Песочные часы Невидимки

Инна Балтийская, 2011

Сколько ни перекладывай карты – от своей участи не уйдешь, – гадалка Полина всегда чувствовала это. Вот и сейчас Пиковый Туз злостно ухмыляется в раскладе на судьбу исчезнувшей дочери убитой горем клиентки. Но как сообщить матери о смерти девушки? Тем более что за последний месяц в вузах города бесследно пропали несколько молоденьких абитуриенток. Прямо какая-то аномалия. Все они заходили в здание альма-матер, но после этого живыми их больше никто не видел. Может, призрак мертвого декана мстит симпатичным студенткам? Или у неизвестного маньяка началась летняя сессия убийств? Официальное следствие заходит в тупик и обращается к нетрадиционным методам расследования – привлекая гадалок и ясновидящих. Предсказательница Полина все силы направляет на поиски преступника – для нее это дело чести, ведь в жертвах «коллекционера студенток» оказалась ее любимая племянница. Но чем больше она вникает в расследование, тем яснее понимает: мистика здесь абсолютно ни при чем и убийца где-то рядом...

Глава 4

Веронику и Надину похоронили в один день. На кладбище, кроме нас с Сильвией и еще двух гадалок, был отец Вероники, три ее подруги и около десяти оперативников. Гроб несли нанятые носильщики. Пышные липы и березы со слегка пожелтевшей листвой делали кладбище похожим на дивный парк, но сегодня тут было несколько жутковато. Меня поразила неестественная, воистину гробовая тишина, царившая вокруг. Не было слышно перешептываний, сдавленных рыданий — даже птицы, похоже, перестали петь. У девочек на лицах было искреннее потрясение — такого просто не могло случиться с их ровесницей! Гадалки вместе с Синтией уже выплакали все слезы в салоне. А я не могла даже плакать, настолько меня пугало чувство, что теперь я осталась на белом свете одна. Вот была тетка, пусть не самая заботливая, но моя мама ей благодарна до сих пор. Была сестра, с которой я хотела подружиться, только времени все не хватало. Конечно, со мной остались мамочка и любимый муж, но внезапно возникшая пустота камнем давила на сердце. Кроме того, горло сжимало жуткое чувство вины. Все казалось — если б я сразу же позвонила Маше! Если б они начали пеленговать сигнал мобильника на час раньше, может, мы обнаружили бы машину, в которой увозили девочку!

Это чувство вины усилилось после смерти Надины. После второго инфаркта, уже понимая, что умирает, она уговорила молодую женщину-врача пропустить меня в реанимацию. Ее запавшие глаза смотрели на меня с настоящей ненавистью:

— Моя девочка… Она одна у меня была, я ее для себя растила. А какой-то гад… Он один раз использовал ее — и сломал, как ненужную игрушку. Выбросил ее на помойку, а сам живет, наслаждается жизнью! Я умираю, мне его не достать… Полина, обещай — ты его найдешь! Обещай прямо сейчас! Обещай же! — Она попыталась приподняться на железной койке, но тут же со стоном рухнула обратно. — Я умру сейчас, но я и тебя возненавижу!

Почти не отдавая себе отчета в своих словах, я пообещала найти убийцу. Надина сразу же затихла, ее запавшие глаза теперь смотрели не на меня, а куда-то в неведомую даль. Наверное, в тот бесконечный черный туннель, откуда нет возврата… Я тихо вышла из реанимации и, не разбирая дороги, пошла по осеннему городу.

А теперь, на похоронах, остановившийся взгляд Надины преследовал меня, словно впиваясь мне в затылок. Несколько раз я вздрагивала и невольно оглядывалась, как будто моя тетка не лежала в гробу передо мной, а стояла за спиной. Но вот церемония закончилась, гроб стали засыпать землей. Сухой шорох среди полной тишины звучал, как шипение змей, и бил по напряженным нервам. Я отошла в сторону и резко обернулась, когда кто-то дотронулся до моего плеча.

— Полина, не сердись… — прошептала Олеся. Сегодня она была одета в длинное черное платье и черные босоножки без каблуков. Косметики на ее лице почти не было, и она выглядела какой-то болезненно-бледной. Даже аромат лилий, ее духов, звучал как-то приглушенно, не вызвав у меня стойкого ощущения удушья. — Почему все молчат? Как страшно…

Я сглотнула застрявший в горле комок:

— Всем страшно…

— Я вчера осталась в универе после девяти вечера, — тихо сказала Олеся. — Бродила по полупустым коридорам. И как будто тени вокруг мелькали… Я подумала — а вдруг девушки там? В каком-нибудь закоулке или в подвале? Может, кто-то из них еще жив? Хотя нет, не может этого быть.

Я замотала головой:

— Олеся, я сама заканчивала универ. Там нет тайных лабораторий и подвалов. Где нашли Веронику?

Одежду Вероники нашли через неделю после ее исчезновения, на детской площадке небольшого скверика, почти у черты города. Скверик прилегал к большому лесопарку на самой окраине. Джинсы и футболка — порванные, но без следов крови. А двадцать девятого августа по номеру «ноль два» позвонил неизвестный и сообщил, что в лесопарке он наткнулся на полуразложившийся труп раздетой девушки. Когда останки доставили в анатомичку, выяснилось, что на руке у нее — белые часы-браслет, которые Вероника надела в тот роковой день. Эксперты запросили в кардиологии образец крови Надежды Дубининой, и уже к вечеру ответ был готов — в прозекторской лежала именно Вероника. Точное время смерти выяснить не удалось, но эксперты готовы были утверждать, что погибла она не позднее чем через сутки после своего исчезновения. Причина смерти — удушение тонким шнуром, скорее всего, обычной рыболовной леской. Была ли девушка изнасилована, выяснить, увы, не удалось.

— Мне сказали, ты гадалка, и неплохая, — вдруг выпалила Олеся. — Как же так — ты сразу не могла погадать и сказать, что она мертва?

— Я не буду раскладывать карты на пропавших девушек, — твердо ответила я. — Мне хочется сохранить хоть каплю надежды.

— А твои карты не могут подсказать, где искать убийцу?

— Увы, — вздохнула я. — Не говорят они такого. И в розыске пропавших не помогают. Я не могу найти убийцу или чей-то труп.

— Серега говорил, что ты придумала какой-то дикий способ: ловить маньяка, одевшись в маскарадный костюм? — неожиданно выдала Олеся.

— Тьфу, приколист! — с досадой бросила я. — Да не в костюмах тут дело, а совсем в другом…

Олеся внимательно выслушала мою теорию о «коллекции» жертв. Высмеивать меня она не стала, но недоверчиво спросила:

— А ты не думаешь, что все намного проще? Он просто подходит к той, что стоит в коридоре одна, без подружек. И неважно, как она выглядит.

— Но ты согласна, что все его жертвы не похожи друг на друга? — уточнила я.

— Да какая разница? — вздохнула Олеся. — Девушки, может, и не похожи, зато похожи их семьи. Их матери. Они небогатые все и всю жизнь копили деньги, отказывали себе во всем, только чтобы их дочери смогли учиться. Учеба дорогая, чтобы поступить на бюджетное место, надо взятки давать. А платное отделение еще дороже выходит. Так что эти матери готовы были работать сутками, не есть и не спать…

— У двоих девушек были полные семьи, — осторожно возразила я. — И не такие уж бедные.

— У них лишних денег все равно не было, — убежденно помотала головой Олеся. — Я знаю.

Пока мы беседовали, гроб засыпали землей, и народ потихоньку потянулся к воротам. Я обратила внимание на довольно молодого мужчину в тонких очках с металлической оправой. Невысокий, худощавый, с приятным интеллигентным лицом. Но его светло-серый модный плащ с серебристыми пуговицами не соответствовал траурной церемонии, впрочем, как и выражение лица, на котором играла слабая загадочная улыбка. Он держался особняком и, мягко говоря, не выглядел сильно опечаленным. Я дотронулась до руки Олеси и глазами указала ей на неизвестного.

— А, универ решил, что кого-то надо прислать на похороны. Все же у них девушка пропала, вот они и откомандировали одного из преподов.

— А почему мужчину? Там много преподов-мужчин?

Олеся задумчиво поглядела на меня, пожала плечами, повернулась и пошла по направлению к мужчине. Я двинулась следом.

— Вы друг Вероники? — грустно спросила Олеся.

— Нет, я преподаю психологию в университете, — ответил мужчина, поправляя свои модерновые очки и чуть смущенно улыбаясь. Улыбка ему очень шла, делая его лицо совершенно юным и по-детски беззащитным. Впрочем, похоже, он был моложе меня, ему вряд ли стукнул тридцатник. — Позвольте представиться: Андрей Викторович. А вы наши студентки?

— Какого факультета? — невинно спросила я. — Психологического?

— Я должен угадать, с какого вы факультета? — удивился мужчина.

— Но мы же должны угадать, на каком факультете вы преподаете, — парировала я.

— Почему вы так агрессивно настроены? — казалось, мой собеседник искренне огорчился.

— Видите ли, погибла девушка, поступавшая на факультет филологии. — Я решила пойти ва-банк. — А вы преподаете, судя по всему, совсем на другом факультете. Вопрос на засыпку: почему именно вы провожаете ее в последний путь?

— То есть вы хотели спросить — не я ли убийца? — звонко рассмеялся было Андрей Викторович, но тут же испуганно затих и с опаской огляделся по сторонам. Суровые лица стоявших неподалеку оперативников слегка умерили его неуместное веселье. — Дело в том, что на филфаке преподают в основном дамы, и они дружно отказались от этой сомнительной чести. А я, как джентльмен, согласился.

Я недоверчиво хмыкнула и спросила:

— В медицинском институте вы тоже преподаете?

— Девушка, вы решили стать Шерлоком Холмсом? — с легким раздражением в голосе спросил он. — Да, я веду курс психоанализа в мединституте. Понимаю, к чему вы клоните, но с пропавшими женщинами я не знаком.

— Андрей Викторович! — раздался рядом тихий девичий голосок. — Как же не знакомы? Вы ведь видели мою мать!

Мы резко обернулись на голос. Это произнесла незнакомая девушка, которой не было на кладбище в начале церемонии. Худая, смуглая, с короткой стрижкой, длинной челкой и печальным взглядом огромных карих глаз. Рядом стоял невысокий худой парень в очках, с куцым маленьким светлым хвостиком на затылке.

— Наташа, не стану спорить, — мягко ответил психолог. — А как зовут твою мать?

— Дарья Романовна Михайлова. Она пропала в июле. Я ее дочь.

— И когда я видел твою мать?

— В тот самый день. Вы поздоровались с нами в холле.

— Возможно. — Психолог был невозмутим. — Но я ее не запомнил. Не обижайтесь, но за неделю учебы я не запомнил даже вашу фамилию. Зато помню, что вы — Наташа. — Он слегка улыбнулся.

— У нас есть сведения, что вы сами попросили деканат откомандировать вас на похороны. — Я отчаянно блефовала. Олеся с изумлением поглядела на меня, но промолчала.

— Ого! — удивился психолог. — Столь очаровательные девушки — следователи?

— Вы не ответили. — Я решила тоже уйти от ответа.

— Ну, раз вам так сказали — что тут возразить? — Он улыбнулся. — Я вызываю у вас подозрения? А почему вы допрашиваете меня прямо на кладбище?

Похоже, моя атака вызывала у него только, нездоровое веселье.

— Теперь понимаю, почему мой вопрос, наши ли вы студентки, вызвал у вас такие затруднения, — весело продолжал Андрей Викторович. — Вы ведь студентки юрфака?

Я быстро закивала. Пусть так и думает. Проверить его надо, но как-то не похож этот веселый препод на маньяка… Он словно прочитал мои мысли.

— Не похож я на кровавого убийцу?

— Вы телепат? — удивилась я.

— Нет. Я психолог, — вежливо пояснил он. — Ладно, я отвечу на ваши заданные и незаданные вопросы. Я действительно вызвался пойти на похороны сам. Дело в том, что я пишу диссертацию о психических расстройствах личности, если проще — о различных психопатиях. Работаю на полставки в местной психиатрической больнице, но туда «чистые» психопаты практически не попадают. Так что мне приходится собирать практическую информацию буквально по крупицам. А поскольку серийные убийцы, как правило, именно психопаты, они вызывают мой пристальный интерес. Они, а также их преступления.

— А я думала, серийники — шизофреники, — удивилась я.

— Это ложное, хоть и весьма распространенное заблуждение, — вздохнул психолог. — Скажите, мы обязательно должны продолжать наш разговор здесь? Весь народ уже разошелся, а мы тут корни пустили…

На самом деле народ вовсе не весь разошелся. Мои гадалки, подруги Вероники и ее отец уже удалились, но все десять оперативников были на месте. Как и Наташа Михайлова вместе со своим худым очкариком. Наташа молчала, в упор разглядывая психолога, очкарик свесил голову и изучал свои ботинки. Но больше всего меня изумило равнодушное молчание Олеси. Девушка, похоже, вообще не интересовалась нашим разговором. Ее лицо еще больше побледнело, рассеянный взгляд блуждал по сторонам. Психолог тоже все чаще поглядывал в ее сторону.

— Вы на машине? — Я решила выжать из ситуации все возможное. — Подвезите нас, пожалуйста, до ближайшего кафе, там и побеседуем.

Психолог оказался «безлошадным». Жаль, но мое предположение, похоже, не подтверждалось. У маньяка должна быть машина, на которой он похищал девушек и женщин, так что милейший Андрей Викторович автоматически реабилитировался. Хотя… Надо будет выяснить — вдруг машина у него все же есть, но он не поехал на ней на кладбище? Тогда это подозрительно вдвойне.

Под суровыми взглядами оперативников наша маленькая сплоченная группа двинулась к выходу. Мы беспрепятственно миновали ворота и дошли до остановки автобуса, когда в сумочке Олеси зазвонил телефон.

— Да? — вяло отозвалась она. — Да не психуй ты, видишь же, я не одна. Пока не знаю. Поезжай следом за автобусом, сам увидишь. И что? Не знаю. Решай сам.

— Сергей волнуется? — тихо спросила я. — Он в тебя влюблен?

— Не… у него девушка есть, — также без эмоций сказала Олеся, наклонившись к моему уху. — Но мы же не для развлечения на кладбище пришли. Мы на задании! Сереге поручили меня «вести» и, если все пройдет тихо, на машине доставить домой. А если я кого-то странного увижу и решу с ним познакомиться, или ко мне привяжется кто-то, он должен следить за нами, ничем себя не выдав. И еще двух оперов тут же к слежке подключить — на всякий случай, чтобы ничего не упустить. А тут на тебе — я удрапала куда-то и ему не сообщила. Он не понимает: то ли я с друзьями гулять пошла — тогда он свободен. То ли я вышла на контакт с подозреваемым — в этом случае он должен быть начеку и вызвать подмогу. Вот он и уточняет.

— М-да… сложный вопрос, — не удержалась я от ехидства. — Ну и что он решил? Будет следить за тобой или поедет домой?

— А фиг его знает… Доведет нас до кафе, а там видно будет, — махнула рукой Олеся.

— А начальство у вас ничего не решает? — Мне все меньше нравилась эта ситуация. Возникало неприятное чувство, что охотой на маньяка занимался детский сад.

— Да что ты ко мне пристала? Звони ему сама! — внезапно громко и зло выкрикнула Олеся. На ее бледных щеках выступили красные пятна. Наташа и ее парень вздрогнули, обернувшись на ее крик, а психолог мягко произнес:

— Олеся, вам нездоровится?

— Да ничего… Голова закружилась. — Глаза девушки потухли, и она вновь впала в апатию. Андрей Викторович лишь покачал головой.

Мы доехали до небольшого полутемного бара с символическим названием «Последняя надежда», сели за маленький столик в глубине зала, заказали по чашке кофе, и я повернулась к психологу:

— Так что с нашими серийниками?

— Давайте сначала все познакомимся, — предложил он.

Мы с Олесей представились, Наташа просто кивнула, а худой очкарик тихо пробормотал: «Олег» — и затих. Психолог набрал в грудь побольше воздуха и лекторским голосом начал свой рассказ:

— Видите ли, девушки, шизофрения — это болезнь с определенными признаками. Шизофреник в теории может убить, защищаясь от чертей или повинуясь приказу слышного только ему голоса. Но это будут убийства в состоянии аффекта, а не те, которые мы называем серийными. Их совершают люди, вполне осознающие свои действия и способные их тщательно продумать. Это вполне вменяемые люди с так называемыми расстройствами личности — психопаты.

Психопатия бывает разной. Нас с вами интересуют психопаты трех типов, которые в принципе могут стать серийниками: истероидные, шизоидные и эпилептоидные. Постараюсь объяснить покороче.

Истероидные психопаты — люди с демонстративными чертами личности. Им требуется всеобщее внимание, и ради него они готовы на все. Такие люди убивают ради корысти либо ради славы. Причем в любом случае они сделают все, чтобы об их преступлениях говорили. Они оставляют визитки возле тел своих жертв, пишут письма в газеты — словом, всячески привлекают к себе внимание.

Шизоидные психопаты — люди замкнутые, с навязчивыми идеями. Они способны убивать ради этой идеи. Неважно, идея ли это собственного величия или «очищения города». В первом случае они вершат суд, к примеру, над нечестными чиновниками. Или над теми, кто когда-то обидел их любимую женщину. Во втором — убивают проституток. Или людей, олицетворяющих смертные грехи. Именно таких психопатов так любят изображать киношники.

И только эпилептоидные психопаты убивают ради получения удовольствия от самого процесса. Им свойственна раздражительность, переходящая в приступы тяжелого гнева. И снимают накопившуюся агрессию они зачастую через убийства.

Как вы думаете, с каким психопатом мы имеем дело в этом случае? — тоном экзаменатора спросил Андрей Викторович.

— С эпилептоидом, — без колебаний ответила я. — Остальные вроде не подходят.

— Хороший ответ, — удовлетворенно кивнул психолог. — Я думаю так же. Итак, что нам известно об эпилептоидах?

Им свойственны приступы ярости, которая зачастую выглядит немотивированной. Но эти вспышки агрессивности лишь при первом впечатлении кажутся внезапными. Их можно сравнить с разрывом парового котла, который прежде долго и постепенно закипает. Повод для взрыва может быть случайным, это просто некая последняя капля. Приступы не только очень сильны, но и продолжительны — эпилептоид долго не может остыть.

С первых лет жизни такие дети могут подолгу плакать, и их невозможно бывает ни утешить, ни отвлечь. В детстве дисфории проявляются в виде капризов, стремления нарочито изводить окружающих, хмурой озлобленности. Рано могут обнаружиться садистические склонности — такие дети любят мучить животных, исподтишка избивать и дразнить младших.

Приступы могут быть и плодом конфликтов, которые легко возникают у эпилептоидов при общении с людьми. В состоянии аффекта проявляется их безудержная ярость — циничная брань, жестокие побои, безразличие к слабости и беспомощности противника и неспособность учесть его превосходящую силу. Эпилептоидный подросток, к примеру, в ярости способен ударить по лицу пожилую женщину, столкнуть с лестницы показавшего ему язык малыша, броситься с кулаками на заведомо более сильного обидчика. В драке обнаруживается их стремление бить противника по гениталиям. В гневе лицо такого психопата наливается кровью, на лбу выступает пот и т. д.

Любовь у представителей этого типа личности почти всегда бывает окрашена мрачными тонами ревности. Измен, как действительных, так и мнимых, они никогда не прощают. Невинный флирт партнера трактуется ими как тяжкое предательство…

Эпилептоиды стремятся к власти, поэтому выискивают себе компанию из младших, слабых, безвольных людей. В группе такие психопаты хотят установить свои порядки, выгодные для них самих. Чьими-либо симпатиями они отнюдь не пользуются, и их власть держится на страхе группы перед ними.

Психолог перевел дыхание и буднично подытожил:

— То есть нам нужен человек, не вполне справляющийся со своими эмоциями, подверженный вспышкам беспричинного гнева. Но сразу хочу сказать — психопатия проявляется так резко только в период дезадаптации. Более или менее адаптированный к окружающему миру психопат способен на людях сдерживать свои реакции. Видимо, чтобы не взорваться изнутри и выпустить пар из котла, он в данном случае и убивает.

— Это вы к тому клоните, что никак не можете быть нашим маньяком? — не удержалась я от «шпильки». Самодовольный психолог вызывал у меня постоянное желание его подколоть.

— Я истероид, если что, — с озорной улыбкой в глазах признался психолог. — Мне почему-то кажется, что вы — тоже. Правда, у нас с вами не психопатия, а всего лишь акцентуация личности. То есть некоторое дополнительное развитие демонстративных черт. А вот акцентуация по эпилептоидному типу — у нашей очаровательной блондинки Олеси.

Доселе безучастная Олеся вздрогнула, услышав свое имя. Похоже, за нашим разговором она не следила, напряженно размышляя о чем-то своем. Андрей Викторович лишь вздохнул, поглядев в ее изумленные глаза. Впрочем, ни о чем спрашивать Олеся не захотела. Я вознамерилась было выяснить, как это он определил акцентуацию молчавшей все время Олеси, но не стала цепляться к словам. Вероятно, он зацепился за ее непонятную вспышку гнева.

Мы еще немного поговорили о психопатиях и акцентуациях. Впрочем, беседовали лишь мы с психологом. Наташа и Олег внимательно слушали, Олеся по-прежнему была погружена в свои мысли. Наконец, Андрей Викторович допил остывший кофе и решительно встал:

— Прошу извинить меня, господа и дамы, но я вынужден вас покинуть. Рад был знакомству.

После его ухода мы немного помолчали, затем Наташа тихо сказала:

— Я после исчезновения матери уже никому не верю… Я все думала: как ее могли на улицу выманить? Она же меня ждала, знала, что я волноваться буду! К ней наверняка кто-то из преподов подошел, поговорить о дочери. Она лишь ради меня могла с ним пойти…

— А почему ты Андрея Викторовича подозреваешь?

— Не знаю… Олег говорит, странный у нас психолог. Он к нему вроде как… приставал. — Наташа густо покраснела. Олег насупился и еще больше наклонил голову.

— Приставал? Ну и что? — не врубилась я. — Возможно, Андрей Викторович — гомосексуалист, хотя мне так не показалось. Но это как раз снимает с него подозрения, разве нет? «Голубой» маньяк похищал бы скорее мальчиков, нежели девочек и женщин!

— Я не психолог, не знаю, — с трудом произнесла Наташа. — Но только такие, как он, вызывали у моей матери доверие. Да там, в приемной комиссии, кроме него, лишь два старикана были и три тетки. Старик бы с ней не справился, наверное?

— А с женщиной она пошла бы? — быстро спросила я.

— Да, или с женщиной, или вот с таким обаяшкой, — грустно сказала Наташа. — Но ведь маньяк не может быть женщиной?

— Ох, ничего мы толком не знаем, — вздохнула я.

Телефон Олеси вновь зазвонил. Она резко сказала в трубку:

— Да, он ушел. Велели — так проследи, чего ты от меня хочешь? Доеду, не переживай.

Конец ознакомительного фрагмента.