Глава 7
Дела давно минувших дней
— Батюшка Лев Иваныч, беда! Бежите скорей, Марина Эрастовна снова побегли на пруд топиться!
Здоровенная дворовая девка Степка, шлепая босыми ногами, растрепанная и расхристанная, не постучавшись, распахнула двери барского кабинета, влетела внутрь и встала как вкопанная посередине, хватаясь рукой за сердце. Лицо ее горело восторгом и ужасом, мощная грудь ходила ходуном.
— Ох ты, господи, беда-то какая! На пруд!
— Выдь из кабинета! — недовольно приказал барин Лев Иванович, отрываясь от книги в кожаном переплете, которую читал при свече, так как ставни на окнах были закрыты. Через щели косо пробивался яркий дневной свет, пронизывая полумрак кабинета, и видно было, как в комнате столбами ходит пыль.
— Дак потонет же, не приведи Господь! — возопила Степка. — Надо бечь! Счас!
— Пошли Митяя и конюха, — распорядился Лев Иванович.
— Ужо поехали! Вся дворня, почитай, уже там. Марина Эрастовна приказали, чтоб все! И вас чтоб тоже! Без вас, сказала, не выйдет из воды!
— Ладно, ступай, — недовольно произнес Лев Иванович. — Не жизнь, а театр. Что ни день, то новая пьеса. О, женщины! — Видя, что Степка и не думает трогаться с места, стоит, разинув рот, уставившись на него, ожидая действий, шумнул: — Пошла! Беги на пруд, скажи, сейчас буду!
— Спасибо, батюшка! — обрадовалась девка. Развернулась, сметая подолом зеленую вазу с букетом темно-красных, с черной сердцевиной, маков с круглого низкого столика. Ваза грохнулась на пол и разлетелась вдребезги, на полу растеклась лужа. Маки печально лежали в ней.
— Ох! — Степка в ужасе закрыла рот рукой.
— Ну, корова! — в сердцах произнес Лев Иванович. — Фамильная ваза, венецианского стекла, бесценная… Пороть вас некому! Распустились! Пошла отсюда. И пришли Варвару, пусть приберет! Сама не лезь, а то все тут разнесешь.
Деваху как ветром сдуло.
— Ну, что? — спросила спешащая навстречу ключница Авдотья, задыхаясь от быстрой ходьбы. Она выслала Степку вперед, а сама, как могла, поковыляла следом. Крики в кабинете были слышны даже во дворе, но Авдотья была глуховата и не все разобрала.
— Сказал, будет! — прошипела в ужасе Степка, сияя глазами. — Счас будет!
— То-то, — с облегчением вздохнула Авдотья. — Страсти какие, не приведи Господь! Опять, поди, читал?
— Опять! Опять ее, проклятущую!
Степка нетерпеливо помела подолом и испарилась — помчалась на пруд смотреть, как будет топиться молодая барыня.
— Ох ты, горе-то какое, — плакалась старая Авдотья, переваливаясь на старых больных ногах. — Был бы батюшка жив — мигом бы выбил дурь из головы! И детишек нарожал бы за милую душу, а то где ж это видано, два года, как женился, а детишек нету. А все книжка проклятая, прости господи, от лукавого. Все хоронится да при свечах читает. Где это видано, чтоб при свечах? Вон, день-деньской на дворе, солнышко, ведро. Свечей не напасешься. Я уж предлагала под яблоней перину постлать, уж такая благодать, пчелки гудут, кажен листик радуется… Нет, отстань, говорит, не мешай! И нос в книжку. И курган за садом раскапывает, прости, Господи! Черепков натаскал, костей, всякой нечисти… видимо-невидимо. А Марина Эрастовна, бедняжка, только с мамзелью компанию водит. И спит в кабинете с книжкой, и куска без книжки не проглотит… И с лица спал, и умом тронулся… не иначе. Рано Господь прибрал старого барина, ох, рано, уж он-то мозги бы вправил… ниверситеты, столицы, вот и набрался вольнодумства, прости, Господи! Одна морока от грамоты… В старину жили — грамоте не знали, зато детей рожали по пятнадцати душ, да гости не переводились, да урожаи… — Авдотья остановилась передохнуть, поправила платок на голове. — А зимы-то каки были! До крыши снегом занесет, бывало, мороз трещит, дым по земле стелется, метель свищет! А теперь… и пруд усох, и лета дождливые стали, и зимы никудышния. Как жить, ума не приложу. Разве там можно утопиться? Курице по колено, а все от скуки мается бедная Марина Эрастовна, оно и понятно, ей бы дитенка, а то чисто пустоцвет, прости, Господи. Старый барин, бывало, и жену любил, и девок не пропускал, всех голубил, и щедрый был, охоту уважал да рыбалку, да ушицу под водочку! А какие налимы были в речке, а караси в пруду… Э-эх! А молодой-то… не в батюшку, нет!
Авдотья, которой на Пасху стукнуло семьдесят, заправляла домом и, на правах доверенного лица покойного барина, наставляла молодого и берегла, как могла, дом и уклад. А только что ж тут поделаешь? Молодой барин — порченый, набрался по заграницам грамоты, а зачем нашему человеку заграница и грамота? Баловство одно. Если ты есть барин, то и сиди дома, обустраивайся, детей рожай, крепостными руководи. И не суйся за границу, заграница до добра не доводит!
Охая и ахая, держась за бока, бормоча себе под нос и жалуясь, вспоминая старые добрые времена и ругая новые, а пуще всего — молодого барина, Авдотья ковыляла по дому. Заметила пыль на буфете, кликнула было Варвару, да никто не отозвался. Все повалили на пруд смотреть, как будет топиться молодая барыня Марина Эрастовна…
* * *
Мы с Анчуткой смотрели на белый листок в руке Володи, и выражение лиц у нас было одинаковым.
— Кто? — спросила я, наконец.
— Похоже, иностранец. Сейчас, — он поднес к глазам листок. — Какой-то Грэдди Флеминг! Читайте! Но танцы за вами, имейте в виду.
Я нарочито медленно взяла у него листок. Кажется, у меня дрожали руки. К Танечкиному перечню необычных событий, приключившихся со мной, добавлялось еще одно. Я не ожидала, что мне ответят так быстро. Вернее, я вообще не ожидала, что ответят.
Письмо было на английском. «Дорогая мадам Наталья Устинова, — начиналось письмо. Я невольно расправила плечи и выпрямилась. Обращение «мадам» удивительно поднимает самооценку. — Я прочитал ваше объявление в Интернете и думаю, что нам необходимо встретиться. Мне кажется, вы обладаете образованием, достаточным для выполнения работы, которую мы собираемся вам предложить. Если ваше объявление еще актуально, чему я лично был бы очень рад, то завтра, 17 октября, в четырнадцать ровно вы приглашаетесь на интервью, которое будет иметь место в комнате 416 отеля «Хилтон-Ист». Адрес отеля прилагается ниже.
До скорого свидания, Наталья Устинова.
Искренне Ваш, Грэдди Флеминг,
адвокат и офис-секретарь,
от имени и по поручению Его Превосходительства господина Джузеппе Романо».
Офис-секретарь Грэдди Флеминг, Его Превосходительство господин Джузеппе Романо, «Хилтон»! У меня даже голова закружилась от подобной красоты. Что значит «Его Превосходительство»? Принц? Князь? Откуда в нашем городе такие люди? А вдруг это… розыгрыш? Или похуже? Приду в комнату четыреста шестнадцать, а там меня ждут не дождутся какие-нибудь… ловцы душ и тел!
Сомнения, видимо, так явно отразились на моем лице, что Володя поспешил меня успокоить.
— Наташа, по-моему, все нормально, — сказал он. — В «Хилтоне» такие цены, что только держись, кого попало не впустят. Хотите, я пойду с вами? Вы когда-нибудь проходили интервью?
— Проходила. В Банковском союзе. Они спросили, где я работала раньше.
— И все?
— И все. У меня был диплом экономиста. На ту зарплату, которую они мне предложили, мог польститься только такой экономист, как я. Так что особенно не придирались.
— У меня тоже было интервью в одной английской фирме, — сказал Володя. — Знаете, Наташа, их интересовало не только то, что я знаю, дипломы, опыт работы. Они спрашивали, например, как я мог бы улучшить их сервис, какие мог бы сделать дельные предложения прямо сейчас, с лету, работал ли когда-нибудь в стрессовой ситуации, и просили привести пример. Их интересовало все, даже чувство юмора. Один из них — их было трое — спросил уже в самом конце: почему, пытаясь включить телевизор, мы давим на пульт сильнее и сильнее, прекрасно зная, что батарейки сели?
— Странный вопрос! — удивилась я. — И что же вы ответили?
— Что надежда всегда побеждает опыт.
Я засмеялась:
— Ни за что не сообразила бы!
— Как-то так само получилось. Они меня уже так достали своими вопросами… Причем подготовиться практически невозможно, вопросы нестандартные. Главное знаете что?
— Что?
— Не выглядеть просителем. Главное, помнить — вы не просите, вы спрашиваете. Мой коллега Джон называет это умением себя продать. Не все могут, у нас в школе этому, к сожалению, не учат. Мой друг Саша Степанов скорее скажет «не знаю», чем «знаю», и стесняется высказать свою точку зрения, так как она может не понравиться. Главное, не бойтесь. Меня вы не боитесь?
Я взглянула на него и ответила:
— Нет! Вас — нет! Но этого Грэдди Флеминга… я уже боюсь! Интересно, Его Превосходительство тоже будет присутствовать?
— Вряд ли, — с сомнением сказал Володя. — Типа не по рангу, достаточно секретаря. Грэдди можно не бояться… — он бегло взглянул на меня, — поверьте мне! Пойти с вами? — спросил снова.
— Нет, — ответила я. — Я не уверена, что вообще пойду.
— Почему? — удивился Володя. — Вы что, боитесь?
— Не знаю… Как-то все сразу…
— Пошла карта! Что у вас в гороскопе на сегодня? Вы кто?
— Водолей.
— Я так и знал. Удача идет к вам в руки. Не упустите!
— Надо подумать. Откуда вы знали, что я Водолей?
— В вас чувствуется авантюристическая жилка. Вы — порывисты, переменчивы, обидчивы и предприимчивы.
— Вы уверены, что это про меня?
— Уверен. И вам противопоказана работа в Банковском союзе. Вы можете представить себе хоть на минуту, что вам придется до конца жизни работать старшим экономистом?
Я содрогнулась.
— Вот видите, — сказал он. — Кстати, у Водолеев очень выразительная мимика.
— Еще кофе? — спросила я.
— Кофе? — переспросил он задумчиво. — А можно чай?
— Можно. Ромашковый. Хотите?
— Тогда лучше кофе. И, если можно, еще печенья. Я не ужинал.
— Хотите яичницу?
— Хочу. А вы умеете?
— Не умею. А вы?
— Я даже борщ умею, — похвастался он. — Бабушка научила.
В итоге Володя съел яичницу из четырех яиц и выпил две чашки кофе. Последнее исключительно, чтобы сделать мне приятное — мой кофе ему не нравился. Он привык к лучшему. Я пришла в себя после письма Грэдди… что за имя, Флеминга настолько, что даже стала прикидывать, что надеть на интервью. Черный брючный костюм? И белую шелковую блузку? И мои новые замшевые туфли? И каракулевую шубку, присланную мамой? Еще тепло, правда. И вообще, скромнее надо быть. Сиреневый шарф… можно набросить… небрежно так. Нет, одернула я себя, нужно быть строгой и официальной, господин… как его… Романо — это вам не кафешантан.
Володя, кажется, не собирался уходить — расположился надолго гонять кофеи и общаться. В конце концов я спросила, когда ему завтра на работу. Он понял, порозовел и стал прощаться. Анчутка побежал за нами в прихожую. Тут зазвонил телефон. Володя вопросительно посмотрел на меня. Я помотала головой — никого нет дома. Я знала, что звонит Татьяна, больше некому, и не собиралась бросаться к телефону, пока не уйдет мой гость. Володе явно не хотелось уходить. Он все топтался в прихожей, пока я не зевнула, пробормотав, что страшно устала на работе. После этого он наконец ушел, пообещав забежать завтра вечером, узнать, как прошло интервью.
Телефон трезвонил не переставая.
— Рассказывай! — закричала Танечка, услышав в трубке мое «але».
— Меня приглашают на интервью! — похвасталась я.
— Не может быть! — ахнула Танечка. — Куда?
— В «Хилтон», четыреста шестнадцатая комната.
— В «Хилтон»? — опешила Танечка. — Это же отель! Почему тебя приглашают в отель?
— Откуда я знаю?
— А что за организация?
— Не знаю. Меня пригласил секретарь… сейчас, подожди, возьму письмо… Вот! Его Превосходительства Джузеппе Романо… итальянец, наверное. Секретаря зовут Грэдди Флеминг.
— Ни фига себе, — пробормотала Танечка. — Но почему все-таки в «Хилтон»? А это… это… не…
–…подпольный бордель? — подхватила я. — Куда нужны барышни с тремя языками? В моем возрасте? А Его Превосходительство — сутенер? А офис-секретарь — поставщик живого товара? Татьяна, не лишай меня иллюзий!
— Да нет… — смутилась она. — Но все-таки, согласись, это довольно странно.
— Соглашаюсь, странно, — ответила я. — Но «Хилтон» — это тебе не занюханный мотель. Люди только приехали, не успели снять помещение. Хочешь, пошли вместе?
— А что нужно делать?
— Кому?
— Да тебе же! Какая работа?
— Он ничего не сказал про работу. Переводить, наверное. Я больше ничего не умею.
— А что ты наденешь?
— Черный брючный костюм и белую шелковую блузку.
— Ни за что! — воскликнула она. — Какой ужас!
— Почему это ужас? — обиделась я. — Самый приличный мой костюм!
— Как по-твоему, почему они нанимают женщину? — спросила Танечка.
— Что значит — почему? Какая разница?
— Они нанимают женщину, потому что им нужна женщина! — торжественно заявила Танечка.
Более дурацкое замечание трудно себе вообразить, Татьяна превзошла самое себя.
— Ну и…? — спросила я сдержанно.
— Им нужна женщина, — повторила Танечка значительно, — а не мужик в черном брючном костюме. Женщина, понимаешь? С коленками, грудью и шеей. В короткой юбке и черных прозрачных чулках! Иначе они наняли бы мужика. Неужели непонятно?
Резонно, ничего не скажешь. Хотя в черном брючном костюме я чувствовала бы себя увереннее — как в броне.
— Даже не знаю… — Я мысленно перебирала свой гардероб. Что касается тряпок — Татьяна непревзойденный спец.
— Сейчас приеду, — решила Танечка. — Только смою авокадо!
