потные волосы растрепались, ухмыляется все время. Брюхо квашней торчит. Не понравился он мне, и досада какая-то: зачем они здесь? У нас собираются культурные люди, образованные, солидные, а эти… Ни к месту они тут. Так и ждешь, что сам материться начнет. И намеки всякие про то, как остался у нее… Нет, я, конечно, не кисейная барышня, всякого в жизни навидался, а только и приличия надо знать, вы тут, господа хорошие, в первый раз, со своим уставом, как говорится, не суйтесь. Сидите себе спокойно, слушайте, что люди говорят, вы тут в гостях. Не понравился он мне. И она тоже. Иричка! И себя не понимаю, с чего это я так взъелся? Подпивший мужик, все взрослые, ничего такого страшного не сказал… И тут меня вдруг осенило! Из-за Инессы! Вроде сочувствую ей. Сидит, глаза опустила, молчит и шампанское пить не стала, вон, полный стакан, пузыри пускает. Была королева бала, а теперь вроде как в тени. И главное, Полковник ничего не замечает! Так и вьется вокруг этой Ирички, так и мельтешит, обо всем на свете забыл: Иричка то, Иричка се! Шампанское подливает. А она раздухарилась, хохочет, локонами играет, накрывает его руку своей, наклоняется и шепчет ему что-то, а он багровый, вроде как смущается, но видно, что доволен. Сестра Зина сидит никакая, прямая, тонкая, сухая… чисто мумия. Денис ее тормошит как куклу, а она безответная, не реагирует. Вроде спит. И смотрит в стол, ни разу глаз не подняла. Странная компания, ей-богу.

— А вы купили дачу или сняли? — вдруг спрашивает Любаша.

— Люба! — негромко говорит Степан Ильич.

— Это дедова дача, — говорит Дионис. — Мы о ней и думать забыли, но в городской квартире ремонт затеяли, вот и пришлось. Я тут в последний раз еще в школе был, рыбу с дедом ловили. Сто лет назад. И после его смерти приезжал всего раз, кажется.

— Дом сырой, воняет сыростью, — сказала Иричка. — Темно, тесно… Терпеть не могу дачи! Не моя романтика. Продать к черту, пока не развалился, и делов!

— А чего же не продали? — спросил Доктор.

— Да я понятия про нее не имела! — воскликнула Иричка. — И у Дионисия начисто из головы выскочило. Он себя не помнит, а тут какая-то дрянная дача!

— Ирка, не начинай! — Денис уставился на жену тяжелым взглядом. — Не порть кайф!

— Это ты не порть! — фыркнула Иричка.

— Денис, пожалуйста, котлетки с картошечкой! — поспешно вмешалась Любаша. — Накладывайте!

— Сами делали или из полуфабрикатов? — спросил Денис.

— Ну что вы, какие полуфабрикаты! Сама!

— Пища богов! — Денис запихнул в рот котлету. — Повезло вашему мужу. И за какие только заслуги. Завидую вам, Степа, честное слово!

Он с улыбкой смотрел на Степана Ильича. Тот не ответил, даже не взглянул в его сторону. Степа, надо же! Никто из нас никогда не называл его Степой, а этот запросто, как к собутыльнику. А налоговик наш, видимо, растерялся, не поставил нахала на место. Дальше больше. «Козел!» — негромко сказала Иричка. Я ушам не поверил! Смотрю, моя Лариса даже рот открыла: ну, дает! К счастью, Денис не услышал. Полковник еще больше побагровел. Доктор молчал, на губах вроде улыбочка, наблюдал. Знаток человеков, как он себя назвал однажды. Пауза возникла какая-то нехорошая. Адвокат сидит, тоже с улыбочкой, но какой-то недоброй, огоньки дрожат в стеклах очков…

— А где Гриша? — спрашиваю у Ларисы.

— На кухне, ужинает.

— Почему на кухне? Надо было сюда.

— Он не захотел, стесняется.

Я только вздохнул. Есть в ней это, есть! Доктор называет подобное явление иностранным словом «снобизм». В смысле, не впишется работяга в наш дружный интеллигентный коллектив, рылом не вышел. Встал и пошел за Гришей. Она мне вслед:

— Петя, не надо!

Я только рукой махнул. Гриша мой ученик, хороший парень с несчастной судьбой. В свое время я с ним здорово повозился. Шел поперек и воспитателю, и даже директору. И недаром. Все у него теперь нормально. Встретил на днях, не узнал! Он сам подошел, говорит: «Петр Андреевич, помните меня? Мы вас часто вспоминаем. Спасибо вам! Если бы не вы… Может, надо чего по хозяйству, вы только скажите, я всегда помогу. Тем более я сейчас в отпуске».

Мастером на инструментальном заводе трудится, должность серьезная. Я и позвал его, говорю, если не шутишь, давай, помоги. Я давно крышу собирался подлатать, течет, подлая, как дождь, только ведра успеваем подставлять. Лариса уже всю голову проела. Вдвоем за пару-тройку дней управимся, говорю. Он и пришел сегодня с утра пораньше. Весь день загорали на крыше, и всякие разговоры за жизнь, вспомнили училище, парней, директора. Потом он пошел на речку искупнуться, а я к Доктору — он попросил посмотреть плиту, забарахлила, а потом соседи подтянулись, началось застолье, и я начисто забыл про Гришу. Стыдно. Прихожу на кухню, а он как раз ужинать сел. Говорю, вставай, пошли к людям. Он ни в какую, но я тоже твердо стоял, он и сдался. Привел я его, Лариса табуреточку подставляет, неловко ей. Это, говорю, мой бывший ученик, Григорий Еремин, прошу любить и жаловать. Мастер на все руки. А это наши друзья и соседи. И представил всех. Гриша покраснел, смутился.

Иричка вдруг возьми да ляпни:

— Гриша, подлатаешь нашу развалюху, а то смотреть тошно! Сколько берешь? Имей в виду, мы люди не богатые! — и захохотала.

Как-то грубовато получилось, без уважения. Вроде приказ отдала. Он посмотрел на нее внимательно так, кивнул молча. Любаша, добрая душа, уже накладывает ему на тарелку всякой снеди.

— А чего это мы сидим как девочки в этом самом, женском монастыре? — вылез Денис. — Кто у нас виночерпий? С такой закусью грех простаивать!

— Гриша, а вы что пьете? — спросил Доктор. — Есть шампанское, есть коньяк.

— Я не пью, — отвечает Гриша.

— Не пьете? Похвально, молодой человек. Одобряю. А мы примем слегка, нас уже не исправить. Полковник, разливайте!

Полковник встрепенулся и взял бутылку. Мы выпили.

— Денис, где можно увидеть ваши картины? — спросила Инесса с улыбкой.

— Его картины? — расхохоталась Иричка. — Ты чего, подруга! Какие картины?

— Вы сказали, что он художник… — говорит Инесса с этаким нажимом на «вы», словно черту проводит между ними.

— Шутка. Чертежник в городской архитектуре. Дионисий, тебя еще не турнули?

— Денис хорошо рисует, — с укоризной сказала Зина, это были ее первые слова за все время.

— Спасибо, девочка! — Денис снова чмокнул Зину в макушку. — Ты одна в меня веришь. А кто работать будет, если турнут? Там же одни клерки, ни таланта, ни фантазии.

— А что вы построили? — спросила Инесса.

— Фонтаны! Люблю фонтаны.

— Музыкальный в центральном парке ваш?

— Мой.

— Красивый.

— А то. За что пьем?

— За любовь! — закричала Иричка. — Самое важное в жизни — любовь! И свобода.

— И дети, — сказала Лариса. — У вас есть дети?

Иричка расхохоталась:

— Дионисий, у тебя есть дети?

— Что мы можем знать о своих детях! — фыркнул Денис. — А у тебя?

— Сопли, пеленки, крики… Это не для меня, господа. У меня есть любимая работа, друзья, свобода. Хочется для себя пожить. Я за этот… как его? Чайлд-фри, во! — Она закинула руки за голову, взбила пышные локоны и рассмеялась.

— А что это? — спросила Любаша.

— Бездетность, — объяснил Доктор. — По-английски.

Наступила тягучая пауза. Я перехватил взгляд Полковника — он так смотрел на нее, словами не передать. А как же Инесса? Перевел взгляд на нее — кутается в цыганскую шаль, поводит плечами, ни на кого не смотрит. Вечер свежий, похолодало.

— А я тебя знаю! — Иричка с ухмылкой уставилась на Инессу. — Мы учились во второй школе, только ты постарше. Вокруг тебя так и вились взрослые мужики, а один из мэрии каждый день на машине, мы жутко завидовали. Плюгавый такой, помнишь?

— Не помню! — Инесса раздула ноздри и с нажимом так: — Тебя тоже не помню!

Снова неловкая пауза. Да что ж это за вечер такой? Что ни скажет эта… Иричка, все мимо кассы! Уметь надо.

— Конечно, куда нам, — как ни в чем не бывало хмыкнула Иричка.

— Ирка, хватить бухать, — вмешался Денис. — Расскажи лучше, как я тебя с балкона скинул. Пусть люди знают.

— С балкона? — не поверила Любаша. — Как это? И ничего?

— Головка с тех пор не варит, а так ничего. И пить нельзя.

— Дурак!

— А вы, Денис, тоже учились во второй? — спросил Доктор.

— Нет, мы из одиннадцатой. Классная школа была, парни крутые, по десять приводов на каждого. Иногда пересекаемся по городу, смотришь, в люди вышли, при деньгах. Всех кентов помню, ничего не забыл. И ни-ко-го! — сказал с нажимом. — Пивка возьмешь выпьешь, за жизнь перекинешься… Годы!

Знаю я эту школу. У меня в классе много парней из одиннадцатой, заводской район, неблагополучные семьи. Прекрасно знаю.

— Так не хочется стареть! — вдруг воскликнула Инесса ни с того ни с сего, и я вздрогнул.

— Приходи ко мне в «Баффи», — сказала Иричка. — Мы из тебя красотку сделаем.

Ну, не паршивка, скажете? И подумалось мне, что ничего не забывается! Ничего. Ни детские обиды, ни резкие слова, ни жестокие шутки. Сидит внутри до поры до времени, а потом взрыв. Зацепила, видать, Инесса эту… Иричку, да так, что та никак забыть не может. Тут вдруг ловлю на себе взгляд Доктора, смотрит с интересом, прямо читает по лицу. Киваю ему, он с улыбкой кивает в ответ: женщины, мол, вечные соперницы, что с них взять. Тем более такие львицы.

Между тем наступила ночь, закатные зарницы погасли и высыпали звезды, и потянуло сыростью с реки. И вдруг громко заквакали лягушки! Мы даже рассмеялись от неожиданности. А они квакали, пели, рокотали, рычали, булькали, скрежетали, изнемогая и томясь в теплой темноте ночи.

— Любовь! — сказал Полковник. И мы снова рассмеялись.

— Любовь… Из-за меня покончил с собой один парень, — вдруг сказала Иричка.

— Ирка, не свисти! — сказал Денис. — Не морочь людям голову!

— Правда! Студент политеха. Проходу не давал, звал на свиданки, цветы, конфеты…

— Откуда у бедного студента бабки на цветы и конфеты?

— Подрабатывал где-то. Однажды заплакал… Честное слово! Стоял на коленях и плакал. Руки целовал. Кирилл звали. А мне никак. Ну, он и… — Иричка развела руками и рассмеялась. — До сих пор храню его письма, часто перечитываю.

— Тебе, мать, обязательно все изгадить. Скажи еще, с собой таскаешь, не расстаешься. Не обращайте внимания, господа, у нас после шампанского припадок мифотворчества.

— И таскаю! Ревнуешь?

— Тебя?! — Денис заржал. — Уймись, принцесса! Давайте, господа, лучше примем за приятное знакомство!

… — Неприятные люди, — сказала Лариса, когда мы уже улеглись. — Денис алкаш и нахал, нашего Степана Ильича чуть не на «ты», тот аж растерялся, бедный. И молчал весь вечер. Не дай бог, если повадятся. А Иричка эта… тоже мне цаца! Как она Инессу уделала! И та смолчала. Да я бы на ее месте так припечатала! Ну, семейка! И сестра Зина какая-то ни рыба ни мясо… Мямля, право слово. Все-таки повезло нам с соседями, все завидуют, а теперь прямо не знаю, как оно будет. Они друг дружку ненавидят, одни гадости на уме, я такого грубиянства за всю свою жизнь не слышала. А Полковник так и вьется! А Доктор молчит. Не понимаю!

— А что, по-твоему, надо было делать? — спрашиваю.

— Поставить их на место, дать понять, что у нас тут приличные люди… Не знаю! Как подумаю, что все, кончились наши посиделки, прямо до слез обидно.

— Еще не вечер, — заметил я, хотя думал примерно так же…

* * *

…Он долго не мог уснуть. То ли перебрал, то ли мысли всякие… Лежал, прислушивался к шорохам и скрипам. Луны не было, за окном стояла темень. А может, все это было во сне…

…Он шел по лесу, отводя руками ветки. Бесшумные шаги, мягкая тропинка, шелест веток; плеск ручья и далекий гомон людских голосов. Женщина в голубом платье… Он подошел на негнущихся ногах. Дальше провал. Он чувствовал под собой мягкое и податливое тело женщины, от нее пахло жасмином… Он впился ртом в ее рот… и вдруг понял, что женщина неживая, и не женщина вовсе, а большая кукла, неподвижная, мягкая и податливая… Она смотрела на него мертвыми голубыми глазами и улыбалась… Он закричал и вскочил! Он бежал по лесу, и ветки били его по лицу, и кто-то смеялся вслед громко и визгливо, а он все бежал, боясь оглянуться, ожидая прикосновения холодной жесткой руки к своей шее, плечу, руке…

…Он проснулся как от толчка. Лежал неподвижно, приходя в себя. Тяжело и хрипло дышал, его бил озноб, спина была мокрой от пота. Он прислушивался. Ему слышался звон колокола, и он не сразу понял, что звенит в ушах…