Император

Олег Кожевников, 2020

Тяжела доля императора. Тем более в России 1917 года. И это в полной мере ощутил наш современник, оказавшись в ходе научного эксперимента, затеянного его другом, в теле Михаила Романова, брата Николая Второго. Так как ребята знали судьбу Михаила и его секретаря Джонсона, тела которых в этой реальности заняли сущности наших современников, то они начали делать все, чтобы выжить в новом мире. И прежде всего, нужно было изменить историческое развитие этой новой реальности.

© Олег Кожевников, 2020

© ООО «Издательство АСТ», 2020

Глава 1

Император!.. Неужели я стал императором, царём, мать твою! Всё это никак не укладывалось в мозгах. Ну ладно, пусть я попаданец, человек из двадцать первого века, но не монарх же, не помазанник Божий, и вообще демократ и против любого диктата. Вот же ситуация! Загнала в такой угол, что сделать ничего нельзя — только принимать корону и становиться монархом! Простой технарь из НИИ мозга становится самодержцем России, это нонсенс — идиотизм какой-то. А всё Кац с его непомерными научными амбициями виноват. Правда, я сам хорош — согласился поучаствовать в, казалось бы, безобидном эксперименте своего друга и в итоге оказался в теле брата Николая Второго, Михаила Александровича, в 1916 году. Сначала я балдел, оказавшись в теле брата императора. Ещё бы — из мальчика на побегушках оказаться в теле аристократа, у которого куча прислуги, к тому же генерал-лейтенанта. Да я мог есть чёрную икру ложками, а запивать её выдержанным французским коньяком. Вот только знание истории, вложенное в меня учёбой в школе двадцать первого века, мешало насладиться своим положением. Ещё бы, я знал, что в России скоро произойдут революции, и после Октябрьской великого князя Михаила Александровича шлёпнут в Перми. Как тут радоваться жизни и тому, что ты стал «голубой кровью», если знаешь, что это очень ненадолго. Ведь мне было из истории известно, что через год Михаила Александровича сошлют в Пермь. А там местные чекисты по-тихому шлёпнут великого князя и его секретаря Джонсона. А именно меня и Каца. Да, мой друг, заваривший всю эту кашу, спасающийся от начавшей меняться истории, тоже кинулся в этот водоворот. Меня он внедрил в тело Михаила Александровича в силу случайных обстоятельств, а сам нырнул в разум Джонсона, полностью осознавая, что он делает. Выхода у парня не было — история после моего исчезновения из хронографа начала меняться.

Да, сначала было чудно и непривычно. Ещё бы — стать таким значительным человеком, как брат самого императора, это было для обычного человека ударом по психике. Ну а потом, как ни странно, мне эта ситуация понравилась. И немалую роль в этом сыграла жена Михаила Александровича — Наталья. Большой искусницей в любовных утехах оказалась эта проказница. Теперь я понимал великого князя, который нарушил правила семьи Романовых — брат императора не имел права венчаться с девушкой не королевских кровей. А Михаил это сделал — бесшабашный был человек, настоящий гвардеец Кирасирского полка. В 1907 году у флигель-адъютанта, штабс-ротмистра, командира лейб-эскадрона, случился роман с женой его подчиненного, поручика Вульферта — Натальей. Роман был бурный, а в 1910 году у них родился сын Георгий. Михаил был благородный человек, верный своим обещаниям, и он тайно вступил с Натальей в морганатический брак в Вене в 1912 году, обвенчавшись в сербской православной церкви Св. Саввы. Этим он нарушил все устои семьи Романовых и попал в опалу. Михаил был уволен со всех должностей и постов, ему было запрещено возвращаться в Россию, и он жил с женой в Европе. Даже имения великого князя находились под секвестром. Одним словом, наказали великого князя за венчание с простолюдинкой Натальей Сергеевной (урождённой Шереметьевской) по полной программе. Но когда грянула война, Михаил забыл про обиду и, верный долгу перед родиной, написал письмо своему брату Николаю Второму с просьбой зачислить его в действующую армию, чтобы он встал на защиту родины. Николай Второй пошёл ему навстречу, но назначил Михаила командиром самой проблемной в русской армии Туземной кавалерийской дивизии. В дальнейшем в ходе войны за нрав её всадников прозванной в народе «дикой». Вот так блестящий гвардейский офицер и генерал оказался в России в самой гуще Первой мировой войны. Несмотря на всю тяжесть этой войны, на бесконечные бои и отступление 1915 года, он не сбежал обратно в Англию, а продолжал нести тяжёлую ношу русского офицера. Дрался с неприятелем храбро и заслужил за бои в Карпатах орден Святого Георгия 4-й степени. То есть стал георгиевским кавалером, а это многое значило в глазах фронтовиков. И не только для них, на императора Николая Второго это тоже подействовало, и он назначил Михаила Александровича командиром 2-го кавалерийского корпуса.

Непрерывные бои, недосып, питание чёрт знает чем негативно подействовали на здоровье великого князя — у него начала развиваться язва желудка. Да у любого бы человека от такой жизни начались сбои в организме. А тем более у аристократа, привыкшего к хорошей кухне. Когда приступы язвы стали уже нестерпимы, а бои после самой острой фазы, «Брусиловского прорыва», в котором корпус под командованием Михаила активно участвовал, несколько стихли, великий князь направился на лечение в Петроград, к лучшим докторам империи. Вот там, в загородной резиденции царской семьи в Гатчине, и произошёл перенос моей сущности в тело великого князя. Виновник этого события, мой друг м. н. с. Института мозга Кац (Кацман), тоже оказался в этом времени. Его сущность вселилась в тело секретаря великого князя — Джонсона. Но если я попал в тело Михаила Александровича случайно — в ходе неправильно пошедшего эксперимента, затеянного моим другом, то сам Кац целенаправленно вселил в тело Джонсона свою сущность. Испугался парень, когда моё тело куда-то испарилось из хронографа, а из ниоткуда рядом со зданием Института мозга возникли громадные небоскрёбы. Мой друг начал догадываться, что произошло, когда у него самого исчезла часть руки. Кац понял, что история, а значит, его родная реальность изменилась, он сам не родился из-за того, что родители, скорее всего, не встретились. Да и вообще, вполне вероятно, из-за смены истории они могли и сами не родиться. После того как мой друг появился в теле Джонсона и рассказал мне о своих выводах, я, естественно, испытал сильнейший шок, потом отчаянье, а затем жажда жизни всё-таки взяла верх. И мы с Кацем начали думать, как бы исхитриться обмануть историю и не допустить, чтобы наши сосуды жизни, а именно тела великого князя и его секретаря Джонсона, закончили свои дни так же, как в нашей бывшей реальности — с простреленными черепами, закопанными на пустыре недалеко от Перми. Вот выполняя эти планы, после череды событий и колоссальных усилий как моих, так и со стороны Каца, я и оказался в этом бронированном вагоне в качестве самодержца Российской империи. Не хотел этого, всё делал, чтобы Николай Второй остался на троне, но не смог: история вещь неповоротливая и упрямая, её с кондачка и на ура не повернёшь. Вот и пришлось, чтобы история не пошла той же дорогой, что и в моей реальности, подставиться и взвалить на свои плечи тяжеленный груз ответственности — стать монархом Российской империи.

Груз ответственности придавил меня основательно — всю дорогу до Петрограда я судорожно рылся в захваченных из штаба Особой армии документах, пытаясь понять, что же мне теперь делать. Ещё раз перечитал компромат на элиту Российской империи, переданный Кацу, а значит, мне бундовцами. Аналитическая служба этой еврейской организации провела гигантскую работу, не хуже Моссада двадцать первого века, но подсказки я так и не нашёл. Наоборот, пришёл в полное уныние — не нашёл ни одного человека из всей элиты Российской империи, которому можно было доверять. Сплошная гниль и разложение. Каждый плёл свои узоры в политике, наверное, эти люди думали жить вечно, и как будто их представление о развитии страны было единственно верным. А я-то знал, что это не так. Что через пару лет эти политиканы окажутся сметены народным гневом. И все их благие намерения, у кого они, конечно, были, не более чем пшик перед расстрельным взводом пролетарского трибунала. Безумно было жалко народ, идущий на заклание под предводительством этой практически выродившейся и сгнившей элиты. Нужно было сделать нечто такое, чтобы растрясти это гнилое дерево Российской империи. Но не так, как это было сделано большевиками, а аккуратно, чтобы не повредить корневую систему империи. Море крови, выпущенной из народа после Октябрьской революции, первоначально дало обновление элиты и вдохнуло жизнь в трухлявую основу империи, и это дало возможность выиграть ВОВ, но затем без подпитки от корневой системы, которую основательно повредили свалившиеся на Россию невзгоды, страна в моей реальности снова попала в полосу стагнации. Вот и нужно было продумать свои шаги, чтобы не попасть в поток истории, повторяющий прежнее течение реки времени. Умом я всё это понимал, но, как собака Павлова, мог только гавкать на подсунутые историей реалии.

А как, спрашивается, можно коренным образом изменить историю, если для этого практически ничего нет? Ни знаний, ни кадров, ни ресурсов, одно только желание. Нет, вру, было знание, принесенное из моей бывшей реальности — туда не ходи, будет больно. Но этот ресурс я уже использовал — принял скипетр, не позволив развалиться монархическому режиму в России. По крайней мере, избавил себя и Каца от ссылки в Пермь. Но вот что делать дальше, я не знал. Ведь положение в стране так и оставалось катастрофическим — война продолжалась, солдатские бунты готовы были начаться от малейшей неудачи на фронте или демонстрации рабочих в тылу. А рабочих продолжали подзуживать всё та же элита и германские агенты влияния. И чёрт ногу сломит, вычисляя, кто там иностранный агент, а кто искренне желает, чтобы родина, наконец, начала процветать. Многие думают, что именно самодержавие тянет Россию на дно зловонного болота. А скинув цепи самодержавия, она как сокол устремится ввысь к солнцу, к демократии. Но я-то знал, что этими благими намерениями выстлана дорога в ад.

Вот я и сидел, продумывая, как бы исхитриться и не попасть в выбитую историей колею. Но как ни напрягался, никаких новых путей для развития страны не видел. От войны никуда не деться, а она, как гигантская гиря, тянула страну на дно. Попытаться заключить сепаратный мир? Но это плохой выход. В истории, которую я знал, коммунисты по существу заключили такой мир с Германией, а в итоге страна получила кровавый кошмар — гражданскую войну и обструкцию союзников. Когда они делили репарации, мы с азартом убивали друг друга. Нет, такой хоккей нам не нужен. Остаётся, истекая кровью и соплями, нести тяжеленную ношу войны до конца. Слава богу, осталось продержаться не так долго. Если исходить из истории, которую я помнил, Первая мировая война закончится в 1918 году. Осталось достойно продержаться ещё 1917 год, и можно будет перевести дух. 1916 год, можно сказать, уже продержались. Австрийцы после потери Ковеля теперь вряд ли будут дёргаться, Германия, конечно, может ещё попытаться провести какую-нибудь наступательную операцию, но не раньше весны следующего года. Во-первых, потому что получила по мозгам на Юго-Западном фронте, да и союзники в битве на реке Сомме сильно прищемили хвост тевтонам. Теперь немцы категорически не могут ослабить свои силы на Западном фронте, и даже в том случае, если армия Австро-Венгрии начнёт разваливаться. Как я узнал в штабе Особой армии, по предварительным данным, потери германской армии в ходе этой битвы составили более четырехсот тысяч человек. Пускай союзники потеряли и больше, но и людской потенциал у них выше. К тому же в войну скоро вступит и Америка — вот разберётся с Мексикой и влезет в европейскую войну. По крайней мере в моей реальности так оно и было. А ещё на моё имя в штаб Особой армии пришла шифрограмма от начальника Генштаба генерала Алексеева, который сейчас исполнял обязанности главнокомандующего. Так вот, кроме краткого доклада о положении на фронтах, он сообщил, что французами готовится наступление между Мезом и Вевре Плейн. И что крайний срок его начала — декабрь. Германская агентурная разведка работает хорошо, и если это доведено до наших генералов, то германский Генштаб наверняка тоже обладает этими сведениями. Исходя из этой мысли, можно сделать вывод, что до лета Германия не в состоянии будет перебросить свои войска с Западного фронта на наш. Тем более боеспособные дивизии. А их у немцев не так уж и много. Те, которые они умудрились направить на помощь Австро-Венгрии, мы здорово потрепали, и они потеряли свою боеспособность.

Да, вот именно так, моя безумная затея с захватом Ковеля не просто удалась, а буквально вдохнула жизнь в начинающийся разваливаться Юго-Западный фронт. Германцы подтянули свежие дивизии и организовали очень грамотные атаки на две наши армии — 8-ю генерала Каледина и 11-ю генерала Сахарова. Под их ударами эти армии начали разваливаться — русские солдаты не желали воевать, и при сильном нажиме противника некоторые части даже бросали свои позиции и бежали в тыл. Хорошо, рядом с армией Каледина была дислоцирована сформированная из гвардейских частей Особая армия, она была ещё не особо затронута тленом разложения. Вот её корпуса и встали на пути германских дивизий. А 11-й армии было некому помочь, и она дрогнула. Если бы в это время 2-й кавалерийский корпус под моим командованием не совершал рейд в тылу противника и не затеял операцию по взятию важнейшего стратегического пункта — города Ковеля, то операция германской армии оказалась бы успешной. Русская армия оказалась бы разбитой, и ей не помог бы стратегический гений Брусилова. В тот момент казалось, что ничто не могло мотивировать солдат держать оборону. Хорошо с ними поработали революционеры-пропагандисты и не только они — сама власть вела себя безобразно, тут и пропагандировать против неё особо было не нужно. Защищать страну с такой властью большинство солдат не хотело. Но тут случилось чудо — город Ковель, на подступах к которому полегли многие тысячи солдат, был взят 2-м кавалерийским корпусом. Солдаты воодушевились, а когда узнали, что взятием Ковеля командовал брат императора, вера в верховную власть укрепилась. Тем более полковые священники объясняли, что это чудо есть промысел Божий. Как только Николай Второй отдал корону Михаилу, Господь помог тому разбить супостата, показывая — вот кто истинный помазанник Божий. И не повиноваться ему есть большой грех, и допустившему это преступление гореть в геенне огненной. Одним словом, после взятия Ковеля многое в психологии русского солдата изменилось. И когда новость о взятии Ковеля стала известна в войсках, солдат как будто подменили. Они уже не паниковали при германских атаках и стойко сносили все тяготы войны. Даже жёсткий артиллерийский огонь неприятеля не вносил в души сумятицу, а заставлял думать о подвиге великого князя, когда он лично повёл полки на штурм укреплений Ковеля. В первый штурм укреплений Ковеля сложили головы многие тысячи простых солдат. Даже корпуса гвардейцев из Особой армии не смогли взять эти твердыни, напичканные пулемётами и пушками, а всего лишь две дивизии под предводительством Михаила разбили неприятеля в пух и прах.

Именно такие слухи ходили среди солдат Юго-Западного фронта. Я за время, которое провёл в Луцке, даже систематизировал их по принципу «совершенно невероятные, связанные с божественной сущностью Михаила» и «слухи более-менее реалистичные». Вот те, которые реалистичные, соответствующие моим представлениям о причинах возрождения боевого духа армии, и остались в памяти. А времени собрать слухи, ходившие среди солдат, и систематизировать их у меня было. Шесть дней я находился в Луцке. И хотя на сердце скребли кошки и хотелось как можно скорее оказаться в Петрограде, уехать, не дождавшись результата операции Особой армии по прорыву к Ковелю и нормализации положения в полосе 11-й армии, я не мог. Хотя 39-й армейский корпус Особой армии пробился к Ковелю и соединился с частями 2-го кавалерийского корпуса Багратиона на следующий день, после того как новый император добрался до Луцка, но я всё равно не тронулся с места. Чувствовал, что нельзя сейчас покидать фронт. Именно здесь и сейчас решалась задача, которую мы с Кацем поставили перед собой — по недопущению сползания России в выгребную яму истории. Конечно, я мог ошибаться, и эта задача решалась в столице, где требовалось успокоить рабочих и какими-нибудь политическими уступками умиротворить депутатов Госдумы. Но я посчитал, что задачи умиротворения пойдут гораздо легче, если обстановка на фронте хотя бы нормализуется. А если будут явные победы, то и умиротворять никого не придётся. К тому же когда прибыл в Луцк, то получил телеграмму от Каца, в которой уже не сквозило паническое настроение, что всё пропало, срочно приезжай в Петроград. Конечно, может быть, это я его успокоил телеграммой, которую направил своему другу после того, как попал в расположение 39-го армейского корпуса. А скорее всего, обстановка в столице не настолько уж критическая. Хотя Кац и призывал меня как можно быстрее приезжать в Петроград, но сообщал он прежде всего о нехватке финансов на наши проекты. Это меня и успокоило — если парень начал свои вечные жалобы на нехватку денег, значит, не всё так плохо и дела худо-бедно, но идут. Сообщил Кац и о растерянности, которая наблюдается сейчас в Петрограде, как в среде чиновников, так и среди простого населения. Никто не знает, что делать, даже горлопаны политиканы и те примолкли. Гавкать на Михаила — боевого генерала, взявшего Ковель, как-то не с руки. Тем более ещё свежи воспоминания о кулачном бое великого князя с человеком-горой, спасение санитарного поезда и действиях во время мятежа латышских стрелков. Рабочие надеются на щедрость нового императора. Ведь рассказы о том, как Михаил одаривал золотыми империалами юнкеров, сейчас очень популярны в народе. А интеллигенция надеется на то, что новый царь установит правовые нормы, как в Европе, не зря же он жил и имеет замок в Англии. Его европейский менталитет проявился и в том, что Михаил после бунта латышских стрелков на станции Лазаревская не перестрелял мятежников, как настоящий сатрап, а организовал по процедуре, принятой в Англии, цивилизованный, демократический суд. И не его вина, что этот суд приговорил мятежников к расстрелу. Демократия, особенно во время войны, обязана уметь защищаться. Так что народ довольно благожелательно был настроен к новому царю, и никаких эксцессов против монархии пока не наблюдалось.

Вот я и посчитал, что нужно сделать паузу и появиться перед столичной публикой уже зная, как обстоят дела на Юго-Западном фронте. Если не удастся стабилизировать фронт и войска будут вынуждены отойти, то это негативная ситуация, и Михаилу придётся действовать по сценарию предреволюционного положения в стране. Мы долго с Кацем разрабатывали такой сценарий, и, в общем-то, львиная доля нашей деятельности была подготовкой к развитию ситуации по негативному сюжету. А он предусматривал, кроме раздачи продовольствия рабочим, силовые действия. Именно для этого присланная мной ещё из Житомира группа полковника Попова с участием Каца составляла списки самых опасных и энергичных противников самодержавия. После моего приезда в Петроград должна была начаться большая чистка. Для этого и вёз туда Ингушский конный полк и бойцов мехгруппы. А вот если 11-я армия генерала Сахарова сможет остановить германцев, то вся ситуация на Юго-Западном фронте менялась. А учитывая то, что Ковель был взят, то немцы попадали в очень неприятную ситуацию — снабжение нарушено, подкреплений ждать бесполезно, австрийская армия дезорганизована и потеряла боеспособность. У германцев остаётся единственный выход из такой ситуации — бросить тяжёлое вооружение и по грязи пробиваться на спасительный запад. Явная победа русского оружия. И главным героем, несомненно, станет генерал, корпус которого взял Ковель, а то, что он стал императором, народ будет однозначно считать Божьей волей. А главное, при развитии ситуации по такому сценарию любая пропаганда против монархии будет бесполезной, по крайней мере несколько месяцев. На таком фоне никакие революции в России в 1917 году не произойдут. А там и война закончится победой союзников. Репарации, а главное, освобождение святынь Царьграда от владычества Турции окончательно забьют гвоздь в крышку гроба плана насильственного смещения императора. Договорённость с союзниками о присоединении к России Константинополя и проливов имеется. И получается, что миссия, которую мы с Кацем взяли на себя, будет полностью выполнена. И нам уже не будет грозить ссылка в Пермь — можно будет наслаждаться жизнью. Мне, конечно, под таким грузом ответственности вряд ли надолго удастся расслабиться, а вот мой друг вполне может насладиться жизнью в двадцатом веке.

И главное, эти мечты вполне реальные. Все источники говорили, что паника и дезорганизация частей 11-й армии сошла на нет. Солдаты встали в жёсткую оборону. И даже без подхода свежих частей, первоначально предназначенных для переброски на Румынский фронт, остановили германцев. А местами даже начали контратаковать неприятеля. Об этом мне доложил сам Брусилов, спешно прибывший на встречу со мной в Луцк. Да вот именно, сам командующий Юго-Западного фронтом теперь докладывает мне о положении дел в вверенных ему армиях. И о моём бывшем корпусе он доложил. Полковник Хватов развил такую бурную деятельность, что его снабженческие операции попали даже в доклад командующего фронтом. Конечно, это может быть и потому, что бывший командир спецгруппы не ограничивался только ресурсами, которые имелись в Ковеле. Пользуясь мандатом, который я подписал, он уже начал прессовать снабженцев не только 8-й и Особой армий, но его эмиссары уже добрались до штаба фронта. И везде они требовали железнодорожные вагоны и охрану для важных грузов, отправляемых в Петроград по распоряжению самого Михаила Второго. Информацию об обстановке в полосе армии Сахарова я получил не только от Брусилова, но и от своих людей, направленных в расположение 11-й армии сразу после прочтения в штабе 39-го армейского корпуса манифеста об отречении Николая Второго. Время до подхода эшелонов из Луцка было, и я смог, основываясь на рекомендациях Хватова, отобрать людей из состава мехгруппы для сбора сведений о положении дел в полосе 11-й армии. Очень меня этот вопрос волновал. Конечно, отобранные бойцы были далеко не разведчики и не тайные агенты, но люди они были коммуникабельные и проверенные предыдущими боями мехгруппы. А значит, как заявил полковник Хватов:

— Названные мной бойцы выполнят поставленный приказ и обязательно доложат о любых, ставших им известными фактах. А прапорщик Тиборг, кроме того что хорошо разбирается в автомобилях, знает и немецкий язык. Так что если ваше величество назначит его командиром этой группы, сможет и допросить пленных. Как австрийцев, так и германцев. Хотя прапорщик и сам немец, но он православный и является истинным патриотом России. Что не раз доказывал в боях с германцами.

Что же, других людей у меня не было. Я согласился с новоиспечённым полковником и направил отобранных бойцов с весьма специфическим заданием в расположение 11-й армии. И потом, когда находился в Луцке, просматривая телеграммы, а иногда и радиограммы, поступающие от этой группы, ни разу не пожалел, что направил именно этих людей с весьма специфическим заданием. Ежедневно на имя Михаила стала поступать независимая от фронтового начальства информация о настроениях солдат и реальном положении дел в 11-й армии. И не только короткие телеграммы, но и довольно объёмные шифрованные радиограммы. Ведь эта группа моих информаторов имела даже искровую радиостанцию. Одним словом, сформирована по образу тревожных групп, которые были созданы перед рейдом по тылам австрийцев. Кстати, прапорщик Тиборг был командиром одной из этих групп. Когда я вспомнил об этом, то подумал: заслуженный офицер, а значит, не долго ему ходить прапорщиком. Когда миссия этой тревожной группы будет завершена, присвою ему поручика. Надёжных, не развращённых близостью к власти людей катастрофически не хватает, а нужно весьма основательно прочистить весь гнилой бомонд империи. Если этот Тиборг хорошо себя проявит как информатор императора, то, пожалуй, зачислю его в команду полковника Попова. Николай Павлович, как сообщает Кац, разошёлся в Петрограде не на шутку. Его агенты, непонятно каким образом, влезли во многие значимые общественные организации. Только нехватка людей не дала возможности накрыть всю столицу паутиной агентуры полковника. Сейчас, как написал Кац, уже никакая революция невозможна. Любые серьёзные выступления на корню будут задушены людьми Николая Павловича.

Мысль о проделанной работе полковником подстегнула размышление о собственном непрофессионализме. Вон, люди, не имея практически никаких ресурсов, за короткое время сделали работу, с которой мы с Кацем возились столько времени. Слава богу, что я хотя бы разглядел талант полковника Попова ликвидировать вспышки недовольства и агрессивного поведения подчинённых. Это надо же, служба полковника Попова сделала из Туземной дивизии не скопище диких абреков, а отличную кавалерийскую дивизию. В настоящее время о диких нравах её джигитов напоминает только ярость, которая охватывает всадников во время боя. Михаила в его бытность командиром Туземной дивизии коробила традиция отрезать головы офицерам поверженных врагов. Мне, насмотревшемуся в двадцать первом веке кровавых фильмов, на это было наплевать. Даже радовало то, что у Туземной кавалерийской дивизии была репутация дикой и необузданной. Противника начинал охватывать ужас, когда они узнавали, что на их участок фронта прибыла «дикая» дивизия. Из-за этой репутации, которая достигла и Петрограда, я и тащу с собой с фронта в столицу Ингушский полк. Может быть, зря, когда в дело вступил такой специалист, как Николай Павлович. Он-то сделает всё тихо, как говорится, без шума и пыли, а джигиты, эти неуёмные дети гор, зальют столицу кровью. В голове зазвучала мысль: эх, знать бы прикуп, жил бы в Сочи. Кто знает, как всё выйдет? Может быть, именно джигиты вытащат неумех-попаданцев из этой непонятной ситуации. В которой мне всё ещё неясно, как действовать. История сделала кульбит, и Россия пошла по не ведомому мне пути. Будучи великим князем, я худо-бедно, но всё-таки знал вектор исторического развития моей родины. А став императором, был в полной прострации от ощущения нереальности происходящего и незнания, что же теперь мне делать.

Поклевав себя за растерянность и признав, что первое лицо государства не имеет права на такие слабости, я нажал кнопку звонка, вызывая в этот бронированный кабинет Первухина. Вот у кого не было и капли растерянности, несмотря на то что его судьба полностью изменилась. Теперь он стал не Димка «сукин сын», а их благородие господин поручик. Поручиком-то он стал, но вид его мало изменился. Даже стал ещё нелепее. К тельняшке, громадным синим галифе и сапогам со скрипом добавились погоны поручика. Дима их просто пришил на чёрную кожаную лётную куртку. К ней же был пришпилен Георгиевский крест. Особую пикантность этому наряду порученца императора придавала болтающаяся громадная деревянная кобура маузера. Сам Дима очень трепетно относился к своему наряду. Считал, что как только он начал носить тельняшку, кожаную куртку и галифе, то жизнь простого деревенского парня пошла резко в гору. Я не возражал против изысков новоявленного модника, и на это было две причины. Одна — сугубо меркантильная: своим петушиным видом Первухин приковывал всё внимание окружающих людей, включая и террористов, а я в этот момент мог оградить себя от многих опасностей. Вторая причина была связана со всё ещё присутствующей во мне неуверенностью. Всё-таки я человек из другого времени, а вдруг в этом времени такие наряды в пределах допустимого? Вон, Хватов только улыбался, глядя на наряды Первухина. Да и у самого великого князя в его особняке в Петрограде в гардеробе висели такие наряды, что я, осматривая их, всё удивлялся, как может серьёзный человек надеть такой петушиный наряд. То ли дело полевая форма цвета хаки — пускай и неудобная для человека двадцать первого века, но зато выглядевшая солидно и как-то привычнее для меня.

Хмыкнув над Первухиным, который даже в хорошо протопленном вагоне оставался в кожаной куртке, я потребовал чаю с давешними пирожками. Я был уверен, что в Луцке Дима ими запасся — знал парень, чем порадовать своего босса. И действительно, через несколько минут дверь, как это бывает в обычных поездах, сдвинулась, и в мой теперешний кабинет вступила целая процессия из трёх усатых мужиков. Первым важно вышагивал Первухин, неся на вытянутых руках кастрюлю, замотанную полотенцем, затем шёл боец спецгруппы, теперь уже прапорщик Угрюмов с самоваром, а замыкал процессию пулемётчик спецгруппы, пару дней назад бывший ефрейтором, а теперь подпрапорщик — Лукин. Он нёс большой поднос, заставленный вазочками с вареньем и большой фарфоровой кружкой. Я в очередной раз хмыкнул и подумал: во как происходит чаепитие императора всея Руси. Даже подносы офицеры таскают. А со званием ниже унтер-офицера скоро будут доверять только задницу императору подтирать. Ладно, сам виноват, что позволяешь «рыжей бестии» так измываться над боевыми ребятами. Георгиевскими кавалерами, между прочим. Как Димыч получил поручика, так важный стал, всё норовит другими командовать. Но все эти мысли о зарвавшемся Первухине не помешали мне благосклонно кивнуть «рыжей бестии» и указать на малый стол, который нужно было освободить для предстоящего чаепития. Этот ритуал, скорее всего, был завершающим в этом путешествии из Луцка в Петроград. Как доложил Максим, часа через три мы должны были прибыть в столицу. Вот и требовалось привести мысли в порядок и поставить точку в сумбурных метаниях своего во всём сомневающегося рассудка. В конце концов, я победитель и место императора занял законно, по всем канонам престолонаследия.