Две половинки райского яблока

Инна Бачинская, 2014

Наташа Устинова неожиданно для себя купила в странном магазине «Астарта» куклу-ведьму и, разочаровавшись в жизни и в любви, попросила ее о помощи. Ведьма… помогла: Наташа бросила опостылевшую работу в банке и устроилась переводчицей к таинственному иностранцу Джузеппе Романо. Он якобы приехал в Россию, чтобы посетить свое родовое гнездо – поместье Якушкиных, – и только ближайшее окружение итальянца знало истинную цель его визита. На самом деле он собирался найти некий загадочный артефакт, которым, по легенде, владел его предок, масон Лев Якушкин. Что это за предмет, никто толком не представлял, известно было лишь одно – он обладал необыкновенной магической силой. Конечно, не один Романо догадывался о его существовании – в город съехались и другие охотники за сокровищами. Именно поэтому Джузеппе обратился к Наташе – ей отводилась в поисках особая роль…

Глава 7

Дела давно минувших дней

— Батюшка Лев Иваныч, беда! Бежите скорей, Марина Эрастовна снова побегли на пруд топиться!

Здоровенная дворовая девка Степка, шлепая босыми ногами, растрепанная и расхристанная, не постучавшись, распахнула двери барского кабинета, влетела внутрь и встала как вкопанная посередине, хватаясь рукой за сердце. Лицо ее горело восторгом и ужасом, мощная грудь ходила ходуном.

— Ох ты, господи, беда-то какая! На пруд!

— Выдь из кабинета! — недовольно приказал барин Лев Иванович, отрываясь от книги в кожаном переплете, которую читал при свече, так как ставни на окнах были закрыты. Через щели косо пробивался яркий дневной свет, пронизывая полумрак кабинета, и видно было, как в комнате столбами ходит пыль.

— Дак потонет же, не приведи Господь! — возопила Степка. — Надо бечь! Счас!

— Пошли Митяя и конюха, — распорядился Лев Иванович.

— Ужо поехали! Вся дворня, почитай, уже там. Марина Эрастовна приказали, чтоб все! И вас чтоб тоже! Без вас, сказала, не выйдет из воды!

— Ладно, ступай, — недовольно произнес Лев Иванович. — Не жизнь, а театр. Что ни день, то новая пьеса. О, женщины! — Видя, что Степка и не думает трогаться с места, стоит, разинув рот, уставившись на него, ожидая действий, шумнул: — Пошла! Беги на пруд, скажи, сейчас буду!

— Спасибо, батюшка! — обрадовалась девка. Развернулась, сметая подолом зеленую вазу с букетом темно-красных, с черной сердцевиной, маков с круглого низкого столика. Ваза грохнулась на пол и разлетелась вдребезги, на полу растеклась лужа. Маки печально лежали в ней.

— Ох! — Степка в ужасе закрыла рот рукой.

— Ну, корова! — в сердцах произнес Лев Иванович. — Фамильная ваза, венецианского стекла, бесценная… Пороть вас некому! Распустились! Пошла отсюда. И пришли Варвару, пусть приберет! Сама не лезь, а то все тут разнесешь.

Деваху как ветром сдуло.

— Ну, что? — спросила спешащая навстречу ключница Авдотья, задыхаясь от быстрой ходьбы. Она выслала Степку вперед, а сама, как могла, поковыляла следом. Крики в кабинете были слышны даже во дворе, но Авдотья была глуховата и не все разобрала.

— Сказал, будет! — прошипела в ужасе Степка, сияя глазами. — Счас будет!

— То-то, — с облегчением вздохнула Авдотья. — Страсти какие, не приведи Господь! Опять, поди, читал?

— Опять! Опять ее, проклятущую!

Степка нетерпеливо помела подолом и испарилась — помчалась на пруд смотреть, как будет топиться молодая барыня.

— Ох ты, горе-то какое, — плакалась старая Авдотья, переваливаясь на старых больных ногах. — Был бы батюшка жив — мигом бы выбил дурь из головы! И детишек нарожал бы за милую душу, а то где ж это видано, два года, как женился, а детишек нету. А все книжка проклятая, прости господи, от лукавого. Все хоронится да при свечах читает. Где это видано, чтоб при свечах? Вон, день-деньской на дворе, солнышко, ведро. Свечей не напасешься. Я уж предлагала под яблоней перину постлать, уж такая благодать, пчелки гудут, кажен листик радуется… Нет, отстань, говорит, не мешай! И нос в книжку. И курган за садом раскапывает, прости, Господи! Черепков натаскал, костей, всякой нечисти… видимо-невидимо. А Марина Эрастовна, бедняжка, только с мамзелью компанию водит. И спит в кабинете с книжкой, и куска без книжки не проглотит… И с лица спал, и умом тронулся… не иначе. Рано Господь прибрал старого барина, ох, рано, уж он-то мозги бы вправил… ниверситеты, столицы, вот и набрался вольнодумства, прости, Господи! Одна морока от грамоты… В старину жили — грамоте не знали, зато детей рожали по пятнадцати душ, да гости не переводились, да урожаи… — Авдотья остановилась передохнуть, поправила платок на голове. — А зимы-то каки были! До крыши снегом занесет, бывало, мороз трещит, дым по земле стелется, метель свищет! А теперь… и пруд усох, и лета дождливые стали, и зимы никудышния. Как жить, ума не приложу. Разве там можно утопиться? Курице по колено, а все от скуки мается бедная Марина Эрастовна, оно и понятно, ей бы дитенка, а то чисто пустоцвет, прости, Господи. Старый барин, бывало, и жену любил, и девок не пропускал, всех голубил, и щедрый был, охоту уважал да рыбалку, да ушицу под водочку! А какие налимы были в речке, а караси в пруду… Э-эх! А молодой-то… не в батюшку, нет!

Авдотья, которой на Пасху стукнуло семьдесят, заправляла домом и, на правах доверенного лица покойного барина, наставляла молодого и берегла, как могла, дом и уклад. А только что ж тут поделаешь? Молодой барин — порченый, набрался по заграницам грамоты, а зачем нашему человеку заграница и грамота? Баловство одно. Если ты есть барин, то и сиди дома, обустраивайся, детей рожай, крепостными руководи. И не суйся за границу, заграница до добра не доводит!

Охая и ахая, держась за бока, бормоча себе под нос и жалуясь, вспоминая старые добрые времена и ругая новые, а пуще всего — молодого барина, Авдотья ковыляла по дому. Заметила пыль на буфете, кликнула было Варвару, да никто не отозвался. Все повалили на пруд смотреть, как будет топиться молодая барыня Марина Эрастовна…

* * *

Мы с Анчуткой смотрели на белый листок в руке Володи, и выражение лиц у нас было одинаковым.

— Кто? — спросила я, наконец.

— Похоже, иностранец. Сейчас, — он поднес к глазам листок. — Какой-то Грэдди Флеминг! Читайте! Но танцы за вами, имейте в виду.

Я нарочито медленно взяла у него листок. Кажется, у меня дрожали руки. К Танечкиному перечню необычных событий, приключившихся со мной, добавлялось еще одно. Я не ожидала, что мне ответят так быстро. Вернее, я вообще не ожидала, что ответят.

Письмо было на английском. «Дорогая мадам Наталья Устинова, — начиналось письмо. Я невольно расправила плечи и выпрямилась. Обращение «мадам» удивительно поднимает самооценку. — Я прочитал ваше объявление в Интернете и думаю, что нам необходимо встретиться. Мне кажется, вы обладаете образованием, достаточным для выполнения работы, которую мы собираемся вам предложить. Если ваше объявление еще актуально, чему я лично был бы очень рад, то завтра, 17 октября, в четырнадцать ровно вы приглашаетесь на интервью, которое будет иметь место в комнате 416 отеля «Хилтон-Ист». Адрес отеля прилагается ниже.

До скорого свидания, Наталья Устинова.

Искренне Ваш, Грэдди Флеминг,

адвокат и офис-секретарь,

от имени и по поручению Его Превосходительства господина Джузеппе Романо».

Офис-секретарь Грэдди Флеминг, Его Превосходительство господин Джузеппе Романо, «Хилтон»! У меня даже голова закружилась от подобной красоты. Что значит «Его Превосходительство»? Принц? Князь? Откуда в нашем городе такие люди? А вдруг это… розыгрыш? Или похуже? Приду в комнату четыреста шестнадцать, а там меня ждут не дождутся какие-нибудь… ловцы душ и тел!

Сомнения, видимо, так явно отразились на моем лице, что Володя поспешил меня успокоить.

— Наташа, по-моему, все нормально, — сказал он. — В «Хилтоне» такие цены, что только держись, кого попало не впустят. Хотите, я пойду с вами? Вы когда-нибудь проходили интервью?

— Проходила. В Банковском союзе. Они спросили, где я работала раньше.

— И все?

— И все. У меня был диплом экономиста. На ту зарплату, которую они мне предложили, мог польститься только такой экономист, как я. Так что особенно не придирались.

— У меня тоже было интервью в одной английской фирме, — сказал Володя. — Знаете, Наташа, их интересовало не только то, что я знаю, дипломы, опыт работы. Они спрашивали, например, как я мог бы улучшить их сервис, какие мог бы сделать дельные предложения прямо сейчас, с лету, работал ли когда-нибудь в стрессовой ситуации, и просили привести пример. Их интересовало все, даже чувство юмора. Один из них — их было трое — спросил уже в самом конце: почему, пытаясь включить телевизор, мы давим на пульт сильнее и сильнее, прекрасно зная, что батарейки сели?

— Странный вопрос! — удивилась я. — И что же вы ответили?

— Что надежда всегда побеждает опыт.

Я засмеялась:

— Ни за что не сообразила бы!

— Как-то так само получилось. Они меня уже так достали своими вопросами… Причем подготовиться практически невозможно, вопросы нестандартные. Главное знаете что?

— Что?

— Не выглядеть просителем. Главное, помнить — вы не просите, вы спрашиваете. Мой коллега Джон называет это умением себя продать. Не все могут, у нас в школе этому, к сожалению, не учат. Мой друг Саша Степанов скорее скажет «не знаю», чем «знаю», и стесняется высказать свою точку зрения, так как она может не понравиться. Главное, не бойтесь. Меня вы не боитесь?

Я взглянула на него и ответила:

— Нет! Вас — нет! Но этого Грэдди Флеминга… я уже боюсь! Интересно, Его Превосходительство тоже будет присутствовать?

— Вряд ли, — с сомнением сказал Володя. — Типа не по рангу, достаточно секретаря. Грэдди можно не бояться… — он бегло взглянул на меня, — поверьте мне! Пойти с вами? — спросил снова.

— Нет, — ответила я. — Я не уверена, что вообще пойду.

— Почему? — удивился Володя. — Вы что, боитесь?

— Не знаю… Как-то все сразу…

— Пошла карта! Что у вас в гороскопе на сегодня? Вы кто?

— Водолей.

— Я так и знал. Удача идет к вам в руки. Не упустите!

— Надо подумать. Откуда вы знали, что я Водолей?

— В вас чувствуется авантюристическая жилка. Вы — порывисты, переменчивы, обидчивы и предприимчивы.

— Вы уверены, что это про меня?

— Уверен. И вам противопоказана работа в Банковском союзе. Вы можете представить себе хоть на минуту, что вам придется до конца жизни работать старшим экономистом?

Я содрогнулась.

— Вот видите, — сказал он. — Кстати, у Водолеев очень выразительная мимика.

— Еще кофе? — спросила я.

— Кофе? — переспросил он задумчиво. — А можно чай?

— Можно. Ромашковый. Хотите?

— Тогда лучше кофе. И, если можно, еще печенья. Я не ужинал.

— Хотите яичницу?

— Хочу. А вы умеете?

— Не умею. А вы?

— Я даже борщ умею, — похвастался он. — Бабушка научила.

В итоге Володя съел яичницу из четырех яиц и выпил две чашки кофе. Последнее исключительно, чтобы сделать мне приятное — мой кофе ему не нравился. Он привык к лучшему. Я пришла в себя после письма Грэдди… что за имя, Флеминга настолько, что даже стала прикидывать, что надеть на интервью. Черный брючный костюм? И белую шелковую блузку? И мои новые замшевые туфли? И каракулевую шубку, присланную мамой? Еще тепло, правда. И вообще, скромнее надо быть. Сиреневый шарф… можно набросить… небрежно так. Нет, одернула я себя, нужно быть строгой и официальной, господин… как его… Романо — это вам не кафешантан.

Володя, кажется, не собирался уходить — расположился надолго гонять кофеи и общаться. В конце концов я спросила, когда ему завтра на работу. Он понял, порозовел и стал прощаться. Анчутка побежал за нами в прихожую. Тут зазвонил телефон. Володя вопросительно посмотрел на меня. Я помотала головой — никого нет дома. Я знала, что звонит Татьяна, больше некому, и не собиралась бросаться к телефону, пока не уйдет мой гость. Володе явно не хотелось уходить. Он все топтался в прихожей, пока я не зевнула, пробормотав, что страшно устала на работе. После этого он наконец ушел, пообещав забежать завтра вечером, узнать, как прошло интервью.

Телефон трезвонил не переставая.

— Рассказывай! — закричала Танечка, услышав в трубке мое «але».

— Меня приглашают на интервью! — похвасталась я.

— Не может быть! — ахнула Танечка. — Куда?

— В «Хилтон», четыреста шестнадцатая комната.

— В «Хилтон»? — опешила Танечка. — Это же отель! Почему тебя приглашают в отель?

— Откуда я знаю?

— А что за организация?

— Не знаю. Меня пригласил секретарь… сейчас, подожди, возьму письмо… Вот! Его Превосходительства Джузеппе Романо… итальянец, наверное. Секретаря зовут Грэдди Флеминг.

— Ни фига себе, — пробормотала Танечка. — Но почему все-таки в «Хилтон»? А это… это… не…

–…подпольный бордель? — подхватила я. — Куда нужны барышни с тремя языками? В моем возрасте? А Его Превосходительство — сутенер? А офис-секретарь — поставщик живого товара? Татьяна, не лишай меня иллюзий!

— Да нет… — смутилась она. — Но все-таки, согласись, это довольно странно.

— Соглашаюсь, странно, — ответила я. — Но «Хилтон» — это тебе не занюханный мотель. Люди только приехали, не успели снять помещение. Хочешь, пошли вместе?

— А что нужно делать?

— Кому?

— Да тебе же! Какая работа?

— Он ничего не сказал про работу. Переводить, наверное. Я больше ничего не умею.

— А что ты наденешь?

— Черный брючный костюм и белую шелковую блузку.

— Ни за что! — воскликнула она. — Какой ужас!

— Почему это ужас? — обиделась я. — Самый приличный мой костюм!

— Как по-твоему, почему они нанимают женщину? — спросила Танечка.

— Что значит — почему? Какая разница?

— Они нанимают женщину, потому что им нужна женщина! — торжественно заявила Танечка.

Более дурацкое замечание трудно себе вообразить, Татьяна превзошла самое себя.

— Ну и…? — спросила я сдержанно.

— Им нужна женщина, — повторила Танечка значительно, — а не мужик в черном брючном костюме. Женщина, понимаешь? С коленками, грудью и шеей. В короткой юбке и черных прозрачных чулках! Иначе они наняли бы мужика. Неужели непонятно?

Резонно, ничего не скажешь. Хотя в черном брючном костюме я чувствовала бы себя увереннее — как в броне.

— Даже не знаю… — Я мысленно перебирала свой гардероб. Что касается тряпок — Татьяна непревзойденный спец.

— Сейчас приеду, — решила Танечка. — Только смою авокадо!