Мой любимый размер

Инга Максимовская

Глава 6

*****

Ну зачем он сейчас несется по городу? Ради чего? Ее надо гнать в шею, а не решать глупые, не нужные ему проблемы. И мальчишка этот ее лопоухий, чужой. А ей не нужен он. Глупой, нежной дуре надо уносить ноги от такого как он.

Сейчас бы надо напиться в умат, и уволить эту наивную идиотку к чертовой матери за несоответствие. Наивная дура не смогла выполнить даже элементарное поручение.

Тагир посмотрел на свернувшуюся на заднем сиденьи калачиком дылду и сжал руль, до боли в ладонях. Вина — вот что он чувствовал. Давно забытое чувство, вытравленное из памяти годами упорных тренировок. Беросов ухмыльнулся своим мыслям, только вот веселье это отдало горечью. Он давно уже не чувствовал куража. А ведь когда — то он подавал надежды, и вот так же, как ее сын переживал за свою первую школьную выставку. Черт, как давно это было. И теперь он чувствовал, что эта женщина пробуждает его давно сдохшую в муках, душу. Черт ее знает, как у нее это получается.

— Прибыли, мадам, — слишком горячечно выдохнул он, паркуясь прямо у крыльца школы.

— Тут нельзя оставлять автомобиль, — голос хриплый, словно присыпанный песком, продирающий до печенок. Она спала что ли? Волосы растрепались. И не красавица, но в ней столько безумного шарма, что невозможно прекратить смотреть.

— Мне можно, — скривил Тагир губы в улыбке, стараясь выглядеть не как зло во плоти. Она поморщилась и упрямо выпятила губку, показывая неудовольствие. Да кто она такая, мать ее. Обычная лохушка с улицы. Но он понял, что все его понты просто пыль, что при желании эта коза скрутит его в бараний рог, даже не чихнув при этом. Странная дура, которую он начинает бояться, вот уж чудо. Надо было гнать, а теперь надо бежать. Но так не хочется. Тагир передал ей пакет с рисунками сына и пошел перегонять машину, на все лады кляня себя за слабость.

Наверное все школы пахнут одинаково: выпечкой, мелом и противным супом. По крайней мере, в его восприятии было так. Тагир уж и забыл, когда в последний раз был в обители знаний. Пошатнулся от нахлынувших ощущений, прижавшись всем телом к женщине, которая, как показалось, была раскаленно — огненной.

— Тагир Ромуальдович, держите дистанцию, — фыркнула Светик — пистолетик, словно отгораживаясь от него непробиваемой стеной. Чертова кукла.

— Что, Светик, я бужу в тебе первобытные инстинкты? — гребаный придурок. Зачем он несет эту банальную чушь. Эти бычьи проявления чувств совсем не проканают с дылдой, которая посмотрела на него не снизу вверх, как обычные бабы, а прямо в глаза, в которых кроме удивления и непонимания он ничего не увидел: ни шалавьего блеска, ни влажного интереса, ни даже идиотского страха.

— Пока вы будите во мне только отвращение. Тагир Ромуальдович, вы видимо меня с кем — то перепутали. И то, что я согласилась идти с вами в ресторан…

— Я все понял, — поднял он руки вверх, чувствуя себя военнопленным. Он давно не чувствовал себя смущенным, да именно смущенным. — И как у вас только получилось забеременеть с такими взглядами на жизнь.

— Вас это совершенно не касается, — Тагиру показалось, что она вот сейчас, как еж, выпустит иголки, которые его проколют насквозь. Ясно, тема отца ребенка запретна, хотя ему было очень интересно, кто же тот счастливец, заваливший эту неприступную глыбу. — Пойдемте скорее, у нас мало времени.

Тагир увидел мальчишку издалека, благо рост позволял видеть намного дальше обычных людей. Точнее он увидел сестру ненормальной, хлопочущую над маленькой, съежившейся на дурацкой школьной лавке, фигуркой. Мальчик не плакал, просто сидел, и смотрел в одну точку, едва сдерживая слезы. Он был похож на воробышка, потерянного и нахохлившегося. И черствое бандитское сердце пропустило удар.

Он поймал за руку Свету, бросившуюся к своему ребенку.

— Ты права Светик, не моё дело. Вы не моё дело. Прости, мне пора.

Тагир медленно шел по школьному коридору, с трудом сдерживаясь, чтобы не ломануться со всех ног от этих ненужных ему женщины и ребенка. Отдавал себе мысленные приказы — не оглядываться.

— Дядя Тагир, — звонкий голосок — словно выстрел в спину, выбил из легких весь воздух, — спасибо большое.

Топот маленьких ножек по линолеумному полу, как автоматная очередь. Он едва не упал, когда ребенок обвил руками его колени. Такой маленький, такой смешной. Тагиру показалось, что он похож на кого — то ему очень знакомого, но все эти мысли выветрились моментально из головы. Черт, они не отпустили его, не дали уйти.

— Вы не останетесь, мне было бы приятно, — по-мужски сказал Васька, и так же как мать выпятил губку. — И маме тоже, правда, мам? И даже Катьке. Ну, пожалуйста. А пацаны не верили мне, что вы на терминатора похожи. Вот они офигеют. Я рассказывал, как вы приехали, и спасли моего Тигрулю. А они сказали, что я трепло.

— Вась, успокойся. Тагир Ромуальдович торопится.

Тагир увидел, как потухли глазенки мальчика.

— Ну почему же, я до пятницы совершенно свободен, — громогласно захохотал он, подхватывая на руки чужого мальчишку. — Пошли, порвем зал. Кстати, как смотришь на выставку твоих работ в центральном доме творчества?

— Спасибо, — прошептала Светик — пистолетик, когда мальчишка умчался расставлять свои картины, — мы же на ты теперь?

— Да, — прохрипел он, чувствуя ее тонкий аромат. Когда она легко коснулась губами его щеки, Тагир понял, что попал в сети более страшные и более крепкие чем «десятка» обещанная ему полканом. Лучше бы его сегодня взяли.

*****

— А мы на том огромном джипе домой поедем? А ты в гости к нам придешь? А меня научишь играть в нарды? — фонтанировал вопросами Васятка, повиснув на моем великане — начальнике. Выставка прошла прекрасно. Особенно ее финал. Откуда не возьмись в зале появились воздушные шары и всех юных посетителей школьного вернисажа от пуза накормили конфетами, невесть откуда появившиеся аниматоры в костюмах клоунов. Подозреваю, что без Тагира Ромуальдовича тут не обошлось. Слишком уж активно он за нас принялся. Зачем, интересно?

— С чего ты взял, что я умею играть в нарды? — хмыкнул шеф. Посмотрев на меня так, что у меня задрожали коленки.

— Мама сказала, — бесхитростно сдал меня сынуля, — она говорит, что такие, как вы не умеют играть в шахматы, только в нарды. — Мам, а такие, как дядя Тагир, это какие?

— Да, Светлана Валерьевна, потрудитесь объяснить ребенку, почему это я обязан уметь играть в нарды. У меня, между прочим, юношеский разряд по шахматам, — в глазах Тагира играли смешливые черти.

–Потому что шахматисты имеют более аналитический ум, — прошипела я так тихо, чтобы не услышал Васька, вспомнив пережитый мной ужас, когда нас повязали полицейские. — И за ними не гоняются охотники за головами.

— Опасность сближает, остроты ощущениям придает, — обжег меня дыханием чертов Тигруля. — И тебе это нравится, я видел.

Господи, что я творю? Этот человек здесь, рядом. Мой сын от него без ума. И я бы, наверное могла влюбиться в моего начальника, и в омут с головой броситься. Но мои мысли каждую минуту возвращаются в чертов ресторан, где совсем недавно ко мне прикасался мужчина, о котором я не переставая думала нескончаемые восемь лет. Ненавидела, любила, снова презирала. И так по кругу. По всем кругам личного ада. Ну почему я не могу быть счастливой? Разве это справедливо?

— Светлана Валерьевна, Света, с тобой все в порядке? — в голосе Тагира участие. Но его рука на моем предплечье не пробуждает мои мурашки, не заставляет из огненной волной нестись по моему организму

–Прости, я не хотел тебя смущать.

— Врядли это бы у тебя вышло. Я, просто перенервничала, — отвечаю равнодушно, но голос дрожит.

— Я отвезу вас домой. Васька устал, да и ты выглядишь потрёпанной, — от его улыбки не становится светлее. И спокойствия я не чувствую. Я его боюсь. Боюсь того, что расстояние между нами сужается до микрона, но даже эта маленькая частица способна поглотить меня, как черная дыра.

Он сильный. Уверенный в себе, надежный, как каменная глыба. Но не мой, и вряд ли когда-нибудь им станет. Он опасный, совсем нам с Васькой не нужный. Это я так лихо себе пообещала, что смогу влюбиться в моего шефа, но сердцу не прикажешь.

— Мы можем добраться сами, — слишком поспешно отвечаю я, понимая, что не могу противиться такому нахрапу. Энергия от Тагира идет ошеломительная, невозможно противиться его приказам. Да, он даже когда просит, я чувствую, что это не просто призыв к действию, а самый настоящий приказ.

— Не будь овцой, — ухмыляется шеф, — ребенок хочет джип, и я не против зайти на рюмочку кофе.

— Это совершенно излишне, — блею, как пресловутое кудрявое парнокопытное. — И кофе у меня растворимый. Другого нет, а вы любите сваренный по турецки. А и сахар коричневый у нас закончился.

Ага закончился, лет восемь назад. Как раз тогда, когда мы с матерью и Катькой продали любимую квартиру. Они меня увозили из жизни, в которой нам вдруг стало очень тесно. Да, я просто сбежала: от позора, от ставшей вдруг невозможной ненависти и людской злобы.

— Переживу, — в голосе Тагира нет и тени насмешки. — Тем более, что сами вы не допрете…

Я не успеваю уточнить последнюю фразу, подсуживая сына, который уже во всю карабкается в чертов танк, даже не спросясь разрешения. Придется провести с ним воспитательную беседу на тему «Почему важно не лезть поперек батьки, в нашем случае, растерянной мамки, в пекло»

— Вау, это мне? — в голосе Васятки столько восторга, что мне становится страшно. Мой ребенок не очень избалован, что не делает мне чести как матери. — Нифига себе. Дядь Тагир, а ты мне все установишь? Вау, мам, посмотри.

— Когда вы успели? — вздыхаю я, рассматривая дары добренького дядюшки Тагира, загоняющего меня в угол, как охотник несчастного зайца. Игровая приставка, коробка с огромной плазменной панелью, и огромный пакет, набитый художественными материалами очень известной фирмы, на которые мы с Васяткой давно облизывались. Катька зараза. Так вот о чем они шушукались с моим шефом, сам бы он не додумался до такого. И Тагир исчезал теперь понятно куда. — Мы не можем принять такие дорогие подарки.

Боже, как же я себя сейчас ненавижу. Смотрю в потухшие глаза сына, и ненавижу люто: себя, свою проныру сестру, биологического отца моего ребенка, а главное этого наглого, зажравшегося хозяина жизни, который просто дал надежду маленькому мальчику на то, что он может иметь такую роскошь. Как щеночка поманил.

— А я не тебе их дарю. Васька может по-мужски этот вопрос решить сам, поняла женщина? — в рыке Тагира столько уверенности, что я тут же сдаюсь. Хотя, кому я лгу, бороться с взглядом мальчика, полным слез я не в состоянии. — Садись быстро в машину, пока я не взял тебя за шкирку, и не запихнул. Господи, и что вы за народ такой, бабы?

В конце — концов, а почему нет? Ну почему, зачем я сопротивляюсь. Можно же быть счастливой и без любви. Или по крайней мере дать сыну то, чего он не имеет, но заслуживает. Ждать то уже нечего и некого. Все разрушено, скомкано, выжжено. Почему тот, кого я люблю счастлив, а я нет? Я имею на счастье полное право. Смотрю на проплывающий за стеклом город, прижавшись лбом к ледяному стеклу. Не слушаю, о чем говорят огромный мужик и маленький мальчик, погрузившись в свои мысли. С чего я вообще взяла, что вызвала интерес у этого Громозепы — Тигрули? Глупая смешная дура. Он просто благодарен мне за то, что я оказалась полной растыкой и перепутала сумки, только и всего. И эти дары просто откуп. От этих мыслей становится легче, и гораздо спокойнее.

— Прибыли, моя королева, — гудит Тагир, заруливая под арку, отделяющую наш двор от улицы. Этот дом, к которому я так и не привыкла, этот двор не будящий радостных воспоминаний о детстве проведенном в нем. Но сегодня мне кажется, что я возвращаюсь в свое счастливое беспамятство. Потому что упираюсь взглядом в мужскую фигуру, прислонившуюся к старой березе, и сердце пускается в бешеную ламбаду. Он стоит так же, как тогда, под моими окнами, накинув на голову капюшон куртки и засунув в карманы озябшие руки.

Конец ознакомительного фрагмента.