Непростые истории о самом главном, сборник рассказов. Современная проза

Илья Халь, 2018

Римляне говорили: пока дышу – надеюсь. Мы говорим: пока надеюсь – дышу. За бегом времени, дневной суетой и тяжестью забот мы часто забываем о самом главном. О жизни. О свободном взмахе рук-крыльев, о шуме ветра в ушах и брызгах солёных волн в лицо. Эти истории – напоминание о том, что мы – существуем. Пока дышим. И пока надеемся.Серия: Непростые истории

Мария Дёмина

Автор — Мария Демина, она же SerpensSubtruncius (Змей Подколодный по-латыни), по профессии филолог, переводчик с древних языков, занимаюсь писательством и литературной критикой на Синем Сайте (ficwriter.info) как хобби в веселой многодетной жизни. Проживаю в г. Санкт-Петербурге.

Подростки

Вокруг головы колышется едко-пахучая муть, периодически оседающая на «перьях» черными хлопьями. Он не пытается расправить жабры, тонкая сеть пушинок на их концах и так слипается от грязи. Хочется немедленно глотнуть воздуха, но выбираться из убежища сейчас еще рановато: до ночи далеко, а верткие пронырливые карпы хватают всё, что движется, жадно всасывая ошметки еды с лодок, мелких рачков, водоросли на корнях, свисающих в воду с островов. Рано. Он любит тьму, в ней шансов выжить значительно больше. Она равняет зрячих и незрячих. Да и разница между болотом днем и болотом ночью слишком незначительна. Итак, он ждет, припав на короткие, но изящные и сильные ноги. Ребра крупного тела обтягивает темно-бурая кожа, испещренная пятнами и полосами. Голова с небольшими, очень широко расставленными глазками упрямо подпирает толстый стебель аира, шесть перьев по бокам широкого рта прижаты. Задние лапы с растопыренными пальцами зависли в воде, мощный хвост не колышется, найдя идеальную точку равновесия. Он может висеть так целую вечность, поджидая мелких рыбешек и головастиков, снующих почти под самым носом. Это «почти» истончается в неуловимое мгновение, когда голова слабо толкает воду вверх, а еле заметный водоворот прячется в уголке рта — и на одну назойливую соседку становится меньше.

Он хороший охотник и умелый разведчик, потому и выжил в грязных канавах некогда прекрасного озера Шочимилько^[2].

Её волосы блестят золотом в лучах только проснувшегося солнца. Четыре часа утра. Под крылом снежатся овечьим руном облака. В прорехах виднеются далекие равнины с еле заметными пунктирами скоростных автострад. На земле еще темно. Скоро самолет начнет разворот над аэропортом Бенито Хуареса. Из Лос-Анджелеса лететь всего четыре часа, однако в такую рань нагорье не прогревается, Эмили натягивает капюшон.

— Эмили, ты так голову когда-нибудь забудешь, не оставляй камеру без присмотра! Вот в чемодан со шмотками отчего-то обеими руками вцепилась…

Отец совсем не стар и тем более не ворчун. Он даже не совсем «взросл» — посторонние чаще обращаются к нему «парень», чем «старина». Но иногда выть хочется от внезапных нравоучений. Это значит, что он на взводе. А-а, встречающая сторона где-то запропастилась. И когда трансфер? Хотелось быпрямо сегодня успеть в Национальный Автономный Университет Мехико — крупнейший в Новом Свете. Эми пока еще школьница, поэтому с огромным интересом готова обозревать университетскую жизнь везде, куда отец берет ее «ассистировать».

Сквозь толпу продирается совсем юный паренек — смуглый, остроносый, как галка, обладатель косой угольной челки, полосатого охряно-багрового свитера и таблички на длинной палке. Последнюю он вздымает высоко над головой и готов пустить в ход, чтобы прорваться к месту встречи.

— Уже опоздал, парень, мы успели раньше, так не круши соотечественников. Майк Шнайдер, — отец с улыбкой протягивает руку для приветствия.

— Простите, сеньоры, я перепутал терминал Дельты с Эйр-Мексико. Очень приятно.

— Это Эмили Шнайдер, ассистент и оператор, — Майк кивает в сторону девушки, которая с независимым видом обнимает камеру в футляре.

— Сальвадор-Хосе-Мария Чиналько.

«Бо-оже, сколько пафоса. Этот индеец именем поразить пытается? На вид младше меня».

— Вы сотрудник университета? — сам вопрос, заданный по-испански, содержит сомнение в положительном ответе, когда ее розовый язычок задерживается на последнем «d».

— Я сотрудник экспедиции, — улыбается тот. — А сотрудник университета — моя мама.

— Угу, — кивает девушка и протягивает ладошку, — Эми.

— Чава. Сейчас в отель, а после завтрака я отвезу вас в лаборатории. А потом, если хотите, мы можем поплавать по озеру, там довольно весело, туристам нравится.

Цель проста. Они приехали, чтобы поймать аксолотля и снять ролик про эту редкую тварь. Разумеется, её нужно будет продемонстрировать с разных ракурсов, измерить, ткнуть мордой в камеру, поцеловать и отпустить на все четыре стороны.

Или отдать в Биологический институт Университета — специальной группе по изучению исчезающих эндемиков. Тем нужна «свежая кровь», чтобы развести как можно больше потомства и выпустить на волю в естественные условия. Сам факт, что условия этих бедняг как раз и губят, осознается постольку поскольку — есть государственная программа по восстановлению вида, ей надо следовать. Повернуть вспять водопровод города Мехико и разогнать его жителей, чтобы аксолотли вернулись в родные палестины, возможным не представляется. А пока каждый защищает национальный символ, как может.

Есть еще третий вариант — не отпускать, а перевезти через границу в охлажденном контейнере как обычного домашнего питомца, благо, справки все подготовлены заранее. Единственным отличием зверюшки от миллионов аквариумных собратьев будет только природное происхождение и обновленный набор генов. Лаборатория трансплантологии и регенерации при медицинском центре Седарс-Синай обещала круглую сумму за дикого «водяного дракона».

Эти крупные головастики, возможно, и не привлекли бы внимания охотника за сенсациями Майка Шнайдера, но уж больно фантастические истории рассказывал его двоюродный брат Пол, работавший в том самом центре.

«Водяные собачки», как их называли на языке науатль предки нынешних жителей Мексики, уникальны не только своей «вечной молодостью» — провести несколько десятков лет личинкой вообще странная перспектива. Их способность воспроизводить взамен утраченной конечности, хвоста, внутренних органов новые давно не дает покоя поклонникам генной инженерии. Вырастить человеку утраченные или пораженные органы из его собственных тканей — это же фантастический прорыв в медицине! Мечта болеющего и рискующего человечества! Если удастся выделить чудесный ген регенерации и научиться запускать скрытую программу восстановления клеток…

Эта научная фантастика сулит славу и баснословную прибыль. Но при всех лабораторных успехах и многочисленных опытах уникальный природный механизм пока определению не поддался. К тому же исследования ведутся на замкнутых группах родственных аксолотлей, что позволяет выделить связующие признаки, но сравнить их с набором свойств, взятых извне, пока не представляется возможным. В природной среде аксолотли практически вымерли. Или нет?

Чава тонким веслом со слегка облупленной краской отталкивается ото дна канала (или канавы — как посмотреть) и медленно продвигает лодку вдоль берега, мимо свисающих в воду блекло зеленеющих деревьев, увитых лианами со свисающими корнями, попадающихся на глаза грядок с овощами и неожиданно яркими цветами. Эми думает, что в реальности красочными на озере Шочимилько выглядят прогулочные суденышки, плавучие палатки с едой и голосистыми марьячес — то есть искусственные, человеком созданные объекты. Трущобы, в которые они не посмели соваться, — странные, нависающие над водой домики с плоскими крышами на крошечных островках — выглядят скорее серыми. Что касается «природной» части Шочимилько — она оказывается довольно блеклой, окрашенной в разные оттенки болотно-зеленого. Не очень выгодно для съемок. Но, в конце концов, чего ждать в конце ноября? Эми смогла отправиться в Мексику только на каникулах в честь Дня Благодарения, они спланировали поездку заранее. В задачу оператора входит снимать, ровно держа камеру, рассчитать правильный режим и, кроме репортажа, снять несколько роликов натурных съемок. Всё это ей приходилось делать не раз, хотя профессиональным оператором Эми становиться не собирается. Но это самая удачная и интересная подработка для тинэйджера — всяко лучше, чем сидеть с сопливыми детьми или на кассе фаст-фуда. Сейчас она примеряет условия для будущей съемки, отмечая колыхание лодки и отсутствие нормальной перспективы.

–…Я читал, что это остатки древних садов ацтеков, но, по правде сказать, странное фермерство. Растить цветы в промышленных количествах, чтобы принести их в жертву богам, — само по себе романтическое безумие. Но выращивать их на искусственных островах по всему озеру — страшная расточительность сил и времени. Проще было осушить болота вокруг, спустив воду в резервуары — индейцам это вполне было по силам, я интересовался их достижениями.

Майк обращается, вероятно, к Эмили или к сотруднице биологического института со звучным, но избитым именем Мария-Хосе. Маленькая пышнотелая женщина сидит на корме и, кажется, создает истинный центр тяжести в лодке. Она любит говорить и спорить.

— Тогда аксолотли погибли бы значительно раньше, а так они еще кормили собой всю армию испанских конкистадоров.

— Их едят? — морщит нос Эми.

— На вкус как цыпленок, — немедленно отзывается Мария-Хосе.

— С жабрами… Бр-р-р! — Эми фыркает, но смотрит на Чаву. Парень хитро ухмыляется и продолжает грести. Они давно уже играют в гляделки, иллюстрируя гримасами разговоры взрослых и оценивая мимические способности друг друга. У мисс Шнайдер лучше получается показывать язык и морщить нос, у сеньора Чиналько — закатывать глаза и скашивать их к переносице.

— Собственно, гастрономические свойства и стали причиной их вымирания.

— Да, на пару с карпами. — Мария-Хосе всплескивает пухлыми ладошками. — Завезенные карпы просто выместили наших дракончиков. А вся эта грязь из города…

Позади них мегаполис Мехико расползается по холмам гигантской кучей разноцветных кубиков.

— К сожалению, если проводить аналогию с аксолотлями, то вся мезоамериканская цивилизация оказалась гениальным подростковым периодом. Она погибла, так и не повзрослев и не усвоив чужих технических достижений. Колеса не изобрели, оружие осталось примитивным, жесточайшие кровопролитные человеческие жертвоприношения — по нескольку тысяч в год… И это на фоне странной любви к культивации цветов и бабочек.

— Они просто остались язычниками, которых победили внешние завоеватели. И не забывайте про подобные культы в античности или про крестовые походы. Европа тоже все это пережила. — Мария-Хосе любит спорить, но у Майка своя сложившаяся концепция. На самом деле им просто скучно сидеть без дела.

Они уже попытались несколько раз забросить сетку в разных частях каналов, из которых и состоит озеро Шочимилько. Безрезультатно, разумеется, но Мария-Хосе утверждает, что именно здесь они ловили предыдущие «образцы» летом. Однако закинуть снасть придется раз пятьсот, не меньше. Это не один день — как раз на каникулы хватит.

«Очень продуктивное времяпровождение», — вздыхает про себя Эми.

— И тогда Тескатлипока оболгал Кетцалькоатля, и тот стал совершать недостойные поступки, а потом отправился на Восток в добровольное изгнание. В общем-то, неудачная у него вышла карьера для божества, но его хотя бы не убили, — раздумчиво произносит Чава.

— А кто твой нагваль^[3]? — спрашивает Эми, откусывая от припасенного сэндвича с огурцом и тунцом. Она нашла применение вычитанной информации о духах-хранителях и двойниках. Чава энергично жует такос, распространяя вокруг притягательный запах специй и жареного мяса. Эми избегает мексиканской кухни из-за аллергии на перец и… в общем, специи вызывают слюноотделение и приступынездорового аппетита, что современной девушке ни к чему. Сейчас обеденный перерыв — время для философских бесед и невинного флирта.

— У меня его еще нету, — в тон ей отзывается Чава и тут же поправляет себя — Я же католик, так что мой покровитель — Спаситель Христос, Salvator.

— А тональ? — Эми настаивает, ей кажется, что выявить сущность собеседника можно через раскрытие его истинных убеждений. Во всяком случае, так говорила на факультативе по психологии мисс Мак-Кирни.

— А ты еще не догадалась? — юноша смотрит серьёзно и неожиданно в упор. Этот темный таинственный взгляд можно было бы счесть даже интересным, если бы не полоса соуса над верхней губой.

— Неужто та мелкая водяная тварь, которую мы ищем четвертый день?

Он молча смеется, почти беззвучно, и не отвечает, но она-то знает, что молчание — знак согласия.

— Твой магический двойник — головастик?

Сальвадор неожиданно встает и бросает остатки такос в воду. «А он обидчив?»

Дракон дремлет, но ждет новой добычи. Сегодня приплывал грубый самец карпа и попытался откусить кончики его нежных перьев. Он не дался, захватив огромным ртом хвостовой плавник рыбины, и та в испуге рванула с места своего позора. Чужакам здесь не место. Приплыли из-за большой воды, расплодились, пожрали все священные цветы и осквернили целебный ил. Он ждет. Когда придет время, он станет огромным, длиннотелым водяным змеем, его тонкие руки с хваткими пальцами будут держать посох с длинным когтем, его колышущиеся в потоке воды перья станут огромными зелеными крыльями, и дракон взлетит над землей в порыве бушующего ветра и станет господином всех змей, бабочек и покорившихся ему людей…

Чава просыпается от собственного вскрика. В нем плещется восторг полета и ужас одновременно.

— Тональ, — бормочет он, засыпая вновь, и теперь ему снится белокожая девочка с золотыми волосами, которая носит на шее вместо камеры длинную гирлянду из красных цветов, растущих на островах Шочимилько.

Шестой день — Майк уже отчаялся запечатлеть неуловимого водного жителя — приносит неожиданный успех. В сетке вместе с мерзко пахнущей черной жижей попадается крупная амфибия. Шнайдер должен признать, что это животное отличается от всех виденных экземпляров. Он привык к бледным альбиносам с розовыми жабрами и нежной почти человеческой кожицей. А этот — сильный, крупный, отбивающийся задними лапами, тыкающийся большеротой головой, глянцево-черный — от грязи, слизи и собственного насыщенного цвета. Да уж, головастиком это тридцатисантиметровое существо не посмеют назвать.

Майк в восторге демонстрирует чумазого аборигена Шочимилько, говорит о его статях и возможностях, о необыкновенной удаче, а Эми удерживает в кадре лобастую трапециевидную голову с маленькими гневными — как ей кажется — глазками. Параллельно она обращает внимание на их юного проводника и коллегу, сжимающего в руках ненужное весло и непонятно, то ли радующегося, то ли готового долбануть журналиста деревяшкой. Глаза сверкают, ноздри раздуваются, хотя губы растянуты в улыбке. Чава словно копирует своего тотемного двойника. Он смотрит на Эми, а она понимает, что миссия выполнена, редчайшая животина заснята, завтра самолет в Калифорнию, но сейчас, пожалуй, на пике удачи, эта будущая маленькая потеря не осознается ею в полной мере.

Майк смотрит на пойманное животное как на законную добычу, но неожиданно зверь цапает его за палец и скользкой тушкой вырывается из облепленных слизью пальцев.

— Не-е-ет!

Это восклицание Марии-Хосе, которая искренне жаждала подержать аксолотля в собственных руках и препроводить в лабораторию. Теперь она готова придушить неуклюжего американца.

— Черт! Черт! Черт! Эми, выключи камеру, наконец!

Они прощаются в аэропорту перед стойкой регистрации. Сальвадор пожимает руки Эмили и Майку Шнайдерам и оставляет в ладони девушки маленькую фигурку из дерева. Темно-коричневый аксолотль^[4] с тонкими поджатыми лапками и изогнутым хвостиком, через который пропущено металлическое колечко.

— Я забыла спросить. Как твое имя?

— Сальвадор-Хосе-Мария.

— Нет, индейское имя.

О, женщины! Она знает и улыбается понимающе и загадочно.

— Кецаль. Это птица. Или кто-то в перьях.

Эми цепляет подарок к рюкзачку и неожиданно чмокает смущенного юношу в щеку. Тот торопливо прощается и исчезает в толпе.

Пусть День Благодарения случился без индюшки, но зато с… кем-то в перьях. Эми почему-то легко и весело, несмотря на быстрое прощание вчера — с вечно юным аксолотлем, сегодня — с его молодым двойником. Она поправляет камеру и вприпрыжку догоняет отца.

Он опять затаился под корнями и ждет, не мелькнет ли перед носом зазевавшаяся рыбешка. Ему не нужно ее видеть, достаточно легкого движения воды. Охотник не хочет стать добычей, как две луны назад. Он чуть не растерялся, когда его схватили ужасно горячие руки Бесхвостого. Теперь опять растить слизь, лапу правую повредил — придется не двигаться лишний раз. Нарушение равновесия — ужасно.

Со стороны берега что-то слышно.

— Ашолотль…

При свете луны мальчик протягивает ему на ладони ужасно вкусных червяков. Они красные, пахнут землей и извиваются так аппетитно, что его тональ срывается с места и задевает поверхность воды. Голова огромного пернатого змея высовывается из озера, капельки разлетаются облаком брызг с пушистых тройных «перьев» по обеим сторонам разинутой пасти. Он улыбается.

— Полетели?

Над извилистыми каналами древнего озера Шочимилько в благоухании красных цветов летит пернатый змей с маленьким всадником между крыльев и пугает бабочек своей улыбкой.

Примечания

2

Шочимилько (Сочимилько) — озеро на юге Мехико, точнее, то, что от него осталось. Во времена ацтекской цивилизации на нем строились искусственные острова, на которых выращивались цветы и овощи. Эта традиция, хоть и в убогом и урезанном виде, сохраняется по сей день, но от озера остались каналы.

3

Нагваль и тональ — мифические двойники человека в религиозных культах Мезоамерики. Нагваль — дух-хранитель, высшее существо, духовная, творческая сторона личности. Тональ — двойник (чаще всего в животном мире), материальная, разумная сторона личности. Термины стали популярны благодаря переосмыслению в учении Кастанеды, но первоначально типичны для тотемической религии индейцев.

4

Аксолотль (на языке науаль произносится «ашалотль») — личинка амбистомы, способная жить и размножаться в неотенической форме. Вечный подросток амфибии. Действительно способен «возрождаться», отращивая утраченные органы.