Окаянный император. Роковое путешествие

Илья Юрьевич Леонтьев, 2018

Подающий надежды программист Николай Романов отправляется в Японию, чтобы познакомится с будущим работодателем. В городе Оцу он попадает на место покушения на наследника российского престола Николая Александровича. Из-за сбоя матрицы наш современник оказывается в теле царевича в XIX веке. Очень быстро он понимает, что "балы, красавицы, лакеи, юнкера" – это иллюзия. Ему приходится устраиваться в новом мире и жалеть, что плохо учил историю в школе. Путешествуя, Николай сталкивается с реалиями жизни России и понимает, что если он не хочет оказаться у расстрельной стенки в одном из Екатеринбургских подвалов, то надо срочно принимать меры.

Глава V

Май 1891 г.

Большую часть пути до Владивостока я провел в каюте флагмана. На «Памяти Азова» это помещение не отличалось большими размерами, но оно было отдельным. Все время, не занятое приемом пищи и сном, я проводил с газетами. Ломен немного удивился просьбе собрать все издания, что были на борту, однако попросил офицеров об этом. Мне категорически не хватало информации об окружающем мире. Даже имена «отца» и «матери» мне были не известны. Их портреты красовались на почетном месте. Вглядываясь в лица Александра III и Марии Федоровны, я пытался понять, кто они, как относились к Николаю, какой была дистанция в семье. До встречи с ними еще было довольно далеко, но именно она была самой опасной. Друзья, окружение могли что-то заподозрить, а император и его супруга с уверенностью заявить, что под личиной сына скрывается кто-то другой. Тут еще эта татуировка и травма головы. На теле появились отметины, которых не было раньше. С другой стороны, Николай путешествовал в окружении князей и греческого принца. Это делало вариант с подменой маловероятным.

Я поглощал любую информацию, связанную с положением дел в России и описанием собственного путешествия. Как выяснилось, Ухтомский вел путевые заметки, которые после недолгих колебаний согласился предоставить. Правда, читать их, как и печатную продукцию, было непросто. Дореволюционный алфавит был немного иным. Пять «лишних» букв сбивали с толку. Если твердый знак в конце слов я научился пропускать достаточно быстро, то латинская «i», фита, ижица и ять заставляли думать о смысле слова. Порой приходилось перечитывать целые предложения, чтобы вникнуть в суть.

Издания были наполнены верноподданнической чепухой. Журналисты славословили императора, министров и прочих чиновников. Вот что мне удалось понять из периодики. Российская экономика находится на подъеме. Особенно промышленность. В металлургии началась техническая революция. Регулярное повышение тарифов на импорт (некоторые авторы писали даже о «тарифной войне» с Германией) и модернизация производств вызвали резкое увеличение выплавки чугуна и стали. Активизировалась добыча нефти и угля. На страницах среди прочих встретилось имя Сергея Витте. Из глубин сознания всплыли воспоминания, что он был экономистом, и, кажется, вполне успешным. Возьмем на карандаш. Так… Недавно отменили подушную подать, зато активно вводят косвенное налогообложение. Если я правильно помню университетский курс экономики, именно оно в следующем веке станет доминирующим по всей планете. Ну и вишенкой на этом торте стал я, точнее мероприятие с моим участием. Во Владивостоке мне предстояло объявить о начале строительства Великой Сибирской магистрали. Этой железной дороге предстояло связать центр страны с Дальним Востоком. Сейчас грузы из европейской части страны в восточную проще было доставлять на кораблях. При том, что шли они, зачастую огибая Африку и через Индийский океан. А если турецкий султан по какой-то причине закрывал проливы для русских кораблей, то отплывали они из самого Петербурга. Короче, маршрут получался гигантским, но все равно более выгодным, чем сухопутный. Пожалуй, на этот вопрос надо будет обратить особое внимание. Накануне я завел небольшую записную книжку, в которую записывал «всплывающие» воспоминания, имена людей, о которых что-то знал, идеи и мысли.

Теперь к делам иностранным. Журналист «Правительственного вестника» с восторгом писал, что Россия отказалась от тайных соглашений с иностранными державами: «Император Александр III, подобно всем государям, сознающим свою силу, никогда, нигде и никому не угрожал ею и ни разу ею не воспользовался в ущерб чьих бы то ни было интересов, не удостаивая даже и вниманием своим разные задорные выходки европейской политики… Держась политики невмешательства в европейские дела и постоянно имея в виду только интересы и достоинство России, Александр III ведет свою политику открыто, не прибегая ни к каким ухищрениям, держась в отношении к другим державам безукоризненной прямоты и неуклонной справедливости». Недавно было покончено с нежизнеспособным «Союзом трех императоров», в который еще входили Германия и Австрия. А вот с Францией дружба, наоборот, налаживается. Ну, к чему это приведет, помню даже я. Союз с лягушатниками закончится Первой мировой. Этим летом в Санкт-Петербурге ждали французскую делегацию, чтобы подписать военный договор.

На первый взгляд, дела обстояли очень даже неплохо. Но я-то знал, что благоденствию этому осталось четверть века, не более, а если учесть, что в начале XX века разразится война с Японией, которую Россия проиграет, то и того меньше. И если я не хотел закончить свои дни у расстрельной стенки, то надо было что-то делать. Попытаться остановить страну на краю революционной бездны и гражданской бойни. Единственное, что мне приходило в голову по этому поводу — улучшение благосостояния моих сограждан, точнее подданных. Хотя есть у меня в тетрадочки два имени — Владимир Ленин, вернее Ульянов, и Иосиф Сталин, точнее Джугашвили (его настоящую фамилия удалось вспомнить с трудом). Если обстановка будет совсем неважной, можно будет задуматься и о силовом решении. Не зря же Сталин сказал, что нет человека — нет и проблем. Но это отдаленная перспектива. Пока меня больше беспокоило предстоящее знакомство с империей и война на Дальнем Востоке.

Ошалев от количества прочитанного, я вышел проветриться. Пятнадцать узлов — это примерно тридцать километров в час, если не ошибаюсь, но находиться на свежем морском ветерке на такой скорости не слишком приятно. Поэтому я отправился на корму, чтобы спрятаться за надстройками корпуса. Настоящий наследник, оказывается, курил, я же с этой дурной привычкой «завязал». Тем более что зависимость была только физическая, психологически я был некурящий. Спрятавшись за какой-то железкой от ветра, я наслаждался морскими видами. Еще никогда мне не доводилось путешествовать на корабле. Бесконечные гребни волн бежали до самого горизонта, где безоблачное небо сливалось с водной гладью. На палубу порой долетали соленые брызги. Не знаю почему, но качка не вызывала никаких проблем. То ли от природы у меня был крепкий вестибулярный аппарат, то ли тело привыкло к подобным испытаниям.

Мои размышления прервал шум за углом.

— Почему ты, мерзавец, от службы отлыниваешь?

— Так ведь, ваше высокоблагородие, вахта-то теперь не моя, вот и отдыхал…

— Разве у тебя нет места для отдыха? Дрых без задних ног, а вдруг тревога?! — заводил сам себя говорящий. — Или ты думаешь, что за тобой по всему крейсеру бегать будут? Искать? Скотина!

Послышалось хеканье и звуки ударов. Решив, что и дальше оставаться безучастным наблюдателем не стоит, я сделал пару шагов и вышел из своего импровизированного укрытия. Высокий жилистый офицер со злым цыганским лицом (лейтенант, если не ошибаюсь) неторопливо бил матроса. Тот держал руки по швам и стоически переносил наказание.

— Хм… Что здесь происходит? — спросил я негромко.

Офицер повернулся на голос. На его физиономии сменилась целая гамма эмоций — от злости, раздражения, что его отвлекают от приятного дела, а закончилось все изумлением.

— Я повторяю, господин лейтенант, что здесь происходит? — в моей душе забитого ботаника, над которым регулярно издевались одноклассники, поднимался вал возмущения. Вид взрослого мужика, которого бьют по лицу, а он стоит навытяжку и даже не пытается защититься, всколыхнул подзабытые подростковые воспоминания.

— Ваше императорское высочество… Матрос Вакуленчук спал на службе.

Я повернулся к избитому и сквозь размазанную кровь из носа увидел знакомые черты. Это был тот самый мужик с обвислыми усами, что рассказывал мне о нехитром меню.

— Что ж ты, братец?

— Не моя вахта была, государь… Только сменился… Сморило. У котельного прикорнул. Там переборка теплая…

— Так вся вина этого матроса в том, что он спал в неположенном месте? — спросил я, и градус внутреннего кипения начал расти.

— Для этого есть кубрик…

— Понятно… Иди, Вакуленчук… Умойся, — сказал я и, пока матрос быстро исчезал из поля зрения, окончательно развернулся к офицеру. — Потрудитесь объясниться, милостивый государь. Кто дал вам право бить подчиненного, да еще и по надуманному поводу?

По глазам лейтенанта было заметно, что он не понимает сути моих претензий.

— Как вас зовут?

— Николай Парфенович Курош из астраханских дворян, ваше императорское высочество.

— Так вот, Николай Парфенович, настоятельно прошу вас впредь воздержаться от рукоприкладства в отношении нижних чинов. Не пристало дворянину, а еще больше русскому офицеру бить подчиненных. Настоятельно рекомендую этого не делать. Идите.

Произнося свою тираду, я вдруг понял, что могу быть неправ. Перед глазами возник образ мужика, который молча сносит удары, и лицо лейтенанта, не понимающего, почему я вмешиваюсь, поэтому финал и получился немного смазанным. Черт! Надо немедленно найти капитана и прояснить этот вопрос. Однако искать его мне не пришлось. Николай Николаевич сам шел мне на встречу.

— Ваше императорское высочество, Владивосток на горизонте! Наш переход приближается к концу.

В голосе собеседника я услышал нотки радости. Я провел на корабле всего несколько дней, да и то большую часть из них в порту, а команда и мои попутчики покинули родные берега больше полугода назад. Мы подошли к борту.

— Сколько же мы прошли, капитан?

— Почти двенадцать тысяч морских миль, ваше императорское высочество.

— Однако… Соскучились по дому?

— Конечно! Только для нас путешествие пока не заканчивается. До базы в Кронштадте еще идти и идти. И неизвестно, какие у командования на нас виды… Но ничего, команда здорова, исполнена энтузиазма и готова исполнить любой приказ, — закончил он преувеличенно бодрым тоном.

— Кстати, Николай Николаевич, просветите меня по поводу телесных наказаний на флоте, что-то я запамятовал…

У Ломена приподнялись брови:

— Телесные наказания для нижних чинов были отменены высочайшим повелением в 1863 году. Ваш августейший дед, император Александр II, запретил порку кошками как в мирное, так и в военное время… — завершил он рассказ невысказанным вопросом.

— Я стал свидетелем неприятной сцены…

— Лейтенант Курош, как я понимаю?

— Вы знаете о его… упражнениях?

— Да, ваше императорское высочество.

— Так почему не прекратите? Почему на вашем корабле подобное возможно, — слово «вашем» я выделил особо.

— Лейтенант Курош потомственный моряк, сын контр-адмирала Парфения Александровича Куроша…

— Как мне кажется, это не основание для нарушения высочайшей воли… Николай Николаевич, прошу вас принять меры к тому, чтобы подобные события более не повторялись. Нельзя марать честь русского императорского флота.

Расставшись с капитаном, я отправился к себе в каюту. Дорога к нейе проходила мимо офицерской кают-компании. Дверь оказалась приоткрыта, из-за нее слышались голоса моих попутчиков. Понимая, что рискую, тем не менее притормозил и решил послушать, о чем идет речь. Начала разговора я не услышал, но он был явно обо мне.

–…после происшествия сильно изменился, — проговорил, если не ошибаюсь, Волков.

— Сие вполне объяснимо, — рассудительно сказал Барятинский, — его императорское высочество пережил жестокое покушение, несколько дней провел прикованным к постели. Полагаю, полученные травмы объясняют его желание больше отдыхать и проводить время вне компании…

— Допустим, а как объяснить тот факт, что в общении с нами он перешел на чины? Большую часть пути мы обходились без них…

— Быть может, его императорское высочество обижен на нас? Мы были рядом в тот злополучный день, однако первыми на помощь пришли простые рикши и его высочество принц Георг, — заметил Кочубей после паузы.

— Признаться, я тоже об этом думал, — подключился к разговору Ухтомский.

— Господа, в любом случае мы должны достойно продолжить это путешествие и быть опорой для его императорского высочества. Мне кажется, что особых поводов для беспокойства нет, а небольшие… чудачества — так кто из нас обходится без них? — заключил Барятинский, и я, стараясь не шуметь, поспешил к себе. Так, надо сделать выводы. У здешних аристократов есть какое-то общение «без чинов».

Сборы не заняли много времени. Хотя поломать голову все-таки пришлось: упаковывать вещи самому или переложить эту работу на кого-то другого. Проблема решилась сама собой. В каюте не оказалось ни чемоданов, ни саквояжей, ни сундуков.

В гардеробе наследника преобладали мундиры. С богатой отделкой, явно дорогие и красивые, но надевать их я категорически не хотел. Военную форму надо уметь носить. На людях гражданских она сидит как на корове седло. Я усвоил эту истину, наблюдая за студентами, которые учились на военной кафедре в университете, и курсантами Института внутренних войск. Его корпуса в Саратове находились аккурат напротив вузовского городка. Из окон аудитории мы наблюдали, как будущие офицеры и в хорошую погоду, и в дождь со снегом нарезали на плацу десятки километров. Эта муштра плюс регулярные физические нагрузки приводили к тому, что на парней заглядывались все девушки из нашего вуза. Совсем иную картину представляли слушатели военной кафедры. Казалось бы, такая же форма, но они являли жалкое зрелище, а выстроенные в строй вызывали приступы хохота и мат офицеров-преподавателей. Именно поэтому я и не хотел надевать мундиры. Надо будет поносить их в приватной обстановке, привыкнуть. Выбор пал на обычный костюм-тройку. Правда, и с ним надо было повозиться. За свои двадцать с небольшим я так и не научился завязывать галстук. Да и надевать-то его доводилось всего лишь раз, на школьном выпускном. Пришлось звать на помощь князя Кочубея. Он был явно удивлен моим выбором, но вопросов задавать не стал.

— Виктор Сергеевич, помогите. После ранения мне еще тяжело поднимать руки на уровень головы, я никак не могу завязать…

— Конечно, ваше императорское высочество, — и Кочубей взялся за дело. Сам он был облачен в как бы не парадный мундир с шикарными эполетами и аксельбантами. На груди позвякивали награды. — Все. Готово!

— Спасибо, Виктор Сергеевич! Отправляемся?

— Так точно! В путь.

«Память Азова» бросил якорь на рейде. На берег нас с попутчиками должен был доставить паровой катер. Его уже пришвартовали и опустили трап. Команда выстроилась на шканцах для церемонии прощания. Все взгляды были устремлены на меня.

— Господа офицеры и матросы! Спасибо за службу. Путешествие с вами через половину мира навсегда останется в моей памяти. Не все в дороге прошло гладко, но вы с честью выполнили свой долг. Я благодарен судьбе за то, что она переплела наши пути. Да здравствует императорский флот! Слава русскому оружию!

Ответом мне стало громовое троекратное «ура!». Причем, как мне показалось, со стороны матросских рядов оно было более искренним.

— Да, чуть не забыл. Николай Николаевич, — обернулся я к капитану, — распорядитесь выдать команде по дополнительной чарке. Она ее заслужила! — и под восторженный рев матросов спустился на баркас. Он отвалил от высокого борта крейсера и устремился в порт, а я подумал, что несколько мгновений назад заработал небольшой плюсик в карму наследника престола. Бог даст, он зачтется мне во втором десятилетии недалекого уже XX века.