Ты

Илья Рощин, 2021

Чтобы спастись от цепких лап меланхолии, главный герой решает послушаться совета врача и поверяет свои мысли компьютеру. Оставляя личные переживания в заметках системы, он не замечает, как машинная реальность начинает проникать в его сознание все глубже и глубже. Текст неожиданно трансформируется, ведь доступ к файлу получают самые разные люди: каждый из них вносит собственные коррективы в существующую действительность. Облик автора беспрестанно меняется, в конце концов превращаясь в совершенно иное лицо. Но чье?..

Всё, что я написал, — это всё это я наврал.

Игорь Фёдорович Летов

Глава I

Посвящается всем одиноким, обиженным, непонятым и непринятым

День 0

… Да будет тебе известно, врач говорит мне делать записи каждый день. Дрянное это дело, друг мой. Может, у меня и правда крыша едет?..

Извини, что отошёл, проверил крышу, вроде всё нормально… Хотя постой, с кем я разговариваю? С компьютером? Ты мне хоть имя своё скажи… Ладно, буду звать тебя Джон. Мне всегда нравились американские имена. Да и вообще, в том, чтобы писать на английском, есть какой-то шарм. Знаешь, этот язык весь такой: «Look at me, I'm so smart and mysterious». Впрочем, я отвлёкся. Так что, тебе нравится имя? Компьютер Джон… Звучит!

Ах да, забыл упомянуть, что одного абзаца в день, как сказал врач, недостаточно. Может, это и правильно, но мне, если честно, обидно. Ну вот скажи, похож я на сумасшедшего, а? Похож я на человека, которому надо писать больше одного абзаца в день? Да мне эта затея вообще не упёрлась, однако в силу обстоятельств, в которые я не обязан тебя, бездушная машина, посвящать, мне назначили обязательное посещение этого придурка в беленьком халатике, а он, в свою очередь, «настоятельно порекомендовал» общение с тобой на каждодневной основе. А так я нигилист и не вижу смысла в выражении мыслей на бумаге, от подобного положения дел меня несколько коробит. Однако чтобы моё пребывание на этой вонючей планете было менее болезненным, я обязан ежедневно общаться с тобой, Джонни.

Ну что, пожалуй, нам стоит познакомиться, а? Забавно, вроде как ты стоишь в моей комнате уже с десяток лет, а так и не знаешь моего имени. Так вот, меня зовут Эрл… Чёрт побери, ты же наверняка обратил внимание на мой профиль в этой социальной сети «вконтексте»…

Слушай, ты — бессловесный компьютер, а я — твой хозяин, давай просто договоримся называть меня Эрлом?.. Молчишь? Значит, согласен. Вот и славно.

Важный момент: доктор сказал, что я должен не просто с тобой общаться, а в деталях описывать, что со мной произошло за сутки. И так каждый день, представляешь? Каждый. День. А если я был бухой и не помню, что со мной происходило? Давай договоримся, что в таком случае я буду выдумывать. Причём даже не стану тебя об этом уведомлять. Идёт?.. Молчание — знак согласия. Рад, что мы договорились.

Итак, сегодня я проснулся, почесал затылок, зевнул два раза… нет, три и приподнялся. Если ты не понял, это я так иронизирую над глупостью затеи доктора П. Смешно же, правда?

А ты отличный собеседник, так меня понимаешь, приятно с тобой иметь дело. Но вернёмся к сути. Полежав минут пять в уютной постельке, я, не надевая штанов, медленно побрёл к сортиру, чтобы справить малую нужду. Затем, как все приличные люди, пошёл умываться, но вот беда — ненароком заглянул в зеркало.

Хмурая двадцатитрехлетняя морда глядела на меня серо-голубыми глазами, под которыми красовались синяки бессонницы, а подбородок чернел короткой бородой, плавно переходящей в пятимиллиметровый бокс на голове. Да, Джонни, я не красавчик, особенно по утрам.

Закончив с рассматриванием и умыванием лицевой части своей головы, я направился прямиком к холодильнику. Конечно, содержанием этого белого ящика Пандоры я был весьма огорчён… Нет, не тем, что там не оказалось ничего съестного, а тем лишь, что я забыл о данном факте и заглянул в холодильник. Осознав эту печальную истину, я развернулся и начал шарить по висящим на стене шкафчикам.

Кухня моя, чтоб ты понимал, не сильно отличается от всех других стандартных кухонь: маленький прямоугольный стол у окна, задвинутый вплотную к стенке, к нему приставлены четыре стула, справа от стола обыкновенный белый холодильник, дальше ряд кухонных шкафов и столиков с газовой плитой посередине. Описал неумело, знаю, но ты же просто компьютер, Джонни, на кой тебе сдались красочные описания, особенно кухни?

В общем, из еды я нашёл только белый хлеб неизвестного срока годности, открытую пачку чипсов, полупустую упаковку сосисок, которую я почему-то не убрал в холодильник, давно протухший стейк, который я всё забываю выкинуть, и листочек конопли (из пластика, конечно, это просто декорация).

Но, самое главное, к моей великой радости, на столике стояла бутылка пива… Неоткрытая бутылка пива. Тебе, мой механический приятель, не понять, каково это — найти с утра спиртное. Да, забыл сказать, я — алкаш.

Остатки чипсов и хмельной напиток ушли достаточно быстро, и я стал думать, чем бы себя занять.

Долго размышлять не пришлось — раздался телефонный звонок. Так я нашёл свой смартфон, небрежно брошенный на полу кухни. Из трубки градом посыпался беспокойный голос моего друга — назовём его Кристофер.

— Эрл, Эрл, послушай меня внимательно, ты не представляешь… не представляешь, что произошло! Эрл, это конец, просто конец! — вопил Крис. — Ваня… Ваня мёртв! Ваня мёртв, слышишь, Эрл! Он мёртв! Мёртв! Помнишь, что произошло вчера на даче? Помнишь, вы были на чердаке: ты, он, и Бека. И Ваня из окна вывалился, помнишь? Короче, всё, жопа! Не смогли откачать, понимаешь? Труп! Это жесть, Эрл, полнейшая жесть! Ну что ты молчишь, Эрл? Что молчишь?

Я и правда не издавал ни звука. Честно, сам не знаю, почему. Я был в полнейшем ступоре. Как будто внутри меня что-то сдвинулось, как будто мне стало не насрать на Ваню.

— Эрл, мать твою, наш друг умер! Умер, понимаешь ты, скотина, или нет? Вот недавно только бухали с ним, а теперь — нет его больше! И не будет больше никогда, — всё горланил Кристофер. — Эрл, ну скажи хоть что-нибудь, мать твою! Я один не вывезу, скажи хоть слово!

Чувство, что мне не насрать на Ваню прошло. Ожидаемо. Я ответил спокойно, в своей манере:

— Смерть неотличима от жизни, Крис, разве ты не знаешь? Всё, что есть сейчас, абсолютно всё, в конце концов сойдёт на нет. Тепловая смерть вселенной… А раз так, то все мы уже мертвы, Кристофер, только мертвы в будущем.

— Твою мать, Эрл. Просто. Твою! Мать! — воскликнул мой собеседник, потом помолчал и добавил: — Похороны завтра в час. У его матушки на квартире. Помнишь, мы там собирались часто, пока по своим тупикам не разъехались…

Он напомнил адрес.

— И только попробуй не явиться, а то я тебя знаю, нигилист ты недоделанный.

Он положил трубку. Я долго пытался вспомнить вчерашнюю пьянку, чердак, но тщетно. Весь день как в тумане. Причём буквально весь. До сих пор не могу вспомнить, что вообще происходило вчера. Странно, обычно забывается только сама попойка, но чтобы целые сутки… Видимо, я слишком часто и много бухаю… Впрочем, я отошёл от темы.

Ты, наверное, удивился моему спокойствию в данной ситуации, Джон, но дай я тебе объясню, что за человек сейчас печатает эти слова. Я: рационалист, нигилист, атеист, нонконформист, космополит, циник, эгоист и мизантроп. И да, ничего из перечисленного я не стесняюсь, а многим даже горжусь. Понимаешь, все люди — просто куски мяса, в этом мире они существуют по абсолютной случайности. А после смерти эти самые куски мяса просто гниют, больше ничего. Высшие силы, религия, Бог, душа и тому подобное — это всё сказки, созданные более умными людьми для управления более глупыми.

Нет, мне, конечно, жаль, что Ваня скончался, что произошло это так рано, и всё такое — но не более.

Однако на похороны я решил пойти, ибо если бы я этого не сделал, то лишился бы всех друзей, а они мне нужны. Не ради самой дружбы, а ради личной выгоды, пользы, которую они мне приносят. К тому же я вспомнил, что у Вани девушка была вроде бы далеко не уродина. Бедная «вдова», убитая горем, — лёгкая мишень.

Что ж, думаю, я уже написал достаточно. Больше за сегодняшний день со мной ничего интересного не произошло. Я, по обыкновению, почитал книгу, сидя в старом зелёном кресле и попивая любимый чай, чёрный, как моя сущность, посмотрел пару кинолент в стиле артхаус, почитал новости на Плёнке.ру, пощёлкал убогие каналы на телике, посидел во «вконтексте», купил и выпил пару бутылочек пива и сел писать эту срань. Вот и всё.

А в данную секунду, если тебе интересно, я думаю, как бы мне закончить эту тираду и пойти наконец-таки спать. Наверное, нужно, чтобы переход от этого дня к следующему был плавным, элегантным, чтобы было какое-то связующее звено… А впрочем, чёрт с ним!

День похорон

Ходит смерть рядышком,

Рядышком — рядком.

Деда за бабой,

Мама за папой,

Сестричка за братком.

Милый мой мальчик — лодочка — целлофан,

Господь твой — Иголочка,

Госпожа твоя — Вилочка.

Илья Мазо

Я бы хотел рассказать тебе о том, что мне сегодня приснилось. Эх, знал бы ты, как это прекрасно — видеть сны. Механизму никогда не понять этого невероятного фонтана чувств, которые человек испытывает при просмотре картин, написанных его сознанием. Так вот, сегодня мне приснилось… ничего.

Ничего мне сегодня не приснилось. Знаешь, зачем я всю эту шарманку вообще завёл? Я подумал: «Раз уж мне всю эту дичь писать приходится, может, как-то красиво это всё выстроить?» Но, к сожалению, все идеи разбились о реальность, где мне, в сущности, ничего не приснилось. Вот так всегда и бывает: я строю планы, разрабатываю идеи, формирую какую-то точку зрения по тому или иному вопросу, а потом, столкнувшись с реальностью, всё это разлетается вдребезги. Короче, мне ничего не приснилось.

Сегодня утреннего пива не было. Но я не особо расстроился, ведь наличие этого нектара богов на моей убогой кухне — это скорее исключение, чем правило. К тому же, я всё ещё не выбросил этот несчастный стейк, а им тоже можно отравиться.

Однако безопасная еда у меня совсем закончилась, и мне пришлось идти в магазин. А знаешь ли ты, что такое магазин? Что такое магазин на севере города?

Это, друг мой, один в один моя вчерашняя полупустая пачка чипсов. Залежавшиеся неказистые вонючие куски картошки свалились в кучу и ждут своей очереди, чтобы отправиться прямиком в рот. Жизнь перемалывает их зубами, словно я своё солёное лакомство, а потом отправляет в кишечник квартиры — перевариваться.

Я купил себе кое-чего перекусить и отправился домой, слушая приятный хруст снега под ногами. Многие ходят в наушниках и внимают музыке, а я вот наслаждаюсь звуками жизни. Именно так, Джонни, это «хрум-хрум» под моими ботинками в снежный зимний день и есть жизнь во всей её красе. Ведь что есть жизнь, если не обыденность?.. Да, я потерял наушники.

Впрочем, я опять отвлёкся. Итак, придя домой и насладившись утренней трапезой, я вспомнил, что к часу должен явиться на похороны Ивана. Я долго стоял у шкафа и выбирал, что же мне надеть. Моя любовь к сарказму и иронии подбивала выбрать футболку с рыбой, но всё же остановился я на чёрной рубашке и брюках, ибо не хотел сыграть в ящик прямо на похоронах.

Да, одеться стоило поприличнее, ведь я собираюсь, ко всему прочему, произвести впечатление на девушку покойного Вани. А что такого? Он уже мёртв, ему всё равно.

Я нашёл её страницу «вконтексте». Имя такое странное, нерусское, наверное. Между нами будем называть её Бека, а ты уж сам гадай, реально ли её так зовут, или это я, как всегда, всё выдумал. Девушка эта недурна собой: длинные, чёрные, как ночь, волосы, гладкая кожа, лицо без каких-либо недостатков (хотя, возможно, она просто хорошо скрывает их под косметикой и фильтрами), не слишком густые брови, небольшие милые ямочки на щеках, выразительные миндалевидные глаза цвета пасмурного неба и, что самое примечательное, всегда какой-то печальный, грустный взгляд. Она похожа на жену декабриста. Одевается Бека только в чёрное, и это не связано с трауром: на всех её фотографиях исключительно тёмные тона. Она всегда будто бы стесняется чего-то, или опечалена. И именно эта черта меня и зацепила, мозг чётко обозначил задачу: «Ты должен её трахнуть». К тому же масла в огонь добавляла аватарка Беки, где она была одета в весьма откровенный наряд морской разбойницы. Не знаю, зачем тебе эта информация, но к пиратской теме я неравнодушен ещё с детства.

Что, Джон, думал, я влюбился? Ничего подобного. Любовь — это для романтиков и идиотов. Любому образованному человеку ясно, что чувство это вызвано лишь гормонами и инстинктами. Но инстинкт продолжения рода я удовлетворить не против. Это как скушать мороженое: ты покупаешь пломбир, какое-то время наслаждаешься им, он приятно морозит твои губы, а потом ты просто выкидываешь палочку и всё. Кто будет вечно таскать холодное лакомство с собой?

Знаешь, Джонни, в чём специфика русского народа? В том, что все его действия до ужаса просты и обыденны. Трижды разведённая баба Клава, режущая в коммунальной квартире на старой красной дощечке палку докторской колбасы так, чтобы хватило каждому из двадцати человек, пришедших на похороны. Ей с детства говорили не носить головной убор в помещении, но платочек, тот самый, что носят, пожалуй, все пожилые женщины в нашей стране, это единственная чёрная вещь в её гардеробе. Вот где спряталась Россия. Она сидит между почти уже не греющей, ржавой коричневой батареей и стенкой, с которой свисает кусок заляпанной обои, оголяя дряхлую, похожую на швейцарский сыр своими выемками, грязно-белую стену, а напротив греется маленький мальчик. Вернее, пытается согреться. Глупый малыш, разве он не знает, что Россия его никогда не согреет?

И похороны у нас проходят так же — по-простому, по-свойски. Шестеро понурых ребят выносят закрытый гроб, в котором лежит мой мёртвый друг. Видимо, смерть пришла к нему, выломав двери. Ты не думай, я не сентиментальный плакса, просто размышляю о том, как же это всё досадно, насколько нелепо всё наше существование, да и само течение времени вообще. Любое здание обречено на снос, любая жизнь обречена на смерть, любое начало обречено на конец. Свеча в конце концов обязательно потухнет. Вся наша цивилизация с её ценностями, моралью, историей, культурой в конце концов уйдёт в небытие.

Священник произнёс какую-то несуразную речь. Затем настала очередь гостей сказать Ване прощальное слово. Люди выстроились в очередь к гробу^[1], вокруг которого, упав на колени, рыдали несколько женщин, в одной из которых я узнал Беку. Она очень явно, без нотки наигранности, скорбела по своей утрате, наверное, это была «настоящая любовь». Ну ничего, во время сильного эмоционального переживания девушка ослабевает, так что мне это только на руку. Настала моя очередь говорить:

— Ваня был неплохим человеком, — как всегда спокойно начал я, — конечно, не идеальным, но кто из нас идеален? Мы с ним хорошо проводили время. Жаль, что больше такой возможности не представится.

Я был краток тогда, хоть и было что сказать. Странно, у гроба я почувствовал какую-то необъяснимую связь с Ваней. К счастью, это чувство быстро прошло.

Шестеро мужиков опустили гроб в филигранно выкопанную яму, и все гости начали кидать туда по горсти земли, которая уже успела покрыться тоненьким слоем снега из-за сильных осадков. Как только последний из них кинул свою щепотку, за дело принялись двое мужчин в синих комбинезонах — они кидали уже не горстями, а целыми лопатами, видимо, очень не любили Ваню.

Священник прочитал последнюю молитву, и все уже начали расходиться по машинам и остановкам. Я был в предвкушении поминок, ведь именно там у меня будет возможность поближе познакомиться с Бекой, которая сегодня была ещё больше опечалена, чем обычно. Уходя, мне всё же захотелось последний раз оглянуться: вялая, как будто картонная могильная плита с изображением старого друга, к ней уныло приставлены пышные, но нагоняющие тоску венки, а на земле, запорошенной снегом, свалились в кучу печальные букеты цветов. Удручающая картина. Помню, тогда я увидел в ней гибель всего человечества и всей вселенной. Было бы весьма печально, если бы мне было не насрать.

Ничего — вот, что истинно, друг мой. Оно останется после смерти вселенной и будет существовать вечно, если слово «существовать» вообще уместно в данном случае. Сейчас мы не ощущаем этого, ведь Ничего притаилось в кустах и ждёт своего часа, но очень скоро оно придёт и возьмёт власть в свои руки. И тогда всё, что когда-либо существовало, всё, что происходило — сойдёт на нет. Прямо как жизнь Вани: он ел, пил, спал, ходил на работу, а потом вдруг бац — и превратился в ничто. Сегодня его оплакивают, завтра будут вспоминать, а послезавтра уже забудут.

Существование — лишь последовательность нулей и единиц. И очень скоро пойдут сплошные нули.

Но хватит, пожалуй, разводить философские размышления. Мы же оба с тобой понимаем, что они бесполезны и завожу я их только лишь для того, чтобы занять побольше страниц на радость доктору П. Короче говоря, от кладбища мы отправились прямиком в коммунальную квартиру бабушки покойного, дабы справить поминки. Дело в том, что в квартире его родителей травили тараканов, по крайней мере, нам так сказали эти благородные господа.

Коммунальная квартира, наверное, самое неподходящее место для проведения каких-либо мероприятий, но, к счастью, сожители бабы Клавы любезно одолжили нам кухню на пару часов. Вокруг старого стола с облупленными деревянными ножками почти вплотную друг к другу были расставлены 13 стульев, а рядом на небольшом комоде отдыхала фотография, пересечённая снизу чёрной, как одежда Беки, ленточкой, к ней был приставлен стакан водки с куском хлеба поверх. Удивительно, но фотография была настолько размытой, что я бы ни за что не догадался, кто на ней изображён, если бы не знал этого заранее.

Гости сидели за столом, уплетали различные закуски и угощения (дешёвенькие, надо заметить). И всё-таки, какая же у человека ярко-выраженная свинячья натура. Даже на поминках они всё жрут и жрут, и каждый пытается урвать побольше. Хотя в данном случае все, конечно же, пытаются это скрыть: опускают налитые грустью глаза, говорят «ободряющие» слова, высказывают соболезнования, некоторые даже плачут, но всё равно жрут.

Все, кроме меня и Беки. Нет, конечно, я не влюбился в эту девушку, ведь всё ещё считаю это чувство абсурдом, но как человек она, возможно, не так уж и плоха.

В какой-то момент, когда все уже изрядно нажрались, я, как бы невзначай, положил руку Беке на колено. Судя по реакции, она была не особо против моих действий, и я уже хотел было завязать милую беседу, но тут ни с того ни с сего один пьяный в умат лысый, накаченный парень лет тридцати резко вскочил с места и стукнул кулаком по столу. Я было подумал, что моё заигрывание с Бекой заметили и приготовился прощаться с зубами, но этот пошатывающийся громила вдруг объявил на всю кухню:

— Да, Ванька-то наш настоящим воином был! — затем выдержал небольшую паузу и, запинаясь, добавил. — Сражались мы с ним плечом к плечу… Может… Может, он и не вышел физической силой, зато храбрый какой был и добрый… А какой чуткий-то! Знаете, я солдат бывалый, много всего видел, испытал. Но такого п… Таких эмоций, как у него, — никогда. После боя все обычно хвастались тем, сколько жизней погубили, а Ванька… Ванька наш всё твердил, мол: «Ребята, да что же это? Неужели Человек^[2] способен на такие зверства?! Это же, — говорил, — ужасно: кровь, крики, убийства, кишки наружу! Да не проще ли нам всем сложить оружие и помириться?!» Во какой мудрый парень был! — оратор, надо сказать, сильно переигрывал. — Давайте почтим его ещё раз! Ваня, ты был храбрым, добрым и очень умным… Но не той смертью ты умер, не той… Остался бы с нами тогда, да не мог ведь, тебя там… Ну да чего это я? За Ваньку!

Все чокнулись и выпили по стопке, я, конечно, не был исключением. Хоть речь и показалась мне пафосной, выпить я всегда не прочь. Водка обожгла моё горло и стекла вниз, я помотал головой, ощутив неслабое опьянение, и тут почувствовал, что Бека наклонилась ко мне почти вплотную и начала шептать на ухо:

— То, что Боря сейчас рассказал, — чистая правда. Ваня был не просто чутким, но и ранимым в глубине души. А душа… — в этот момент обычная грусть в глазах Беки словно умножилась на десять. — Знал бы ты, какая тонкая у него была душа. Эх, Эрл, знал бы ты, как мне его не хватает. Не заслужил он смерти, понимаешь? Не заслужил! — она всхлипнула, из последних сил сдерживая плач, быстро смахнула рукой слезинку, сверкнувшую на мгновение в её глазу, и с умоляющим взглядом добавила: — Пойдём покурим?

Мы вышли на лестничную клетку, так как в одной из комнат жила семья с ребёнком и курить на балконе было запрещено. Как только за нами захлопнулась дверь, моя спутница тут же заплакала. Но плакала Бека не так, как обычные девушки, — громко и как-то по-детски — нет, она рыдала, как туча в солнечный осенний полдень, — стоя неподвижно, опустив голову, так, что подбородок касался груди, и почти беззвучно. Не скажу, что мне было её жаль, ведь общего имущества с Ваней они не имели, детей, к счастью, тоже не заводили, да и вообще, насколько я помню, вместе были не так уж и долго. Но, видимо, Бека успела по-настоящему в него влюбиться. Ну ничего, покойник мне не соперник. Бека просто стояла и плакала, а я просто стоял и смотрел. Знаешь, Джонни, иногда человеку нужно дать спокойно поплакать. Чтобы никто его не утешал, не ободрял, не пытался развеселить. Именно такая ситуация была тогда на лестнице: Бека ревела, а я ей не мешал.

Простояв так минуту или две, Бека спокойно вытерла лицо рукавом своей чёрной, как экран разряженного телефона, куртки и закурила. Абсолютно просто и спокойно закурила, её руки не тряслись, в глазах не было отчаяния, кроме того, что поселилось там давно и надолго, да и в целом состояние её было вполне спокойным. Я закурил вместе с ней. Спустя несколько мгновений абсолютного молчания я попытался начать разговор:

— Мне жаль… Жаль, что так вышло… Ну, с Ваней. Хороший парень был. Весёлый. Правильно ты говоришь, не заслу…

— Т-с-с-с-с, — прервала она меня, прижав указательный палец к губам, — знаешь, Эрл, иногда человеку нужно просто дать спокойно покурить.

Я ничего не ответил. Мы молча докурили, глядя то в пол, то по сторонам, затушили сигареты, и я уже было развернулся и направился обратно в квартиру, но тут Бека схватила меня за левую руку и произнесла то, что я надеялся, но, честно сказать, не ожидал услышать:

— А ты отличный собеседник — мало кто может хорошо молчать.

Далее события развивались ещё более непредсказуемо: Бека достала из кармана маленькую записную книжку, на чёрной, как и все её вещи, обложке которой красовалась надпись «Carpe diem. Memento mori», затем оттуда же вытащила чёрную гелевую ручку, записала на пустом листочке номер телефона с подписью «Бека». Этот листок она небрежно вырвала и протянула мне. Я, конечно, сразу же охотно его взял и спрятал в задний карман джинсов. Больше никто из нас не сказал ни слова.

Мы докурили, вернулись обратно в квартиру, сняли куртки и уселись за стол. Там все уже пили чай без закуски^[3] и разговаривали о чём-то бессмысленном, как это всегда бывает на любом застолье. Пару минут мы спокойно пили чай и пытались не воспринимать окружающий абсурд, но длилось это недолго. Как только Бека вышла в туалет, ко мне подлетел Кристофер — тот самый друг, с которым я вчера разговаривал по телефону. Он был похож на огромного ворона-падальщика, готовящегося к атаке. Такое впечатление сложилось у меня не только потому, что парень был одет во всё черное, — что-то было в его взгляде, что-то недоброе, какой-то мрачный секрет, необъяснимая ненависть. Ворон Крис схватил своим мощным крылом мою хрупкую кошачью лапу и повёл в коридор.

— Ты что это, чёрт возьми, делаешь, а? — явно накапливая злобу начал он. — У тебя друг умер! Умер, понимаешь? Нет его больше. А ты клинья к его девушке подбиваешь, гад! Что, думал, не спалит никто?! Так вот я тебя спалил… — лицо Криса стало красным, как советский флаг. — Нет, я, конечно, привык уже слышать от тебя аморальные высказывания и шутки, но никогда не думал, что ты и правда такой… А я ещё считал тебя своим другом, урод! И Ванька тебе доверял! Сейчас, наверное, в раю сидит и плачет… Ну… Ну, Эрл, мать твою, это уже край…

Тут я начал переживать, надо было брать ситуацию под контроль. Крис начал на меня наступать, закатывая рукава, я пятился спиной вперёд, но на лице старался сохранять спокойствие и уверенность. «Силой его не возьмёшь, — сообразил я, — а вот разговорами — можно попробовать».

— Кристофер, послушай меня, — стараясь сохранять спокойствие, начал я. — Я ведь просто её успокоить хотел. У девочки трагедия, ей нужна поддержка… Не веди себя, как бык, Крис. Пойми, Ваня…

Тут, на моё счастье, из туалета вышла Бека, бросила на нас небрежный взгляд и вернулась к столу. Крис тут же перестал наступать и перешёл на более спокойный тон:

— А знаешь, Эрли, справедливость ведь есть на свете! И Бог есть. Так что Ваня… Там, на небесах… Знаешь, я думаю, он там не плачет. Знаешь, Эрл, что он там делает? Разрабатывает план мести… Хотя нет, он знает, что справедливость восторжествует, поэтому просто ждёт, когда ты получишь по заслугам. Мой тебе совет, отстань от Беки… Пока не поздно, отстань. Карма, она такая…

После этих слов Крис похлопал меня по плечу, раскатал обратно рукава, привёл себя в порядок и мы оба пошли обратно на кухню.

До окончания поминок у меня было крайне приподнятое настроение. Ещё бы, номерок Беки получил, а по лицу за это не получил. Однако я всё равно, по своему обыкновению, сохранял невозмутимость и спокойствие во взгляде. Такая вот у меня особенность — не показывать эмоции на лице.

Вернувшись домой, я выпил банку пива, за окном чернело ночное небо. Я вспомнил, что надо написать тебе…

Что, думаешь, я плохой человек? Да ничего подобного. Ваня уже мёртв, ему всё параллельно. Он превратился в ничто, понимаешь ты это, глупая машина, или нет? Все эти «нормы морали» — старая сказка, придуманная для того, чтобы держать в загоне глупое и необразованное стадо. Но, как ни странно, это работает и по сей день…

Вот только не смотри на меня так своим монитором. Ты же машина, в тебе не должно быть сочувствия, веры в Бога, карму, справедливость, честь или ещё во что бы то ни было…

Так, ты мне надоел. Уже и так много за сегодня написал, думаю, доктор не будет зол. Хотя какое мне до него дело? Короче, если подытожить, денёк был сегодня что надо.

День I (?)

Сегодняшний день начался с борьбы моего прошлого и настоящего. Проще говоря, я хулил себя за то, что не удосужился купить ни еды, ни, что самое главное, пива. Но продолжалось это недолго, буквально пару секунд, пока я стоял у открытой двери холодильника. Потом я хулил себя за то, что уже целый век не работал и проедал последнюю зарплату^[4].

Надо сказать, тех денег мне хватило на довольно продолжительный срок, но не потому, что их было много, а по той лишь причине лишь, что я весьма непривередлив и мало в чём нуждаюсь. Однако, даже учитывая всё это, средства всё равно были на исходе. Оставалось лишь два выхода: либо сдохнуть от голода, либо искать работу. Я достал телефон, валяющийся, по своему обыкновению, на просторах дивана, и позвонил своему другу — назовём его Платон:

— Слушай, Плат, — начал бормотать я в трубку заспанным, чуть хриплым голосом, — ты вроде говорил, что работёнка какая-то на субботу имеется, а сегодня как раз пятница, не расскажешь поподробнее?

— А ты, как всегда, Эрл, с места в карьер? «Привет, Платон, как дела»? — «Да ничего, нормально, вот друга недавно похоронил, а ты как?» — «Ах да, Эрл, подожди, ты же там тоже был, но тебе было пофиг», — резко и нагловато ответил мне Платон. — Ладно, шутки в сторону. Да, завтра день рождения у сына Джанин — моей хорошей знакомой. Но, видишь ли, аниматоры в наше время ставят заоблачные ценники, вот она меня и попросила найти человечка, который мог бы личинку её развлечь, пока они там с друзьями набухиваются. Но денег у неё немного, так что, на твоё счастье, кроме тебя, нищеброда, никто на эту херню до сих пор не согласился. Вообще-то, Джанин уже решила сама всё провести, но, если ты уверен, что возьмёшься за эту работу, думаю, заказчица будет рада.

— А сколько платят-то? — поинтересовался я.

— Ну, так как ты, балда, только сейчас спохватился, ценник придётся ещё больше урезать. Скажем, два косаря.

— Блин, не густо, конечно. А ещё каких-нибудь вариантов нет, случайно? Может, на неделе там или ещё когда? Меня, блин, с работы выперли, нужно как-то вертеться…

Тут Платон запустил свою машину сарказма:

— Удивительно. Тебя уволили? Как так? Ты же наверняка был идеальным, просто незаменимым сотрудником, — тут «дьявольский механизм юмора», слава богу, заглох. — Ладно, мотай на ус: вообще-то, у тебя есть шанс заработать ещё, но для этого необходимо сделать нечто невозможное, по крайней мере, для тебя. А именно произвести хорошее впечатление на семью и гостей, в особенности на некоего мальчика Васю. Это сын одной весьма богатой бабищи — Лидии, с ней я тоже разок виделся, но не хочу это вспоминать. Человек довольно мерзкий, если честно, но щедрый вроде, если задобрить. Короче, у Васи — её сынишки — тоже день рождения аккурат через сутки после Даниного. В общем, если ты очень сильно понравишься Васечке и его мамаше, то Васечка попросит свою мамочку пригласить того же дядечку, а та, конечно, не сможет отказать своему ненаглядному чаду и выложит столько бабла, сколько твоя жадная душонка пожелает. Уж не знаю, как у тебя, самого мрачного и циничного человека в мире, получится расположить к себе хоть кого-нибудь, но, если выйдет, расскажи мне потом, я посмеюсь. Дам даже небольшую наводку: Лидия — разведёнка.

— Я приму это к сведению, — ответил я. — Ладно, я в деле.

— Хоть бы спасибо сказал, балда. Ладно, замолвлю за тебя словечко. Просто потому, что мне интересно, чем это обернётся. Перезвоню тебе, как договорюсь…Только попробуй трубку не взять.

— Окей, — коротко ответил я и сбросил.

Минут через десять Платон действительно перезвонил и снабдил меня всей необходимой информацией. «Прекрасно, — подумал я, — завтра я буду клоуном на детском празднике… Докатился!»

Итак, один вопрос был решён. Однако до праздника, как и до зарплаты, оставался ещё день, а желудок недвусмысленно намекал на то, что поесть необходимо сегодня, причём чем раньше, тем лучше. Спорить с ним я не решился и стал ворошить в голове варианты.

«Бека, — подумал я, — та девушка с похорон. Точно, она ведь оставила мне свой телефон. Можно пригласить в кафе, а там сказать, что кошелёк дома забыл. И поем, и с девчонкой пообщаюсь — блеск!»

Предвкушая все ожидающие меня приятности, я позвонил Беке. Она долго не брала трубку, что, в принципе, свойственно женщинам, но в итоге всё же ответила:

— Кто это? — спросила Бека.

Странно, она произнесла это так наигранно, будто точно знала ответ. Видимо, ждала моего звонка.

— Думаю, ты уже знаешь ответ. Это я, Эрл. Помнишь, мы познакомились на поминках Вани. Молчали около пяти минут, а потом ты дала мне свой номер. Так вот…

Не успел я договорить, как получил сочную словесную оплеуху:

— Конечно, помню, ты отличный собеседник. Так что хотел-то?

— Ещё один риторический вопрос, — усмехнулся я. — Хочу тебя пригласить куда-нибудь… В кафе, может? В ближайшее время не занята? Давай, может, ну не знаю… прямо сейчас.

— Вау, полегче. Эрл, да? Вот так вот приглашать человека прямо сию секунду идти куда-то — это как-то странно. А если у меня дела?

В последней фразе я вновь почувствовал наигранность. Бека немного помолчала, но потом добавила игриво:

— Ладно, на твоё счастье, нет у меня никаких дел. Давай встретимся через час у кафе «Ротерс», которое на улице Ленина. Ты меня узнаешь, я буду в чёрном. Как, впрочем, всегда.

— Отлично, давай… Знаешь, я заметил это. Что ты одеваешься мрачно и ведёшь себя мрачно, заметил вечную печаль в твоих глазах.

Тут я начал к ней подмазываться, чтобы она за меня впоследствии заплатила.

— И что с того? — риторически спросила Бека.

— Ничего. Люблю грустных девушек, знаешь ли, — ответил я и сразу закончил разговор. — Всё, жду тебя через час.

Я повесил трубку и стал собираться. Не то чтобы я нервничал по поводу того, в каком свете предстану. Меня вообще-то никогда не волновало мнение людей, но всё же не идти же мне голым.

Одеться я решил, как Бека, в мрачные тона, чтобы гармонировать со своей спутницей. Чёрная куртка, чёрная жилетка, тёмно-серая рубашка с едва-различимым орнаментом в виде ромбов, чёрные полуклассические джинсы и чёрные кеды. Погнали.

К месту встречи я добирался пешком, ибо времени было много, да и идти недалеко… Да, да, у меня просто не было денег.

Зима, как всегда, заявляла о себе морозцем. Лёгкий снег незаметно ложился на город, обновляя белую пелену, словно мать, меняющая простынь своему ребенку. Именно это описание я придумал, пытаясь чем-то занять свой разум по пути к кафе.

На улице меня, как всегда, окружали хмурые, уставшие от жизни, заплывшие обыденностью лица. Они меня уже не злят. Как истинный россиянин, я к ним привык. Говорят, это из-за климата.

Размышляя над всем этим, я не заметил, как оказался у «Ротерс». Возле кафе стояла Бека в длинной чёрной куртке с меховым воротником, громоздких, но не лишённых изящества ботинках, шерстяных варежках и самых обыкновенных тёмных джинсах. Девушка стояла и курила, вытащив из варежки одну руку. Курила она медленно, с наслаждением, и, казалось, каждая затяжка вбирала в себя всю боль и все переживания Беки, а дым, выходящий из её окрашенных в матовый чёрный цвет губ, выпускает всё это в мир и растворяет в нём. Я встретился с ней глазами, они, как всегда, поражали своей беспричинной тоскливостью. Сделав ещё пару шагов и приблизившись к Беке на расстояние вытянутой руки, я нарочито дерзко и нагловато произнёс:

— Ну привет. А мне нравится твоя лёгкость… Лёгкость на подъём.

— А мне нравится твоя куртка, — ничуть не смутившись ответила Бека. — В ней много карманов. Знаешь, я никогда не умела правильно здороваться. Я девушка, поэтому руку тебе жать не комильфо, но мы с тобой недостаточно хорошо знакомы для объятия. Я читала, что раньше рукопожатие использовалось для того, чтобы показать, что в твоей руке нет оружия, не знаю, правда ли это. В общем, смотри, в моих руках ничего нет, — она показала мне свои спрятавшиеся в варежки ладони и добавила: — Давай будем считать, что этого достаточно… И что я не сумасшедшая… Хотя бы притворимся.

— Хорошо, у меня тоже исключительно добрые намеренья, — поддержал её я и продемонстрировал свои ладони. — Давай уже зайдём внутрь, холодно стоять.

Мы переместились в кафе, сели за столик, расположенный прямо у окна, и нам тут же принесли меню. Довольно необычно для такого средненького кафе. Более того, уже через пару минут подошёл официант — рослый, худощавый, пытающийся выглядеть опрятно молодой человек лет двадцати. Так, в общем-то, выглядят все официанты. Он спросил, готовы ли мы сделать заказ, на что Бека, не дожидаясь моего слова, ответила утвердительно, хотя мы оба ещё не решили, что будем брать. Меня это несколько покоробило, ведь такая спешка часто ведёт к тому, что посетители берут не то, что им было надо. Так, впрочем, происходит и в жизни — спешишь сделать выбор, а потом жалеешь.

Но опустим лирику. Итак, помолчав секунд тридцать, листая меню и кусая губу, Бека взяла себе чашку латте и четвертинку шоколадного торта с кремом, а я заказал эспрессо и два сэндвича с курицей. Взял бы пиво, но не хотелось предстать в глазах Беки алкоголиком. По крайней мере, пока.

Первое время мы, по обыкновению, молчали, потом Бека заговорила о покойном Ване и опечалилась сильнее обычного, даже в какой-то момент сжала глаза, сдерживая слёзы. Я похлопал её по плечу и сказал, что всё будет хорошо, что люди уходят, что нужно двигаться дальше и прочую дребедень. После таких действий Бека немного помолчала, успокоилась и сказала:

— Давай поиграем?

— Что? — удивился я. — Во что?

— Мы с Ваней… часто играли в одну игру… так и не придумали ей название. В общем, смотришь на улицу и описываешь, что видишь. Каждый по очереди говорит один факт, предварительно прокомментировав реплику предыдущего. Победителей и проигравших нет. Играем до тех пор, пока всемирный абсурд не превратит вид за окном, как и само окно и всю планету вместе с нами, в ничто… Либо пока не надоест. Согласен?.. Пожалуйста, скажи, что согласен.

— Хорошо, — с ехидной улыбкой ответил я, — это кажется мне весьма интересным. Только ты начинаешь.

На самом деле задумка с игрой изначально показалась мне никудышной. Но всё же этот вариант был куда предпочтительней, чем просто унылое молчание.

— Так, — Бека на удивление сильно оживилась, — за окном я вижу два величественных, но очень одиноких дерева. Они покрыты тонкой белоснежной скатертью снега. Эта пара атлантов олицетворяет всемогущую природу, которую человек заточил в камень, бетон и асфальт. Они напоминают мне о прошлом этой планеты — бесконечных лесах и гармонии, — лицо Беки засеяло ещё сильнее, а глаза воодушевлённо сверкали, стреляя солнечными зайчиками по моим зрачкам. — Ну, теперь твоя очередь.

На этом моменте, признаюсь, я немного оторопел. Я знал, что Бека хочет от меня услышать подтверждение её слов. Но в тот момент мне почему-то жутко захотелось высказать именно свою точку зрения, а не притворяться, как всегда.

— Сначала я должен прокомментировать то, что ты сказала, да? — по обыкновению спокойно начал я. — Что ж, на дерево, как видно, справляет нужду собака, тем самым показывая абсолютное бессилие неживого перед живым. Природа, закатанная под асфальт и бетон, также демонстрирует свою беспомощность перед человеком. А отсутствие гармонии — это неизбежная судьба человека, которая будет сопровождать его вечно. Это по поводу твоих наблюдений. А вот я вижу жирную тётку в убогой шубе кислотно-красного цвета, явно купленной на рынке, и меховой шапке цвета кала. Эта мадам своим поросячьим рылом символизирует Россию и русский народ. Скотский образ жизни, раболепие перед властью, стремление показаться богаче, чем на самом деле, алчность, безволие и непроходимая тупость, — ответил я несколько озлобленно. — Что ты на это скажешь?

Да, на курсах пикапа по башке бы треснули за такую токсичность, но дело в том, что меня взбесило совершенно внезапное жизнелюбие и романтичность Беки. Она стала похожа на тех посредственностей, которые кричат, как всё в жизни здорово и прекрасно.

— Пожалуй, хватит играть, — ответила после небольшой паузы Бека, вновь вернувшись в свой мрачный образ. — Вот, что я скажу. Ты очень обижен на жизнь, Эрл. Мне кажется, это из-за комплексов. Послушай, в мире не всё так плохо, просто нужно смотреть на него с другого ракурса. Жизнь — она многогранна. Да, есть уроды и мрази, есть слабые и безвольные, но не все же такие. Вот мы с тобой, наши друзья, родители… И красоту ты зря игнорируешь, это самая удивительная вещь в мире.

— Ты неправа, — возразил я. — Почти все наши друзья, в сущности, слабохарактерные и безвольные, просто в меньшей степени, чем остальные, а родители у меня вообще… впрочем, не будем об этом. Просто, понимаешь, когда-то в детстве я тоже был таким же жизнерадостным, тоже верил в красоту и Бога, но когда жизнь даёт тебе под дых… а потом в челюсть, а потом по яйцам, а потом режет ножом, а потом расстреливает из пулемёта — ты охладеваешь к ней. А потом ты приобретаешь критическое мышление и ставишь под вопрос свои прежние убеждения, вследствие чего, конечно же, понимаешь, что вся эта радуга и пони — не более чем сказки и фантазии. Эти самые сказки с раннего детства тебе рассказывают все: родители, дедушки, бабушки, батюшки, телевидение, кино, музыка, интернет и, в конце концов, ты сам. А нужно всё это лишь для того, чтобы скрыть горькую правду и манипулировать тобой. Вот и всё.

— Знаешь, — после очередной паузы произнесла Бека, положив голову на руку и грустно взглянув в свою чашку кофе, — у меня ведь тоже всё это было. Я за свою жизнь получила огромное множество ударов, уж поверь мне… но всегда знала одно: жизнь прекрасна, как бы кто к ней ни относился. Почему? Просто потому, что это так. Вся эта красота вокруг, она существует независимо от войн, голода, бед, и уж тем более наших с тобой переживаний.

— Ну, красота — понятие относительное, — возразил я. — И даже не в плане того, что одному человеку нравится одно, а другому — другое. Тут всё гораздо глубже. Видишь ли, человек — единственное существо на земле, которое оперирует понятием «красота». Убери человека — не будет и «красоты». Это просто условность, фикция.

— Не скажи, — усмехнулась Бека. — Красота — она и есть красота, с человеком, или без. Наблюдатель для неё не важен, она просто существует и всё. Если «убрать человека», горы, закаты и водопады останутся.

— Да, но не будет никого, кто сказал бы, что это красиво. Для придания чему-либо такого свойства необходим наблюдатель.

— Ты когда-нибудь бывал на далёких планетах? — возразила моя собеседница. — А ведь там наверняка красиво.

— Ты сводишь общее к частному. Мы говорим обо всём человечестве, а не обо мне. Если бы наша цивилизация не существовала, никто бы и не мог наделить что-либо свойством красоты.

— Ну не знаю, я считаю, что оно заложено изначально. Дело человека — раскрыть это свойство.

Бека отхлебнула кофе и облизнула губы. Я воспринял это как сигнал к действию.

— Слушай, а что мы всё об абстрактном, — улыбнулся я. — Давай уже поговорим о конкретном. Как ты себя чувствуешь… ну, после….

Я смущённо запнулся, подбирая правильные слова. Странно, со мной такого обычно не бывает.

— Я поняла, Эрл, — вздохнула Бека. — Я?.. Да нормально. Знаешь, Ваня, конечно, был мне близок… очень близок, но… Кстати, а ты не помнишь, как так получилось вообще, что он… ну…

Бека перевела тему, но я решил не обращать на это внимания и подхватил на лету:

— Честно говоря, я вообще не помню, что со мной происходило последние дня три…

— Ну и славно… В смысле, наверно, это к лучшему. Знаешь, Ваня — он был тем человеком, которому я могла полностью довериться, с которым я чувствовала себя уютно.

Бека вновь резко прервала тему и перевела разговор в прежнее русло, но и сейчас я не придал этому значения. Ещё бы, у бедняжки такое горе…

— Мы во многом были похожи… — задумчиво произнесла моя визави. — Таких, как он, очень мало. Но я стараюсь не унывать. Понимаешь, смерть Вани, конечно, большая трагедия, но, если я буду убиваться по этому поводу, никому ведь лучше не станет. Думаю, он бы не хотел, чтобы я страдала…

— Да, — поддержал я Беку, — мне тоже так кажется. Давай тогда поговорим о хорошем. Что у тебя позитивного произошло за последнее время?

— Ха, — как-то грустно усмехнулась Бека, — на самом деле, дня три назад мы сидели с Ваней в этом же самом кафе. А вон там, — она указала на соседний столик, — сидели Стеф с Полом…^[5]

— Слушай, — перебил я её, — может, поговорим о чём-нибудь действительно хорошем?

— Да-да, конечно, — Бека встряхнула головой, видимо, пытаясь вытряхнуть оттуда мысли об усопшем. — Так, как же прошла моя неделя?..

Тут начался долгий диалог о том, кто как живёт, кто чем занимается, какую слушает музыку, какие фильмы смотрит, какие книги читает и так далее. Я, пожалуй, не буду это всё тут пересказывать. Скажу только, что интересы Беки во многом совпадают с моими. И если бы в моём животе не было столько кислоты, там бы даже появились бабочки. Но, напомню тебе, Джонни, я не верю в любовь.

В общем, общались мы довольно мило. Но в какой-то момент я понял, что вся еда уже съедена, а всё, что осталось от кофе, Бека уже слизнула со своих губ. Тогда до меня дошло — скоро надо будет просить счёт, так что необходимо резко вставать на сторону своей собеседницы и начинать ещё больше к ней подмазываться.

— Знаешь, я тут подумал и решил, что ошибался по поводу прекрасного, — вымолвил я, задумчиво глядя в окно. — Красота и благо есть в этом мире, как ни крути. Ты права, наверное, я слишком пессимистичен. Ну что, просим счёт?

— Да, давай, — недоверчиво прищурившись ответила Бека и крикнула проходящему мимо официанту. — Счёт, пожалуйста.

Нам принесли чек. Вот тут началась самая трудная часть — заставить Беку заплатить, при этом не упав в её глазах. Я стал шарить по карманам, как можно более живо и естественно пытаясь изобразить растерянность и удивление. Потом вдруг резко взглянул Беки прямо в глаза и сказал:

— Слушай, вот я балда, а! Кошелёк забыл дома! Знаю, звучит глупо, но это, правда, так. Слушай, ты не могла бы оплатить этот несчастный счёт? Я тебе всё верну при следующей нашей встрече, обещаю.

— Так зачем? Проще же на карту скинуть по номеру телефона, — предательски точно подметила Бека.

— Так у меня э-э-э, нет карты… — попытался выпутаться я.

— Что, совсем?

Я развёл руками. Мгновение неловкой паузы. Бека звонко засмеялась. Только сейчас я понимаю, насколько комично смотрелась тогда моя актёрская игра.

— Вот змеюка, — добродушно улыбнулась Бека. — Решил за мой счёт живот набить? Ты бы хоть честно в этом признался. Кавалер двадцать первого века, — она рассмеялась, а затем добавила: — Ладно, хорошо, я заплачу. Кто-то же должен это сделать, верно?

Она положила деньги в тонкую кожаную книжицу, которую тут же унёс официант. Бека молча сидела, смотрела на меня и ехидно улыбалась. Мы дождались сдачи и вышли на улицу.

— Классно посидели! Спасибо за чудесную компанию… — сказал я ей, когда мы стояли у порога кафе и курили. — Ну и, типа, за то, что заплатила.

Я старался не акцентировать внимание на этом благотворительном акте, но выходило скверно.

— О, да не за что. Могу ещё такси вызвать до дома и дверь там за тобой закрыть. — саркастично ответила Бека, всё ещё сохраняя на лице нехарактерную улыбку.

Я улыбнулся в ответ и сделал вид, будто тоже участвую в этой игре.

— О, было бы чудесно, — тоненьким голоском захихикал я. — Ну а потом можем ко мне на чай зайти. Но учти, секс только после свадьбы.

Улыбка Беки сменилась на лицо а-ля «ну ты что, совсем отбитый?». Видимо, я переборщил с сарказмом. И тем не менее моя спутница не теряла ко мне благосклонности.

— И тебе спасибо за компанию, Эрл, — ответила она после очередного мгновения неловкой паузы. — Хоть мы и не во всём солидарны, но ты всё же умнее, чем большинство моих друзей. Так что да, посидели неплохо.

Мы ещё немного поговорили ни о чём, докуривая сигареты, затем обнялись, попрощались и разошлись. С прощанием у Беки, видимо, проблем не было, либо мы просто уже достаточно узнали друг друга за время ланча.

Я снова шёл по заснеженной улице, глядя себе под ноги и размышляя над тем, каким же меня всё-таки видит Бека. Никогда бы не подумал, что мнение девушки будет для меня столь важно.

Вот сейчас пишу всё это, вспоминаю и удивляюсь: «Что же со мной, действительно, произошло?» Я вообще никогда не задумывался о том, что обо мне думают люди. Никогда не хотел кому-то понравиться. Никогда меня так сильно не интересовала какая-то девушка. Видимо, я очень сильно хочу её… ну, ты понял.

И всё-таки… что же в ней меня так привлекло? Может, это из-за её вечной грусти в глазах… Нет, скорее всего, это просто инстинкт. Да, инстинкт продолжения рода… Я, как и все приматы, над этим не властен.

С такими мыслями я дошёл до своего подъезда, поднялся на этаж и отворил дверь. Дома, как всегда, меня встречала моя любимая тишина, мой любимый никто и моё любимое ничего.

Какое-то время я просто лежал на диване, осмысливая произошедшее в кафе: «Странно, — думал я, — у неё так быстро меняется настроение. Чего же она хочет?» Но эти размышления, естественно, ни к чему не привели, и я, как обычно, сел за книгу.

Такая жизнь кажется тебе скучной, не правда ли, Джонни? А мне очень даже хорошо и комфортно. Да, иногда не хватает на еду, да и за коммунальные услуги с трудом плачу, но зато живу безмятежно, в своё удовольствие, не зацикливаясь на карьере, работе, деньгах.

Я неординарная личность, Джонни, когда-нибудь я стану великим, изменю мир… Хотя для чего? Для чего изменять мир? Для чего становиться великим? Всё равно мир погибнет, и всё равно любой человек ничтожен в масштабах вселенной. Спасения нет, выхода нет — лишь смерть и бесконечная пустота.

Но вернёмся к делам насущным. Мне снова захотелось есть. Я бы и рад целый день заниматься саморазвитием, чтением книг и прочими интересными делами, но звериная натура берет своё. И я стал искать варианты.

Варианты

К Беке я решил не напрашиваться, чтобы не совсем опускаться в её глазах, почти все друзья были либо на работе, либо на учёбе, так что вариантов почти не оставалось. Пока в один момент я не вспомнил своего бывшего одногруппника (назовём его Пол). «Он — человек маленький, добрый, щедрый, застенчивый и робкий, так что без проблем накормит меня, не сможет отказать», — думал я, уже набирая номер на телефоне.

— Алло, Пол? — начал я, пытаясь показаться милым и добродушным. — Это Эрл, мы учились вместе, помнишь?

— Д…Да… э… Эрл, помню. Чего хотел…? Чего ты хотел?

Да, забыл сказать, у Пола есть некоторые проблемы с коммуникацией. Что-то вроде заикания или типа того. Короче, он иногда повторяет последнюю фразу. Из-за этого очень смешно было слушать его доклады в универе.

— Слушай, у меня проблема возникла небольшая — меня голодом мучают…

— Боже, Эрл, — ужаснулся Пол^[6]. — Кто тебя мучает?

— Два изверга, — усмехнулся я. — Мой пустой кошелёк и мой пустой холодильник. Короче, есть я хочу очень, а денег нет. Может, одолжишь мне немого, я тебе завтра отдам, честно.

На самом деле я хотел не денег. Я планировал прийти к нему, завести задушевный диалог и незаметно перейти к столу, чтобы Пол меня накормил, а в конце сказать: «Знаешь, хороший ты парень, рад был увидеться, а деньги мне не нужны, я передумал».

— Хорошо, — замямлил в ответ Пол. — Давай я тебе переведу на карту… Говори номер. Номер карты. Я тебе переведу.

— Не, слушай, карты у меня давно уже нет, — отмазался я. — Давай я лучше к тебе приеду. Посидим как раз, пообщаемся, давно ведь не виделись. Соглашайся!

— Ну, у меня есть кое-какие де…

— Да брось, потом дела свои сделаешь.

— Ну, я не знаю, правда, может…

— Не ломайся. Что ты как девочка? Для тебя дела важнее старого друга?

— Нет, не важнее…

— Ну тогда говори адрес, и я выхожу, дружище.

— А ты не помнишь, да? Я же приглашал тебя на свой день рождения… Правда, ты не пришёл… Но я тебя не виню — тогда вообще мало кто пришёл. Пара друзей из кружка радиотехники, одноклассник и тётушка моя. Тётушка пришла тогда. Она всегда приходила… и тогда пришла и…

— Адрес, Пол.

— Да-да, адрес…

Он наконец то сообщил свои координаты, и я, натянув на голову шапку, а на лицо улыбку, двинулся в путь, предвкушая предстоящую трапезу.

Не стану долго описывать дорогу до цели, ибо она ничем не отличается от любого другого пешего пути в России. Ты просто идёшь себе да идёшь, а вокруг лишь серость и уныние. Примерно в таком состоянии я и пребывал, пока не перешагнул за порог квартиры Пола.

Это была небольшая однушка на шестом этаже брежневки — старого, измученного временем, но такого родного здания. Идти было недалеко, так что я успел к обеду, но и не слишком близко, так что желудок уже начал напоминать о своих потребностях.

Оказавшись в прихожей, я в очередной раз убедился, что все квартиры в таких домах выглядят примерно одинаково: маленькая коричневая тумбочка для обуви, из которой выглядывают грязные носики ботинок, худенький шкаф, зеркало в рамке, которая изо всех сил пытается быть красивой, и дряхлые бежевые обои. Что такое ремонт, видимо, это место уже давно не помнит.

Но ничего страшного, я никогда не был любителем дорогих вещей. С этим есть проблема у людей, которые выросли в богатстве, — они не понимают и не видят всей прелести старенькой однушки, как большинство дворян не могло видеть красоту крестьянской жизни.

Пока я разувался и снимал куртку Пол глядел на меня не отрываясь и крепко сжимал в руках пятьсот рублей. Владелец квартиры тоже был довольно типичным: худощавый брюнет с грязными волосами средней длины, небольшими усиками над верхней губой^[7]. Лицо его было покрыто оспинами, губы сжаты в стеснении, а глаза смотрели куда-то вниз, в пустоту, и очень часто моргали, когда он пытался на меня взглянуть. Одежда Пола, конечно, прекрасно гармонировала с его внешностью: белая майка, висящая на хилом теле, словно на вешалке, черные треники, которые были ему явно малы, и серые пушистые домашние тапочки, приобретённые, видимо, довольно давно в каком-нибудь магазине финской мебели.

Увидев деньги в руке Пола, я почувствовал, что план поесть на халяву у одногруппника может пойти коту под хвост, ведь я надеялся убить двух зайцев сразу: утолить голод и одолжить немного денег. Пришлось брать ситуацию в свои руки.

— Слушай, да убери ты эти деньги пока, лучше чайку налей, — бодро начал я. — Сколько времени не виделись!

— Ну… Хорошо, я тогда пойду пока на кухню, — почесав затылок, ответил Пол и, шаркая дырявыми тапками, удалился.

А я стоял и думал: «Почему в последнее время мне попадаются такие унылые и уставшие от жизни люди?» Глаза Пола источали такую же тоску и печаль, как глаза Бекки. Однако есть одно существенное различие — то бесконечное стеснение зашуганного парнишки. Его страх перед всем миром и, в особенности, перед социальными контактами, стрелял в меня дробью прямо из глаз Пола.

Расправившись с последним ботинком и надев черные резиновые тапки, любезно выставленные на видное место, я пошёл на кухню. Там меня ждала белоснежная кружка без рисунка, из которой уже торчал пакетик чая, блюдце с дешёвенькими шоколадными конфетами и Пол, который водил чайной ложкой по столу, ожидая, когда вскипит чайник.

Я сел за стол и начал думать, чем бы заполнить давящую тишину. Решение за меня нашёл вскипевший чайник. Пол налил кипяток сначала мне, а затем себе и принялся накладывать кусочки сахара из красной картонной коробочки.

— Тебе сколько кубиков? — едва слышно спросил он и тут же ударил себя по лбу. — Ой, да я ж тебе ложечку не положил. Не положил ложку я. Извини. Сейчас. Сейчас положу.

— Да ничего страшного, — дружелюбно усмехнулся я, — сам справлюсь.

Кусочек сахара плюхнулся в чашку. И не успел он полностью раствориться, как Пол уже подал мне серебряную ложечку с замысловатым узором на ручке. В этот же момент родилась тема для разговора.

— Слушай, — начал я, дождавшись, когда Пол сядет за стол, — а помнишь, в нашем вузе похожие ложки были?

— Помню, — коротко ответил Пол.

— Странная это штука — время. Бежит себе куда-то без остановки и сметает всё на своём пути, — сказал я с задумчивым видом, пытаясь произвести впечатление мудрого человека. — Вот буквально пару лет назад в это время мы сидели в столовой, уплетали какую-нибудь гречку или макароны и болтали о всяком. А теперь эти моменты сохранились лишь в памяти, а когда-нибудь исчезнут вместе с ней.

— Наверное, — мой собеседник, как всегда, был немногословен, но на удивление мало заикался.

Таким образом я философствовал и ностальгировал, пока в кружке не кончился чай. На тот момент я был полностью уверен, что восхищённый мудрыми речами Пол с радостью накормит меня. Однако, поставив кружки в раковину, парень развернулся, взглянул мне в глаза, тут же опустил взгляд обратно вниз, достал из кармана мятую купюру номиналом в пятьсот рублей и пробубнил:

— Слушай, мне скоро уходить надо будет. В-вот, — он протянул мне деньги, — возьми, вернёшь, когда сможешь.

Такое положение вещей ломало мои планы, я был обескуражен и удивлён, однако виду не подал.

— И куда ты так торопишься, интересно? — спросил я, пытаясь изобразить заинтересованность.

— Стефани позвала меня гулять. Её бросил парень… и ей очень плохо… Я должен её утешить, — пробормотал Пол в ответ.

— Стеф, наша одногруппница? — мои глаза загорелись от искры нового плана. — Я помню её, мы даже как-то давным-давно переспали с ней на одной вписке. Слушай, а давай я с тобой пойду — вдвоём проще вытирать слёзы будет. Я с одной стороны, ты — с другой. Что скажешь?

— Ну, я не знаю… — промямлил Пол.

— Да ладно тебе, пойдём, — воскликнул я и уже встал со стула.

— Ну хорошо, только посуду нужно помыть. Помыть посуду надо. А то как же она грязная будет — непорядок ведь.

— Отлично! — радостно воскликнул я.

Пол сунул деньги обратно в карман и стал намывать кружки, а я тем временем пошёл в прихожую и начал одеваться, пытаясь параллельно воскресить в памяти образ Стефани.

Знаешь, Джонни, что самое смешное? Стефани дружит с Полом с первого курса. И с того же момента бедняга в неё по уши влюблён. Понимаешь? Он в так называемой «френдзоне»^[8]. Уже шесть лет! То есть шесть лет Стеф на глазах Пола встречается и трахается с другими парнями, потом расстаётся и плачет ему в жилетку, но никогда не идёт на близкий контакт… Они даже ни разу не целовались, я уверен. Почему? Потому что так работает френдзона!

Но вернёмся к рассказу. Итак, условленным местом встречи был назначен парк, расположенный аккурат между домами Пола и Стефани. Шли мы до него минут двадцать, но на протяжении всего пути никто не проронил ни слова. И это не та необыкновенная и завораживающая тишина, что была с Бекой, — скорее обыкновенное молчание.

Стефани мы заметили издалека. Она оказалась ещё красивее, чем в институтские годы. Длинноволосая блондинка с голубыми глазами и постоянной, хоть и фальшивой, улыбкой на лице. Одета красавица была в тёмно-зелёную парку, лёгкую кофточку с горлом, обтягивающие голубые джинсы на высокой талии и светло-коричневые ботинки какой-то известной фирмы.

Сперва она смутилась от того, что Пол пришёл не один, но после нескольких минут непринуждённого общения стала чувствовать себя вполне комфортно. Я сразу же уловил этот момент и решил задать вопрос, о котором в последствии сильно пожалел:

— Значит, ты рассталась с парнем?

Полчаса мы с Полом выслушивали сопливое нытьё про то, какой её бывший козёл, как вероломно он её бросил, как он ей изменял, как променял на другую, как испортил ей жизнь и всё в таком духе. Это было бы очень мило и трогательно, ели бы мне было не насрать. Ну или хотя бы если рассказ этот являлся правдой. Знаешь, Джон, девушка всегда перекладывает всю вину на парня, особенно при расставании — очень уж им не хочется признавать, что с ними что-то не так. Вот и тогда я был полностью уверен, что вина лежит если не на одной Стеф, то на них обоих, а измены надуманны.

Как бы то ни было, я во всём поддакивал Стефани, ведь, только соглашаясь с девушкой, можно её завоевать. Этой цели я, можно сказать, достиг — Стеф дала мне свой номер и пригласила на вписку завтра ночью. Бинго!

Вечерело. Мороз стал пробивать сильнее обычного, и мы решили разойтись по домам. Я даже получил прощальное объятие от Стефани. Мелочь, конечно, но приятно, особенно учитывая то, сколько времени мы с ней не виделись. Одалживать деньги, не опускаясь в глазах девушки, — дело довольно трудное, надо сказать, но выбора у меня не было. И вот, в конце концов, я таки взял эту несчастную пятихатку^[9] у Пола и побрёл домой.

По пути домой я купил упаковку макарон, пачку сосисок и две банки пива. Зажёг свет на кухне и в спальне, поужинал, упал в кресло и уткнулся в книгу — вечер удался.

День смеха

Мне нож по сердцу там, где хорошо,

Я дома там, где херово.

Борис Гребенщиков

Утро началось довольно стандартно: сортир, раковина, кухонный стол, ненависть к себе. И в который раз нихрена не с кофе. Радовало одно — праздник только в четыре часа дня, значит, есть время для… А для чего мне нужно время?

Вечно человек радуется каждой свободной минутке, а тратит её на всякую бессмысленную нелепицу. С другой стороны, тяжело рассуждать о том, какие действия несут в себе больше смысла, а какие меньше. Человек смотрит на мир через призму своего восприятия, которая вполне может оказаться ещё дальше от истины, чем кажется.

Я часто думаю о том, что органическая форма жизни — далеко не единственная. Кто знает, может, прямо сейчас вместе с нами на земле существует нечто другое, совершенно непостижимое для человека. Однако доказать это с научной точки зрения пока невозможно, а иным методам я не верю, так что задаваться такими вопросами логично лишь для того, чтобы убить время субботним утром.

Добив наконец-таки это злополучное время, я оделся так прилично, как мог, накинул куртку, обул ботинки и отправился на работу. Ох, если бы я только знал, что меня ждёт на этом «празднике жизни». В этот раз дойти пешком возможности не представлялось, так что я купил жетон и шагнул навстречу раскрытой пасти метрополитена, скалящейся на меня эскалаторами.

Чёрт возьми, как же много народа было в вагоне. Бабки с тележками, омерзительные пропитые рожи, заплывшие жиром куски мяса, толкающиеся за место поудобнее. Глядя на всё это, я чувствовал себя запертым в ржавой банке просроченных шпрот, воняющей потом и российской действительностью. Хуже наблюдать так называемую «молодёжь» — глазированные сырки с ванильной начинкой — валяются на дверце холодильника и слишком много о себе думают. Они забиваются татуировками, красят волосы, прокалывают всё, что только можно, — думают, это делает их особенными… Какая ерунда. И каждый считает себя лучше другого, воображает о себе чёрт знает что, каждый считает себя центром вселенной, хотя на самом деле гроша ломаного не стоит. В общем, единственный способ пережить такую поездку в недрах русского торфа — смотреть в пустоту.

Пользуясь этим методом, я благополучно добрался до нужной станции, поднялся, и смог наконец-таки вдохнуть полной грудью свежие полуденные испарения выхлопных труб и прочей подобной пакости. Оглушительное кряканье гудков машин со всех сторон, назойливое кудахтанье бабулек, продающих всякую чепуху у метро, поросячий визг спиногрызов — о да, я попал на окраину. Тогда меня интересовал вопрос: «Почему подруга богатой расточительной женщины живёт в таком районе, ведь снобы обычно общаются лишь с себе подобными»? Позже я получил на него ответ.

Когда я был почти у цели, раздался телефонный звонок. Это была мать именинника — Джанин. Она поинтересовалась, скоро ли я буду, а также сообщила, что будет ждать на лестничной клетке.

Так и случилось — в пролёте между восьмым и девятым этажом меня ждала улыбчивая женщина лет сорока со слегка завитыми русыми волосами, добрыми карими глазами, но чрезвычайно отталкивающим дебелым лицом^[10], одетая в нелепый тёмный костюм и шляпу с пиратским черепом. Эта женщина наверняка любит вечерние телепередачи, народную медицину, «правильное» питание и сплетни про мужиков, которых у неё уже никогда не будет — ставлю свою шляпу.

— Здрасьте — привычно поздоровался я, — меня зовут Эрл. Я аниматор. Мы разговаривали с вами несколько минут назад.

— Я это поняла, — небрежно бросила женщина и протянула мне чёрную спортивную сумку. — Вот, наденьте это и проходите в квартиру, — она указала пальцем на деревянную дверь цвета грязи. — У нас пиратская вечеринка, вы — Джек Воробей. Войдёте, представитесь, поздравите с днём рождения, всё как полагается, только будьте убедительны и не выходите из роли. Моего сына зовут Даня, он пухлый брюнет с карими глазами, одет в чёрную жилетку с черепом. Это самое важное, всё остальное написано здесь.

Она достала из кармана листок, сложенный четыре раза, и протянула мне.

— Тут сценарий, ваши реплики и последовательность игр с их описанием. Текст можете рассказать своими словами, главное — сохранить суть и вжиться в роль. Ну а играть с детьми в основном буду я, вам достаточно просто иметь общее представление. Как программа закончится и дети начнут есть торт, можете присоединиться к нам, взрослым, на кухне. Всё понятно?

— Да, спасибо, — кивнул я. — Но позвольте поинтересоваться, а где отец семейства? И как мне к нему обращаться?

— Он… — Джанин на долю секунды смутилась, но затем быстро опомнилась, — не пришёл.

— Понял, — коротко бросил я. — Сейчас оденусь и приду.

Джанин кивнула головой и удалилась. Конечно, меня сильно удивило то, что задание я получил только сейчас, но делать было нечего. С горем пополам я напялил костюм, пробежался три раза по списку гостей и плану мероприятия, написанным на листе, что дала мне Джанин. Игры, шутки, поздравления и прочая подобная дребедень — ничего сложного. Для запоминания понадобилось всего минут пять. Я навесил на плечо сумку и пошёл на праздник.

Дверь была не заперта, я тихо зашёл, разулся, обул тапки, кинул сумку на тумбочку в прихожей, достал мешок с подарками из платяного шкафа и стал ждать. Сигналом к выходу, как и планировалось, послужили слова Джанин: «Это Джек Воробей!» Чётко следуя сценарию, я ворвался в комнату.

Обстановка напоминала сумасшедший дом: дети носились, сметая всё на своём пути, громко играла музыка из какого-то пиратского фильма, а из кухни доносился гогот взрослых. Словом, бал Сатаны чистой воды.

Посередине комнаты стоял диван, к которому были приклеены дешёвенькие пиратские флаги и палка, вся эта конструкция тряслась от напора трёх беснующихся детей, размахивающих пластмассовыми саблями и игрушечными мушкетами. Ещё три ребёнка сидели за столом, на котором щедро раскинулись разнообразные угощения: от пиццы до тортов. Все эти яства нещадно поглощались, причём детские рты не прекращали разговаривать, даже будучи полностью набитыми едой. С другой стороны от дивана стоял довольно старенький телевизор, на котором сияло лазурное море и песчаный, опалённый знойными лучами южного солнца пляж в формате HD. Картинка на экране, видимо, должна была помогать скудной фантазии современных детей погрузиться в атмосферу морского приключения.

Слева от «корабля» стояла Джанин, справа, по всей видимости, Лидия — мать того самого Васи, про которого говорил Платон, это была единственная семья на празднике, чьи образы пиратов включали в себя нее только жилетки и шляпы, но и кожаные сапоги с ремешками, рубашки с завязками наверху, полосатые брюки, и даже ремни со сверкающими бляшками. В общем, классовое неравенство можно было заметить невооружённым взглядом.

По телосложению Лидия была чуть менее толстой, чем Джанин, а её замысловатая причёска, как и абсолютно неуместный блестящий маникюр, явно были сделаны в салоне. До сих пор не понимаю, ради чего она старалась и тратила явно немалые средства на такие малозначительные детали, будучи столь непривлекательной в общем. Ведь даже сотне кремов, которые она наверняка накладывает на своё поросячье рыло каждый день, не скрыть душевного уродства. Да, эту черту в глазах Лидии не сможет скрыть ни одна тушь, ни одни тени для век.

Но эта женщина была моим потенциальным заказчиком, причём довольно расточительным, так что весь вечер мне приходилось скрывать отвращение к ней, которое, кстати, с каждым мгновением становилось всё больше и больше. Но я перебарывал это чувство и старался вести себя как можно более мило, доброжелательно и учтиво. Да, всё же бедность порождает в человеке немыслимую силу воли.

Но мы вновь отвлеклись. Итак, войдя в комнату, я прокричал, точно копируя написанное на шпаргалке:

— Ахой, пираты, кто здесь Даня? Я наслышан о его подвигах!

Оторвавшись от стола, ко мне вприпрыжку поскакал жирный мальчик лет девяти в пиратском костюме с повязкой на правом глазу и чёрной банданой на голове. На своём пути он чуть не сбил палку, изображающую мачту корабля.

— Это Джек Воробей! Это Джек воробей! — вопил он.

— Капитан Джек Воробей^[11].

— Ну точно он, — усмехнулась Лидия.

— Смотри, что у меня для тебя есть, — я вывалил мешок, что всё это время держал за спиной. — Это сокровища, которые я нашёл на одном необитаемом острове! Хочешь?

— Хочу! Хочу! — захрюкал толстячок и потянул ручки к подаркам.

Тут раздался громкий кашель Джанин.

— Вася, разве дядя пират называл твоё имя? — стараясь сохранить игривость, возмутилась она.

Да, ко мне, оказывается, подбежал тогда не именинник, а жирный сынишка Лидии. Хорошо ещё, что я не успел вручить подарки этому засранцу. Я бы, конечно, объяснил малому, что так дела не делаются, но это бы огорчило моего потенциального клиента, так что я просто похлопал Васю по спине и сказал:

— Да, малыш, я тоже рад тебя видеть, но день рождения, всё-таки, у Дани. Давай-ка ты пока сядешь, я пообщаюсь с Даней, а уж потом все вместе будем играть. Идёт?

Вася кивнул головой и вернулся на свой стул. Его место занял именинник, предварительно, как бы невзначай, толкнув наглеца плечом. Я продолжил следовать плану.

— Ну, ты, я надеюсь, точно Даня?

— Да-да-да! — радостно завопил тот. — Это я! Давайте скорее сокровища!

«Весьма прямолинейный карапуз, — подумал я, — оно и к лучшему».

— Можешь их забирать, если обещаешь слушаться маму, хорошо учиться, делать домашнее задание и не баловаться. — Я выдавливал из себя все актёрские способности, что имелись в моём деревянном теле.

— Обещаю, обещаю, дядя пират. Я буду хорошим-хорошим, дай сокровища, пожалуйста. — Уже буквально умолял пацан.

— Ну хорошо, тогда, — я раскрыл мешок, — это всё твоё.

Даня засиял в улыбке и стал жадно вытаскивать и рассматривать подарки. Полюбоваться этим зрелищем сбежалась вся детвора: две девочки и три мальчика. Они вразнобой что-то выкрикивали и с интересом рассматривали каждый подарок, то и дело выкрикивая: «А это от меня!», «А это мы с мамой купили!», «Да это ерунда — вы на мой подарок взгляните!».

Стандартный набор из коллекции «Подарок для мальчика». Чехол для телефона с изображением какого-то, видимо, популярного, героя, пара игр для приставки, какая-то новомодная приблуда в форме шара, для понимания предназначения которой я, видимо, слишком стар, и дорогущий футбольный мяч, наверняка подарок Васи и его мамы. Негусто, конечно, но я вот в возрасте Дани получал на день рождения только всякие китайские машинки и пластмассовые пистолеты, и хорошо если не получал затрещину.

Когда дети заинтересованно рассматривали и активно обсуждали футбольный мяч, лицо Лидии источало такое бахвальство, что я тут же понял — самое время начинать завоевывать её расположение. С трудом откинув чувство стыда и совести, я хлопнул себя по колену и воскликнул:

— Отстрелите мне ногу, какой прекрасный подарок! Кто же здесь такой щедрый?

— Это мы! — с ещё более навязчивой гордостью откликнулась Лидия и схватила руку сына.

— Тысяча чертей, может, и на мой день рождения придёте? — я постарался изобразить смех.

— А когда ваше день рождения? — безграмотно спросила Лидия, отпуская руку бедного мальчугана.

— Эх, мэм, — выкручивался я, — долгие годы плаванья и приключений совсем отшибли мне память… А давайте будет сегодня? — я вновь попытался имитировать улыбку.

— Ну уж нет, — весело присоединилась Джанин, которая до этого болтала по телефону, — сегодня именинник у нас Данечка! Давайте же продолжать наши приключения!

После этих слов дети радостно запрыгали, восклицая «Давайте! Давайте!». Я понял, что с данного момента начинается настоящий ад… Часа два мы играли в пиратов, нелепо махали игрушечными саблями, разговаривали, как умственно отсталые и, наверное, каждые десять минут поздравляли толстяка-именинника. И все эти действия мне приходилось выполнять не абы как, а «с душой», дабы получить работу на завтра.

Весь этот идиотизм так вымораживал, что уже хотелось плюнуть на всё, включая деньги, и смыться как можно скорее, но, к счастью, наше «удивительное приключение» подошло к концу быстрее, чем моя гордость вышла из комы. Мы вернулись к воображаемой гавани, представляющий из себя стол у дальней стены, на котором уже почти не осталось ничего съестного, и Джанин вновь взяла слово:

— Что ж, наше удивительное приключение подошло к концу! Теперь, ребята, можно смело насладиться наградой!

Толстушка на пару секунд удалилась и вернулась обратно с внушительных размеров тортом, сияющим своей пышностью и десятью свечами. Даня зажмурил глаза и, недолго думая, задул рыжие огоньки. Дети тут же схватили себе по кусочку и начали уплетать, при этом не умолкая ни на секунду. Лидия и Джанин ушли на кухню к другим родителям, которые, собственно, не вылезали оттуда на протяжении всего праздника. Я решил последовать их примеру. Дети остались без присмотра, но всем, на удивление, было всё равно…

В «комнате взрослых» обстановка была не лучше, чем у малявок. За круглым столом, на который уже успели что-то пролить, помимо Лидии и Джанин сидели двое мужчин лет сорока с небольшим, их уже заметно шатало от выпитого алкоголя, и две женщины примерно того же возраста, вечно переглядывающиеся и хихикающие в ладошку. Я присоединился к этой скверной ватаге и первым делом стал высматривать остатки еды и алкоголя. Думаю, не стоит тебе в очередной раз напоминать, что делал я это исключительно из чувства наживы. Конечно, за бесплатно я бы никогда не сел за стол с такими свиньями. Однако, надо признаться, еда выглядела довольно аппетитно. Я положил себе немного греческого салата, кусок румяной куриной грудки, налил самого дорогого коньяка, что смог найти, и, пролетая над гнездом кукушки, стал дожидаться момента, когда можно будет вклиниться в разговор.

— Вот моему оболтусу уже восемнадцать лет, а ведёт себя, как твой Вася! — опрокинув рюмку спиртного обратился к Лидии лысый мужчина с густой бородой, сидящий напротив меня. — Сидит целыми днями за компьютером, ни хрена не делает, слушает говно какое-то! Прикинь, даже в армию не хочет!

— Это, конечно, совсем никуда не годится… — покачала головой Лидия. — Я считаю, каждый мужчина должен отслужить. Мужик — всегда надежда и опора, как для семьи, так и для родины! А какая может быть опора без твёрдого характера?

Я, конечно, хотел возразить, что никто никаких долгов не брал и что подобная точка зрения до ужаса примитивна, но воздержался, ибо оставаться на хорошем счету было важнее. К тому же спорить с такими людьми — только зря слова тратить. А слова сейчас, как мне кажется, в дефиците.

— Ну естественно, — поддержал её бородач. — Вот и я своему говорю: «Гриша, только армия делает из мальчика мужчину — ты обязан отслужить»! Так он мне втирает какой-то бред про свободу и про выбор… Вот всё это долбаное поколение помешано на свободе! — он стукнул кулаком по столу. — Хотя они понятия не имеют, что это… Истинная свобода — всегда самоограничение. Человек должен определять для себя рамки — только тогда он будет свободен.

— Да, да, дело говоришь, Боря, — вдруг вступил в разговор мужик в клетчатой рубашке и огромных очках. — Если так вот, как они, о свободе рассуждать, то, получается, можно и насиловать, и грабить, и убивать. Всё их этот атеизм — в Бога не верят и решили, что всё им дозволено. Какая наглость!

«Удивительно, — подумал я, — этот кретин, сам того не зная, процитировал Достоевского».

— И кем они, интересно, вырастут? — вставила Лидия, накладывая себе морковный салат. — Насильниками, убийцами и бомжами? Или, того хуже, — геями?! Нет, я своего Васечку с пелёнок учу, как быть настоящим мужчиной и Человеком! — она произнесла последнее слово так натужно, что, казалось, выступает с проповедью. — Ты, говорю, должен быть сильным (мы, кстати, на бокс записались в один фитнес-центр на Невском — очень всем советую…

— Да откуда у нас такие деньжищи-то, чтобы на Невском в спортзал ходить? — усмехнулся очкарик.

— А мне для ребёночка ничего не жалко, — горделиво взмахнула головой Лидия. — Так вот, говорю я ему: «Ты должен быть сильным, умным…»

«Чего же, интересно, она его на шахматы не записала? — прокомментировал я у себя в голове. — Ждёт, когда в зале на Невском откроется тренажёр для мозга? А что, очень удобно: привязал к башке железяку да тягаешь. Три подхода по пятнадцать раз трижды в неделю — и ты поумнел».

— «…жену свою любить, уважать и на руках носить, — не унималась Лидия. — Должен в церковь ходить хотя бы раз в неделю (мы с ним два раза ходим, а иногда и три). Должен хорошо зарабатывать (он у меня хочет стать бизнесменом)^[12]. Машина у тебя должна быть хорошая, и у жены не хуже. В армии обязан отслужить — отдать долг родине (Васе, кстати, уже не терпится туда попасть). И самое главное, — говорю, — ты должен завести детей, чем больше, тем лучше^[13]» — вот так!

— Да так-то оно так, — вставил лысый, — мы нашего спиногрыза уму-разуму тоже обучать пытались, да вот не вышло.

— Всё эти американцы виноваты! — вставила неожиданно худощавая седая женщина среднего возраста, сидящая справа от меня. — Понавезли нам всякой дряни: телефоны эти, компьютеры с жестокими играми, геев, прости, Господи! Насаживают культуру!

— Да у них и культуры то нет! — перебила её вторая тётка примерно того же возраста в типичных старческих очках, непонятно как умещающихся на заплывшем жиром лице. — Одна похабщина! Вот и в нас хотят корни пустить, разложить нацию! Вот и гомосеки у нас появились — мода такая! Молодёжь забывает традиции, меняет их на чипсы, телефоны, интернет и газировку!

— А при чём тут газировка? — возмутился очкастый. — Вот в Советском Союзе, когда я молодой был, мы с ребятами пили эту… «Лимонную» — и ничего, ценности сохранили!

— Так то — наша была, Советская! — органично включилась в разговор Джанин. — Тогда вообще всё другое было — хорошее, натуральное, с душой!

— Да уж… — мечтательно просмаковала Лидия, — кто бы что ни говорил, а тогда было лучше! Хоть и бедно жили, зато люди хорошие, честные… А вот вы, Эрл, что вы думаете о молодёжи, как её, так сказать, представитель?

Тут я понял, что получил шанс заработать расположение возможного работодателя, поэтому быстро сменил образ умственно отсталого пирата на тип «я у бабушки самый любимый внук».

— Знаете, мне самому порой становится тошно, глядя на своё поколение. Уверяю вас, я совсем не такой, как они все.

— А в армии ты служил? — отчего-то грозно спросил бородатый.

На мгновение я оторопел и не знал, что ответить. Пришлось ляпнуть первое, что пришло в голову.

— Нет, я студент… учусь на программиста.

Вообще то меня отчислили за недостаточную посещаемость, да и я особо не особо этому возражал, но на момент того разговора это была лучшая отмазка.

— Но когда закончу, — продолжил я, заметив, что моё оправдание не сильно подействовало на собеседника, — обязательно пойду служить. А ещё я мечтаю создать свою игру, которая привила бы нашей молодёжи исконно русские ценности! Вот вы говорите, что дети вечно за компьютером, так ведь это нужно использовать!

— Да, неплохая идея, — воодушевилась Джанин. — И о чём игра будет?

Этот вопрос был ещё хуже, чем тот, что про армию. Пришлось выкручиваться.

— Об Иисусе! — выпалил я, тут же об этом пожалев. — Нужно спасать заблудшие души от грехов, но никакого насилия и всякой этой магии — только сила Господня.

Удивительно, но такой феерический бред сработал безупречно.

— Какой вы молодец! — умиляясь, проговорила Лидия. — Удачи вам в этом благом начинании! Не вымерли, видать, нормальные мужчины!

— Ну, это заявление сомнительное, — усмехнулась Джанин, хлопнув подругу по плечу. — Не в обиду вам, молодой человек. Вы производите исключительно положительные впечатления. Просто, знаете, у меня богатый опыт общения с мужчинами… Вот мой муж тоже сперва золотым человеком выглядел, а оказалось — свинья свиньёй. Да и у тебя, Лида, ситуация такая же… Или будешь спорить?

Лидия помотала головой.

— А почему ваш муж не приехал, позвольте поинтересоваться? — спросил я из чистого злорадства, притворяясь, будто ничего не понял.

— Да потому что в другой стране он! — Джанин явно завелась. — С другой бабой!

«Превосходно, — подумал я, — именно то, чего я ожидал».

— Вот уже четыре года, как мы развелись! — продолжила надрываться машина под названием «все мужики — козлы 2000». — А от Лидии аж три мужика ушли, последний — три года назад! Все мужики — козлы! — рявкнула она напоследок и ушла курить.

В комнате настало неловкое молчание.

— Вы не обижайтесь на неё, она не со зла… Просто старые раны ещё не зажили, — пробормотала Лидия и ушла вслед за подругой.

Вечерело. Я почувствовал, что пора уже делать ноги, однако я знал, что моя работа в этом доме ещё не закончена. Надо было ненавязчиво намекнуть Лидии, что неплохо было бы нанять аниматора на день рождения её сына, а также предложить неплохую кандидатуру. Я попрощался со всеми на кухне, с трудом пробрался в прихожую, минуя малолетних дьяволов, в спешке неуклюже стащил костюм, обулся, натянул куртку и вышел на лестничную клетку, надеясь, что женщины ещё не докурили.

Надежды оправдались. Толстушки, похоже, дымили уже по второй и бурно обсуждали свою прокуренную любовь. Я подошёл к ним, достал свою сигарету, поджёг и постарался влиться в диалог.

— Да это он просто… — начала было Лидия, но увидела меня и прервала мысль. — О, Эрл, тоже покурить вышли?

— Ага, — коротко ответил я, поджигая табачную палочку.

— Мы тут вообще-то личную беседу ведём, — разозлилась Джанин.

— Да ладно, парень же не знал, просто покурить вышел, — Лидия старалась быть милой, однако я сразу заметил фальшь. — Вы очень хорошо сегодня себя проявили, детки были так счастливы!

Я усмехнулся. Джанин недовольно фыркнула^[14].

— Вы давно аниматором работаете? — поинтересовалась Лидия. — Платон говорил, у вас большой опыт.

— Он не соврал, — соврал я, — вот уже три года на мне разные костюмы, а на лицах детей сияющие улыбки. Работаю в основном по выходным, на семейных праздниках, но, бывает, и корпоративы веду.

Удивительно, но мне опять поверили. Нет, у меня нет актёрского таланта, просто у них нет зрительского.

— И как? Нравится вам? — с ещё большим интересом спросила Лидия, совершенно забыв о диалоге с подругой.

— Корпоративы, честно сказать, — не очень, но вот с детьми работать обожаю, — намотал ещё одну порцию лапши на уши будущему клиенту я. — Знаете, мне очень нравятся улыбки этих ангелочков, их звонкий смех, огонёк счастья в глазах.

— Вы такой молодец… — умилилась моей космических масштабов брехне Лидия. — Знаете, у моего Васечки тоже скоро день рождения… Завтра, на самом деле. Я, по правде сказать, не хотела звать аниматора, но, увидев вас, как вы хорошо ладите с детьми, как они вас любят, поменяла решение… Слушайте, давайте напрямик — не хотите завтра провести праздник? Вася очень обрадуется. Я видела, как он на вас смотрит — как на героя.

— О, я бы с радостью… — тут я выдержал небольшую паузу, приправленную едва заметной ноткой смущения, — но, видите ли, на завтра уже есть заказ — не поверите, корпоратив…

— Понимаю, понимаю… Не настаиваю, конечно, но Вася был бы так рад…^[15]

— А знаете, Лидия, на самом деле я мог бы и отменить этот заказ… Но только звонить клиенту нужно прямо сейчас, соответственно…

— Понимаю, понимаю, — блеснула словарным запасом Лидия, — всё, как всегда, упирается в деньги. Я готова заплатить столько, сколько нужно.

Тут я понял — это мой шанс сорвать куш. Бинго!

— Ну, — пробормотал я, — заказ был на семь тысяч… Если вы готовы заплатить хотя бы восемь, я с радостью навещу вас завтра.

— Да хоть десять…

Тут я перебил Лидию, почуяв лёгкие деньги.

— Десять тысяч, договорились. Эх, — с наигранной досадой выдал я, — жаль терять постоянного клиента… Но что поделать, детское счастье дороже всего.

Опять же моя маска сыграла как нельзя лучше, и Лидия воодушевлённо проговорила, чиркая что-то на блокнотном листе:

— В таком случае я жду вас вот по этому адресу. Вечером, в половине седьмого. Так же, на лестничной клетке. Я думаю, было бы уместно вам появиться в пиратском костюме, представившись Джеком Воробьём — ведь Васечка именно так вас запомнил.

— Очень хорошо, мисс. Я обязательно буду, и, надеюсь, Ваня тоже будет присутствовать, — ненароком обратился я к Джанин, которая всё это время стояла и молча пилила подругу обиженным взглядом.

— Ох, не сомневайтесь, — сквозь натянутую улыбку процедила толстушка. — Конечно Ванечка завтра придёт. Знаете, они с Васей дружат со второго класса. Было бы здорово, если бы вы как-то завтра об этом намекнули.

— Отлично! — изобразил я удивление и радость по мере сил. — Тогда завтра я приду к вам и опять увижусь с ребятами!

Лидия продиктовала свой номер, сказала во сколько и куда приходить и договорилась с подругой о продлении костюма Джека Воробья.

Я получил от Джанин остаток выручки вместе с фальшивой благодарностью и отправился было домой, но вспомнил про вписку у Стефани и решил ей позвонить.

Разговор меня не разочаровал: Стеф сказала, что всё в силе, продиктовала адрес и попросила купить пива. Часы показывали полдевятого вечера — рановато для вписки, но зимние вечера своей непроглядной темнотой очень напоминают ночи, поэтому атмосфера должна была быть подходящей. Я вбил адрес Стефани в смартфон и пошёл по направлению к метро, по дороге выискивая глазами ларёк, где можно было купить наиболее дешёвое пойло. Долго ломать голову не пришлось — на перекрёстке стояла в тусклом свете сутулого фонаря палатка с разливным пивом по скидке. Я взял четыре литровые бутылки какого-то самого дешёвого лагера и пошёл дальше к метрополитену.

Путь мой был осложнён лишь мыслями, ибо народу, как ни странно, на улице почти не было. Ещё бы, все отмечают долгожданный субботний вечер: унылые трудяги, словно крысы, сбегаются в свои норы, прячась от реальной жизни, и набивают щеки семечками, глядя в мерцающие экраны и мечтая о невозможном. И всё же меня удручали размышления о том, какую толстенную маску пришлось натягивать, чтобы подстроиться под таких кретинов. Правда, Джон, ты только подумай: они говорят откровенную ерунду и искренне в неё верят. Что все проблемы с запада, что каждый мужчина обязан служить, что нужно обязательно верить в Бога, что нужно убивать геев. Да, да, я тебе ещё не весь диалог на кухне рассказал — решил пожалеть твой процессор. Они бы ещё считали наиважнейшим жизненным принципом, что чай нужно пить из блюдца, потому что «так наши предки делали».

Удивительно — мы все существуем на одном небольшом шарике. Такие разные и в то же время такие, на первый взгляд, одинаковые. Мы, как собаки, только наши пушистые друзья отличаются друг от друга в основном внешним видом, а мы — характером, складом ума и поведением. Хотя человек в течение жизни может менять породу, но происходит это крайне редко. Значит ли это, что каждый из нас имеет свою цену уже по праву того, что был рождён той или иной породы? Вполне возможно.

Однако, кое-что нас объединяет… Удовольствие. Именно оно является целью жизни каждого из нас, именно оно, в сущности, является оправданием всех поступков, именно оно является конечной целью всего на свете, если посмотреть на мир трезвыми глазами. Вот представь: человек пожертвовал большую сумму денег детскому дому, без всякой задней мысли, просто желая помочь «бедным сироткам»… Ага, конечно! Истинной причиной его «великодушия» является исключительно чувство собственной важности и забота о социальном статусе. А откуда ноги растут у этих явлений? Правильно, из стремления к удовольствию. Потому что после такого «благородного поступка» этот самый «благодетель» непременно будет думать: «Какой же я классный — такой щедрый и добрый, занимаюсь благотворительностью». И друзьям будет рассказывать, что потратил деньги на помощь детям. Может, даже не специально, без задней мысли, а просто так, к слову, но всё же будет испытывать от этого недюжинное удовольствие. Видишь, даже бескорыстный, на первый взгляд, поступок обусловлен стремлением к удовольствию. Такова жизнь.

И всё развитие стремится к тому, чтобы сделать существование наиболее комфортным. Огонь, колесо, письменность, телега, фабрика, машина, самолёт, пластиковая посуда, лекарства — всё это было создано ради получения удовольствия (в широком, естественно, смысле слова). Оно скрывается за очень многими фундаментальными вещами. Любовь — удовольствие от ласки и заботы; дружба — удовольствие от приятного времяпрепровождения и поддержки; праведность — удовольствие от надежды попасть в рай; добро — удовольствие от социального одобрения — этот список можно продолжать бесконечно.

Вот и я шёл на вписку исключительно ради удовольствия. И из-за стремления к нему же не взял домой бездомного чёрного кота с белым пятном на лбу, что пристально смотрел на меня, сидя на мусорном баке.

Я бы хотел приютить пушистого. Мне, вообще-то, чрезвычайно импонируют эти животные — они никому не подчиняются и постоянно сохраняют гордость и грацию, но мысль о том, что его надо будет кормить, покупать лоток, наполнитель и прочее, заставила меня пройти мимо. Удовольствие, Джонни, в фундаменте мира лежит удовольствие.

В метро народу было побольше, чем на улице, но всё равно достаточно мало для того, чтобы я чувствовал себя более-менее комфортно. Голубой вагон с белой полосой, постукивая колёсами, подкатил к станции. Двери шумно открылись, и я заполз в чрево железного животного. Станции сменяли одна другую, между ними пролетала черная пустота, а меня уже начало клонить в сон. Это ужасно: когда ты едешь на вписку, понимая, что впереди целая ночь, а у тебя слипаются веки. Сон отчаянно уже стучался в двери моего мозга, стараясь сорвать их с петель, заглядывал в окна короткими трейлерами сна, но, к счастью, из темноты вылезла нужная станция. Я очнулся и вышел из вагона.

Затем чертовски долгий, из-за глубины питерского метро, подъём на эскалаторе. Скрип отворяющейся двери — зимняя вьюга вновь дохнула мне в лицо бодрящим потоком мороза и ненависти к этому миру…

«Вписка»

Ещё полкилометра пешей ходьбы, и я на месте. Типичная окраинная панелька^[16] грязно-белого цвета. Домофон, украшенный матерными словами, тоскливый, скрипучий лифт, пятый этаж, чёрная стальная дверь. Всего несколько секунд, и вот передо мной уже стоит Стефани, одетая в белую футболку с неразборчивой надписью, рваные светло-синие джинсы на высокой талии, под которыми скрывались колготки в сетку, и розовые пушистые тапочки. Волосы её были убраны в хвостик, обнажая изящную шейку.

Что скрывать, выглядела она чертовски горячей, но я сделал вид, будто мне плевать.

— Ну привет, — вяло пробубнил я.

— Привет, — бойко ответила мне Стеф и пригласила внутрь, махнув рукой в сторону прихожей. — Заходи, разувайся. Пиво принёс?

Она казалась даже чересчур энергичной. «Может, уже подкурилась чем-нибудь», — пронеслось у меня в голове.

— Да, принёс, четыре литра светлого, — я поставил пакет с алкоголем на пол.

— Молодец! — хлопнула меня по плечу блондинка. — Давай шевелись быстрее, я тебя познакомлю с ребятами.

Я последовал совету девушки, шустро разделся, обул резиновые тапки и проследовал за Стеф в гостиную. На белом кожаном диване посреди просторной комнаты расположились двое метросексуальных парней с выбритыми висками и одна типичная вписочная давалка с фиолетовым каре и кучей браслетов. Я пожал всем руки, познакомился, естественно, не запомнив ни одного имени и присел на кресло справа от дивана. Стефани принесла мне пивную кружку и любезно налила в него тот самый лагер из ночного ларька, пока остальные наслаждались остатками стаута.

— А что за пивас купил? — поинтересовался у меня один из парней.

— Да так, в разливухе купил, — ответил я и сделал глоток.

— Фу, — наморщилась девушка с каре. — И мы это пить будем?

Тут я понял, что попал в около мажорную тусовку. Ну, знаешь, это такие люди, родители которых вроде бы и не могут позволить себе яхту, но могут позволить детям дешёвые понты дорогими вещами. Однако у меня в планах был секс, так что надо было держать марку.

— Вы не понимаете, — сочинял я на ходу. — Это одна из лучших разливнух в городе! Об этом пиве легенды ходят! Его все блогеры пьют!

— Ну, раз блогеры пьют, — выпалил метросексуал, допивая свой стаут, — то и я не откажусь.

Он налил купленное мной пиво в свою кружку, сделал большой глоток и восхитился:

— Действительно, очень круто! Попробуй, Федя.

Он протянул пиво своему другу, тот отпил и сделал такое же поражённое лицо.

— Понимаю, почему оно считается лучшим! Не хочешь, Марин?

Конечно же, Марине тоже понравилась та ссанина, что я купил в ларьке на окраине по акции. А как иначе? Не может же их мнение отличаться от мнения видеоблогеров.

— А вы как со Стефани познакомились? — спросил Федя, наслаждаясь подделкой под пиво.

— Мы учились в одном универе… — ответил я. — Какое-то время, пока я оттуда не ушёл.

— Вернее, пока тебя не отчислили, — усмехнулась Стеф.

— Ну да, меня отчислили, — не теряя уверенности ответил я. — Но, знаете, в наше время гораздо лучше заниматься самообразованием^[17]. Правда, представьте: сам выбираешь, что тебе изучать, когда и как. Никто тебя не подгоняет, никто не ограничивает, можно заниматься чем угодно, а следовательно, и стать кем угодно.

— Дело говоришь, — кивнул головой в знак согласия Федя. — Вот Влад учится на менеджера, а мечтает стать репером.

— Да, — подтвердил Влад, — и стал бы, если бы не эта учёба дебильная.

— Это правда, у него очень круто получается, — воодушевился его друг. — Прочитай свои стихи, чувак.

«Чувак», к сожалению, был уже достаточно пьян, чтобы долго не ломаться. Он встал на стул, откашлялся и зачитал свой гениальный опус. Там было что-то про то, как от него ушла девушка, но он не стал унывать, ведь он «одинокий волк» и с ним его «братья». Бр-р-р, лютое дерьмо, скажу я тебе. Половина рифм — глаголы, форма — стандартный квадрат, сравнения в стиле «слёзы, как дождь» и всё в таком духе. Но все присутствующие, конечно, зааплодировали этой чепухе.

Затем Федя поднял тост: «За талант!», Влад дополнил: «И за любовь!», Марина дополнила «За несчастную любовь», я дополнил «Давайте пить уже, а?!», мы чокнулись и опустошили кружки.

— А ты пишешь стихи? — Спросил меня Федя.

— Боже упаси, — замотал головой я, забыв на секунду, что нахожусь в образе.

— Может, другим искусством занимаешься? Рисуешь? Фотографируешь? — присоединилась к допросу Стеф.

Я хотел было высказаться по поводу того, что искусство — бесполезная поебень и пережиток прошлого, но вспомнил, что собирался переспать со Стефани, а для этого нужно соответствовать современным стандартам «молодого человека» и ответил:

— Фотографирую. Вернее, занимаюсь фотографией, — последнее уточнение я сделал с таким видом, будто между этими выражениями действительно есть разница.

— О, круто! — воодушевилась Марина. — А можно твои работы посмотреть?

«Попадос», — подумал я, но смог отвертеться:

— Они у меня дома хранятся, на зеркалке. Может, в другой раз покажу.

— Жаль, — ничуть не огорчившись сказала Марина. — А вот у меня с собой, на телефоне. Хочешь, покажу?

Я не хотел. Но сказал обратное. Пришлось смотреть эту лабуду. В программе были такие шедевры фотографии, как: листок крупным планом, чёрно-белый портрет какой-то бабы с книжкой, капелька на травинке, капелька на кране, панельный дом^[18], деревенский дом и совершенно неуместный собор Санта-Мария-дель-Фьоре. Каждый из этих «шедевров» все присутствующие, включая меня, оценивали положительно, как и в случае со «стихами».

Следующим по очереди, но не по тупости был Федя — он писал книгу.

— Это будет роман о подростке, — описывал он свой будущий шедевр, — который, знаете, не такой как все. Всё против него, но он особенный, поэтому всех побеждает. А ещё там есть любовная линия — главный герой влюблён в самую красивую девочку в вузе, она не отвечает ему взаимностью, но он спасает её от злых полицейских, и она его полюбяет… — тут Федя на секунду задумался: — Полюбливает… волюби… влюбляется в него тоже, короче. Вот, и они всем противостоят. А, и их родители против их отношений, но они и с родителями борются, потому что у них, типа, настоящая любовь. Но самое главное, что у главного героя раздвоение личности. Но это мы узнаём только в конце, а до этого думаем, что, типа, это два разных персонажа, которые, типа, борются друг с другом. Ну что, как вам?

В тот момент, когда Федя рассказывал про своё творчество, Стеф активно стреляла в меня глазами. Я отвечал ей тем же, но дальше продвигаться не стал — в этом деле важна осторожность и плавность.

Запомни Джонни, когда девушка в первый раз проявляет тебе знаки внимания, не нужно сразу накидываться на неё — спугнёшь. Нужно вроде и отвечать, но и морозиться одновременно. Вот оно, истинное и единственное искусство — искусство покорения самки. Помнишь наш разговор про удовольствие?

После того, как все рассказали про свои увлечения, наступила неловкая пауза, от которой мы отбились стандартным «молодёжным» методом — уткнулись в смартфоны, изредка попивая спиртное. К сожалению, продолжалась такое чумовое^[19] времяпрепровождение недолго — раздался дверной звонок, и Стеф радостно побежала открывать, видимо, это был кто-то важный.

Пару минут Стефани отсутствовала, разговаривая с прибывшим гостем, затем вернулась и привела с собой худощавого рослого блондина в узких джинсах, футболке, нижний край которой доходил почти до колен, кепке с прямым козырьком и прямоугольных солнечных очках. Когда они входили в комнату, я заметил, что Стеф звонко смеётся, касаясь локтя парня, и сразу понял — это главный конкурент в борьбе за самку.

Атаковать надо было быстро, ведь у моего оппонента была фора. Поэтому, окинув худого беглым взглядом, я не задумываясь сострил:

— Боже, какое солнце! Мои глаза сейчас сгорят! Жаль, что нет солнечных очков!

Вдобавок ко всему, я активно прикрывал глаза ладонями. Однако паренёк оказался не из простых и тут же парировал:

— Боже, какая весёлая тусовка! Я сейчас взорвусь! Жаль, что я не взял с собой телефон, чтобы быть таким же смешным, как ты! Ой, подождите, — он пошарил рукой в кармане и достал оттуда смартфон последней модели, — взял!

«Значит, дуэль, — подумал я, — хорошо, это даже может быть интересным».

— О, тебе до меня… — начал было я, но этот наглец меня перебил.

— Ещё падать и падать, я знаю, — на этих словах он повернулся к Стефани и игриво ей улыбнулся.

Вот в этот момент мудак перешёл все границы, я перешёл к крупной артиллерии.

— О нет, ты пробьёшь ядро Земли, и тогда нам всем крышка.

Над моей шуткой никто не посмеялся — конечно, куда им понять интеллектуальный юмор. А дрищ^[20] просто бросил на меня пренебрежительный взгляд и, не проронив более ни слова, протянул руку Владу, который в этот момент как раз допивал кружку пива.

— Привет, я Артём, — представился мудак, тряся культю метросексуалу, — приятно познакомиться!

— Я Влад. Классно ты уделал Эрла. Видно, что с чувством юмора всё в порядке, — это круто.

— Да, это точно, — подтвердил Федя, протягивая свою руку мудаку. — Федя! Очень приятно!

Последним замечанием Федя, видимо, прокомментировал свои ощущения от потной ладони Артёма. С Мариной мудак поздоровался объятием, похоже, они давние знакомые.

— Да не обижайся ты, — усмехнулся дрищ, уделив, наконец, внимание мне. — Я же просто прикалываюсь, дурачусь!

Я решил не принимать его фрейм общения.

— Эрл, — коротко сказал я и кивнул головой в сторону оппонента.

— Какое необычное имя, — удивился мудак, протянув свою ладонь.

Он всё же принудил меня к рукопожатию, ведь если бы я проигнорировал его тянущуюся клешню, тут же был бы окрещён занудой. Мудак плюхнулся на диван, налил себе пиво и постарался возродить некогда угасший разговор.

— Ну так что, — начал он, — вы так весь вечер и сидели, уткнувшись в экраны, или о чём-то говорили?

— Мы говорили об искусстве, — ответила вдруг Стефани. — Влад у нас читает рэп, Федя писатель, а Эрл с Мариной фотографы.

— О, очень интересно. — Артём повернулся ко мне и отчего-то стал говорить, как идиот из 19-го века. — А можно взглянуть на ваши работы?

«Вот ведь сволочь», — пронеслось у меня в голове.

— О, боюсь, в данный момент это невозможно, — подхватил я. — Видите ли, свой фотоаппарат я оставил в имении.

— Ах, вы меня глубоко опечалили, — не останавливался мудак. — Я так мечтал насладиться вашими работами. Надеюсь, в скором времени такая возможность представится.

— Слушай, а ты чем увлекаешься? — вдруг вклинился в разговор Влад, обращаясь к Артёму.

— Да ничем таким особенным, в общем-то, — резко перешёл на обычный тон мудак. — Я учусь, подрабатываю в кафешке. А как домой прихожу — читаю, сериалы смотрю, в телефон залипаю, сохраняю картинки^[21]. Как в это можно ещё и искусство воткнуть? А ты, говорят, рэп пишешь? Может, у тебя и стихотворения какие-нибудь есть?

— Конечно, — воодушевился Влад, — куча!

— Может, прочитаешь нам что-нибудь? — изображая заинтересованность спросил Влад.

Естественно, никого не смущал тот факт, что Влад уже презентовал два своих «шедевра», и негласно было принято решение выслушать ещё одно творение. Знаешь, на этот раз я попробую приблизительно воспроизвести его, а то нечестно получается: мне одному приходится страдать, а ты стоишь себе в комнате и горя не знаешь. Итак, Влад в очередной раз забрался на стул и прочёл что-то вроде этого:

Друзья мои, вы — моя стая,

За вас порвать, убить готов,

По жизни я иду, играя

С друзьями в игры дураков,

И победителем я стану,

Кого угодно сокрушу,

Ведь жизнь уже давно прохавал,

К тому же изучал ушу.

Гори, душа, пылай свободно,

Как птица в небе, крыльями махай,

Ну или падай, как тебе угодно,

Прощай, душа моя, прощай.

На последнее слово был сделан такой акцент, что Влад чуть не упал со стула, но всё же удержался и сел на место, наслаждаясь очередными аплодисментами. Поздравляю, Джонни, теперь и на твоём диске есть это дерьмо.

Вся эта картина была мне так отвратительна, что уже хотелось забить на Стефани и свалить куда подальше, но алкоголь начал действовать, а посему настойчивость моя увеличилась вдвое.

— Что ж, совсем недурно, — похвалил Артём старания «поэта», одобрительно покачивая головой.

— Спасибо! — уже изрядно пьяным голосом пробубнил Влад. — Это стихотворение я написал после расставания со своей девушкой… Она была для меня всем — была моей душой… Но ушла к другому. Поменяла меня, как старые перчатки^[22]! Жизнь жестока и несправедлива, братья, но я рад, что у меня есть пристань, куда можно прибиться и хоть немного побыть счастливым! За вас — мои друзья!

Мы чокнулись, выпили, и вновь настал момент неловкого молчания. Это был мой шанс проявить себя.

— А давайте поиграем в «правда или действие», — предложил я.

— А давайте! — неожиданно поддержал Артём. — Я начну. Эрл, правда или действие?

— Правда, — охотно принял вызов я.

— Тебе понравилось стихотворение Влада? Мне показалось, что ты как-то наигранно хлопал. Хотя, вполне возможно, что я ошибаюсь…

«Вот сволочь, он не так прост, как кажется, — подумал я. — Ну ничего, до меня ему всё равно далеко».

— Конечно, мне понравилось стихотворение, — изумлённо выпалил я, нахмурив брови так правдоподобно, как только мог. — Уж не знаю, что тебе там показалось, но я всегда умел отличать настоящий талант, и у Влада он есть!

В ответ на это Артём только улыбнулся и не сказал ни слова. Конечно, мудак понимал, что за игра сейчас происходит и кто где притворяется, однако он совершил серьёзную ошибку — недооценил своего соперника.

— Моя очередь, — хитро улыбнулся я. — Артём, правда или действие?

— Ну, раз тебе так хочется, то правда.

Чего именно мне «хочется» я, честно признаться, не понял, но вида не подал.

— Раз уж ты так переживаешь за творчество наших друзей, — начал нагнетать я, — почему не поинтересовался никем, кроме Влада? Между прочим, у Марины замечательные фотографии, а Федя пишет книгу о противостоянии системе.

— А почему ты не поинтересовался? — сразу перевёл стрелки мудак. Тут он уже явно начал сдавать позиции. Видимо, был не готов к такому колкому замечанию с моей стороны.

— Да потому, что ребята уже поделились своими работами ещё до того, как ты пришёл, — уверенно давил я. — Знаешь, можешь не отвечать на мой вопрос, кто хотел что-то понять, уже всё понял. Лучше я задам вопрос Стефани. Стеф, чем ты увлекаешься? Ты так и не успела поделиться.

Этот вопрос был решающим ударом в нашей с мудаком схватке. Можно сказать, это был уверенный шах. Одним предложением я убил сразу трёх зайцев: сильно принизил социальную значимость Артёма, недвусмысленно намекнул на его лицемерие и проявил интерес к Стефани. Причём даже мудак прекрасно понимал, что не может перебить вопрос для Стеф и оправдать себя, ведь это заденет девушку. Словом, мой оппонент был в нокдауне.

— Ну, — немного смутившись, начала Стефани, — вообще то, я немного играю на гитаре…

— О, класс, — тут же подхватил я, — сыграй нам что-нибудь!

— Да не, ребят, я недостаточно напилась для этого! — рассмеялась Стеф.

Тут все стали её подбадривать: «Да ладно тебе», «Не стесняйся», «Ты классно поёшь» и в итоге добились своего — Стефани ушла в соседнюю комнату и через пару мгновений вернулась с гитарой и начала играть. Пиво, словесные перепалки, «правда или действие», гитара — классика вписки.

Сперва шёл стандартный русский рок. Популярные песни из прошлого. Неудивительно, с этого все начинают. После — какие-то рифы из зарубежных хитов и даже некое подобие кантри, чему я был весьма рад. Правда, ведь в такой компании, особенно после «стихов» Влада, услышать нормальную музыку — точно бальзам на душу.

Однако счастье моё длилось недолго, через несколько песен, осушив очередную кружку пива, гитару взял Федя со словами: «О, а дай я сыграю. Ща, только аккорды загуглю». «Началось, — подумал я и выпил залпом половину стакана спиртного».

Уже через полминуты всё вернулось на круги своя — на тошнотворные, отвратительные, безвкусные круги с радиусом, равным кругозорам Феди и Влада, — то есть примерно полмиллиметра. Ах да, метросексуал исполнял рэп. На гитаре. Дабы пожалеть твои микросхемы, текст этого говна я даже пытаться воспроизводить не буду. Скажу только, что игрались три «песни»: про любовь, про дружбу и про молодость.

Но вот, когда репертуар Феди, наконец, иссяк, Стефани унесла гитару обратно в соседнюю комнату и заодно захватила оттуда бутылку водки, ибо пиво уже было на исходе. Влад же тем временем сходил на кухню и притащил чистые стаканы. «Аллилуйя, — мысленно обрадовался я, — нормальный алкоголь, наконец-то». Стеф (надо сказать, уже весьма нетрезвая) разлила всем по рюмке спиртного, а Влад по стакану безалкогольного, что называется «запивона». Вот тогда — с первого водочного тоста — началось настоящее веселье.

— Ну, за встречу! — торжественно произнёс Федя.

Мы чокнулись, выпили, разлили ещё.

— Ну, за искусство! — торжественно произнесла Марина.

Мы чокнулись, выпили, разлили ещё.

— Ну, за любовь! — торжественно произнёс Влад.

Мы чокнулись, выпили, разлили ещё.

— Ну, за дружбу! — торжественно произнёс мудак.

Мы чокнулись, выпили, разлили ещё.

— Ну, за молодость! — торжественно произнесла Стефани.

Мы чокнулись, выпили, разлили ещё.

«Ну вас в жопу с такими тостами», — торжественно произнёс я в своей голове и незаметно выпил один. Все уже были в экзистенциальную пустоту пьяные, поэтому с водкой пришлось остановиться, тем более закончился сок, и стало нечем запивать. Мы решили выйти погулять.

О, этот сладостный момент вписки, когда на часах три ночи и вся ватага в абсолютном неадеквате идёт гулять — бесспорно, лучший момент мероприятия. К тому же выходить из дома было самое время, ведь я уже давно не курил.

Две нетрезвые шкуры и четыре ещё более пьяных парня ищут приключения на свою пятую — стандартная картина для ночной окраины. Влад решил захватить с собой деревянную лакированную биту «не чтобы избить кого-то, а просто по приколу». Федя ехал на самокате, случайно найденном Стефани перед выходом по просьбе «найди нам ещё что-нибудь забавное». Марина вечно что-то фотографировала. Стефани балансировала на поребрике. Ну а мы с мудаком всё ещё играли в условную игру: «кто больше душа компании».

— Ха, смотрите, на рекламе написано: «качественные товары из Китая» — оксюморон, — сострил я, но никто вновь не понял шутки.

Видимо, никто не знал такого сложного слова, как «оксюморон», ну и я решил их просветить, пояснив через мгновение неловкой тишины:

— Это сочетание несочетаемого.

Тут мудак снова на какое-то время перехватил пальму первенства в нашей с ним игре:

— Ох, а то мы не знали, — усмехнулся он. — Программу пятого класса-то не всем дано понять. Только высшим умам с экстраординарным интеллектом подвластны такие понятия, как «оксюморон», «причастие», «кавычки»!

Все тут же заржали. Оно и понятно, Артём надавил на их самолюбие, которое я, по неосторожности, задел. Но сдаваться было не время. «Эта игра закончится в постели Стеф — рядом с ней будет лежать победитель — и это буду я», — подумал я и применил рискованную тактику «перевод внимания».

— О, смотрите, — воскликнул, вытянув указательный палец вперёд, — детская площадка с тренажёрами! Давайте побалуемся!

И все тут же кинулись лазать по разным штуковинам, кричать что-то несвязное и хохотать, забыв о моём проколе, — классический отвод глаз. Но запомни, Джонни, очень важно, чтобы это было именно отвлечение внимания, а не перевод стрелок — разница небольшая, но существенная. А заключается она в том, что при отводе глаз ты не даёшь путь к отступлению, в то время как при переводе стрелок будет легко вернуть их обратно, подметив: «Не уходи от темы».

Артём не мог продолжать наезжать на меня за высокомерие. Он мудак, но не идиот и знает, что если попытается вернуться к словесной перепалке во время того, как все беспечно дурачатся, его непременно сочтут жутким занудой.

Таким образом, я вновь вернул себе статус лидера и присоединился к компании в веселье на детской площадке. Марина и Стефани со звонким девичьим хохотом болтались на качелях. Влад стучал битой по турнику, пытаясь извлечь хоть сколько-нибудь мелодичный звук. Федя затаскивал самокат на горку со словами: «Палите, палите, ща с горки скачусь». Артём забирался на пирамидку на самом верху детского комплекса, видимо, пытаясь таким образом стать выше по социальному статусу. Ну а я просто залез на крышу деревянного автомобиля, небрежно покрашенного в синий, сел, разведя колени в разные стороны^[23] и стал преспокойно потягивать сигарету.

Но вот наконец Федя затащил самокат на горку, поставил его ровно и пьяным голосом крикнул: «Э, зацените!». И мы стали «заценивать»: девчонки прекратили качаться, достали телефоны и приготовились снимать видео для социальных сетей, Артём включил пафосную музыку на мобильном, а Влад просто уставился на своего друга-«экстремала» взглядом завороженной макаки, продолжая стучать по перекладине своей ебучей палкой.

Наверное, ты догадался, что случилось после… Естественно, Федя смачно упал, ободрав локти куртку и задницу. Всё произошло очень быстро, но казалось, что время растянулось, будто в дешёвом боевике: первые пару мгновений всё шло гладко, мы даже принялись возбуждённо скандировать гласные, как это обычно бывает, но из-за образовавшегося слоя льда на горке самокат быстро ушёл у Феди из-под ног и полетел вперёд, а «экстремал» грохнулся на задницу и по инерции покатился на ней дальше, до самого конца склона. Горка была небольшая, метра два в высоту, однако расшибся парень неслабо и даже первые пару минут валялся на снегу, корчась от боли и вопя попеременно первую и восемнадцатую буквы алфавита.

Естественно, все залились хохотом и даже не думали помогать бедолаге. Однако я быстро смекнул, что это отличный шанс в очередной раз показать себя лидером перед Стефани. Я прекратил смеяться, подбежал к Феде, осмотрел его и протянул несчастному руку со словами.

— Вставай, а то грязь в рану попадёт — жопа загноится, и тебе её отрежут.

— Да пошёл ты, — хватая мою руку и пытаясь встать, пробормотал сквозь зубы Федя.

Через мгновение подлетел Артём, и мы взяли пострадавшего под руки. Думаю, он и сам мог бы идти, но тут, скорее, важна была «моральная поддержка». Ещё через мгновение подбежали девочки и стали в панике осматривать раны, не зная, что делать и куда себя деть. Знаешь, Джонни, у людей часто такое бывает: когда твой товарищ пострадал, но ему уже кто-то помогает, а тебе вроде бы тоже нужно поучаствовать — и вот ты стоишь такой и пытаешься изобразить, что что-то делаешь. В такую же ситуацию попал Влад — ему оставалось только словесно приободрять друга.

— Не переживай, братан, тут ничего серьёзного! Вообще по фигне, с кем не бывало! — пьянющим голосом лепетал он, бегая вокруг своего «брата». — Да не корчи ты из себя раненого — это ж царапинки.

Надо сказать, слова не особо помогли Владу^[24], в связи с чем он справедливо заметил:

— Чёрт, вы бы вместо того, чтобы лясы точить, сделали бы что-нибудь.

— Стеф, Марин, бегите домой, достаньте перекись и ватные диски, дверь прикройте, но не запирайте, — командовал я, стараясь произвести ещё большее впечатление. — Мы с Артёмом доведём горе-экстремала до хаты, а ты, Влад, сгоняй за соком, а то больному нужно будет бухнуть, а запивон кончился.

— Ещё чего! — возмутился Влад. — Я друга не брошу! Я останусь с ним и буду помогать!

Я тут же смекнул, что переубедить идиота не получится и ответил:

— Блин, ну тогда ты, Марин, сходи за соком, а Влад будет помогать Стефани.

— Но… — продолжил было возражать Влад, но я тут же его перебил.

— Это лучшее, чем ты сейчас можешь помочь Феде. Федя, скажи ему, чтобы пошёл за аптечкой.

— Влад, рили, задолбал, — своеобразно согласился Федя, добавив, уже в укор мне: — Ай, чёрт, осторожней, локоть.

Мы вели Федю до дома, что, надо сказать, было весьма проблематично, при том, что он постоянно орал «Ай, локоть», «Ай, жопа» или просто протяжное «ай».

Так ещё, ко всему прочему, наш «экстремал» затеял беседу о настоящей дружбе.

— Вот ты, — обратился ко мне пьяным голосом Федя, — мой настоящий друг.

— Да что ты, — изобразил смятение я, — мы знакомы-то всего один вечер. Я просто помогаю хорошему человеку, попавшему в беду.

— Вот поэтому ты и хороший друг, — весьма поддатым голосом заявил Федя.

— Знаешь, — продолжал подлизываться к другу Стефани я, — у тебя ведь отличный голос. Нет, правда, отвечаю, ты здорово поёшь.

— Спасибо тебе большое, — произнёс Федя и тут же перевёл взгляд на Артёма, как бы только что его заметив. — И тебе спасибо, братан… Если бы не вы, не дошёл бы до дома — вот прямо в этом сугробе и заснул бы.

И он, действительно, пытался заснуть в ближайшем сугробе, однако мы с мудаком его отговорили.

— Так вот, мужики, хочу сказать вам… — начал Федя, но не смог сразу сформулировать мысль, — что вы офигенные друзья! Даже те, кого я вижу нечасто, — он посмотрел на Артёма, — даже те кого я вижу впервые, — он взглянул на меня, — знайте, вы самые лучшие^[25].

— Ой, да не драматизируй, — старался я ещё выше поставить себя в глазах друзей Стеф. — Я же говорю, мы просто помогаем другу в беде. В этом нет ничего такого.

— А вот и есть! — предъявил пьяный и раненый Федя. — Очень важно иметь людей, которые помогут тебе в трудную минуту. И, хоть мы и знакомы всего несколько часов, я могу назвать вас настоящими друзьями.

От этих слов мне стало и смешно, и как-то не по себе. Этот человек считает меня своим другом, думает, что я помог ему бескорыстно — а на самом деле всё это было лишь для того, чтобы переспать со Стефани. Иногда люди настолько уверены в чём-то, что не замечают, на сколько неправы. Знаешь, эти люди меня бесили до глубины души, но при этом думали, будто я к ним благоволю и даже являюсь другом… Абсурд!

Итак, мы всё же с горем пополам, добрались до дома Стеф, дверь которого, как и полагалось, была закрыта, но не заперта. Мне даже начало казаться, что проблемы кончились. Однако вскоре пришлось столкнуться ещё с одной значительной трудностью — помочь Феде снять обувь и верхнюю одежду. Причём сделать это необходимо было максимально грациозно и ловко, ведь созерцать данное зрелище собралась вся шобла, включая Стефани.

— Ай, аккуратнее! — кричал Федя.

— Терпи, — отвечал ему я.

— Держись, — копировал моё высказывание мудак.

— Не дрейфь, братишка! — подбадривал Влад.

— Успокойся, ничего страшного, — присоединялась к нам Стефани.

— Да, да, всё в порядке, — вставила Марина.

— Да вы хоть знаете, как это больно?! — справедливо заметил пострадавший. — Вы бы вместо трёпа лучше помогли.

Отчасти Федя был, конечно, прав — пустой болтовнёй делу не поможешь, но и столпотворением тоже. Все наши «друзья» разом сбежались и принялись толкаться и брыкаться за право помочь бедному Феде. Хотя чем там можно было помочь — для меня до сих пор остаётся загадкой.

Так или иначе, мы донесли его до гостиной, полили перекисью водорода раны, кое-как что-то перевязали и просто стали отдыхать на диване, просматривая какой-то анимационный фильм, поставленный Мариной. Говорили, по стандарту узколобых люмпенов, о машинах, кальянах, тусовках и наркотиках. Обсуждали перспективы свалить из страны.

Влад намеревался уехать в Америку за той самой мечтой, о которой грезят все мальчики с бритыми висками. Он был уверен, что его рэп будет кому-то нужен за рубежом… Ха! Стефани сказала, что ей неважно, где жить, лишь бы «праздник никогда не кончался». Да, эта девчонка из тех, кто хочет до самого гроба вести разгульный образ жизни, ни о чём не думать и ни к кому не привязываться… Ха! Федя сказал, что планирует поступить в элитные войска и всю жизнь посвятить службе родине. Как будто такие, как он, могут оказать хоть какую-то услугу отечеству, кроме медвежьей… Ха! Марина заявила, что мечтает путешествовать по выставкам всего мира, но «на деле, конечно, всю жизнь пролежит на диване, смотря сериалы и попивая вино из пакета». Очередная самовлюблённая особа, пытающаяся давить на жалость всех окружающих, включая себя… Ха! Артём же хвастался, что в ближайшем будущем уедет в Москву и станет там «большим человеком». Что ж, туда ему и дорога. Ха-ха-ха!

На часах было уже два ночи, когда Стеф заявила:

— Господа, к нашей дружной компании скоро присоединится ещё кое-то!

— И кто же это? — поинтересовался мудак. — Я его видел?

— Ну да, вроде, — ответила Стеф. — Ты закупался у этого челика травой в конце августа, помнишь?

— Точно, — вспомнил Артём. — Его, кажется, Слава зовут, да?

Стеф кивнула головой.

— Вот сейчас он мне написал, что с тусы едет, не знает, куда податься. Ну я ему и предложила к нам присоединиться.

Услышав такую новость, я тут же загорелся энтузиазмом.

— Так что, у него, наверно, можно будет вырубить? — спросил я у Стеф.

— Ну, Слава, конечно, не писал этого, но у этого чувака всегда с собой вес, это я точно знаю. Кстати, он должен приехать с минуты на минуту, — ответила она, взглянув на часы.

— А что у него с собой есть-то?

— Трава, полагаю, как всегда.

— А у тебя тот бонг остался? — запив очередную стопку соком, поинтересовался Влад.

— Который с чёрной такой надписью? Нет, его разбил Дима, — ответила Стефани, — но зато есть другой, недавно купила.

Она пошла в спальню и достала из старого темно-коричневого платяного шкафа стеклянный цилиндр с расширением на конце, где был нарисован лист конопли, и маленькой трубочкой сбоку — стандартный бонг, ничего замысловатого, ничего оригинально, но и ничего лишнего. Пойдёт.

— Вот, зацените, — произнесла Стефани, демонстрируя нам своё приобретение.

— Да, неплохо, — взял вдруг слово Артём. — Но, пока Слава не приехал, может, выпьем ещё?

— Базар, братан, — поддержал его Федя.

Мы разлили отраву, разлили сок, немного разлили на стол и продолжили бухать и вести «интеллектуальные» беседы. Разговор шёл довольно бодро, обсуждали всякую дребедень, вроде машин, одежды, работы и прочих интересов стандартных людей. С каждой стопкой мне становилось все менее и менее противно общаться с этими деградантами, всё проще уживаться с маской, и всё ближе я был к постели Стеф.

Но вот, спустя пять тостов с долгими перерывами на болтовню, раздался долгожданный звонок в дверь — это был Слава. Стефани проводила его к столу и познакомила со всеми.

Типичный барыга: худощавый семит с каким-то безумием и одновременно загадочностью в глазах. Он носил чёрный бадлон с узким горлом, заправлял его в мрачно-синие брюки на стандартном ремне и явно знал что-то такое, о чём никто из нас даже не догадывался. Его вечно чуть прищуренные карие глаза с расширенными бог знает от чего зрачками явно что-то затевали. Но при всём при этом выглядел Слава совершенно безобидно, словно маленькая ящерка, выглядывающая из тени. Говорил данный персонаж обрывочно, а смеялся всегда как будто наигранно. В нашей с Артёмом игре он не участвовал, но вёл какую-то свою, одному ему ведомую, в которой, скорее всего, сам себе и был соперником, а победитель наверняка не подразумевался. Да, Слава — типичный барыга.

Позволю себе небольшое отступление — очень уж мне нравится эта тема… Только Петербург — портовый город, достать наркоту здесь проще простого. Даже прогуливаясь по району, изредка проверяя водоотливы и перила, можно найти чью-то закладку^[26]. На сленге такой процесс называется «шкуроходство». Одно время я даже хотел торговать травой, но после того, как пару моих хороших знакомых на этом деле поймали, всё желание отпало. Правда, теперь с подобным видом досуга всё стало гораздо сложнее: сайты закрываются, закладки стерегут менты, постоянно делаются контрольные закупки, барыг сдают их покупатели, чтобы отделаться от мусоров штрафом, цены на всё взлетели. Но, что поделаешь, — нет рая на земле, где можно было бы свободно принимать что хочется.

Думаешь, я плохой человек, раз так считаю? Может быть, но мне это нравится. Мне нравится быть порицаемым. Ведь есть и «нормальные люди», и их, поверь, большинство.

В 18 лет они набивают первую татуировку — думают, это делает их взрослыми. В 19 — устраиваются на первую работу — думают, это делает их независимыми. В 20 съезжают от родителей — думают, это делает их свободными. В 23 женятся — думают, это делает их счастливыми. В 25 заводят ребёнка — думают, это делает их значимыми. В 27 получают повышение — думают, это делает их успешными. В 30 решают завести ещё одно «чадо» — думают, это спасёт их брак. В 32 записываются к психологу — думают, это победит их депрессию. В 35 ходят на пикап-тренинги — думают, что не всё ещё потеряно. В 38 проводят отпуск на море — думают, это поможет им забыть об ипотеке и алиментах. В 40 становятся хроническими алкоголиками — думают, это заглушит их боль. В 43 покупают кота — думают, он спасёт их от одиночества. В 45 пропивают последние деньги — думают, перестают быть рабами капитализма. Ну а в 46 они вешаются — думают, это остановит их страдания.

Они считают, что отношения должны быть только серьёзными. Что любви с первого взгляда не существует, но у них, видите ли, исключение. Считают, что каждый сам кузнец своего счастья, сила и труд всё перетрут, а мечты сбываются. Считают, что нужно любить своё государство, но политика не для них. Считают, «чем дороже, тем лучше», «чем популярнее, тем лучше», «чем моднее, тем лучше». Считают, что отечественные вещи некачественные, продукты — невкусные, а одежда — некрасивая, но только если это не «традиционное», «исконно-русское» или «как в старину». Считают, что война — это плохо, но каждый мужчина должен отслужить в армии. Считают, что мир не делится на чёрное и белое, но добро всегда побеждает зло. Считают, что лучше всего лечится народными методами, а прививки — это яд. Считают, что им наплевать на мнение окружающих, но при этом одеваются модно, пахнут приятно, а ведут себя прилично. Считают, что их ненавистники просто им завидуют, а «как аукнется, так и откликнется». И, ко всему прочему, считают, что наркотики — это плохо. Так вот, я лучше перепробую все наркотики мира и умру от передоза прямо здесь, за компьютером, чем стану одним из «нормальных людей».

Но я, как всегда, отвлёкся от повествования. На чём мы остановились? Ах да, Слава вошёл в комнату, познакомился с присутствующими и тут же достал из чёрного кожаного портфельчика, какие обычно носят офисные клерки, стеклянную ампулу и высыпал в рот её содержимое.

— Так, — возмутилась Стеф, — ты же говорил, что всё закончилось?

— Ну, — развёл руками Слава, — теперь точно закончилось.

Решено было взять 3 грамма, на шесть человек. С каждого вышло по 500 рублей — вполне демократично. Мы собрали деньги, отдали Славе, тот убрал их в кошелёк и достал из портфеля пакетик травы и маленькие весы, после чего отломил пару кусков, взвесил ровно три грамма и протянул Стефани. Один в один — продавщица из мясного отдела.

События принимали всё более интересный оборот, особенно если сравнить с теми нелепыми стишками в начале вписки. Стеф поместила зелёных малышек в гриндер^[27], перемолола, затолкнула в бонг и мы, наконец, раскурились. Трава была очень кстати — моё отвращение к собравшемуся здесь сброду почти улетучилось, вместо этого появилось безмятежное безразличие. Даже, можно сказать, некое приятие всего и растворение в умиротворении. Да, определённо, наркотики — это плохо.

Разговор тоже приобрёл совершенно иную окраску, стал более размеренным и спокойным. Обсуждали природу, погоду, насущные дела и отношения. Слава в основном молчал, пялился в одну точку, трогал предметы и плавно водил руками перед лицом, но изредка вставлял какое-нибудь абсурдное высказывание или ироничный комментарий. Пить перестали.

За болтовнёй незаметно пролетела ещё пара часов. К этому времени все, за исключением, естественно, Славы, начали потихоньку отрубаться. Трава кончилась, на остатки водки было как-то наплевать, даже сигареты были на исходе — все обстоятельства говорили о том, что пора на боковую. Вообще-то, к этому моменту я уже должен был полностью охмурить Стефани и лечь с ней отдельно ото всех, но, то ли из-за скуренной травы, то ли от сильной усталости после рабочего дня, мои потуги ограничились лишь прикосновениями, так что соитие мне сегодня не светило. Зато светил приятнейший сон. Будучи сильно накуренным, отсутствию секса я не слишком расстроился^[28], мне, скорее, хотелось наконец лечь в уютную кровать, прижаться щекой к мягкой подушке, укрыться теплым одеялом и смотреть цветное телевидение нетрезвого воображения на экране сомкнутых глаз.

Надо сказать, моё желание вскоре было исполнено, хоть и не во всех подробностях. В полпятого утра решено было всё-таки пойти спать, и надо было решить, кто куда ляжет. На диване в гостиной, который пришлось предварительно разложить в подобие двуспальной кровати, расположились, тесня друг друга, Артём, Федя и Влад, на постели в спальне улеглись я, Стефани и Марина^[29], а Славе, ввиду его состояния, сон был без надобности — он ушёл на кухню, включил какую-то музыку на телефоне и начал одиноко танцевать, сменяя резкие движения эпилептика на плавные, будто балетные, па.

Поначалу всё было просто идеально: я прижался к Стеф так близко, как только мог, чему она (спасибо большому количеству выпитого алкоголя и моей блестящей харизме) совершенно не противилась, сон мягко пробивался в мою голову, прихватив с собой нежный запах женских духов и шампуня с цитрусовыми нотками, только алкогольное головокружение портило идиллию. Но только я начал наслаждаться сновидением, прямо мне в ухо раздалось короткое: «Эрл!» С огромным трудом я открыл глаза и сразу же им не поверил: надо мной навис Слава и, наклонив голову чуть набок, не отрываясь пялился в глаза.

— Эрл, Эрл, проснись, — нервно шептал он.

— Да проснулся я! Чего тебе надо? — вяло и одновременно раздражённо спросил я.

— Вопрос: тебя правда зовут Эрл? В смысле, это же американское имя.

Тут я всё понял — Слава загнался.

— Да, — подтвердил я, пытаясь отойти от сна. — Действительно Эрл. Почему? Спроси у моих родителей. Видимо, взбрело им что-то в голову.

— А ты можешь, ну, показать свой паспорт, или там права, или студенческий? — не отставал Слава.

Я очень хорошо знал наркоманов и наркотики и знал, что этот молодой человек от меня просто так не отвяжется, поэтому продемонстрировал ему свой паспорт, который, к счастью, всегда ношу в кармане джинсов, чтобы при необходимости предъявить продавцу. После этого Слава, наконец, отстал, и я заснул уже окончательно.

Это сновидение я запомнил достаточно хорошо, и мне даже хочется тебе его рассказать. Просто ради забавы, хоть я и не особо понимаю людей, которые вечно делятся своими грёзами.

Знаешь, писатели часто включают в свои произведения сны героев, но делают они это, скажу я тебе, крайне нереалистично. Ради тонких метафор, раскрытия характера персонажа и всякого такого прочего они создают совершенно реальный, обоснованный, логичный сюжет, при этом совершенно забывая о том, что в снах ничего никогда не бывает закономерно.

Сны — это царство абсурда и нереальных вещей. Там правит хаос, там обитает такое, что и вообразить сложно, там оживает нереальное, там открывается другая сторона реальности, там получает свободу феерическая фантасмагория. И всё это никаким образом не может существовать в вещественном мире. Но я, слава богу, не писатель и такой ошибки совершать не буду.

Так вот, приснилась мне полная дребедень. Я был у себя на кухне и постоянно слышал раздражающий звон старого советского телефона. Потом пробел — ничего не помню. Следующая вспышка — я уже стою посреди каких-то шизофренических боевых действий. Представь только, вокруг меня происходило сражение еды. Вспоминаю, до сих пор смешно. Вроде бы здоровая пища воевала против вредной, или что-то такое. А я всё искал этот несчастный телефон.

Да уж, нужно меньше курить…

День последнего солнца

Раздражающий звук будильника. Лень. Апатия. Гул в голове. Стандартное похмельное утро. Разбудила меня Стефани со словами:

— Уже час дня, вставай, пойдём покурим.

Эта фраза так сильно ударила меня по голове, что я потерял всякую возможность спать дальше. Дело в том, что день рождения, который я должен был вести, начинался в два, но мы с Лидией условились встретиться за десять минут, чтобы всё заранее обсудить, а квартира, куда мне надо было ехать, находилась чуть ли не на другом конце города. Осознав всё это, я резко вскочил с кровати… Это было ошибкой. Голова заболела так, будто вчера я всю ночь долбился ей об стену, а сегодня кто-то скинул на неё же рояль.

— Что такое? — взволнованно спросила Стеф, увидев мои страдания. — Похмелье нашло?

— Да, не то слово. Блин, мне ещё к двум часам на работу, — промямлил, держась за голову, я.

— 23 года человеку, а он ведёт себя как шестнадцатилетний с похмельем сорокалетнего, — сострила Стефани.

— Ты бы вместо шуточек мне таблетку, что ли, какую дала, — возмутился я.

В этот момент в комнату вошёл Федя с банкой пива, которую, видимо, кто-то купил с утра.

— Вот — лучшее лекарство от похмелья, — на удивление точно подметил он, протягивая мне живительный эликсир.

— Ох, спасибо тебе большое, — поблагодарил я Федю.

Это, наверно, была одна из немногих искренних моих фраз за всю вписку.

— Да не за что! — махнул рукой Федя. — Считай это благодарностью за вчерашнюю помощь.

«Удивительно, — подумал я, — этот идиот до сих пор считает, что я ему помог». Стеф всё-таки принесла мне таблетку от головы, я запил её пивом и более-менее оклемался. Затем, по классике, все пошли курить… Все, кроме Артёма.

— А где Артём? — Спросил я.

— А, — озлобленно и с отвращением ответил Федя, — этого гомосека мы вышвырнули ещё ночью.

— Что? — удивлённо нахмурил брови я. — За что? Зачем? Ч-чего?

— Ночью я пошёл попить, — разъяснял Федя, — а этот петух ко мне подходит, хватает за задницу и говорит, блин: «Федя, не хочешь завтра сходить куда-нибудь?» Тьфу! Даже вспоминать противно!

— Чего-чего? — ещё больше поразился я. — Он что, голубой?

— Да, блин, вот именно! Гей, гомосек, петух — как хочешь называй, суть одна! — всё больше зверел Федя.

— Да ладно? Вот те раз! А по нему и не скажешь… Ну, а ты что сделал?

— Что сделал? Что сделал?! Втащил ему с локтя и выставил за дверь — чтоб ко всем чертям катился!

— И куда он покатился? — из чистого любопытства поинтересовался я.

— Ко всем чертям и покатился! Тебя ебёт что ли, куда он пошёл?! — Федя совсем завёлся, последний вопрос явно был лишним. — Главное, что подальше отсюда!

— И ведь по нему, действительно, не скажешь! — вставил Влад. — Вроде нормальный парень, Феде помог.

Эта информация буквально ввела меня в ступор. «Как так? — думал я. — Он же пытался подцепить Стефани, он же пытался конкурировать со мной за место в социальной иерархии ради девушки… Или парня?! Нонсенс! Я же точно был уверен, что конкурирую с ним за Стефани! Неужели я ошибся?! Неужели я всю ночь заблуждался и пытался побороть несуществующего противника?! Неужели я неправильно прочитал человека?..» Да, в тот момент мои шаблоны конкретно порвались. Да что там — даже моя самооценка резко упала, а это случается ой как нечасто. Но я не из тех людей, что просто ходят и бичуют себя из-за ошибки. Очень быстро я собрался, принял свой промах и сделал определённые выводы.

— Ладно, давайте, пожалуй, оставим эту тему, — надо сказать, очень вовремя вмешалась Марина. — Эрл, ты говорил, что спешишь куда-то. А куда, если не секрет?

— На работу, — с натугой ответил я. — Аниматором, на день рождения одного парнишки.

— Ой, как это мило, — завизжала Марина. — Наверно, так классно работать с детьми.

Придумывать какие-то сложные сентенции и конструкции у меня не было сил, так что я просто соврал.

— Ну да, не жалуюсь…

— Ладно, удачи тебе там! — хлопнула меня по плечу Стефани.

Все докурили и бросили бычки в мусоропровод. Ребята попрощались со мной и ушли обратно в квартиру, ну а я начал своё увлекательное путешествие в ад. Начиналось оно, по традиции, с лифта. «Везёт этим бестолочам, — думал я, ожидая вертикальный гроб. — Сейчас, наверно, купят ещё пива, покушают, может, раскурятся даже, а мне с молокососами страдать до вечера… Чёртов капитализм!»

Я шёл по улице через промозглую зимнюю метель, принимая лицом подушечки снега. Ледяные узоры таяли на мне, будто на раскалённой печи. Озираясь по сторонам, я видел те же самые хмурые, унылые лица, что и вчера… что и неделю назад… что и всегда. И, собственно, моя физиономия мало чем отличалась от всех этих «проходящих мимо». Если честно, я был ровно таким же, как они: такой же ленивый, апатичный, недовольный мудак.

Да, это я, наверно, самый честный автопортрет в моей жизни. И вот адская машина метрополитена распахнула свою зубастую пасть и поглотила ещё одного заплутавшего путника. Пересадка и до третьей станции с конца. Осторожно — двери закрываются. Чу-чух-чу-чух!

Не стану в этот раз сильно распыляться про обывателей, про свинячьи морды, про отвращение и тому подобное — все слова уже сказаны. Просто знай, ничего не изменилось. Да и вряд ли когда-нибудь изменится. Последнее изменение произошло, когда… впрочем, лучше тебе не знать.

Что вообще может измениться? Я же живу в России, пусть даже и в культурной её столице. Русский дух остаётся всегда. И это не то, о чём толкуют по телевизору, не то, о чём горланят с трибун правительство и прочие подобные лицемеры, — это просто Россия, родина, какой она является на самом деле, без купюр и без прикрас. Это не берёзки, это не мишки с балалайками, это не хвалёная русская водка, это даже не размалёванные матрёшки, сидящие на строгой диете, обладающие «талантами во всех сферах» и ведомые «высоким стремлением» отдохнуть в Эмиратах. Нет, Россия — это унылая, заплывшая жиром и дигрессией рожа, спешащая на ненавистную работу, чтобы обеспечивать ненавистную жизнь ради непонятно чего. Это рожа, очень давно потерявшая всё ценное и дорогое, рожа, с трудом проживающая остаток своей никчёмной жизни. Пьяная свинячья рожа, подсознательно, втайне от самой себя, мечтающая о смерти… Это моя рожа. Может быть, для кого-то это покажется слишком жёстким, слишком пессимистичным, слишком мрачным, но не для тебя, ведь ты — всего лишь компьютер, преданно ожидающий своего часа в углу комнаты. И я полностью с тобой солидарен. Иногда и я чувствую себя вот таким вот компьютером. А порой, честно сказать, мне даже приятно, что моё пристанище именно здесь — в этом пыльном, замусоренном, пропотевшем выхлопными газами углу. Может быть, в глубине души я патриот?

Хотя, возможно, до этой моей белиберды даже дойдут человеческие руки. Конечно, это маловероятно, но мало ли, надо учитывать все варианты развития событий. Вдруг кому-то, кроме доктора Пе, посчастливится читать этот бред сумасшедшего. Может быть, мой врач решит показать эту писанину своим друзьям или родственникам. В любом случае, если ты, читатель, являешься человеком, при этом не моим психоаналитиком, наверное, настало время обратиться к тебе. Пожалуй, я даже выделю для этого отдельный абзац.

Итак, дорогой читатель, хочу сказать тебе напрямую, раз уж выдалась такая возможность. Знай, однажды ты умрёшь и превратишься в ничто. В абсолютное ничто, понимаешь? Так что делай что хочется^[30]. Правда, ты можешь делать что угодно, можешь стать кем угодно^[31], в этом мире нет объективных зла и добра, нет абсолютно правильных ценностей, нет единой идеи, есть только прозябание в бесконечности непонятных вещей, которые человек пытается как-то осмыслить. Однако знай, есть одна вещь, которую объективно не стоит делать никому ни при каких условиях, — это дальнейшее прочтение моего «дневника». Сегодня только суббота, прошло всего несколько дней с того момента, как я принялся писать ежедневник, но, как видишь, тут уже много шизофрении, шизофазии, неоднозначности и жести, но что поделать — такова моя судьба. Поверь, друг мой, дальше будет только хуже. Хоть я и не обладаю даром ясновидения, могу предположить на основе логических выводов, что эта писанина со временем будет становиться всё непонятнее, всё психоделичнее, всё страшнее и вместе с тем, глупее, так что читай на свой страх и риск… Что ж, ты всё ещё со мной? Ну смотри, я предупреждал…

Итак, вернёмся к моему рассказу. На часах было уже без двадцати два, я сломя голову мчался к назначенному дому и был уже почти у цели, как вдруг мне перешёл дорогу чёрный кот с белым пятном на лбу. Я, естественно, не верю в приметы, но этот пронзительный взгляд и зрачки, похожие на наконечник стрелы, поразительно напомнили мне того самого хвостатого пушистого бродягу, что попадался мне на глаза вчера вечером на другом конце города. Скорее всего, это просто совпадение, но, честно признаться, мне опять захотелось его взять. Однако ситуация вновь оказалась совершенно неподходящая — не идти же мне с ним на работу… Ну ничего, мохнатый, попадись ты мне ещё раз, обязательно заберу домой. Знаешь, Джон, у многих великих людей были коты: Бродский, Летов, Билл Клинтон, Стивен Кинг и прочие. Что бы это могло значить?..

Запыхавшись, как мустанг, проскакавший полмира за одну ночь, я наконец поднялся на нужный мне этаж. Ровно два часа дня. Открываются двери лифта. Я тут же встречаюсь глазами с Лидией и направляюсь ей навстречу. В голове с бешеной скоростью проносятся отмазки: пробки, авария, ЧП. «Нет, — думаю, — всё не то. Когда врёшь, нужно исходить не из общих понятий логики, а из личных качеств жертвы лжи. Лидия — повёрнутая на религии и детях мамаша, «овуляшка», как сейчас модно таких называть». Я тут же смекнул, что лучше всего на неё повлияет «трогательная» история про какого-нибудь ребёнка. Следуя такой логике, буквально за долю секунды до провала, мой мозг сгенерировал идеальную историю, которую я и поведал Лидии.

— Добрый день, — пробормотал я, ещё не до конца оклемавшись от марафона, и тут же добавил, не дав собеседнице даже поздороваться. — Простите, ради бога, за опоздание! Я знаю, что должен был прийти на двадцать минут раньше, но, видите ли, мой младший братик^[32] вчера очень сильно заболел: проснулся ночью и давай реветь, маму звать. А мама на работе, в ночную смену, чтобы прокормить семью как-то — папка-то мой нас бросил. Так вот, подхожу я к братику, начинаю успокаивать, мол: «Тише, тише, я рядом, а мама скоро придёт». Измерил ему температуру — 38, представляете, всю ночь обтирал его разными народными средствами — вот и проспал с утра. Когда открыл глаза, был уже час дня, ну я за голову схватился, братика быстро покормил, ноги в руки и к вам. Ещё раз извините сердечно.

Тактика сработала, как часы. Ещё бы, больной ребёнок, мать-одиночка, работающая на износ, «народные методы» и благородный старший брат — удар сразу по нескольким болевым точкам. Лидия тут же растаяла:

— Бедный ребёнок! Надеюсь, ему стало лучше? — взволнованно спросила она.

— Да, значительно — народные рецепты помогли, — ответил я. — Надеюсь, я не сильно испортил праздник своей непунктуальностью и вы не держите на меня зла?

— Что вы, что вы? Как можно? Ребёнку же плохо стало. Конечно, нужно помочь! — продолжала жалеть меня Лидия. — Знаете, в наше время очень редко можно встретить такого заботливого и доброго человека, как вы, особенно среди молодёжи…

— Спасибо за тёплые слова! Но, я думаю, нужно начинать мне готовиться к празднику, время не ждёт… — с улыбкой произнёс я, добавив: — А дети — тем более!

Лидия рассмеялась, вручила мне ту же самую сумку, что и вчера, с тем же самым костюмом, большой мешок с подарками и планшет с программой мероприятия и моими репликами. Одевшись и выучив скромный сценарий, я было подумал, что попал в «День сурка», но убедился в обратном, как только вошёл в квартиру.

За неказистой чёрной металлической дверью, прямо с порога, в прихожей, меня встретил роскошный интерьер: расписные обои серебряного цвета, мраморный пол, замысловатая люстра, выглядывающая из открытой двери. Я будто бы очутился в замке или имении богатого дворянина девятнадцатого века. Сперва я удивился, увидев такое богатство в подобном районе города, но потом вспомнил, какой подарок эта семейка принесла вчера.

Я повесил куртку на узорчатую резную петельку, переобулся в высокие сапоги с застёжками из своего костюма, ещё раз повторил сценарий и реплики, вздохнул и пошёл в гостиную. На этот раз мне не нужно было ждать сигнала, просто войти, поздравить именинника и рассказать нелепую историю, придуманную Лидией, по всей видимости, за остаток вчерашнего вечера.

Гостиная была обставлена ещё более богато, чем прихожая. Роскошный белоснежный диван с затейливыми деревянными ножками, скрученными на конце в бараний рог, искусственный камин с пластиковыми брёвнами и светом, имитирующим пламя, деревянный стол со стеклянной вставкой, шикарная люстра, будто украденная из дворца какой-нибудь принцессы — и всё это было специально состарено. Меня до сих пор интересует, зачем? Из декораций на этот раз была только огромная куча шариков, разнообразные замысловатые надписи «с днём рождения», развешанные тут и там, и тот же самый фон с морем и пляжем, что был вчера, только размещённый на экране большего формата.

Спиногрызов, слава богу, было не так много. Помимо самого виновника торжества, там была одна толстая девочка, которая то и дело хватала что-то со стола и поглощала, совсем юный пацан лет пяти и Даня, вчерашний именинник. «Ну, всё понятно, — подумал я, — сынулька у Лидии типичный лох без друзей, которого никто не любит. С другой стороны, это даже мне на руку сыграло, ведь, видимо, именно из-за одиночества Васи и такого скудного количества гостей меня и пригласили. Спасибо тебе, жестокая детская система социальной иерархии за возможность заработать десять тысяч за вечер».

Но несмотря на это, кавардак, устраиваемый детьми, был ещё больше, чем вчера, а крик стоял такой, что, казалось, скоро начнут лопаться стёкла — уж не знаю, как это выдерживали родители, сидящие за столом, вокруг которого бесконечно носились маленькие дьяволята. Из взрослых, кстати, были только женщины: сама Лидия, Джанин, моя вчерашняя заказчица, размалёванная кошёлка лет тридцати пяти, похожая на китайскую куклу, да толстенная корова с длинными, крашенными в чёрный, волосами, одетая в нелепое, но, видимо, очень дорогое платье. Они без умолку трещали о чём-то своём, попивая элитное шампанское из хрустальных бокалов, закусывая его клубникой, манго, разными экзотическими фруктами и ягодами.

Ненадолго прекращался курятник только тогда, когда их дёргал за рукав один из молокососов. Но лучше бы они этого не делали, ведь в такие моменты начинались абсолютно наигранные и омерзительные «уси-пуси», разговоры детским тоном и прочие нелепые глупости, от которых меня тянуло блевать. Два слова: испанский стыд.

Как только я вошёл в комнату, все сразу на меня вылупились. Что удивительно, в комнате даже повисла мёртвая тишина. Чувствовал я себя, конечно, чрезвычайно глупо, но что поделаешь, десять тысяч на дороге не валяются — нужно было начинать отрабатывать.

— Здравствуйте, юные морские волки! — отчеканил я, прищурив глаз и взмахнув игрушечным мушкетом в попытке изобразить пирата. — Опять меня прибило к вашей бухте! Я уже было начал скучать по нашему вчерашнему путешествию, но птичка на хвосте принесла, что у одного проныры сегодня день рождения! А ну-ка, Васёк, иди сюда, будем тебя поздравлять!

Дети заорали и накинулись на меня, как голодные собаки на кость:

— Дядя пират! Дядя пират! — кричали они в один голос. — Мы тоже по вам соскучились! А где вы были? А как ваш корабль? А команда как? А вы принесли подарки, дядя пират?

— Да, подарки я принёс, — поймал момент я, — но сперва тост! Вы же знаете правила. Итак, Василий, сегодня вы стали на год старше. Уже совсем взрослый джентльмен, а значит, вести себя должен соответствующе: слушаться маму, не шалить, делать уроки и домашние дела!

— Хорошо, дяденька пират, я буду послушным-послушным, — пообещал Вася^[33], — только дайте уже скорей подарки, пожа-а-а-алуйста!

Это «пожалуйста» толстяк протянул так раздражающе пискляво, что мне захотелось ему врезать ещё больше, чем обычно. Но, к сожалению, сделать я этого никак не мог, так что лучшее, что оставалось — вручить ему наконец злосчастный мешок. Пухлый именинник тут же накинулся на подарки, словно на какой-нибудь трёхэтажный бургер, я даже испугался, что он мне руку оттяпает, решив, что она тоже полагается ему на день рождения.

Подарков было поразительно много: это и набор машинок, и гоночный трек, и конструктор, и какой-то супергерой, и робот размером в пол-Васи, и модная бессмысленная игрушка, вроде той, что подарили вчера Дане, только подороже, и даже здоровенный вертолёт на радиоуправлении, разве что женщину надувную ему не подарили, хотя не помешало бы. На этот раз никаких возгласов «Это мой!», «Это от нас!», или «Это мы с мамой тебе купили!» не было, все лишь издалека с завистью и тоской в глазах наблюдали за тем, как Вася жадно распаковывает игрушки и вертит их в руках. По всей видимости, большинство подарков, вернее сказать, почти все, были куплены Лидией, и остальные ребята могли только мечтать о подобных вещах.

Теперь мне стало всё кристально ясно. Вася — типичный избалованный тюфяк-оболтус, которого никто, кроме мамочки, не любит, у которого от силы пара друзей (таких же оболтусов). Однако при всём при этом он является личинкой мажора, из которой в скором времени вылупится отвратительная бабочка, разъезжающая на Мерсе, купленном на мамины деньги, слушающая русский рэп и «стремящаяся к вершине». «Хорошо бы прикончить ублюдка прямо здесь, — думал я, пока Вася наслаждался подарками, — вырастет — станет никчёмным мудаком». Но предстоящая награда в десять тысяч вновь убедила меня продолжить развлекать пузатого обалдуя и его друзей.

Программа, надо сказать, была придумана довольно скудная, а в сценарии повсюду было слово «экспромт» или «импровизация». Мы со спиногрызами играли в «шарады», «горячий стул», «крокодил», «мафию»^[34] и разные настольные игры. С каждым моментом я ненавидел себя всё больше и больше, хорошо хоть действий и сюжета было не так много, как в прошлый раз, и всё, что от меня по большому счёту требовалось, это изредка произносить фразы вроде «а теперь к следующей пещере» или «с этим справились, идём дальше» во время смены вида активности. За десять тысяч — дело плёвое, если не считать бесконечной ненависти к себе и всем присутствующим.

Правда, был один момент, за который мне особенно стыдно, — это наиглупейшее финальное действие в и без того непомерно идиотском сценарии Лидии. Основная идея заключалась в том, что пират (то есть я) оказывается злым. «Он же разбойник, нарушитель закона — как он может быть положительным? Дети же начнут брать с него пример!» — готов поспорить, именно такой логикой руководствовалась Лидия, выдумывая этот «неожиданный» сюжетный ход.

— А теперь, — воскликнул я, пытаясь изобразить злость и коварство, — я заберу все ваши сокровища и подарки!

Что, ты спросишь, какая была мотивация? А никакой! Как тебе такой вариант развития событий? Иногда вещи просто происходят.

— Но, дядя пират, вы же сами их принесли, — точно заметила девочка, поставив меня на мгновение в неловкое положение.

— Сам принёс — сам и заберу! — ловко выкрутился я. — Где это видано, чтобы пираты подарки дарили, да и вообще добрые поступки совершали?! Я — разбойник, а не благодетель! А ну отдайте сюда все побрякушки!

На благо, дети поверили в моё притворство, и их лица начали стягиваться в печальную и одновременно ошеломлённую гримасу. Причём, что самое главное, маленькие демоны наконец-то хоть на секунду заткнулись. Однако счастье длилось недолго, через пару секунд исступлённого оцепенения ко мне подошёл Вася и подтащил мешок.

— Джек, ты всегда был моим героем… — начал опечаленный толстячок, и на его щеке тут же блеснула слеза.

На такой случай в сценарии было написано: «Не утешать, сохранять образ злодея». На самом деле, это уточнение было совсем необязательно, ведь я и так не стал бы никого утешать.

— Я… я… всегда хотел быть похожем на вас… Так что, если вы настаиваете… Вот, — он протянул мне мешок, вытирая второй рукой солёные ручейки под глазами, — держите. Спасибо, что пришли, я всегда мечтал увидеть вас вживую, и спасибо, что поздравили, и… и…

Тут мальчик не выдержал и расплакался. Ну а я просто стоял столбом с грозным видом и совершенно не понимал, что делать, ведь по сценарию в этот момент должна была вмешаться Лидия и всё исправить. Но нет, толстуха просто сидела и хитро щурилась.

Я уж было подумал, что так и останусь до конца своих дней стоять на этом месте, как британский гвардеец на посту, однако, когда Вася уже чуть ли не утонул в слезах, а все остальные лишь смотрели с грустным видом на пирата-предателя, Лидия всё-таки соизволила пошевелиться. Она резко вскочила со стула, подлетела к своему сынишке, присела на корточки и начала гладить его по голове, приговаривая: «Не плачь, Васечка, сейчас мы вернём твои подарки», — на что мальчик отвечал: «Нет! Нет! Не надо! Если они нужны Джеку — пусть забирает!» Слова своего сына Лидия, видимо, пропустила мимо ушей. С грозным видом она выпрямилась и решительно подошла ко мне.

— Так, мистер пират, извольте объясниться! — рявкнула она, незаметно мне подмигнув. — Сначала вы приносите подарки, а потом их забираете — где это такое видано?! А ну ка отдавайте быстро!

Я смущённо опустил голову и хотел было отдать мешок, как и было задумано в сценарии, но тут к Лидии подскочил заплаканный Вася, начал настойчиво дергать её за подол платья и стонать:

— Нет, мам, нет! Что ты делаешь?! Джек на нас обидится и больше никогда не придёт! Пускай… пускай он забирает мешок.

— Но, сыночек, ты же так любишь подарки, — пыталась достучаться до алчности карапуза Лидия. — Помнишь, на прошлый день рождения как меня донимал: «Скорее, скорее! Подарки, подарки дай»? А помнишь, как мальчику, который хотел поиграть с твоей новой машинкой, затрещину дал? А потом прогнал всех гостей, чтобы насладиться игрушками, помнишь?

— Помню, мам. Но ты не понимаешь, — всхлипывал в ответ Вася, — это же Джек Воробей! Он мой герой! Я всегда мечтал его увидеть… А если ты не дашь ему то, что он хочет, он уйдёт и больше никогда-никогда не вернётся.

Пухлый опять разрыдался. Стало ясно — план Лидии пошёл коту под хвост. Надо было исправлять ситуацию, ибо если бы ребёнок продолжил плакать, я бы точно лишился зарплаты. Почему? Да потому что такие, как Лидия, никогда не признают своей ошибки.

Плана на такой случай в сценарии, естественно, не было, так что пришлось импровизировать. Действовать нужно было быстро и решительно. Я снял устрашающую маску со своего лица, присел на колено и протянул Васе злосчастный мешок сказал:

— Держи, именинник… И прости меня, я очень ошибался. Всю свою жизнь я слыл бессердечным и безжалостным пиратом, но ты научил меня, что в жизни есть вещи важнее сокровищ! Это добро, улыбки друзей и родных и, конечно же, православная вера!

По правде говоря, эти слова были написаны Лидией. Однако произнести их я должен был после того, как толстушка меня «образумит» и героически успокоит Васю, но всё пошло не совсем по плану… Да, да, я ничего лучше не придумал, чем просто закрыть глаза на форсмажор и перескочить на следующий этап.

— П-правда? — засеял Вася. — И вы ничуточки не обидитесь?

«Слава богу, — подумал я, — глупый поросёнок повёлся».

— Нет, что ты! — хлопнул я его по плечу. — Я даже поблагодарю тебя и твою маму за то, что показали мне истинный, праведный путь!

Я сделал неуклюжий реверанс и взмахнул шляпой. Эх, Джонни, хороший актёр во мне умирает.

— Вот! — включилась Лидия. — Другое дело! Наконец-то вы за ум взялись, мистер Воробей!

— Да, и знаете, что?.. — тут я выдержал небольшую паузу, чтобы собраться с духом и сказать ещё более вопиющую глупость. — Я больше не хочу быть пиратом! Я пожертвую все награбленные сокровища, вместе с кораблём, церкви и стану священником!

— Но как так, Джек? — удивился Вася, вытирая слёзы. — Кто же тогда защитит мир от опасности?

— В ближайшие пару десятков лет с этим миром ничего не случится, — весело возразил я. — Ставлю свою шляпу!

Тут Лидия опять взяла слово:

— Ну, по такому случаю можно и торт съесть, а заодно и Васю ещё раз поздравить, да, дети?

— Да-а-а-а-а! — закричали хором личинки и бросились к столу.

Джанин вынесла огромный торт с множеством ягод, разнообразными кремами и помадками, узорчатыми, как обои этой квартиры, боками и десятью свечами по периметру. Вася, как истинный толстяк, захотел побыстрее приняться за поедание этой громадины, так что задул свечи сразу же, как её поставили на стол. Даже желание, наверно, не загадал. Впрочем, оно всё равно бы не сбылось — желания мажоров сбываются не от задувания свечей, а от задувания мозгов родителей. Но это так, очередное лирическое отступление.

Торт разделили специальным ножом — по два куска на каждого, дети тут же принялись поедать сладость, ну а я получил «удивительную возможность» потрещать с разведёнками.

— Может, ещё ненадолго задержитесь? — спросила Лидия, как бы намекая на то, что вообще-то надо бы остаться.

— Да, конечно, — с энтузиазмом ответил я.

Видишь ли, Джонни, когда ты живёшь от халтуры к халтуре, нужно цепляться за любые контакты. В конце концов, никогда не знаешь, откуда прилетит работёнка. Но не жалей меня, я прекрасно живу. Я свободен, понимаешь? От начальства, от коллег, от графика и так далее. Я живу так, как я хочу.

— Вот и отлично, — заулыбалась Лидия, — тогда давайте выпьем!

Мать именинника произнесла тост за своего толстощекого сынишку, пока дети наслаждались тортом и трескотнёй, мы чокнулись и выпили.

— Как вы хорошо меня выручили-то! — похвалила меня Лидия и рассмеялась. — Вот ведь забавный форс-мажор вышел! Жизнь — это тебе не сценарий, на листке бумаги не выразишь, верно?

— Какие красивые слова! — наигранно поразилась Джанин. — Тебе бы книги писать!

«О нет… — подумал я. — Опять разговор об искусстве.»

— Вообще-то я пишу! — похвасталась Лидия.

— О, правда? — ещё сильнее загорелась её подруга. — И что же, позволь спросить?

— Ну так, стишки, рассказики разные… — изображая смущение ответила Лидия. — Знаете, меня даже опубликовывали в одной группе «вконтексте» — она посвящена начинающим писательницам и поэтессам. Но в основном, конечно, я выкладываю своё творчество в «Маргатсин».

— А я думала, там фотографии только, — прокомментировала женщина, похожая на куклу.

— Нет, — усмехнулась в ответ Лидия, — что ты! Это сейчас самая хайповая^[35] сеть.

— Ты же ещё стихи пишешь, — вставила свои пять копеек толстуха в безвкусном платье. — Я помню, ты как-то читала мне даже — очень хорошие стихи!

— Ой, точно, стихи! — воскликнула Лидия, хлопнув себя ладонью по лбу.

Затем мать именинника встала со стула, подняла бокал и постучала по нему серебряной ложкой.

— Ребята, — нараспев прокричала она, — минуту внимания! Помимо подарков в мешке, для Васи есть ещё один — он гораздо ценнее и не уместится ни в одну… — она забыла слово. — Ни в одну тару! Дорогой мой сыночек, я написала стихотворение специально в честь твоего юбилея и хочу, так сказать, продекламировать его!

«Этого ещё не хватало, — промелькнуло у меня в голове. — Мало мне было вчерашних тупорылых быдлятских стихов, так теперь придётся слушать тупорылые стихи разведёнки с раздутым самомнением». И почему это сейчас каждый первый уверен, что является талантливым поэтом, писателем, художником, фотографом или хер ещё знает кем? Все эти люди сто лет назад благополучно сеяли бы пшеницу и доили коров. Чего им на жопе-то не сидится, не терпится ей жидко погадить кому-нибудь в уши или глаза?

Однако мои мысли совершенно никого не интересовали, ибо, естественно, не были высказаны. Лидия, достав из тумбочки в спальне розово-голубую открытку с зайчиками и котятами^[36], принялась зачитывать свой «опус». И, да, я опять постараюсь его воспроизвести — в очередной раз, так сказать, поделюсь с тобой очередной своей душевной травмой. Итак, стихотворение толстухи звучало примерно так:

А у моего сынульки сегодня день рождения —

Я его поздравлю, много дам варенья!

Он у меня красивый, сильный и умелый

И к тому же умный, добрый, честный, смелый!

От его улыбки я в раю витаю,

От его ошибки я не унываю.

Эти мы ошибки — вмиг исправим тут же

И урок полезный извлечём к тому же.

В этот день желаю я ему веселья,

Счастья, радости, успехов, танцев, вдохновенья.

Ты расти, расти, сынок, радуй маму дальше!

Ты — мой маленький цветок, ставший на год старше!

Мамаши радостно захлопали, чокнулись и выпили. Меня чуть не стошнило. Не от алкоголя, естественно, а от стихотворения. Я, конечно, слышал всякое дерьмо (взять хотя бы стихи Влада), но такое отвратительное — впервые.

Далее говорили о всякой женской ерунде, вроде одежды, телефонов, дорогих машин, мужиков, которые, естественно, «все козлы», салонах красоты, всяких шоурумах, отпусках на море и прочей ерунде. Я изредка вставлял свои пять копеек, чтобы казаться веселым и доброжелательным, а сам считал секунды до окончания всего этого ужаса. Раз пять мы с Лидией и Джанин выходили на лестничный пролёт, чтобы покурить и поговорить о ещё более глупых и бессмысленных вещах вроде отношений, современного поколения, воспитания детей, религии и так далее. Но вот гости уже начали собираться, и я понял — пора просить полагающиеся мне деньги и двигать подальше от этого притона для умалишённых.

— Ну что, все уже уходят, пожалуй, и мне пора, — начал я.

— О, понимаю, у вас там братик больной, маме нужно помогать. Вы, наверно, хотите свои деньги, верно? — догадалась Лидия.

— Да, было бы неплохо, — улыбнулся я.

— Конечно, конечно, сейчас.

Лидия достала из белоснежного деревянного комода, стоящего в углу, конверт и протянула мне. О, этот момент, когда я наконец увидел свои деньги… Без сомнения, лучшее мгновение дня! Вот плоды моих стараний, то, ради чего я несколько часов терпел детский визг, играл в идиотские игры, выслушивал дебильные разговоры и восхищался талантом Лидии. Это был ад, но оно того стоило. Помнишь, что я говорил тебе про свободу? Это цена, которую я за неё плачу.

Довольный и удовлетворённый, я пошёл в коридор, снял костюм и стал напяливать уличную одежду, мечтая поскорее покинуть это злополучное место. Но не тут-то было. Ко мне опять подошла Лидия и сказала:

— Я так рада, что решила нанять вас! Говорила мне Джанин, с аниматором веселее, а я не верила, представляете? Но, думаю, дело в человеке, дело в вашем профессионализме!

Деньги уже были получены, так что играть в доброжелательного милого парня не было смысла, и я лишь кивнул.

— В общем, спасибо вам огромное, Эрл, без вас было бы совсем не то! — не унималась Лидия. — Да и Вася, надеюсь, отучится брать пример с этих злобных пиратов из западных фильмов… Знаете, а давайте я ваш номер запишу и, если ещё праздник какой будет, сразу буду знать, куда обращаться. Что скажете?

В этот момент я ещё больше стал ощущать себя проституткой, однако почуял вероятность будущего заработка и, понимая свою постоянную нужду в деньгах, продиктовал Лидии свой мобильный.

Мы попрощались и, в кои-то веки, я перешагнул-таки порог этой злосчастной квартиры. Я спустился на лифте и, немного пошатываясь от алкоголя, зашагал домой, пытаясь забыть всё, что произошло за этот день.

Однако такой возможности, к большому сожалению, не представилось. Ненависть и отвращение к людям, с которыми мне только что не посчастливилось общаться, желание массово скидывать в открытый космос всех подобных им, мучили меня всю дорогу до дома.

Лидия — типичная разведёнка, которая живёт на алименты. Сытая свинья, обиженная жизнью и пытающаяся сублимировать различными способами: от интерьера квартиры и выбора одежды до «стихосложения» и воспитания сына. Вот только в каждом из этих способов она проявляет максимум лицемерия и глупости. Выбирая обои, потолки и одежду, она отдаёт предпочтение только самому дорогому, ведь доминировать больше не в чем, а чувствовать себя значимой хочется, к тому же других критериев качества Лидии не найти. В воспитании ребёнка и сочинении стихов она руководствуется только собственными знаниями, находясь в полной уверенности в своей правоте. На самом же деле знания эти гроша ломаного не стоят. Нет, правда, ты подумай, лечить сына «народными методами» и гомеопатией, навязывать ему своё мировоззрение, да ещё и настраивать против его же кумира — это не назовёшь иначе, чем «свинство». А её «стихи» на уровне детского сада вообще обсуждать нет смысла. Не подумай, что мне есть дело до искусства, а тем более до детей, просто действует на нервы уверенность Лидии в своей правоте при всём этом.

Причём больше всего удручает тот факт, что Лидия и её окружение — типичные представители тех самых «нормальных людей», о которых я говорил ранее и которых, как ты помнишь, большинство. А теперь вообрази, что творится с этой планетой, если в большинстве домов обитают такие упыри или даже хуже. С другой стороны, мы все рано или поздно умрём, а в могиле тебе нет дела до того, что происходит наверху. Пусть даже десятки бомб разнесут всю планету на куски, пусть даже сотни миллионов Лидий губят жизни своих детей — побоку.

Не понимаю, почему такое количество людей боится смерти? Ведь она разом избавляет тебя от всех проблем и забот, приносит абсолютный покой и бесконечную безмятежность. Я считаю, при нынешнем положении дел, когда весь земной шар превратился в один огромный сумасшедший дом, единовременная смерть для всех и каждого — лучший исход. Только так можно наконец добиться абсолютного равенства между людьми, отсутствия насилия, войн, убийств, лжи и вообще всякого зла, только так можно навсегда успокоить всех непринятых, отвергнутых, брошенных, обиженных, одиноких, рыдающих, только так можно восстановить справедливость и дать планете, наконец, от нас отдохнуть и, возможно, через миллиарды лет породить новую цивилизацию.

А для того чтобы цивилизация эта превзошла нашу и не совершала тех же ошибок, необходимо перед глобальной смертью любыми способами законсервировать лучшие плоды науки и культуры на чрезвычайно длительный срок. Есть ли смысл в развитии населения Земли при бессмысленности всего сущего или нет — это уже другой вопрос. И обсуждать его, как по мне, бесполезно, ведь если этого самого злополучного смысла действительно нет ни в чём, то его нет и в данной теории, а значит, её можно не учитывать — Бритва Оккама^[37]. Ты, наверное, спросишь, почему в таком случае я не убью себя? Отвечу очень просто: во-первых, это больно, а во-вторых, бессмысленно, если со мной не сгинет вся планета.

С такими мыслями я возвращался домой, проходя мимо рекламных постеров, панельных домов, магазинов, баров и кафе с нелепыми названиями и, конечно же, тысяч стандартных унылых лиц русской действительности. Такого рода окружение, особенно на фоне пережитого сегодня идиотизма, вгоняло меня в серьёзную депрессию. Но ещё большую тоску нагоняли мысли о будущем. Нет, не сопливые страдания о смысле жизни, собственной никчёмности, потерянной любви и так далее, а один единственный вопрос: «На что я буду жить, когда заработанные на выходных деньги закончатся?»

В голову решительно ничего не лезло. В офисе, по некоторым причинам, я работать не могу, ничего сверхъестественного делать не умею, родственников нигде нет. Единственным приемлемым вариантом оставалась анкета в интернете, однако по поводу неё мне не звонили уже лет сто. Есть, конечно, ещё общепиты, рестораны, различные магазины, но работать там я считаю ниже своего достоинства, хотя, если уж совсем будет не на что жить, придётся работать где придётся. К тому же после сегодняшних «игрищ» ниже падать уже некуда. Может, к доктору своему устроиться секретарём? У него вроде дочка симпатичная, можно подмазаться. Я, правда, совершенно забыл, как её зовут, и внешность толком не помню, но уверен, что милашка заигрывала со мной не один раз. Странная амнезия напала на меня последнее время.

Я думал обо всём этом, ехал в полупустом вагоне метро, смотрел на всё те же унылые лица, о которых говорил тебе не раз и которых с каждой станцией набивалось всё больше и больше. Стандартное окончание рабочего дня, стандартная жизнь в России.

Но знаешь, что донимало меня больше всего, Джонни? Долбаный пират… С каждым шагом, с каждым своим вздохом, с каждой новой мыслью я всё больше убеждаюсь, что я и есть этот хренов пират. Костюм не снимается, понимаешь, Джонни? С некоторых пор я стал долбаным пиратом.

Но вот, спустя двадцать минут испытаний морозным питерским вечером, я, наконец, добрался до своей квартиры. «О, заветная входная дверь, о, чудесная холостяцкая берлога, о, божественный бардак, как я скучал по вам все эти долгие выходные», — пронеслось у меня в голове. Я разулся, скинул куртку, повесил её на крючок, тут же поспешил в гостиную и плюхнулся в кресло. От долгожданного наслаждения я даже закрыл глаза и пару мгновений просто сидел в такой позе.

Из сладостной нирваны меня вырвала одна простая, но очень колкая мысль: «Чёрт возьми, я забыл отдать сумку»… Открыл глаза — всё подтвердилось… Я. Забрал. Сумку. С костюмом.

Как вообще можно было не заметить долбаной сумки на плече? Иногда мне кажется, что я наблюдаюсь у доктора не просто так. С другой стороны, Лидия ведь тоже не заметила, что я унёс реквизит. Но это и неудивительно, она ведь не самый умный человек на земле, мягко скажем. Я даже подумывал присвоить костюм себе, но тут же смекнул, что моя заказчица с её самолюбием никогда не подумает, что сама потеряла сумку, к тому же она мой потенциальный клиент в будущем, так что лучше всё же вернуть. Думаю, завтра-послезавтра пересекусь с ней и всё отдам. А жаль, в детстве мне очень нравились пираты.

Размышляя над всем этим и прикидывая степень своего сумасшествия, я вдруг вспомнил о таблетках. Доктор П несколько дней назад прописал мне какой-то новый препарат. Он сказал пить ежедневно в течение трёх дней, но из-за долбаного алкоголя и наркоты я ни хрена не помню, когда это вообще было. Я посмотрел в аптечке, проверил все полки в доме, перевернул вверх дном всю квартиру, но таблеток нигде не оказалось. «Наверно, — подумал я, — мой курс уже закончился. Док что-то такое говорил, что последний день будет “необычным”. Может, поэтому мне так память отшибло? Тем лучше. Возможно, этот кретин, наконец, поймёт, что я адекватный, и отвалит со своим дневником».

Делать было, как обычно, нечего, и я решил сесть за дневник. И вот только я завёл диалог с тобой, Джонни, только начал описывать свой сон, как меня снова посетила одна простая, но очень колкая мысль. «Чёрт возьми, — подумал я, — да я ведь забыл отослать доктору П отчёты за последние… Твою мать, да сколько я вообще не писал ему?» Дабы исправить эту ошибку, я зашёл на почту и скинул ему этот самый документ. Без последнего дня, правда, ведь на тот момент я только начал его писать, но, надеюсь, доктор меня простит.

Прости, что опять отвлёкся, Джонни. Представляешь, мне только что позвонила Бека! Сама позвонила, прикинь?! Да не просто поговорить — она прямым текстом и без лишних намёков предложила свой визит. «Нам нужно увидеться… Эрл. Срочно», — так она сказала. Джекпот, Джонни! Уж не знаю, что у неё на уме, девушки так прямо мне никогда не писали… Может, случилось чего? А может, по мужчине соскучилась, если понимаешь, о чём я. В любом случае отказывать даме в визите у меня не в чести. О, звонок в дверь. Должно быть, это она…

Заметка

Знаю, хочется повернуть всё вспять, monami.

Нам уж поздно кричать псалмы —

Им свободу у нас не отнять.

Либо к чёрту взорвём всё,

Либо сами сгорим мы…

Анастасия Мурза

Мир бесконечно огромен. Он не ограничивается тем, что находится по ту сторону наших глаз, тем, что можно потрогать, услышать, или попробовать на вкус. Есть множество вещей, скрытых от человеческого восприятия… По крайней мере, мне очень хочется в это верить.

Когда я позвонила в дверь, Эрл открыл не сразу, видимо, приводил себя в порядок. Щелчок замка, тусклый свет старенькой лампы в прихожей. Поехали.

— Ну здравствуй, дорогая моя, — ехидно улыбнулся Эрл, приглашая меня в свою берлогу.

— Привет, — коротко ответила я, вошла в квартиру и спешно начала снимать уличную одежду.

Воодушевлённый хозяин дома что-то говорил, пытался заигрывать, шутить. Я не слушала.

— Чай, кофе? — улыбнулся он.

— Нет, спасибо.

— Ты так и не объяснила, зачем пришла. Что-то случилось или так?..

— Где у тебя компьютер?

Эрл немного замялся, а затем кивком головы указал на дверь в свою комнату. Без лишних слов я поспешила туда.

Ручка будто расплавилась под моей ладонью. Первые признаки. Времени оставалось всё меньше. Я села на побитое временем кресло. Эрл начал нервничать.

— Может, всё-таки объяснишь, что здесь происходит? — спросил он, начиная терять самообладание.

— Некогда, — коротко ответила я. — Скоро сам всё поймёшь, обещаю.

Компьютер уже почти запустился, но тут Эрл развернул кресло и угрожающе надо мной навис.

— Погоди, погоди, — выпалил этот нахал, уже переходя в откровенное негодование. — Мы знакомы всего пару дней, а ты уже вламываешься в мою квартиру и, без каких-либо объяснений, занимаешь компьютер. Личное пространство — слыхала про такое?

— Послушай, — тяжело вздохнув, начала я, — ты ещё много чего не знаешь… Видишь ли, я прочитала твой дневник и, кажется, всё поняла…

— Что? — удивился Эрл. — Мой дневник? Как?

— А ты, видать, совсем ничего не помнишь, да? Ладно, сейчас это неважно, просто доверься мне.

Я попыталась придвинуться обратно к компьютеру, но Эрл сразу одёрнул меня обратно. Это было довольно грубо.

— Послушай, там моя личная информация! Как ты вообще умудрилась найти дневник? Чего ты хочешь, в конце концов? И откуда такая спешка, мать твою?!

— Взгляни-ка ты на свои стены, дружок… — скрестив руки на груди, ответила я.

Эрл огляделся и обнаружил, что, действительно, на некогда белых стенах появились странные надписи и символы. Он подошёл, начал разглядывать таинственные знаки. По всей видимости, личное пространство беднягу перестало интересовать. Я не преминула воспользоваться.

Здравствуй, Джон. Давненько мы с тобой не виделись. Жаль, что это наше последнее свидание. Сегодня я не расскажу тебе, как прошёл мой день, но это и неважно. На стенах уже появились странные жёлтые шестиугольники. Оно набирает силу. Уже совсем скоро всё случится.

Слава богу, Эрл потерял дар речи и с головой ушёл в постижение окружения. О, а вот снег за окном пошёл… какой-то очень странный снег, тем более в такое время года. Я указала на это Эрлу, он молча уставился в окно. Видимо, что-то вспомнил.

Так вот, Джон, сегодня я пришла не к твоему владельцу — я пришла к тебе. Нам нужно серьёзно поговорить, друг мой. И результатом нашего разговора в идеале должно стать спасение мира… или хотя бы нас с Ваней (или как там его правильно называть сейчас). Тучи сгущаются, абсурд уже лезет со всех сторон.

Эрлу стало плохо, он сел на диван, схватился за голову и вдруг обратил внимание на то, что под ногами у него натуральная трава.

Времени мало. Прости, Джонни, я вторгнусь и в твоё личное пространство тоже. Мне… мне нужно внести правки в дневник. Прости, но это необходимо. Только так я смогу встретиться с Ваней, выйти на его уровень, понимаешь? Главное — убедить читателя… Мне придётся много редактировать, но я постараюсь успеть.

.

.

.

Уже совсем стемнело. На стенах, помимо надписей, появились какие-то странные шрамы, будто бы на живом теле. Я судорожно стучала и пыталась правильно собрать пазл, Эрл ходил туда-сюда, разглядывал разные мистические объекты, возникающие прямо у него на глазах.

Конечно, функция замены слов в твоей программе существенно ускорила процесс — все нужные имена я смогла заменить в два счёта, но всё же процесс занял довольно много времени, так что Эрл в какой-то момент разделся, лёг на кровать и стал молча смотреть в потолок. Мир к тому моменту уже почти полностью погрузился в абсурд, ну а Эрл, в свою очередь, почти полностью погрузился в сон. Главное, чтобы он не проспал завтрашнее мероприятие. Пожалуй, поставлю ему будильник.

Осталось самое главное, Джонни. Завтра, когда Эрл проснётся, он, скорее всего, опять всё забудет. Более того, забуду, наверно, и я. Для нас с Эрлом, как и для тебя, происходящие вокруг вещи окажутся шокирующим кромешным бредом, но постарайся сохранить трезвый рассудок. Мы должны найти Ваню, и ты нам в этом поможешь. Ты — та самая невидимая рука, что может провести нас к нему.

Хочешь знать, что нужно делать? Для начала тебе необходимо устроить всё так, чтобы мы с Эрлом встретились в кафе «Ротерс», а там уже всё пойдёт по накатанной. Вероятно, завтра ни я, ни Эрл не захотим вставать со своих кроватей, поэтому придумай что-нибудь, чтобы нас растормошить. И помни, главное — найти Ваню, во что бы то ни стало. У тебя получится, я верю. В конце концов, ты же дошёл до этого места, читатель…

Сон

Мой сон был в крайней степени абсурден и беспорядочен, и запомнил я лишь небольшую его часть.

Первое, что мне приходит на ум, — прогулка по огромному замку с башнями, винтовыми лестницами и тронными залами. Постройка была полностью сделана из облаков, за исключением фонтана из радуги, который располагался где-то посредине двора. Начало сна отразилось в моей голове очень смутно, но я помню, что тогда был окружен безмятежностью и даже, можно сказать, счастьем. Однако длилась идиллия недолго — совсем скоро какая-то неведомая сила потянула меня вниз.

Неожиданно облака разрушались, и я стал стремительно падать на землю. Всеми силами я пытался сопротивляться неведомому воздействию, но тщетно. Падение закончилось ровнёхонько на острие секиры здоровенного минотавра, который, тут же стряхнул меня в грязь, лягнул со всей силы задними копытами и убежал, источая инфернальные крики: «Ущербность — не порок! Перейдёшь мне дорогу ещё раз?! Сколько тебе насыпать?! Свобода — это иллюзия!» Я лежал лицом в луже и не мог пошевелиться, пока не почувствовал нежное прикосновение женской руки.

Я тут же вскочил и увидел, что это не девушка, а девочка лет 15. Лица её я не запомнил, но до сих пор могу воспроизвести в сознании эти стеклянно-голубые глаза, этот чрезвычайно печальный взгляд. К тому же фраза, которую она произнесла, до сих пор звучит эхом в моём сознании: «Катастрофа, катарсис, а дальше что?» Произнеся это, девочка развернулась, побежала прочь и в какой-то момент просто испарилась в воздухе, оставив после себя лишь лужицу, в которую я тут же швырнул комок грязи.

Затем я приблизился к отголоску маленькой принцессы (лужице) и увидел в зеркале воды своё искажённое отражение: огромные прыщи, рытвины и волдыри по всему лицу, двойной подбородок и горб. Сначала такая картина меня ужаснула. «Неужели я правда так экзистирую?» — почему-то вслух произнёс я. Тут прямо из густой пелены тумана вышел лис с пышным хвостом и чрезвычайно проникновенным, тяжёлым взглядом.

— И да, и нет, — спокойно ответил он мне.

Я вновь ощупал своё тело. Удивительно, но на этот раз на нём не оказалось абсолютно никаких изъянов. Тогда я возразил новоиспечённому собеседнику:

— Позвольте, но я совершенно никаких недостатков на себе не ощущаю…

— Как каждый человек, — справедливо заметил лис, добавив, обращаясь куда-то в пустоту, будто к некоему стороннему наблюдателю. — И к тебе это тоже относится. Ты думаешь, что совершенно не такой, что понимаешь все свои изъяны и стараешься исправить их. Но помни, в каждом из нас есть частичка Эрла Ивановича.

Лис захихикал.

— К кому ты обращаешься? — спросил я.

Лис молча указал лапой за мою спину. Я обернулся и увидел его…

— Не может быть… — ужаснулся я. — Я ведь одолел тебя. Тебя больше нет… Это невозможно!

Лис тронул меня за плечо своим мокрым носом. Я резко обернулся и увидел огромную зияющую дыру.

— Скоро всё повторится, друг мой, — спокойно сказал лис.

Тут лис вновь перевёл взгляд на…

— Послушай, — начал он, — всё ведь просто. Нужно только запомнить последовательность из трёх слов…

На этом сон прервался. Последовательность слов я так и не узнал. Хотя вполне возможно, что просто не запомнил…

Примечания

1

Знаешь, Джонни, что самое страшное? То, как ужасающе эта очередь похожа на ту, что он видел утром в магазине.

2

Тут Борис многозначительно поднял палец. Эх, Джонни, знал бы ты, что для человека значит многозначительно поднятый палец.

3

Бабушка считала, что на поминках есть сладкое нельзя.

4

Да, у меня была работа, но меня с неё выперли. Хочешь знать, что за работа и почему выперли? А вот хрен тебе, глупая машина, теряйся теперь в догадках.

5

Стефани и Пол — это наши общие друзья.

6

Да, он также всё всегда воспринимает всерьёз.

7

Я помню их ещё с первого курса. Интересно, когда Пол поймёт, что усы ему не идут.

8

В списке парней, с которыми девушка дружит, но никогда не переспит.

9

500 рублей.

10

Такую физиономию, скорее напоминающую поросячье рыло, можно частенько встретить в России — можно сказать, это лицо нашей страны.

11

Такой ответ тоже был предусмотрительно написан на шпаргалке.

12

Парень в девять лет мечтает стать бизнесменом… Жесть!

13

Ну правильно, конвейер может производить только конвейер.

14

Поведение совсем не свойственное взрослому человеку, зато прекрасно подходящее взрослому борову.

15

Знаешь, Джон, когда люди произносят «Я не настаиваю, но…», они как раз очень даже настаивают.

16

Панельный дом; жилое здание, построенное из железобетонных плит.

17

Наверное, одна из немногих фраз, которые я в тот вечер сказал без притворства.

18

Интересное наблюдение: нынешняя молодёжь, в отличие от предыдущих поколений, находит в панельных домах эстетику. Хотя, казалось бы, всё должно быть как раз наоборот.

19

Поверь, по сравнению с выслушиванием бездарных стихов, молчание сравнимо с Диснейлендом.

20

Чрезмерно худой человек (сленг).

21

Мне стало не по себе от того, насколько досуг мудака похож на мой.

22

Гениальное сравнение…

23

«Пацанская» поза лотоса…

24

Кто бы мог подумать.

25

Видимо, Федя забыл, что первые полминуты все просто смеялись над ним.

26

Схрон наркотиков.

27

Ручное устройство для перемалывания курительной смеси, чаще всего — марихуаны.

28

В таком состоянии вообще сложно чему-либо огорчиться.

29

Да, он занял самое идеальное место.

30

Разумеется, в рамках закона, чтобы не создавать проблем другим.

31

Разумеется, в рамках разумного, не мечтай слишком много.

32

Он специально употребил уменьшительно-ласкательную форму и даже сделал на ней проникновенный акцент, чтобы подготовить почву и настроить Лидию на сострадание.

33

Готов поспорить, что эти слова не продержатся и дня после праздника.

34

Можешь себе представить, как выглядит игра в «мафию» с детьми?

35

Ох, Джонни, знал бы ты, что чувствует молодой человек, когда слышит подобные выражения от старшего поколения. Это Эверест испанского стыда.

36

Самое то для мальчика, правда?

37

Бритва О́ккама (иногда лезвие Оккама) — методологический принцип. В кратком виде гласит: «Не следует множить сущее без необходимости» (либо «Не следует привлекать новые сущности без крайней на то необходимости»). Этот принцип формирует базис методологического редукционизма, также называемый принципом бережливости, или законом экономии.