Ты мне не отец

Инга Максимовская, 2023

– Это же мой сын? Он просто моя копия. Не отпирайся. – Каким это образом, интересно? Для того чтобы мой ребенок появился на свет, мы должны хотя бы быть знакомы не менее шести лет. Вы вроде взрослый мужчина, а не знаете элементарных вещей, – скалюсь я, умирая от ужаса. Ведь если этот беспринципный мерзавец копнет чуть глубже в прошлом, я лишусь моего мальчика. Он отец, а я… – Не знаю, как ты провернула эту аферу. Но, уж поверь, выясню, как так вышло, куколка. То, что мое по праву, заберу, а тебя накажу… Так как? Ты согласна с моими правилами игры? Мне достался в наследство не особняк и не счет в банке, а маленький мальчик, за которого я готова отдать жизнь. Пять лет назад моя мама умерла в родах, оставив мне самое большое сокровище. Имя отца ребенка она сохранила в тайне. Но все тайное рано или поздно становиться явным.

Глава 7

Лилия

Только не плачь, мой мальчик. Только будь всегда счастлив. Я обещала, что укрою тебя от любых бед и проблем. Прости, наверное, у меня не очень хорошо это получается. Но я точно знаю, что люблю тебя больше жизни. Мне сказали когда-то, то нельзя растворяться в тебе. Какая глупость. Ты, лучшее, что у меня есть.

— Давай уже, открывай коробку, шлимазл. И перестань краснеть своими выдающимися ухами. Мося, сделай красиво. Фото завтра будут в стэнгазэте, — иерихонской трубой, чересчур бодро, гудит странно красноносая тетя Люба, подталкивая моего зареванного мальчика ко мне. Я стою с коробкой, в которой тихо-тихо сидит цуцик. Слабая замена огромному флибустьеру, подарившего глупую надежду маленькому мечтательному мальчику. Этот Бармалей не может сделать счастливым никого, кроме себя. Он не умеет этого. Зато умеет разбрасывать крохотные кусочки льда, оставляющие в сердцах всех, к кому он приблизился почти незаметные, но очень болезненные ранки. И я не смогла уберечь моего ребенка от этой мерзкой боли.

— Давай, Петюша, он тебя заждался, — улыбаюсь я. Дети умеют излечиваться очень быстро. Они регенерируют. Забывают все самое дурное. А в коробке давняя мечта моего сына. Он очень хотел собаку. Молодец, все таки, тетя Люба. Сама бы я вряд ли решилась взять на себя еще одну большую ответственность.

— Я не хочу тррробо пса, — всхлипывает мой мальчик. Сжимает кулачки, до побелевших костяшек. Жаль, что он так рано познал истину предательства и обманутые надежды.

— Ой. Не хочет он. Не нравится, нэ кушай. Мы чичас этот подарок отнесем другому рахиту. Который умеет быть благодарным, — хлюпает носом тетя Люба. — Все тута за него старалися, — обводит рукой замерших в нетерпении гостей. — Все ждут, что праздник вернется в свое русло, веселое и беззаботное. А он фардыбачится.

— Открывай уже подарок, Петро. Дюже «Ситра» хочется бахнуть. Трубы горят, прям как у реактивного катера, — хмыкает Синявкин.

— Ой, катера, держите менэ Мося. Лапоть ты штопаный бэз мотора, Синявкин. Ситра ему полведра. Мося, выдай этому поцу Боржома.

— Ну же, милый, он так ждет тебя, — шепчу я моему мальчику, в глазенках которого наконец зажигаются огоньки любопытства. — Мы назовем его Пиратом.

— Я больше не люблю пилатов. Ма, что там?

— Открой и узнаешь. Только аккуратно.

Петюша открывает коробку, а я замираю на месте. Смотрю, как глаза ребенка расширяются от восторга, из них брызжут слезы. Но теперь уже радостные. Крошечный щенок испуганно жмется к груди своего маленького хозяина, тычется мордочкой.

— Ну вот, опять ревет, что ж ты Петька, прохудился что ли? — смущенно вытирает кончиками пальцев слезинки на своих щеках растрогавшаяся фея крестная. — Радоваться надо, семь сорок сбацать с выходом. А потом… Дискотэка.

— Это мой…? Мой? Мой пес? Мой… — от восторга Петюша теряет некоторые буквы. И забывает все свои разочарования.

— Цуцик, такой же как и ты, — бубнит тетя Люба. Все оживают. Праздник продолжается.

— Это тетя Люба придумала, — шепчу я в макушку сына. — Знаешь, я рада, что нас теперь будет трое. Но ты должен быть ответственным. Завтра пойдем в магазин, купим все…

— Батрррмалею, — улыбается от уха до уха мой сын. У меня сердце замирает. — Его будут так звать.

— Почему?

— Мне нлавится. И у него пятнышко на глазу. Как повязка. И наплевать, что тот дядька снова стал злой. Он, значит, не по настоящему со мной длужил. А те кто не умеет длужить, те не пилаты, и совсем не флибусрррреры и идут в тухес, вот. Но в теклепспок я буду смолеть. Вдлуг папу моего в него увижу. Он, навелное, на луне тепель. А что, и космические пилаты бывают. Бывают же?

— Бывают, — целую в солнечную макушку моего мальчика. Щенок недовольно мурзится. Надо же, защищает уже, принял за своего. — И не повторяй за тетей Любой ругательства.

— Ладно. Тухес нельзя, в жопа мождно тогда? А Батрррмалей вытрррастет огломным и дядек злых будет слазу плогонять. Да, собаки чувствуют плохих дядек.

— Ой, куда он там вырастет? Кабыздох обморочный. Будет размером с ботинок, — подает голос Бэйся, как ее зовет Моисей. — А поц тот не заслуживает ни одной твоей слезинки, Петюша, раз он не понял, какой ты есть замечательный. Правда же, Лилечка? Он торт то взял, мерзавец этот? Шобы то торт ему не тем горлом пошел. Хорош, конечно, чертяка. Но дурак дураком. Вот ведь, как бывает. Снаружи конфэтка, а внутри говна мешок. Ох, беда то.

— Петь, мы того дядю не знаем совсем, — выдыхаю я. — Забудь, давай лучше праздновать. У нас еще столько интересного впереди. Только отнесем Бармика.

— Холошо. А он там не забоится? Ему, навелное надо молочка дать. Мам, а он со мной спать будет? А мы ему купим поводок? А косточку?

Детский разум прекрасен. Он позволяет маленьким людям забывать все дурное, почти сразу. Помогает вычленить главное. Дети мудры. Гораздо мудрее глупых взрослых, перемалывающих в мозгу обиды, разочарования и страхи. И это большое счастье.

— Спать он будет на подстилке, мы ему купим мягонькую и теплую. И мы будем счастливы, Петька. Ты мне веришь?

— Конечно, — не сомневаясь ни минуты кивает мой мальчик.

А я верю в свои слова? Мне очень хочется, правда. Но… Вишневые глаза флибустьера не дают покоя моей испуганной душе.

— Мам, а можно мне еще толтика…? Только быстрррее, — Петюша бледнеет прямо на глазах. Я с ужасом смотрю на сына, который вот-вот, кажется, свалится. Боже, что с ним?

— Что с тобой, милый?

— Не знаю, шумит что-то и клужится. И хочется толта и лимонада.

Мне кажется я сейчас умру от ужаса. Щенок скулит в руках Петюши, вертится. А я вижу только мертвенную бледность на щечках моего сына.

— Ох, шлимазл. Спокойно, просто перенервничал мальчонка. У него бывает, частенько, — словно из воздуха появляется тетя Люба со стаканом сладкого напитка. Петюша делает глоток и розовеет. Расцветает улыбкой. Обычной и абсолютно детской. Словно и не было с ним ничего. Ребенок, здоровый и шустрый.

— И вы мне не говорили? — шепчу я, все еще не в силах отойти от испуга.

— Тю, а чего тебя пугать то? Я Фае позвонила. А она Мусеньке, а Мусенька Соломон Палычу. А Соломон Палыч прохфэссор педиятрии. Так он сказал Мусе, что это от роста быстрого. А Муся сказала Фае, шо надо просто сладкого давать. Ну и… Ладно, завтра поедем к Соломону. И не смотри так глазами. Я детей то перенянькала.

— Я отпрошусь с работы на завтра, — господи, скорее всего тетя Люба права. Я просто перенервничала. — Вроде нет у нас мероприятий. Подменюсь…

— Ша. Сама скатаюсь со шлимазлом к Моне. А ты работай иди, чай теперь и кабыздоха кормить надо. А Моня любит чаи распивать, да за жизнь калякать, вернемся к вечеру. Вон Синявкин отвезет. Да, Боряся.

— Что? — оживился Синявкин.

— Говорю, да? — хмурится Бейся. Этот ее взгляд обычно хорошего не предвещает, поэтому ее визави и сейчас кивнул с готовностью, даже не зная, что ему предстоит.

— Вот и славно. Значить, завтра свой шарабан вк десяти утра подашь к подъезду.

— Дык, я хотел… Это…

— Знаем мы чего ты хотел то. Но учти, промохаешь нам выезд, я с тэбэ сдеру шкуру, потом натяну обратно мэхом внутрь и скажу, что так було.

— Пропал день, — бурчит Борис. — Из жизни вон.

Остаток вечера проходит восхитительно. И все мои страхи отступают, сменяясь легкостью и благодарностью к этим людям, ставшим нам с Петей настоящей семьей. Малыш здоров и счастлив. Я слежу за каждым его шагом и не вижу никаких отклонений. Наверное и вправду перенервничал. И я перенервничала. Все будет хорошо.

Конец ознакомительного фрагмента.