Залетные, или две полоски это ж…

Инга Максимовская

Разрушить свою жизнь за один день? Да легко. Тем более, что она у меня и так не эталон счастья: двадцать пять лет, девственница, без работы, без перспектив, без любви. Но одна маленькая слабость даже эту гремучую смесь перевернула с ног на голову. Две горящие полоски в окошечке теста на беременность и полное непонимание своего будущего. И виноват в этом шикарный незнакомец, который даже внешности моей не помнит.

Глава 4

Стелла.

Месяц спустя

-К сожалению, по медицинским показателям, мы не можем провести операцию в данный момент, — равнодушно произнёс врач, рассматривая документы лежащие перед ним на столе.

-Как это? Это шутка, да? — глупо улыбнулась я, чувствуя себя персонажем театра абсурда. — Слушайте, если это шутка — то не смешная. Я деньги чуть нашла, перевела их клинике. Для меня эта сумма фантастическая и вообще… Я может быть у тети любимой ее мечту отобрала, чтобы здесь оказаться. Она на Мальдивы мечтала съездить, а вместо этого собранные"кровные"мне на операцию подарила. А вы мне отказываете. Это какой — то абсурд.

— Деньги мы вернем. Тетю вашу жаль, но это ее выбор. Удержим только за обследования, мы же тратили реактивы, — поморщился хирург, даже не подняв на меня глаза, — Стелла, в ваших анализах огромное количество ХГЧ. Ни один уважающий себя врач не станет проводить вмешательства и давать вам анестезию. Тем более, операция, о которой мы говорим не является жизненно необходимой

— Я умираю, — осенило меня. Тело вдруг обмякло, превратившись в непослушное кукольное. — Скажите честно, это рак, да? Только ничего не скрывайте.

— Стелла, вам сколько лет? Нет, я знаю конечно, прочитал в истории болезни, просто пытаюсь понять, как вы умудрились сохранить настолько незамутненную наивность, в вашем возрасте. Повышенное содержание хорионического гонадотропина в организме человека может говорить только о двух причинах, одна из которых не угрожает жизни. И в вашем случае это именно счастливое событие, а не трагическое, — наконец посмотрел на мою персону с интересом доктор. А он молодой ещё, симпатичный, портит впечатление только желчное выражение лица и скука в серых глазах. Я для него просто кошелек с ногами. На мои деньги он купит себе путевку в теплые страны, или диван в гостиную. Точнее деньги то даже не мои, и мне за них еще придется отчитаться и долг вернуть. А этот коновал смотрит на меня, как на моль, и даже с жалостью, как мне кажется. Да и губастая медсестричка печатает на компьютере мне приговор и презрительно фыркает дорогими губами.

— А если я не при смерти, тогда мне пофигу что там у меня с анализами. Исправьте мне чертовы уши, — вякнула я, хлюпнув при этом носом. — Хотя, даже если я вот-вот отдуплюсь, то по крайней мере моя голова поместится в гроб полностью. Так что плевать я хотела на этот ваш ХГЧ. Я плачу деньги.

— Ваша операция не срочная. Мы можем провести её и через девять месяцев. Вы же понимаете, что врачебная этика и данная мною клятва Гиппократа не позволяют мне пойти на преступление.

.

–Странный какой-то промежуток времени, а почему не через полгода, например? Или не завтра? Или эта ваша клятва Гиппопотаму перестанет действовать после зимнего солнцестояния, или кому вы там поклоняетесь? Я не знаю.

— Потому что беременность у человека длится около сорока недель. Это примерно девять месяцев. Плюс после родов организм женщины должен восстановиться. Да вы правы, девять месяцев это примерный срок, через который мы сможем вас прооперировать. Я бы годик подождал, — хмыкнул чертов Пилюлькин. Боже, а говорили клиника одна из лучших в стране. Куда катится наша медицина, если сумасшедшие дядьки считаются высококлассными профи. Да он же мог меня зарезать на операционном столе. И ему бы за это ничего не было. Доктор то похоже со справкой.

— Ааааа, — наконец до меня начало доходить, — это розыгрыш. Скрытая камера, да? Куда нужно ручкой помахать? Смешно, смешно.

Вот совсем мне не смешно было, если честно. Хотелось плакать, съесть с полкило “Коровок” с маком,"со смаком", как моя тетя Матильда говорит, и опять плакать. А ещё хотелось прямо сейчас сбежать из этого роскошного кабинета, спасаясь от взглядов полных жалости и презрения, которыми меня одаривали хирург и его помощница. Только вот тётя Мотя и Горыч, презентовавшие мне на уши последние свои сбережения, ждут меня сейчас с результатом. И я не могу их разочаровать.

— Стелла, вы беременны, срок примерно шесть — семь недель. Это навскидку, более или менее точно вам скажет гинекологСлышите? Я врач, а не клоун, — словно сквозь вату донеслись до меня слова врача. Если бы сейчас у меня отвалились уши и свалились к моим ногам обутым в туфельки на картонной подметке запакованные в кокетливые синие бахилы, я бы наверное испытала меньший шок. А теперь мне казалось, что кто — то оглоушил меня по глупой башке каменной дубиной.

— Это невозможно, — прохрипела я, — я же почти девственница. То есть, господи. Что я несу… Простите. Мы предохранялись.

— Человечество пока еще не изобрело стопроцентного средства, — хмыкнул эскулап. — Даже у презерватива степень зашиты всего девяносто восемь процентов. Это много, но оставшиеся два процента все же существуют. Так что…

— Об этом должны писать на упаковке, крупными буквами, — всхлипнула я.

— Там пишут, уж поверьте. Я проверял, — хохотнул гонец, принесший дурные вести. — Стелла, мой рабочий день закончен на сегодня. Деньги можете получить завтра в нашем финансовом отделе. А сейчас до свидания.

Из кабинета врача выскочила, как ошпаренная, загибая на руке пальцы, в попытке подсчитать дни моего цикла. Привалилась спиной к двери, чувствуя, что — вот-вот и просто свалюсь в обморок. На голову словно упало тяжелое ватное одеяло моей тетушки.

— Даже таких трахают, — донесся из-за двери насмешливый голос «губастой»

— Заканчивай и пойдем. Твоя философия отвратительна, так что держи ее при себе, детка. Не всем же быть красотками. В таком случае мы сдохнем с голода, лишившись работы. А девчонку жаль, с такими ушами, да еще судя по всему будущая мать одиночка. Только посочувствовать остается. Беспросвет полнейший. Да бог с ней. Устал я что — то, — ухмыльнулся врач, медсестричка игриво хихикнула. И я наконец смогла отлепиться от деревянной створки. Очень уж не хотелось, чтобы меня еще на подслушивании поймали.

Стелла

Это катастрофа вселенского масштаба. Я выскочила из клиники, словно черт бегущий от ладана. Слетела по ступенькам, хотя ноги не очень то слушались. И случилось закономерное. Свалилась. Просто кулем грохнулась на асфальт, содрав ладони в кровь. Прекрасное завершение чудесного дня.

— Ты уши резать собираешься, или жизнь самоубийством кончать? — услышала насмешливый голос лучшего друга. Гор протянул мне руку, и я с сожалением отметила, что маникюр у него лучше ва сто раз, чем у меня. Вру, я вообще не помню, когда в последний раз делала хоть что — то, чтобы улучшить свою внешность. Восковая эпиляция интимного места не считается. Я сбежала с воплями через минуту после начала экзекуции. И мой, похожий на взлетную полосу среди густых зарослей, в которых заблудился и одичал не один Индиана Джонс, лобок видел чертов мистер «меня не зовут, я сам прихожу» ровно через два дня после процедуры. И не только видел, но и по-хозяйски права свои заявлял. Черт, вспомнила прикосновения горячих пальцев к «аэродрому» и чуть не сошла с ума от дикого возбуждения.

Могу себе представить, как он ржал в душе над ушастой идиоткой, которая позволила воспользоваться собой в его дьявольских целях.

— Я подумал, что нужен тебе, — глупо улыбнулся Горыч

Если бы он только знал, насколько. С Горычем я познакомилась еще в детском саду. И мы с ним даже не друзья. Закадычные подружки. Именно мне первой он рассказал о своей нетрадиционной ориентации, и о мечте. И я мечтала о принце, о семье о счастье. А теперь все эти грезы мои просто накрылись недоэпилированной… И что делать, я не представляю, даже примерно. Полный и бесконечный бесперспективняк.

— Стелка, назначили дату операции?

— Горыч, помнишь, когда твои родители оставляли тебя ночевать у Моти, что она говорила, бросая нам, едва проснувшимся, колготки? Ну, когда мы в «сад» собирались? Помнишь? Холодно, мы сидим на кроватях, и тут врывается тетя Мотя, кидает мне красные колготки, тебе коричневые. И она говорила…

— Она говорила, дети запомните — две полоски — это жопа-хохотнул Горыныч, зачем — то поддернув джинсы на тощем заду. — Мотя огонь. Прикинь, она купила себе «сникерсы». Когда-нибудь я стану таким же, как наша старушка. Слушай, а при чем тут колготки?

— Ни при чем. Горыч, ты знал, что уровень защиты у презервативов девяносто восемь процентов?

–Да, — кивнул мой старинный друг. — Еще подумал, что жаль с людьми такая система не прокатывает. Человек может быть гондоном на любое количество процентов.

— Горыч, я беременна, — выдохнула я и зажмурилась. И. Ничего не произошло. Земля не взорвалась, мир не рухнул, сине — зеленый шарик не перестал вертеться вокруг своей оси. Только Горыныч как — то странно всхлипнул, и разжал свои пальцы, выпустив из них мои ладони.

До дома меня довез Горыныч на своей дурацкой маленькой машинке, метко прозванной народом «шмаровоз». Довез в гробовой тишине. Да мне и не хотелось общаться. Я думала о том, что не смогу вырастить ребенка. У меня нет работы, мужа, перспектив. Тетя Мотя уже не девочка. А еще я просто боюсь рожать. И знаете почему? Я боюсь, что мой ребенок получит от меня чертово проклятье. Мое проклятье, с которым я живу двадцать пять лет.

— Я решил. Мы поженимся, — наконец отвис мой друг, и я едва подавила нервный смех. — Наш малыш будет расти в полной семье.

— Горыч, ты нормальный? — не сдержавшись заржала я, чувствуя себя персонажем театра абсурда. — Какие из нас родители получатся? Ты — хреновый бьюти — блогер и я — бакалавр идиотизма. Милый, я тебя очень люблю, но этого ребенка не будет. Не — бу-дет, — выдохнула я, поперхнувшись последней фразой.

— Ты «бич» — хрюкнул Гор, паркуясь возле уютного подъезда. Тут пахло детством, и Мотиными рогаликами, и литрами зеленки, которыми она заливала наши колени. Я люблю дом, ставший мне родным. Но сегодня мне не хватает детского драйва. — Дети, самый великий дар. И ты будешь полной дурой…

— Горыч, можно я сама? — спросила тихо, и он молча подчинился. Я знаю, что он меня понимает даже без слов. Но не сегодня.

Поднялась на этаж, вошла в любимую квартиру. Маленькую, но такую уютную, пахнущую моим детством. Моти дома не было, и сегодня меня это даже обрадовало. Прошла в свою комнату, детскую, как говорит тетя.

Джинсы сняла с наслаждением. Не может быть, конечно, чтобы я уже раздалась в талии, но пояс американских брючат, буквально впился в бока.Мотя всегда говорила, что женщине, чтобы почувствовать себя счастливой, достаточно снять лифчик и каблуки. Мудрая женщина. Мудрая и лучшая. Я натянула растянутые треники, худи, вооружилась ложкой и двинула к холодильнику, предвкушая полкило пломбира.

— Две полоски — это жопа, — пропела я, замерла на месте, как годзилла, а потом ломанулась к двери. Черт, почему я так сразу и безоговорочно поверила Пилюлькину? Почему я такая дура?

На ходу прихватила кошелек. Все же так просто. Я сейчас добегу до аптеки, куплю тесты и все мои проблемы рассеются как дым. Я не могу быть беременна. Хорошо помню как дикарь натягивал на свой… На своего… Черт, об этом нельзя мечтать. Да, именно мечтать, а не думать. Иначе можно сойти с ума. Стать чокнутой теткой, поклоняющейся фаллическим идолам. Девяносто восемь процентов-это офигеть как много. Это больше чем пятьдесят, уж точно.

Добежать я смогла только до перекрестка, сжимая в ладошке мятую купюру. Наверное я выглядела безумно — растрепанная тетка, в уродской пижамке и в тапках, которые просто забыла сменить на кроссовки.

Светофор мигнул желтым, я глупо улыбнулась и сделала шаг. Мир перевернулся, тапки с ног сорвала непреодолимая сила, я кувыркнулась в разреженном воздухе и уставилась в безоблачное небо.

— Не успеем к шведам, — нервно прорычал над моей головой очень знакомый голос. — Вы как?

— Две полоски — это жопа, — глупо вякнула я, пытаясь сфокусироваться и при этом лихорадочно вспоминая, приклеила я чертовы уши или нет. Почему-то именно это казалось мне сейчас невероятно важным. Сфокусировалась, и едва не заорала от ужаса. На меня шел огромный мужик, на ходу стирающий с себя штаны.

-Еще шаг, и я за себя не ручаюсь, — пропищала я, выставив вперёд руку с зажатой в ней… Ложкой, блин.