Хроники Ворона. Книга первая

Илья Юдачёв

Зоран из Норэграда, жестокий и хладнокровный наемный убийца, чья улыбка сродни заостренной стали, а смерть для которого – единственная форма справедливости, бродит по миру, следуя кровавому предназначению своего Ордена. Но призраки прошлого преследуют Зорана, а череда жутких событий и роковых случайностей заставляет его усомниться в выбранном пути.

КРЕПОСТЬ

Находящееся на севере материка предгорье Афрея по праву считается одним из самых живописных мест в королевстве Ригерхейм. За несколько десятков миль до начала восхождения на саму гору перед взором забредшего в эти края путешественника предстают поражающие высотой деревьев сосновые и еловые леса, наполняющие легкие вступившего в них успокаивающим ароматом хвои, бесчисленные озера, гладь каждого из которых своей девственной чистотой напоминает слезы богов, а также бурные реки, ритмичным течением от одного крутого порога к другому заставляющие думать, что у этого места есть сердце, венами для которого они являются.

Флора этой части страны поражает своим изобилием: леса полны различного вида кустарников, на болотах растут лишайники и мхи, а для того, чтобы сосчитать все видовое многообразие ягод, человеку не хватит пальцев обеих рук и ног. Здесь с одинаковым успехом растут красная и черная смородина, черника, земляника, брусника, клюква и, конечно же, кисло-сладкая принцесса болот — морошка.

Но все свое несравненное очарование природа этих мест открывает лишь дважды в сутки: на рассвете и на закате. В эти часы игра солнца на глади здешних озер создает невероятное буйство красок, отчего все вокруг начинает казаться сказочным и даже сюрреалистичным.

При этом любителю живописи редко доводится увидеть в музеях или приобрести на аукционах картины с пейзажами предгорья Афрея. Их попросту очень мало, потому что редкий художник осмеливается приходить сюда, чтобы увидеть воочию и перенести здешние красоты на полотно. Ибо в этом краю путника на каждом шагу поджидает смерть.

И лишь на малую долю причиной агрессивной нелюдимости этого края стал тот факт, что сама природа позаботилась о своем покое от наблюдателей бесчисленным множеством опасных зверей: от хитрых лисиц и свирепых рысей до умных волков и могучих медведей.

Основная причина является куда менее прозаичной: предгорье Афрея — территория древней магии. Беспечному путнику данный факт сулит в лучшем случае смерть от голода и истощения, ведь, ступив сюда, в кажущийся таким безопасным хвойный лес, и пройдя достаточно глубоко, он, околдованный, уже никогда не сможет найти из него выход. В худшем же случае он умрет от остановки сердца, так как местная магия насылает на путешественников чудовищные, ужасающие галлюцинации. А существует она здесь лишь потому, что обывателям нельзя знать некоторые вещи.

Им нельзя знать того, что на горе Афрей, сросшись с ее серыми склонами, будто вековечная часть ландшафта, расположилась крепость, название которой на древнем языке звучит как Кун Руммун.

Скала Воронов.

Место, где учат убивать.

***

— На! Получай, слабак! — прокричал крепкий розовощекий мальчишка лет одиннадцати на вид, после чего в победном жесте поднял над головой деревянный тренировочный меч. Похожее на поросячье лицо юного фехтовальщика при этом озарила довольная улыбка.

Его оппоненту — другому мальчику, черноволосому и выглядевшему на несколько лет моложе, крепко от него досталось. Все его детское тело было покрыто синяками и ссадинами, а мгновение назад он пропустил мощнейший удар деревянным мечом в область печени. Теперь он, согнувшись, лежал на полу, держался за правый бок и, подобно выброшенной на берег рыбе, пытался поймать ртом воздух.

Дети бывают жестоки.

— Слабак! Слабак! Слабак! — свиноподобный мальчуган начал сопровождать каждое слово пинком по поверженному и не способному защищаться противнику.

Но он недолго глумился; от неожиданного удара по затылку ему показалось, что глаза лишь чудом не вылетели из орбит.

— Ай! — мальчик обернулся.

Перед ним стоял ровесник, но куда более высокий и мускулистый. Он заговорил:

— Магистр запретил нам драться без его присмотра.

Свиноподобный посмотрел на него со смесью страха и восхищения. Он явно был из той породы детворы, что признают лишь силу.

— Конрат, мы же просто играем! Зоран, ну скажи!

Лежащий на полу мальчик что-то прохрипел, а заступившийся за него здоровяк ответил свиноподобному:

— Ты врешь. Вы не играете. Ты просто задираешь его, потому что он младше и слабее.

— Неправда! Мы играем! Я не вру, Конрат! — оправдывался задира.

— Тогда давай я с тобой поиграю, Бирг!

Конрат ударил Бирга кулаком по лицу, и тот лишь чудом удержал равновесие и не упал. Одной рукой он схватился за нос, из которого уже текла кровь, а другую, трясущуюся от страха, но все же продолжавшую сжимать рукоять деревянного меча, выставил вперед, в надежде не подпустить к себе Конрата. И попятился.

— Конрат, не надо! Отстань!

— Я играю!

Конрат рывком попытался сократить дистанцию до позволяющей навязать рукопашный бой, но Бирг отскочил и снова выставил меч вперед.

— Я больше не буду! Отстань!

Вдруг в зале для тренировок раздался громовой голос:

— Это что тут, черт подери, происходит?! Проклятая мелюзга! Вы что, совсем страх потеряли?!

Кровь в жилах ребят застыла. Они мигом прекратили свои детские разборки, а Зоран попытался подняться, хоть это и было адски тяжело. Но когда в помещение входил магистр, все те, кто почему-то лежит или сидит, обязаны были встать.

Это был одетый в черное, высокий, седой и жилистый мужчина, с короткой стрижкой и обезображенным шрамами лицом. Скрестив руки за спиной, он подошел вплотную к уже выстроившимся в шеренгу драчунам. Его движения были легкими и угрожающими, в них ощущалась сила, уверенность и отвага. Разгневанно посмотрев на своих учеников, наставник снова заговорил, делая ударение на каждом слове:

— Что тут творится?! — голос разъяренного медведя, не иначе.

Мальчики переглянулись. Бирг выглядел напуганным. Страх Зорана, напротив, улетучился, уступив место угрюмости. Конрат же, сверля Бирга глазами, выглядел откровенно злым.

— Мы оттачивали фехтование, магистр Андерс, — произнес Конрат настолько виновато, насколько мог.

— Фехтование? Да еще и оттачивали? Да вы едва меч держать научились, фехтовальщики чертовы! Что я вам строго-настрого запретил?! Не смейте, не смейте фехтовать без меня! Вы только ошибки закрепите!

Воспитанники пристыженно склонили головы.

— Простите, магистр Андерс, — почти хором произнесли они.

— Видимо, вам мало шести часов тренировок в день. Отлично. Выносливые, значит. Ну-ну. В наказание всю сегодняшнюю ночь вы вместо сна будете бегать по полосе препятствий. Начиная с этой минуты. Бегом марш на полосу!

И они побежали. Зоран едва успевал за Конратом, который, похоже, не сильно ускорялся, а Бирг, не желая опять ловить на себе гневные взгляды последнего, оторвался от своих товарищей по наказанию.

— Конрат, — произнес Зоран с одышкой.

— Что?

— Спасибо.

Конрат в ответ кивнул и слегка улыбнулся. В те времена он был Зорану почти что другом. В те времена он казался Зорану хорошим человеком по меркам их ордена. Но казаться и быть — это никогда не одно и то же.

С тех пор многое изменилось.

***

Облокотившись на огромные каменные перила и вглядываясь вдаль в ожидании заката, на чрезвычайно просторном балконе крепости одиноко стоял мужчина тридцати с небольшим лет, с длинными черными волосами. Он являл собой значительно выше среднего роста человека, атлетически сложенного, с узкой талией, широкими плечами и весьма, даже немного чересчур, мускулистого. Он был одет в темно-серый походный камзол и черные узкие штаны, заправленные в высокие сапоги того же цвета. Черты лица его были резкими и грубыми, однако в них присутствовало некое северное благородство. Взгляд зеленых глаз был жестким и задумчивым, но при этом слегка печальным.

Он повернул голову, когда чья-то небольшая крепкая ладонь легла ему на плечо. Это оказался Креспий. Самый младший из Ордена. И единственный из братьев, в ком он еще мог разглядеть остатки человечности.

— Красиво здесь, — начал Креспий. Невысокий, легкий и подвижный парень, одетый примерно так же, как Зоран, к которому он только что присоединился.

— Да уж, Афрей красив, — Зоран тяжело вздохнул. — Наверное, им можно было бы восхищаться бесконечно…

— Если не знать, сколько людей погубили его леса? — предположил Креспий.

— Да.

Они некоторое время молчали, смотря на бесконечно прекрасные пейзажи северного Ригерхейма. Прервал молчание Зоран:

— Кто-то сейчас на контракте?

— Все здесь, в крепости. Наши птицы давно не приносили ничего стоящего. Твой контракт на мэра Трезны был последним.

— Я ушел за Дунканом почти два года назад и только сейчас вернулся. Хочешь сказать, за это время вороны не принесли совсем ничего?

— Братья говорят, что Ригерхейм с каждым днем все более скептичен. Наш Орден в сознании людей трансформируется из были в наивную притчу о справедливости. Да и сама справедливость, я слышал, становится для простого народа лишь мифом. Мало кто разговаривает теперь с птицами.

— Отрадно сознавать, что месть становится делом глубоко личным. Так и должно быть.

— Наверное. А где ты, кстати, пропадал так долго? Почему не возвращался?

— К барону было трудно подобраться, и планирование заняло много времени. А потом я решил немного отдохнуть от ароматов хвои.

— И где же ты отдыхал от них?

Зоран нахмурился, будто вспомнив что-то неприятное:

— В основном, в южных землях.

— А в Ланте был? Всю жизнь хотел там оказаться! Я слышал о ежегодном карнавале в этом городе. Говорят, что праздника более помпезного не сыскать во всем Ригерхейме! Ты побывал на нем?

— Да.

— И как?

— Помпезно, — угрюмо ответил Зоран.

Креспий почувствовал, что Зорану отчего-то не хочется говорить о Ланте.

— Конрат сегодня сказал, что контракты скоро снова появятся, — сменил он тему.

— Ну вот, а говоришь, Ригерхейм скептичен, и с птицами никто не разговаривает. Только откуда Конрату знать, что вскоре они непременно что-то принесут? Насколько я помню, он не ясновидящий. Впрочем, не важно: он магистр, ему видней.

— Я давно не видел его таким радостным.

— Он всегда радуется новым контрактам, как-никак они у нас высокооплачиваемые.

Лицо Креспия сделалось грустным:

— А мне, если честно, не хотелось бы получить контракт.

— Я знаю, Креспий, знаю. Хотя, помнится, когда-то ты так и рвался в бой.

— Меня стала угнетать тщетность нашей миссии. Если раньше мне действительно казалось, что я могу сделать мир лучше, подарить ему некий баланс или, на худой конец, надежду на него, то теперь я понимаю, что навряд ли справлюсь с этим, потому что всех мерзавцев убить невозможно. Их неисчислимо много, как волн на море.

Зоран ухмыльнулся.

— Не поэтому, Креспий. Далеко не поэтому ты не сможешь сделать этот мир лучше.

— А почему тогда?

Зоран в течение нескольких секунд обдумывал ответ, после чего произнес:

— Что ты обычно делаешь, после того как выполнил контракт?

— Иду за платой к нанимателю.

— А что ты делаешь, когда получил плату?

— Иду в бордель.

Зоран рассмеялся.

— Ну хорошо. А что ты делаешь после того, как обошел все бордели, таверны и казино в городе?

— Возвращаюсь в крепость, Зоран. Я не понимаю, к чему ты это спрашиваешь.

Зоран продолжал:

— А где, и самое главное — с чем остается тот, чью жажду мести ты утолял? Твой наниматель?

Креспий задумчиво сдвинул брови.

— Чаще всего дома. И… ни с чем.

— Верно! Ни с чем. Ты не возвращаешь ему убитых родственников, а лишь отправляешь виновного в этом к праотцам. Ты не исцеляешь от наркозависимости какого-нибудь сына какой-нибудь несчастной матери, вместо чего просто вспарываешь брюхо наркоторговцу и забираешь за это у женщины последние крохи. Скольких бы сукиных сынов ты ни прикончил, Креспий, запомни: добра ты этим не сделал. Мы оставляем в душах людей только пепелище. Мы даже жажду мести в них уничтожаем, а она для многих из них — последний смысл жизни.

Зоран откашлялся и продолжил:

— Но это лишь одна сторона медали, Креспий. Та, что касается нанимателей.

Молодой убийца внимательно слушал каждое слово Зорана. Из всего Ордена он был для Креспия самым главным авторитетом, даже большим, чем сам Конрат.

— Расскажи про вторую, — попросил он.

— Что ж, хорошо. Вторая сторона касается тех, кого ты убиваешь. Видишь ли, Креспий, порой случается так, что из-за смерти всего лишь одного мерзавца страдает сразу много хороших людей. Запомни: у подонков тоже есть семьи, и их тоже может кто-то любить и оплакивать: их дети, их жены, их братья и отцы, которые за свою жизнь, может, и мухи-то не обидели. Оборвав жизнь дорогого им негодяя, ты навеки ожесточаешь и делаешь этих добрых людей несчастными.

— Я… я вообще тогда ничего не понимаю. Мне никто еще подобного не говорил.

— А тебе и не нужно ничего понимать, Креспий. Выбора у тебя в любом случае нет. Продолжай делать то, что должно, но просто не думай теперь, что тем самым приносишь кому-то добро. И уж тем более — что меняешь мир в лучшую сторону.

Зоран похлопал молодого убийцу по плечу и, оставив того наедине с собственными мыслями, молча направился в свою комнату.

***

Обитатели Скалы Воронов обычно не являлись кровными родственниками, но все же, следуя обычаям Ордена, называли друг друга братьями. При этом взаимоотношения между ними далеко не всегда были теплыми.

Когда Зоран оказался в коридоре и увидел, как ему навстречу шагает один из них, очень крепко сложенный, невысокий и с изувеченной нижней губой, на его лице появилась жестокая улыбка.

Они поравнялись, и Зоран напряг левое плечо, после чего с силой врезался им в левое же плечо идущего навстречу.

— Поаккуратней! — заорал тот, гневно посмотрев на обидчика похожими на поросячьи глазами.

Зоран только этого и ждал.

Он резко повернулся лицом к разгневанному брату, схватил его за горло правой рукой и мощным движением впечатал в стену затылком.

— По-моему, это тебе стоит быть аккуратней, Бирг, — спокойным, но весьма убедительным голосом произнес он.

Биргу показалось, что от удара о стену у него посыпались искры из глаз. Но это была лишь меньшая из проблем. Большая же заключалась в том, что стальная ладонь продолжала сжимать его горло, так и норовя раздробить кадык.

— Ты же подвинешься в следующий раз, так ведь? — подсказал Зоран решение этой проблемы.

Но его оппонент, собрав волю в кулак, промолчал. Не хотел подчиняться. Зоран сжал его горло сильнее.

— Да… Да… Подвинусь… — все-таки сдавшись, прокряхтел Бирг.

Могучая ладонь разжалась, и он с облегчением выдохнул.

— Вот и хорошо, — издевательски улыбнувшись, подметил Зоран.

***

Он уже больше часа ворочался на кровати, но никак не мог уснуть. Жуткие воспоминания тревожили его ум, заставляя мысленно возвращаться во времена своего далекого прошлого. Во времена, когда он был намного моложе, чем сейчас, и еще верил в идеалы своего ордена. Как и юный Креспий, он когда-то действительно считал, что расправами может сделать мир лучше. Думал, что является для него чем-то вроде санитара, очищает его.

Но даже для этой, некогда твердой, веры, для этой не поддающейся никакой критике морали Зоран порой бывал слишком жесток к тем, за кем приходил. И даже для нее масштабы резни, которую он учинял, превышали зачастую всякие рамки.

И, как бы странно это ни звучало, лишь отчасти в том была вина самого Зорана, хотя он и привык осуждать единственно себя самого. И если в юности раскаяние улетучивается так же быстро, как и приходит, то по прошествии лет оно поедает душу уже беспрерывно, кусок за куском, смакуя каждый из них, словно деликатес.

«Зачем ты убиваешь?» — слышал Зоран в голове голос своего старого знакомого.

— Зачем я убиваю? — шепотом спросил Зоран сам себя, вспомнив маленькую деревушку Ярру, мысли о которой неспроста преследовали его уже многие годы.

Он до сих пор наивно полагал, что тем далеким летом мог поступить по-другому.