Летопись голодной стали. Ростки зла

Илья Полетаев, 2021

В Миндхарде окончилась очередная война между двумя государствами и на континенте наконец воцарился мир. Дункан – опытный наёмник, профессионал своего дела. За его плечами смертельно опасные контракты, реки пролитой крови. У него особо важное задание: сопроводить государственного посла до столицы. Живым и невредимым. А на дорогах огромной страны буйствуют мародёры, различные мерзкие и жестокие твари, сама смерть таится за каждым их поворотом. Путь оказался нелёгким. Посол добирается до столицы в самый разгар крупного празднества. Казалось, задание выполнено успешно и Дункан может спокойно отдохнуть в одном из столичных трактиров. Однако он невольно становится свидетелем жестокого заговора против царской семьи. Обстоятельства разыгрываются самым неожиданным образом, возлагая на плечи наёмника тяжёлое бремя ответственности. Выдержит ли он новое испытание, когда на кону стоит не только его жизнь, но и, возможно, судьба всего государства? Содержит нецензурную брань.

Тысячу лет назад с Запада, со стороны Океана Вечных Слёз на нашу землю прибыли люди. Их было несметное полчище. Разношёрстые племена смертных. Все они разные были по природе своей внешней и натуре внутренней, но нахлынули на Мидлэнд огромной тучей, неся за собой хаос, шторм и напасть на наши народы. Бились мы с ними долгие века. Их вожаки выжигали наши поселения, города, оставляя на их местах пепелища и руины. Мы отступали, ибо с такой ненавистью доселе не встречались ни мы, ни гномы, ни иные создания природы. Некогда бывшие хозяевами этих земель, стали мы теперь загнанными в горы отшельниками и изгоями, ненавистниками простых смертных. И победили они нас в той долгой войне. И будучи едиными, люди стали возводить свои границы и строить стены своих городов. И разобщились они. И когда воевать было не с кем — стали убивать друг друга. Но спустя долгие века вновь сплотились мы, дабы вернуть свой родной дом — наш континент. И пошли мы войной новой на них от Дилимбриума — нашего последнего оплота перед нескончаемыми горными вершинами Хардбора на севере. И поход этот последний принёс много жертв нашим народам. Вождь людей, Валдислав Хейвор, железным мечом установил безоговорочное господство людей на континенте. Он разрушил наш оплот, обратив некогда величественные белоснежные стены старинного города в руины, и залил долину кровью наших сородичей. И наступила с тех времён Вторая Эпоха, установившая господство людей во всём Мидлэнде, что зиждется на насилии и ненависти друг к другу.

Эльфья «Летопись»

И наступит час волков, когда родная кровь предаст забвению братскую любовь и встанет против своей родной крови. И грядёт Великая Смута, что погрузит Миндхард в пучину хаоса. И вновь люди встанут с оружиями друг против друга в битве за своё верховенство. А с севера, с сумрачных гор Хардбора пойдёт Великое войско нелюдей в свой последний поход. И погрузится мир наш во мрак. И проблеск света нести будет невинное дитя, что должно явиться одним из двенадцати ангелов Все-Создателя в человеческом обличии. И только вера поможет выстоять в грядущие тяжёлые времена…

Пророчество преподобного Костилиана. 1168 г., 2Э.

Царский пир

Власть, лежащая в руках, развращает. А кто стремится к ней — развращается ещё сильней.

Неизвестный

Если где-либо и существует мерзопакостное утро, что является твёрдым законом каждого дня, то только здесь, в центральной части континента. В Венерии…

Да уж, не всем легко сдерживать порыв сквернословия из своих уст. Некоторые рождены, чтобы поносить словами на каждом издыхании. Это что-то вроде врождённой уникальности, но только отрицательной. Однако даже самые сдержанные из всех интеллигенты, тщательно выбирая каждое слово в своей изысканной и монотонной речи, способны изменить своим принципам не сквернословить. И делают это они не через силу, попадая в раннее утреннее марево, что сгустком оседает на полустепных равнинах Венерии, что пронизывает тело противной влажностью и ненавистной прохладой, заставляя плотнее укутываться в плащёвку; самые что ни на есть «правильные» и «высокоморальные» выплёвывают словесное дерьмо как болт выплёвывает арбалет.

— Сука… — Посол плотнее укутался в свою сливового цвета плащёвку, что неаккуратно свисала на конце деревянного сидения повозки, то и дело пошатываясь от медленной езды по окаменелой дороге. — Ну и поганая же погода…

Пробурчал он угрюмо, шмыгая своим влажным носом. Одобрения от остальных не последовало. Все ехали молча. И лишь до определённого момента можно было уловить звуки пробуждающейся природы ранним утром: пение полевых сверчков, отрывистое карканье ворон вдали, за завесой серого густого тумана, лёгкий вой утреннего ветерка и колыхание покрова ржавого цвета травы под колёсами и копытами лошадей, подгоняемых извозчиком.

Повозка ехала медленно и конвой, сопровождавший её, тянулся ленивой гусеницей.

Впереди всей линии ехал посол — важное лицо королевства Торсиваль. Восседая рядом с извозчиком, что сжимал поводья двоих тёмных коней, стиснув табачную трубку в пожелтевших зубах, он лениво оглядывал здешнюю окрестность. Точнее тот радиус, который можно было увидеть, ибо туман осел плотный. Достав платок, посол громко высморкался, вытер влажный нос, чихнул, снова вытерся.

Ехали они уже довольно-таки долго. Четырьмя днями раннее на границе западного государства Торсиваль их встретил отряд посланных в качестве охраны наёмников из крупнейшего синдиката Соколов. Без лишних церемониальных представлений они сразу двинулись в путь, пересекая лесополосы и степные тундрические просторы Венерского государства. Останавливались на привал только ближе к вечеру. Разжигали костёр большой, и все ложились спать практически вокруг него, теснясь поближе к теплу. Огонь, треская дровами и хворостом, полыхал всю ночь, ибо были назначены дежурные, которые в определённое время поддерживали горение пламени, дабы посреди ночи оно не потухло. Тогда все путники просто бы перемёрзли от ночного холода и на пир к царю в столицу доехали бы одни раскисшие от сильного озноба угрюмые сопливые мины.

Царь Демитрий — правитель венерского государства. Свою власть он получил в ранней молодости, когда его отец, Георг, умер от долгой и мучительной болезни в пятьдесят четыре года. Вернувшись с охоты, правитель подхватил тяжёлую хворь. Долго боролись лекари с его недугами, которые, впоследствии, проявляли себя всё острее. Молодой Демитрий видел, как развивается болезнь отца — единственного оставшегося в живых родителя. Мать наследника, Миранда, умерла двумя десятками лет ранее от родов. И когда отец почил, к юному царевичу перешло его наследство — огромное государство, растирающее свои владения на центральной части континента Миндхард: от опустелой Долины Мясника на севере и до бассейна реки Оркарт на юге; от предгорного хребта Мансур на востоке до окраин города Винсальт на западе.

Демитрий был не единственным сыном семьи. Был у него младший брат Ярген. Его появление на свет тяжело далось рожающей матери, а исход был роковым. Ярген понимал, что его рождение принесло много боли и первую в его жизни смерть — смерть собственной матери, которую убило собственное младенческое дитя. Но он всегда стремился показать отцу, что он более достойный наследник трона. Однако законы страны не позволяли ему прыгнуть выше табу. Трон занял его брат по праву старшинства, а сам он является по сей день прокуратором — помощником правителя, сильно ограниченный в использовании власти.

Власть Демитрию досталась в тяжёлые времена. Изнурительно тянулась долгая война с Торсивалем за обладание землями. Территориальные претензии западное государство предъявляло методом грубой силы: в определённые моменты шли непрекращающиеся дискуссии по поводу владения приозёрными поселениями к юго-западу, но острее всего шёл вопрос о владении торговым городом Винсальт. Этот клочок земли представлял собой небольшой город-государство, которое категорически заявляло о своей независимости от обоих государств, но его нахождение на перепутье границ ухудшало политическую ситуацию. Впоследствии конфликт перелился в горячую стадию. Венерия смогла отвоевать своё право на владение юго-западными поселениями, взять под контроль Винсальт, сместив неугодную правящую элиту и поставив у власти своих марионеток. Но и сама Венерия пошла на компромисс: торговцы Торсиваля в городе лишались уплаты всех налогов, и имели возможность самостоятельно управлять расценкой своих товаров. До предела разумного, естественно. Хоть гордость западного короля Сигизмунда и была подломлена, но условия его устроили, так как требовалось решение иной проблемы, связанной с территориальной целостностью Торсиваля.

И вот уже три года обе страны пребывают в мире между собой, достигнутым столь длинным путём проявления компромиссов и дипломатии: когда обе страны потеряли много ресурсов в войне, когда было пролито много крови и принесено много жертв — на смену грубой силе, опирающейся на мощь оружия, пришла сила слова и здравомыслия.

Царь Демитрий в качестве жеста доброй воли позвал торсивальского посла посетить торжественное пиршество, посвящённое окончанию сбора урожая, дата которого намечена на двенадцатое октября от Захода солнца. В этот день по всей стране происходят праздничные мероприятия, а в столице — в городе Оплот — проходят торжественные ярмарки, на которых собираются купцы, ремесленники и торговцы всех мастей не только со всех концов Венерии, но и приезжают из-за границы. В большинстве своём из Манисии — южного государства, с которым у Венерии исторически сложившиеся тёплые отношения.

До намеченной праздничной даты оставалось три дня. Конвой, сопровождающий повозку с яствами и подарками от недавно взошедшего на престол после смерти своего отца торсивальского молодого короля Кайзамира Третьего, пересёк степные равнины, изрезанные ржавыми холмами, прорезающимися словно кошачьими клыками каменными валунами и низкорослыми скалами. На горизонте утреннего небосвода, далеко на севере, сквозь бело-серый влажный туман прорезались тёмные контуры громадных каменных вершин — горы Хардбор перекрывали своими хребтами весь огромный север. За этими громадами растираются огромные ледяные поля, заснеженные просторы, скалы и каменистые скальные отвесы, покрытые инеем. Там, за завесой высоких тёмно-серых гор расположилось бескрайнее северное владение, безлюдное и неприветливое. А сам Хардбор словно граница между двумя мирами — миром живых существ, миром голосов, войн и зарождающихся государств и миром, окутанным тайнами и вечным молчанием, ибо единственным пением тех земель являются завывания зимних ветров в снежную пургу.

Ближе к полудню, когда морок рассеялся и тонкие лучи солнца пробились сквозь хмурое пасмурное небо, огромная повозка переехала длинный каменный мост через протекающую с севера на юг реку, скребя камень скрипящими большими деревянными колёсами, и тащилась вдоль лесного массива из высоченных хвойных деревьев.

Посол стал чувствовать себя уютнее. С отступлением утреннего морозящего холодка пришло небольшое дневное тепло, и его настроение заметно улучшилось. Раскинувшись на скамье, опёршись спиной об опоры навеса повозки, но всё ещё плотно укутываясь в свою плащёвку, посол с занимательным интересом оглядывал близлежащие окрестности, которые сейчас виднелись отчётливо. Вдалеке, по левую руку выступали строения большой деревушки. Из печных труб жилых домов ввысь уносились клубы серого дыма, растворяясь на фоне хмурых облаков, окутавших небо. Депрессивные тени поздней осени окутали эти земли. Погода стояла холодной, и это предзнаменовало приход ранней и сильной зимы. Поэтому уже сейчас во всех домах, во всех тавернах топили печи и держали очаг на постоянном огне.

Пробежав взглядом по горизонту, посол осмотрел протекающие в обратную сторону кроны толстых хвойных деревьев, что словно стеной лились на север в движении, противоположном повозки. Взгляд его остановился на всаднике, что поравнялся рядом и спокойно ехал, молча взирая на дорогу спереди. Посол с интересом осмотрел человека. Мужчине с виду было больше тридцати, его треугольное лицо, покрытое небритой светлой щетиной, было худым, скулистым и в некоторых местах изрезанным тоненькими полосками шрамов, оставленных от резаных ран — под правым глазом, на левой скуле и в районе переносицы. С первого взгляда этот мужчина выглядел старше своих лет.

Всадник этот внушал холод и даже немного отвращение. Его взгляд серых стеклянных глаз был хладнокровен, словно глаза эти не живого человека, а холодного трупа. Грубые, длинные светлые волосы спадали на кожаные наплечники. Его торс покрывал кожаный нагрудник, нацепленный поверх тонкой, уже потемневшей и в некоторых местах потёртой кольчуги. На левом боку, постукивая о толстое туловище бурого мерина при каждом стуке подкованного копыта, свисал в ножнах худой меч. Это было не единственное оружие. На груди и под боками на ремнях были закреплены ножны кинжалов, метательных ножей и боевые маленькие крюки из стали. Всадник с ног до головы был обвешан холодным оружием.

Такое лицо — странное, молчаливое и внушающее подозрение — было не единственным. Впрочем, такое описание под стать всем наёмникам. А их было тут не менее восьми. И все словно на одно лицо, у всех одинаковая броня, но разный тон взглядов. Был среди них и ещё совсем молодой и зелёный парень, что робко восседал на своём белом скакуне. Ехал он посередине колоны молчаливых воителей. Замыкал её очередь хмурый и русоволосый мужчина, лет тридцати пяти. Здоровый, с молотом за спиной наперевес и курящий табачную трубку.

Изучив внимательно рядом едущего человека, посол слабо ухмыльнулся. Тот даже не удосужился ответным взглядом, хоть и не обратил внимания на то, что его пристально разглядывают. Даже если бы и узнал это, то всё равно не ответил бы. Ибо к чёрту смотреть на человека в ответ. Наёмнику это дело совершенно не нравилось, не нравилось и общество таких вот высокочтимых ублюдков, задницу которых необходимо защищать вплоть до самой столицы, до конца их длинного и нудного пути. Вдоволь наёмник повидал подобных лиц. Ряженные в дорогие балахоны, корчащие из себя важных персон и превозносящие себя выше остальных. Эти честолюбивые морды уверены, что мир выстроен только для них, и что их положение и авторитет властвуют над сердцами и умами всех живущих, кто ниже их по статусной лестнице. Однако всё в мире решают обстоятельства. Они имеют реальную власть, ибо жизнь не прогибается под напыщенными холуями. Честолюбивые эгоисты, когда их иллюзии всемогущества и безнаказанности рассеиваются, как здешний утренний морок днём, падают дольше и бьются о дно больнее, чем те, кто проще взирает на жизнь.

Всадник ехал спокойно. Его острый боковой взор уловил внимание посла, но человек сохранил хладнокровную осанку, и лишь под видом сконцентрированной бдительности, как и подобает охраннику элитного королевского конвоя, перевёл взгляд на непрекращающуюся стену деревьев справа, что тянулась за расстилающейся небольшой полянкой, покрытой ковром желтоватой пышной травы.

Выдержав молчаливую паузу и переведя взгляд на горизонт уходящей вперёд дороги, посол спросил:

— Ты командир?

Наёмник осмотрел горизонт деревьев, после чего перевёл взгляд на дорогу.

— Отвечающий за отряд на время нашего задания. — Человек ответил без желания, низким хрипловатым голосом.

— Стоит признать, что задание весьма важное вам досталось — охрана важного лица в дороге, на которой может произойти всё что угодно. С самого начала пути вы все хмурые и чрез меру сконцентрированы. Никто и звука не проронил. Да, мать вашу, никто даже и не пёрнул у вас. Ну или просто не было слышно. — Посол усмехнулся. Говорил он с явным акцентом, иногда делая ударение не на тот слог и проглатывая некоторые окончания слов. — Это, конечно, достойно похвалы. Подчёркивает ваш, так сказать, профессионализм. Но, мать вашу, когда здесь так тихо, что аж на уши давит, особенно по ночам и утром, невольно начинаешь нервничать, ибо ваши хмурые морды сливаются с общей мрачностью здешних просторов. И не знаешь, чего больше опасаться: молчаливых и хмурых головорезов, которые, хоть и приставлены охраной, но не внушают оптимизма в душу, или того, что от всей этой серой и унылой картины можно свихнуться. А я-то тут всего четыре дня пробыл. Тут всегда так мрачно и тихо?

— Здесь некому разливать жизнерадостные краски и кричать от безудержного веселья, — ответил наёмник.

— Кое-где уж точно веселей, чем здесь. На кладбище, например, — сказал посол.

— На кладбище никто не задаёт глупых вопросов. — Наёмник перебрал пальцами поводья, вздохнул широкой грудью. — В этом его преимущество.

Посол взглянул на него, слегка раздосадованный равнодушным тоном всадника и обиженный резким и отрезанным ответом, ибо ему хотелось скоротать время за беседой. Однако посол не сдавался:

— Много ли вас таких бороздит по просторам этой страны?

— Везде работы находится, — ответил всадник. — Даже в самых отдалённых закоулках государства, в самых непроходимых трущобах.

— Ваш соратник имеет большой спрос, и наверняка услуги обходятся недёшево.

— Мы берёмся за работу, если плата достойна. И выполняем её до конца, как того требует наш кодекс. Мы не имеем права провалить задание, каким-бы оно не было нудным, ибо это попортит нашу репутацию. А она у нас весьма пространственная.

— А заказы как-то влияют на ваши принципы? — с интересом спросил посол, посмотрев на всадника. — Скажем так, если закажут убить обычного крестьянина, при этом устанавливая запрет на выяснение причин — грубо говоря, замочить без лишних вопросов, — вы стремглав бежите выполнять задание?

— Наёмник вопросы задаёт лишь тогда, когда дело касается оплаты. — Всадник наконец посмотрел на посла своими серыми впалыми глазами. — А всё остальное не имеет значения. Принципы… Они весьма переменчивы и неустойчивы, как здешняя погода. Да и смысл их придерживаться, если жизнь зависит от того, сколько ты заработаешь? Как долго продержишься и сможешь ли снова заработать? Здесь уж точно так заведено. На всём чёртовом континенте. Великие государи не придерживаются своих принципов, но и не отказываются от них. Они их меняют в угоду своим интересам. Так же поступаем и мы. Принципы — это своеобразный хамелеон, который может изменить цвет в любой момент.

— Ты весьма скептически и очень тонко размышляешь, наёмник. — Посол улыбнулся. — А я-то думал, что вы красиво говорите только на языке лязганья стали, когда выполняете заказ.

— У Вас, господин посол, весьма поверхностные суждения о людях, чьи умения оцениваются золотом. — Всадник вновь посмотрел на дорогу. — Но есть один нюанс. — Наёмник слегка вздохнул: посол всё же вывел его на чистую воду, разговорил, так сказать. — Если контракт касается кого-то из наших, то мы отказываемся его брать. А если заказчик не угомонится, то встреча с Молагом в его Преисподней ему обеспечена. Что же касается убийства крестьян, тот этот вопрос тоже был пересмотрен. Видите ли, это негативно сказывается на нашей репутации, хотя такая работа и оплачивается достойно. Но тогда заработок становится единичным, а другие заказчики попросту не захотят с нами сотрудничать из-за страха или отвращения к нам, от чего урезается работа. А это, как следствие, негативно сказывается на нашем заработке.

— Значит, одному принципу вы всё же не изменяете, Соколята.

Всадник молчаливо скривил губы в лёгкой ухмылке.

«Засранец, мать его».

— Да, есть принцип, который устанавливает наш кодекс — не брать заказы на своих. И мы не имеем право его нарушать. И не делаем этого со времён образования нашего синдиката.

Впрочем, было это очень давно. Крупный синдикат наёмников, именуемых в здешних окрестностях Соколами, некогда был обычным братством по оружию во времена далёкой войны между людьми и нелюдями. Ещё во время правления царя Валдислава Хейвора, первого царя венерского государства, одним из богатейших купцов того времени было основано военное содружество, куда входили самые прославленные бойцы из регулярной армии людей. Купец этот, Зигмунд Эрхауз, приобрёл старинный замок в окрестностях Бостпиля, что находится в тридцати милях от столицы государства, на северо-западе. Огромные владения окружают острые скалы, а сам замок был выстроен ещё «древними» — так люди звали тех, кто заселял континент до них, — у их подножий и отдалёнными коридорами уходил вглубь скальных пород.

После Великой войны за континент, содружество воителей, скреплённое на уставах братство стало распадаться, ибо новый государь отказался содержать его средствами из государственной казны. На то не было причин, ибо война окончена, враг отогнан за периметр северных гор и больше никогда не посмеет спуститься вновь. Так все думают и по сей день. Однако братство не распалось. Её оставшиеся немногочисленные члены, наиболее преданные скреплённой сталью и кровью дружбе, основали гильдию наёмников, что за плату бралась за самое опасное задание, ибо даже после войны не было покоя у людей. Различные природные твари бороздили ночью тракты и леса, разбойники грабили целые поселения, да и находились и те, кто кому-то просто не понравился. И гильдия бралась за работу, коли плата была достойна. И прославилась она на долгие лета за профессионализм её членов. И росла, крепла, став впоследствии крупным наёмничьим синдикатом, вступление в которое давалось не каждому, далеко нет. Ну а кому повезло оказаться в рядах Соколов, те получали уважение и почёт в стране.

Однако ничто не вечно. И тем более слава. Долго простоял синдикат на плаву, но в последнее время его преследуют тёмные времена: и заказов мало, и нынешние его главы лишились той чести, которая некогда озаряла синдикат доблестью. Погрязли они в авантюрах. А низшие чины, обычные наёмники, лишались чувства уважения к ним.

Но не умирает надежда и по сей день. Немногие верят ещё, что вернётся былое могущество, почёт и уважение к наёмникам, ибо с недавних пор возглавил синдикат один из последних прямых потомков первых родоначальников содружества воинского. Пожилой, стреляный ветеран — Харальд Милшевич, некогда профессиональный воин, прошедший не одну войну людскую. Теперь же он возглавляет древний синдикат. И с недавних пор дела идут в гору, но как повозка, запряжённая тонной камней, которую везёт ленивый вьючный мул.

Но надежда не умирает и по сей день.

Всадник это хорошо понимал, и поэтому пропустил унизительное «Соколята», что покрывают наёмников в крупных и маленьких деревнях и городах разной масти оборванцы и грязные проходимцы, мимо ушей, оставив без ответа.

А посол был рад тому, что смог всё-таки докопаться до ядра истины, скрытой за тёмными дебрями тайн. Он выпрямился, гордо показав свою важную осанку.

— А что же сейчас? Много ли заказов выпадает вам?

— Времена стали другими. Заказов стало меньше, и все они… — Всадник не захотел продолжать.

— Ты считаешь, что охрана важного лица по дороге в столицу — задание на манер дешёвой подачки?

— Что же может случиться по пути по главной государственной дороге? — спросил всадник.

— Эх, друг мой, ты не понимаешь, какая деликатная ситуация на самом деле. И какая опасная задача лежит на ваших плечах. Ведь конвой то королевский, а во главе сидит важное лицо государства, которого могут убить.

— Война окончилась три года назад.

— Это, поистине, не имеет никакого значения, — сказал монотонно посол. — Даже спустя три года после установления долгожданного мира, в здешних округах полно тех, кто желает смерти любому, на покрое одежды которого изображён герб нашего государства. Это самые ярые противники мира даже после победы, ибо бывают и те, кто готов убивать до последнего ребёнка вследствие своей врождённой ненависти к человеку. А такие тут, несомненно, есть. И в защите от подобных состоит смысл вашего задания.

Наёмник некоторое время молча глядел на дорогу. После тянущейся паузы он сказал:

— Да, Вы правы, господин посол. Человек остаётся последним, самым опасным зверем на нашей земле.

Они проехали невысокую холмистую насыпь, на вершине которой, медленно разваливаясь от наступающей гнилости и старости, стоял покорёженный заброшенный особняк. Его фасад значительно почернел, крыша то и дело буквально скатывалась с его оголённых остовов. Стены накренились до такой степени, что, казалось, один лёгкий ветерок и дом этот сложится, как гора карт на столе. Уж сильно древним он выглядел, даже на фоне окружающей депрессивной степи.

Проехали милю. Постепенно тучи захватывали небо и здешние округа вновь тонули во мраке. Посол был недоволен, ибо чувствовал сквозь свои бархатистые ткани кожей наступающую прохладу. В воздухе запахло дождём.

Свернули на очередном повороте направо, огибая скопившуюся группу высоченных сосен, растущих плотно друг к другу на небольшой поляне. Посол достал платок, наступил очередной приступ чихания. Только этого не хватало. Не подобает такому важному лицу привлекать настороженное внимание своими лёгкими недомоганиями на царском празднике. Хотя он и так всегда ловил на себе косые взгляды приближённых. Даже от своих друзей, которые, глядя ему в лицо, мило улыбались, показывая добрые намерения, а потом подсмеивались над ним в стороне, за спиной, ибо его статус не позволяет насмехаться над ним напрямую.

Никто не ожидал, что этот человек добьётся больших высот. Многие, даже его собственный отец, который никогда не любил его и презирал, не верил в его возможности. Родившись в грязи, в самих низах общества, посол не имел больших шансов выбраться из ведра, набитого дерьмом. Он старался, но все усмешки, которые он получал в лицо от знакомых, от его окружения, придавали сильный груз и тянули обратно на дно. Он часто опускал руки, часто сокрушался, но всё же пользовался любой возможностью, чтобы выбиться в люди, чтобы просто нормально жить. И в жизни каждого наступает такой момент, когда обстоятельства наконец играют свою добрую роль, когда ежедневная меланхолия разъедается от наступающей надежды и открытия новых возможностей. Глядя не в грязь, а сквозь неё, посол смог пробиться вверх, занять должность и те, кто некогда насмехался над ним, кто не верил в него, теперь же мило улыбаются и восхваляют, предлагают ему свою дружбу. Даже его родной отец теперь «считает его своим родным сыном». Но посол плевал на всех них свысока, с высоких стен огромных залов королевского дворца в Дорнбурге — столице Торсиваля. Нет в его жизни по истине родных и любящих людей. Не стало после смерти матери, которая единственная видела в нём возможности и по-искреннему любила.

Он чихнул, сильно зажмурив глаза. Вытер нос и, взглянув на дорогу, тянущуюся тёмно-серой лентой вдаль, изгибаясь меж поворотов, как змея, широко раскрыл глаза, зафиксировав платок возле раскрывающегося рта.

Повозка остановилась. Всадник, что ехал вровень, приказал конвоирам тоже остановиться. Подняв руку и замедлив своего коня, наёмник внимательно всматривался вперёд.

Их дорогу преграждала перевёрнутая повозка огромных размеров. Вокруг на многие метры были разбросаны вещи: сундуки, корзины, ширпотреб, рулоны тканей и ковров. Всё в ужасном беспорядке лежало вокруг перевёрнутой повозки со свисающими круглыми колёсами, что подгонял слабый ветерок, заставляя их медленно вращаться с тихим поскрипыванием.

Всадник молча проехал вперёд. Посол, поднявшись, не спускал взгляда с одной точки. Кроме бытовых вещей, вокруг повозки зияли кровяные следы, длинные тянущиеся кровавые линии. Конец её бокового деревянного парапета был измазан ярко-багровыми отпечатками человеческих ладоней.

Всадник молча объезжал повозку, хмуро рассматривая детали. Второй наёмник ехал следом за ним. Остальные оставались рядом с повозкой и тем, что ехало за ней — высоким закрытым вагоном, без окон и без любой выемки наружу, только узкие дыры пронизывали его по бокам.

Несколько всадников инстинктивно обнажили мечи. Молодой робко вынул свой клинок, кое-как успокоил взволнованного коня, натянув поводья, бегло осматриваясь.

Длинноволосый всадник спрыгнул с коня. Он медленно прошёл меж разбросанных вещей. Зайдя за край повозки, он резко отошёл, машинально опустив ладонь на эфес меча. На месте извозчика лежало тело. Точнее его половина. Верхняя часть, доходящая до живота, была изорвана толстыми следами когтей. Зияющие раны кровоточили, кровь стекала вниз по солнечному сплетению, доходя до торчащих багровыми лентами и свисающих вниз, как верёвки, кишок. Глаза трупа были распахнуты, лицо застыло в гримасе ужаса и отчаяния, а рот словно пытался выдавить из себя отзвуки страшной боли, вот только губы не шевелились.

— Дункан, — подозвал наёмника всадник, спешившись и осматривая небольшой клочок рыхлой земли за краем каменистого тракта. Длинноволосый подошёл. — Смотри-ка, след.

Всадник жестом указал на огромный след на земле. Дункан присел на одно колено. Посол, сгорая от интереса, прикрикнул:

— Что там?

Дункан ответил не сразу. Он провёл пальцем в перчатке по огромному следу лапы, внимательно изучая его радиус и контуры. Не дождавшись ответа, посол спрыгнул с повозки и подошёл. Хорошо, что он не посмотрел налево, иначе бы весь его внутренний мир в миг разбрызгал каменистую дорогу. Его внимание привлёк этот странный отпечаток на земле, оставленный неизвестным зверем.

— Что это? — спросил он снова, посмотрев в спину Дункану.

— Это след. Похожий на след медведя, но только в разы больше, — заключил наёмник.

— Значительно больше. — Всадник, находившийся рядом, изучил след. — Смотри, как выпирают когти. Они длинными полосами идут от лапы и, судя по контурам, кривые. Этот зверь был неимоверно огромным, судя по размеру лапища.

— Да, я это заметил.

— Разве у медведей такие огромные лапища? Здесь, в Венерии, такие водятся? — спросил посол с толикой испуга.

— Это не совсем медведь. — Дункан встал, посмотрел на посла. — Скорее всего альбьёрн — медведь-убийца, проще говоря. Очень похоже на его след.

— Что это ещё за хрень такая? — чертыхнулся посол.

— Огромная и опасная тварь, коротко говоря, — ответил Дункан. — Обитает в лесах к северу. Точнее, обитала. Очень давно, ещё когда эту землю бороздили разные твари: мутанты, стрыги, волколаки и прочая мразь.

— Я думал, это всё сказочки, дабы детей непослушных пугать. — Посол сделал жест, обозначающий знак Всевышнего — провёл круг двумя пальцами, указательным и средним, а затем снизу наискось поднял их вверх и отвёл вправо. Изобразив Святую руну в воздухе, посол вытер слегка вспотевший лоб платком.

— Сейчас так оно и есть, но век назад земли эти кишели разными созданиями природы, — сказал Дункан. — Люди охотились на них и истребляли, так как боялись за свою жизнь. Многие виды, такие как волколаки, вампиры и трупоеды были уничтожены. Многие из остальных переселились на север, скрывшись в сумрачных дебрях Чернолесья. Но некоторые до сих пор набредают на юге на тракты, снуют по полям ночами.

Дункан окинул взором близлежащую местность.

— Альбьёрн, по сути своей, обыкновенный медведь. Только раза в два больше обычного. Его чёрная бурая шерсть взбучена и суха, в некоторых местах облезшие пятна на теле. Когти как кинжалы — эта тварь ими разрывает плоть как тонкую ткань, на лоскуты. Даже самая прочная броня не сможет выдержать.

Он молча осмотрел место недавнего нападения. Почему недавнего? Потому что, то разорванное пополам тело ещё свежо, на его лице только-только подступают трупные пятна. Да и кровавые следы ещё влажные. Похоже, эта тварь напала сегодняшним утром, разорвав сопровождающих конвой на части, ибо крови пролито тут много. Уж слишком много на одно единственное оставшееся нецелое тело.

— Думаю, эта тварь настигла людей врасплох. Не уверен, что кто-то смог уцелеть. Уйти от неё бегом невозможно. Даже на быстрой лошади сделать это трудно. А их здесь нет, видимо, скакуны от испуга ринулись, кто куда. Эта тварь быстрее рыси, если разгонится. А если голодная и яростная, то тут вообще без вариантов.

— Нам нужно отодвинуть повозку от дороги. — Наёмник на коне бегло осмотрелся. — Нельзя тут задерживаться надолго. Если эта тварь всё ещё где-то здесь, то наверняка учует запах свежатины.

— Увидеть её не составит труда. Но если увидим, то проблем нам не занимать. — Дункан быстро зашагал к конвоирам. — Так, слезайте, все до единого! Нам нужно отодвинуть эту повозку!

Уже через десять минут перевёрнутая махина медленно скрипела по камням, постепенно освобождая всё больше пространства. Оставшуюся часть извозчика перенесли подальше от дороги и положили в покров ржавой травы. Хоронить не стали, не было времени. Тризну справят вороны, что слетятся сюда, полакомиться трупной плотью.

— Тяни! Наваливай! Тяни! — Наёмники сгруппировано толкали повозку: трое стояли позади, среди них и Дункан. По двое тягали по обеим сторонам. Ещё двое впереди. Здоровяк с молотом за спиной взялся за возы и, напрягая каждую часть своего крупного тела, медленно шёл вперёд. Самый молодой из них находился рядом с послом, учащённо осматриваясь и не убирая ладони с рукояти меча.

Через следующие пять минут повозка скатилась с бугорка от дороги. Наёмники дружно выдохнули, здоровяк обронил возы и сплюнул наземь.

Вдруг послышался душераздирающий крик неподалёку. Потом стремительно приближающееся топанье и ржание коня. По дороге к ним навстречу мчался одинокий всадник, мчался со всей прытью. Крича, как ужаленный, он начал орать нечленораздельную речь.

— Бегите!!! Бегите!!! — единственное разборчивое слово, что услышали наёмники. Впрочем, слышать им и не нужно было, через мгновение появившаяся туша сама предоставила все ответы.

Рассекая кусты и дебри, из плотной чащи выскочила огромная чёрная туша, мчавшаяся с неистовой скоростью за всадником. Наёмники остолбенели. Дункан вылупил глаза.

— Твою мать! По коням! Живо!

— Не успеем…

Тварь, похожая на медведя, но больших размеров, преодолела расстояние в десять метров всего лишь за два рывка. Уже через небольшое мгновение она оказалась рядом с теми, кто охранял конвой.

Всадник тучей пронёсся мимо наёмников. Те скоротечно расступились, попадали, кто куда. Потом повставали и ринулись к коням с криками, однако тварь уже преодолела некогда ранее выкаченную с дороги повозку.

Первый из наёмников, что был наиболее близок, свалился наземь и дико заорал. Тварь саданула огромной лапой по его облачённой в кольчугу и кожаные пластины спине. Огромные, как кинжалы, когти разрезали огромную линию на спине наёмника. Оказавшись под тварью, тот закричал ещё сильнее, зовя на помощь своих соратников. Однако те отстранились и обнажили клинки, держась на расстоянии. Они беспомощно наблюдали, как тварь растерзывает их соратника на куски. Вскоре крики сменились на приглушённые и отрывистые кашли, изо рта наёмника лилась водопадом багровая жидкость.

— Держите эту тварь подальше от повозки! — крикнул посол, взбираясь на своё место. Извозчик сильно сжал поводья трясущимися руками, как тисками, буквально приклеив их к ним.

Дункан скомандовал:

— Рассредоточиться! Не кучковаться! Окружить её!

Он знал, на что обрекает и себя и других, отдавая приказ. Выйти живыми из боя с этой тварью было невозможно. Она огромна, как скала, она рвёт плоть как лоскуты и рычит, содрогая здешнюю округу далеко разносящимся эхом. Однако они в любом случае трупы, и если попытаются скрыться, то тварь настигнет каждого. А сейчас у них есть хоть какое-либо численное преимущество.

Альбьёрн разрывал своей пастью клочья. Ни криков, ни хриплых кашлей под ним уже не было слышно. Наёмники стали медленно окружать её. Пока та расправлялась с одним из них, они заняли позиции. Но стояли, как истуканы, окаменевшие от ужаса и ожидающие дальнейших приказов. Приказов Дункана, что сейчас неуверенно шагал в сторону, медленно передвигая ногами.

Наконец тварь подняла свою морду. Альбьёрн громко зарычал, глядя на постепенно подступающих наёмников залитыми кровью глазами. Потом он поднялся на задние лапы. Возвысившись во весь рост, тварь стала похожа на тёмную скалу, отбрасывая от блеклого небесного света огромную тень на дорогу.

Стрела впилась ей в грудь. Она зарычала, громче прежнего. Опустившись, она кинула яростный взгляд в сторону лучника, что готовил новую стрелу. Потом ринулась в его сторону, но тут на её пути сомкнулось несколько наёмников. Они встретили тварь ударами клинков, резво отпрыгивая и уворачиваясь от разрезающих воздух махов огромных лапищ. Двое обошли тварь сбоку и резанули её по туловищу, однако их мечи были настолько тонки и малы по сравнению с тушью мутанта, что, казалось, он эти порезы и вовсе не заметил.

Лучник выстрелил ещё раз, попав в левую переднюю лапу. Дункан сзади подбежал и резко взобрался на туловище мутанта. Тварь заревела, приподнимаясь на задние лапы. Её доставали острия мечей, вбрасываемых как копья. Здоровяк размахнулся и саданул молотом по правой нижней лапе. Тварь зарычала подавшись назад. Дункан успел вонзить меч в покров её чёрно-бурой сухой шерсти, ухватившись за его рукоять и удержавшись. Медведь-убийца опустился, клацаньем клыков стараясь достать наёмника за своей спиной, однако тот умело уворачивался. Вынув клинок, он нанёс режущий удар по спине твари, а после и по морде. Та зарычала, заплясала на месте, сбрасывая наёмника. Дункан упал, резво перекатился, не выронив меч. Очередной удар клинком был пропущен тварью в бок. Очередная стрела впилась туда же.

Бой длился долго. Он изнемогал всех. Наёмники выдыхались, непрерывно атакуя, отпрыгивая, уворачиваясь, находясь в постоянном движении. Медведь-убийца неповоротливо разворачивался, огрызаясь махами и рычанием на каждый новый удар. Тварь постепенно оттесняли от дороги. Дункан, обратив на себя её взор, ринулся к той самой повозке, та последовала за ним. Наёмники побежали следом. Дункан забежал за повозку. Медведь-убийца врезался её в основу. Послышался треск, и повозка импульсивно покачнулась, накренилась на сторону наёмника. Тот машинально отринул. Тварь показалась за её углом, и наёмник тут же забежал за перёд. Эта игра в догонялки продолжалась недолго. Как только тварь оказалась возле края повозки, Дункан запрыгнул на неё, совершил ещё прыжок и сходу резанул мутанта по морде, рассекая её сплющенный нос огромным порезом. Переступив в полёте через бугор на спине твари, упал, перевернулся, оказавшись за её спиной. Он был готов кинуться на неё вновь, однако из-за угла повозки появился молодой наёмник. Отойдя от шока, тварь резво, мощно саданула того лапой, рассекая его лицо, его грудь. Наёмник отлетел, ударился о стенку повозки и рухнул навзничь.

— Ах ты паскуда! — послышалось впереди. Здоровяк влетел в тварь, замахиваясь свои молотом. Оружие пролетело в воздухе и с типичным ударным звуком впечаталось в морду мутанта. Тварь отринула назад, её здоровые лапы подкосились. Тогда здоровяк, переняв весь тела на другую ногу, с размаху с другой стороны саданул тварь туда же. Она повалилась, ибо удар молота был сокрушающим, а размах — нокаутирующим.

Дункан резко подбежал, прокрутил блеклое лезвие в воздухе, и с криком вонзил остриё в череп мутанта. Клинок шёл туго, опускался тяжело, однако лезвие постепенно просачивалось вниз, углубляясь в голову этой ужасной бестии. Тварь свалилась набок, издав приглушённый рык. После чего её пасть застыла. Клыки, по которым стекались тянущиеся багровые сгустки, замерли на месте. Глаза, красные и огромные, пронизывали одну точку.

Всё резко стихло. Были слышны только дыхания наёмников, что валились возле туши мутанта. Тяжёлые отдышки уставших лёгких. Кто-то тяжело и громко плевал под ноги, кто-то матерился. Здоровяк окинул тварь взглядом.

— Замочили… Замочили всё-таки… Ну и мразь такая…. Какая же она здоровая…

— Главное, что мёртвая… Теперь мёртвая… — отозвался другой наёмник.

— Мы сделали это… — послышалось за их спинами.

Посол медленно и осторожно появился из-за поваленной повозки. Та упала на мёртвое тело мутанта. Посмотрев на него, посол резко схватился за свой рот. Нагнулся, громко изрыгнул из себя желчь. Потом долго стоял в такой позе, держась за трясущиеся колени и не переставая рыгать.

Дункан поднялся, вытер клинок о кольчужный рукав и сунул его в ножны. Обошёл огромную тушу и посмотрел на тело наёмника, что лежало рядом. Его открытые голубые глаза, залитые кровью, глядели куда-то вдаль. Их маршрут не знал никто.

Дункан долго и молча глядел на тело молодого наёмника, потом сплюнул, матюгнулся и, растолкав сгрудившихся возле огромной туши мёртвого мутанта соратников, пошёл прочь.

Его серые и хладнокровные глаза смотрели сквозь пляшущие языки пламени. Костёр нервно колыхал, потрескивая хворостом и унося вверх тонкие искорки, которые тонули во мгле ночи. Мрак осел на здешние земли. Была непроходимая тьма на многие мили вокруг. Лишь небольшое пространство было в свете огня. Два огонька находились поодаль друг от друга. Перед одним угрюмо сидел длинноволосый, отстранившись ото всех. Перед вторым находилась группа людей, облачённых в лёгкую серебристую кольчугу, поверх которой были закреплены кожаные нагрудники. Из всей группы выделялся один: статно одетый человек, с махровым беретом сиреневого цвета, на затылке которого торчало маленькое белое перо. На его сиреневом знатном одеянии, на груди, был изображён герб — вставший на дыбы бурый конь со всадником, облачённым в стальные серебристые латы и с копьём в правой руке и щитом в левой, на котором изображена волчица. Символ западного государства.

В эту наступившую ночь, в отличие от некоторых других, было не тихо, но и не громко. После дневной схватки с кровожадным мутантом у наёмников в душе до сих пор бушевал огонь возбуждения. Некоторые позволили себе напиться, чтобы хоть как-то успокоить взбудораженные нервы, ведь каждый понимал, что мог бы и не сидеть сейчас здесь, перед костром, и рассуждать по поводу минувшего боя. Посол сам достал из повозки бутыль дорогого торсивальского вина и охотно поделился им со всеми. Ничего страшного, если не будет доставать одной бутылки. После такого не грех было выпить.

А выпили все. Кроме одного.

Дункан молча сидел перед костром, точильным камнем проходя по блеклому лезвию меча. Его мина была мрачнее ночного неба, на котором не просияло ни единой звезды. Оно было окутано сумрачными тучами, которые, казалось, никогда не рассеиваются здесь.

Он подтачивал клинок, смотря то на него, то на языки пламени. Слушал, как у другого костра разговаривают соратники, обсуждают бой. Некоторые делали это чересчур эмоционально. Но сегодня можно. Доселе никто не сталкивался с таким существом. Им повезло, что они выжили. Что сделало это большинство из них. Иначе бы путешествие торсивальского посла печально оборвалось, не достигнув своей цели.

Наёмник, высокий и темноволосый, с короткой стрижкой и гладко выбритой, слегка лоснящейся тёмной бородой стоял поодаль ото всех, неподвижно. Скрестив руки на груди, он смотрел в сторону большого тёмно-серого вагона, что томился во мраке рядом с повозкой. Его охранял часовой, один из тех, который недавно сидел за костром и болтал вместе со всеми. Сейчас его черёд стоять на посту.

Наёмник пристально разглядывал этот вагон. Никто не знал, что в нём. Без решёток, без выемок, только боковые маленькие отверстия, чтобы воздух поступал внутрь. Но зачем? Кому он там нужен?

Из-за вагона вышел возчик, держа в руке корзину. Наёмник, сузив глаза, проследил за ним. Тот спешно пошёл прочь от вагона. И больше ничего, что могло бы принести хоть какую-то ясность. Всё это выглядело подозрительно.

Потом он медленно развернулся и пошёл в сторону костров. Пройдя заселенный его соратниками, он двинулся к костру, возле которого сидел одинокий воин.

— Почему не со всеми? — спросил он, подойдя к Дункану.

Тот не ответил. Молча натачивал свой клинок, бережно глядя на него.

Не дождавшись ответа, наёмник присел напротив, по другую сторону костра. Вытянул вперёд ладони. Было прохладно.

— Сегодня никто не заснёт, сколь бы вина их рылы не выжрали.

— Согласен. — Дункан ответил тихо и низко, отрывисто.

— К завтрашнему вечеру мы уже доберёмся до столицы. Подоспеем в самый час. И когда наше задание будет выполнено, мы сможем расслабиться, — сказал наёмник.

— Ты знаешь, что это не так. — Дункан перевернул меч другой стороной.

Подошедший наёмник вновь бросил взгляд в сторону того вагона. Отсюда виднелись лишь чёрные контуры его прямоугольной основы. Темнота царила, хоть глаз выколи.

— Здесь ты никогда не будешь чувствовать себя расслаблено, — через минуту снова сказал Дункан.

— Возможно, — согласился наёмник. — Надеюсь, в столице есть дешёвые бордели. Хотелось бы провести вечер перед обратным отъездом, держа в руке кружку эля и трахая шлюху. А может, и две сразу.

Дункан слабо улыбнулся.

— Не вступай в те сражения, из которых ты не сможешь выйти победителем.

Наёмник усмехнулся в ответ, потом посмотрел на Дункана.

— Винишь себя в том, что произошло?

— Смерть — явление обыденное. А смерть в бою — это уже закон жизни.

— Никто не знал, на что мы можем набрести здесь, на дороге, и чем это может кончиться для нас.

— Да, на какую из опасностей мы бы набрели. А их тут целое множество. Выезжая в путь, уверен не будешь, что доедешь до конца. Мы знали, что нас может ждать. Особенно новичок, которому советовали не ехать в такой длинный путь после прохождения главного испытания.

— Его первое дело стало и последним. Карьера оборвалась, не успев начаться. А сейчас его труп поклёвывают падальщики. Ситуация неоднозначна. В этом нет твоей вины, всё вершит здесь судьба.

— Но я ему позволил ехать вместе с нами. — Дункан взглянул на наёмника. — По моей милости он снарядился в путь. По моей милости оседлал коня, хотя нужно было послушать Грэгора.

— Тебе нужны были люди для похода. Все остальные, все самые лучшие были заняты другими делами. Ну а тебе приказали сопровождать этого напыщенного павлина до столицы. А без отряда охраны ехать по трактам Венерии опасно.

Он замолчал. Слушал, как разглагольствовали наёмники за костром за его спиной.

— Послушай их, Дункан. — Наёмник склонил голову набок, смотря на длинноволосого. — Их речи сейчас — это твоя заслуга. В нужный час ты не обделался в свои штаны, а умело скомандовал. И мы ту тварь убили. Ну а смерти в бою, как ты сам сказал, — это закон нашей жизни. Не всё так однозначно в мире. Не стоит себя всю ночь корить за смерть зелёного молокососа, который чрезмерно поверил в себя.

— Не только он погиб, — сказал Дункан. — Вигнар… Мы с ним прошли не одно задание, а когда его рвали на части, у всех словно ноги погрязли в твердыне. Про себя я вообще молчу. Мне стыдно за то, что я тогда почувствовал… Вигнар и Истред — две потери, за которые я ответственен. Ты знаешь наши уставы, Климек. Любая смерть в походе возлагается на плечи того, кто ответственен за отряд.

— Так ты порки боишься? — Климек скривил брови. — Да, у Харальда рука тяжёлая.

— Дело всё в морали, а не в том, что мою жопу надерут, как следует. Хотя, второе тоже заставляет напрягаться.

— Тогда давай вместе со мной. — Климек улыбнулся, облокачиваясь набок и упираясь локтем в покров травы. — В бордель. Расслабишься, как следует. Надерешь зад шлюхе перед тем, как возьмутся за твой. Уж лучше так, чем угрюмо ждать кары.

Оба усмехнулись. Ветер подул, вздымая под звук треска хвороста ввысь снопы ярко горящих искр.

— Сколько лет мы с тобой знакомы, Дункан. Сколько мы уже прошли. — Климек наблюдал за тем, как одна за другой искры улетучиваются в тёмную бездну над их головами. — Бывали ситуации и похуже этой.

— Да, было и похуже.

Климек посмотрел на Дункана.

— У нас дружба с тобой измеряется не одним годом, а ты никак не хочешь мне рассказать о своей жизни. О жизни до того, как ты стал Соколом.

— Нечего рассказывать. — Дункан положил в сторону меч и точильный камень. — Моя жизнь — это борьба между плохим и наихудшим, что чередовались между собой.

— А помнишь Ярпена? Того нахального ублюдка? Ну, который ублюдок какого-то там изрядно богатого дворянина или купца? Самодовольная морда, приехавшая к нам с желанием стать доблестным братом по оружию. Однако его честь оказалась меньше его мошонки.

— Помню его отчётливо, — сказал Дункан.

— Он долго держался в наших рядах. Его грязь все терпели. Вечно он мнил себя выше других, ибо считал себя потомком благородных кровей. И метился быть командиром, зная, что среди нас все равны, за исключением Харальда. Но он всячески стремился изменить наш уклад. Ну а после главного испытания…

— Да, я помню. Его первое задание, в котором вся его доблесть, честь и самоуверенность улетучились, будто их не было. Его нашли изрубленным секирой в водосточной канаве близ поселения Костелье.

— Чем выше задерёшь нос, тем больнее упадёшь, — сказал Климек. — Он считал, что подавал высокие надежды, восхвалялся перед своими родными в письмах, которые чуть ли не каждый день отсылал. А потом его тело разбухло и прогнило от стоячей и вонючей воды. Вот такая судьба ожидала его. Он был плохим Соколом. Хотя если язык мой повернётся назвать его Соколом, соратником, то как мне звать тогда тебя? Тех, кто за моей спиной? Это было бы оскорблением. Нет, он не был одним из нас. А ты есть. У тебя здесь семья, тебя все уважают. У Харальда ты в почёте. И я тебе завидую даже, доброй завистью. И люблю, как собрата по оружию. Разве это плохое или наихудшее в твоей жизни?

— Это единственное яркое и приятное, что было когда-либо со мной. — Дункан тепло улыбнулся. — И я горжусь этим.

Они ещё долго разговаривали. Тише, в отличие от своих соратников, что сидели неподалёку, и о своём. А костёр нервно колыхал на лёгком ночном ветру, заставляя огненные языки срываться и отпускать в сумрачное небо яркие искры вместе с тускло-серым дымом.

Весь следующий день, холодный и хмурый, конвой тащился в тишине. Вымощенный из рельефного камня центральный тракт извивался вдоль продолговатых горизонтов степных равнин и маленьких бедняцких деревушек. Чем ближе была столица, тем больше на пути попадались людские поселения с хаотичной структурой построек, почти каждая без частоколов и стен, большие и маленькие, порой доходящие до сгруппированного скопления всего нескольких домов. Их фасады были тёмными, крыши кренились, вокруг разбросалось скудное хозяйство. Грядущая зима обещает быть холодной и долгой, и в первую очередь она ударит по этим осколкам людской цивилизации.

Сама столица показалась путникам огромным Левиафаном на фоне крошечных сгустков бедного жилья. На очередном повороте из-за скопления хвойных толстых деревьев медленно выходили на показ вымощенные и серого камня толстые крепостные стены, высотой в семьсот пятьдесят дюймов. На вершине зубцами шли широкие бойницы, доходящие до укреплённых башен. К городским воротам тянулись многочисленные группы: торговцы, разных мастей ремесленники и прочая челядь. Издали были слышны шум и голоса приезжающих. У самих ворот образовалась длинная полоса очереди: городские стражники тщательно проверяли каждого, кто въезжал в столицу. Этот процесс порой занимал достаточно долгое время, особенно когда проверяли торговцев и купцов. Недовольство нудно тянущейся проверкой переливалось с бурными разговорами и обсуждениями урожая, ярмарки и прочего всего, что было связано с праздником. И наоборот.

Когда конвой достиг крепостных стен, посол обернулся на своей скамье, взглянув в сторону ехавшего следом вагона. Климек, что ехал вровень, поймал его взгляд. Не обернувшись в ту же сторону, он спросил посла:

— Проблемы?

Но посол ответил ему вежливой и, как казалось с первого взгляда, любезной улыбкой.

— Мы едем на царский пир, везём дорогие яства и подарки от нашего короля Кайзамира Третьего. Даже когда почти достиг места, ненароком проверяешь, всё ли в порядке. Эта мания будет преследовать тебя до тех пор, пока не отдашь всё это в распоряжение городских управленцев. Тогда ответственность за целостность товара спадёт с твоих высокочтимых плеч. — Посол оглядел длинно тянущуюся очередь, которая ленивой гусеницей двигалась вперёд.

Простояли здесь достаточно долго. Не один час, однако никто не считал время. Когда наконец конвой оказался совсем рядом с городскими воротами, уже близился вечер. Двое стражников, облачённых в серые меховые кирасы поверх кольчуги, в открытых стальных шлемах, которые тонкой кольчугой спадали на плечи, держа в руках длинные алебарды, стояли по обе стороны от въезда в город, в который тянулась нескончаемая линия приезжих гостей. Впереди от них находилось ещё несколько. Среди них одни стражник отличался своим внешним видом. Его серебристый доспех отблёскивал хмурый дневной свет, а на груди был изображён герб венерского государства — два перекрещённых меча над серебристым щитом, на котором изображён в профиль медведь. Лениво проверяя какие-то документы, он неохотно задавал вопрос купцу. Тот отвечал отрывисто, ссылаясь на документ в руке проверяющего. Посол склонился вперёд, облокотившись рукой о колено и смотря на купца. Их очередь уже почти подошла, осталось ещё чуть-чуть. Однако это ожидание тянулось, казалось бы, дольше прежних.

Наконец, отдав купцу документ, солдат махнул рукой, давая разрешение на проезд. Купец выпрямился на своём коне, ударил поводьями, и повозка с треском поехала вперёд. Наконец-то очередь дошла и до их конвоя.

Подъехав ближе, посол учтиво поклонился.

— Посол Торсиваля? — спросил стражник. — Рад видеть, что добрались сюда без каких-либо проблем. Надеюсь, это так?

— О, проблем не было. Дорога долгая была, и это единственная проблема. А, нет, ещё тут по ночам холодно, что яйца коченеют.

— К сожалению, праздник проходит в это время года. — Стражник бегло оглядел конвой и лиц, что сопровождали их. — В повозке провизия, так?

— Именно.

— Меня осведомили из верхушки, что вы приедете не с пустыми руками. Поэтому, вопросов тут нет. — Стражник чуть наклонился вбок, смотря на длинный вагон, что стоял за повозкой. — А вот насчёт этого меня не предупреждали. Предъявите документы, и мы приступим к осмотру содержимого вашего багажа.

Посол широко улыбнулся, медленно просунул руку за свою плащёвку и пустил её внутрь кафтана, доставая из внутреннего кармана свёрток бумаги, которую огибала полоса с красной круглой печатью на её основании.

— В этом нет необходимости, начальник. — Посол подал свёрток стражнику. — Царское разрешение на беспрепятственную перевозку содержимого через контрольно-проверяющий пост.

Стражник взял свёрток, осторожно стянул с него окольцованную полосу, развернул и бегло прочитал. В самом низу стояла царская печать, такая же как была снаружи.

— Что ж, и правда. Хорошо, можете проезжать. В любом случае, мне меньше работы.

Стражник вернул разрешение послу. Тот широко улыбнулся и кивнул ему, после чего их конвой двинулся дальше, проезжая под огромным арочным проёмом в стене.

Дункан лениво пробежал взглядом. Вход походил на целый туннель, освещённый висячими на стенах по обеим сторонам на подставках факелами. Их неровное свечение отображало на стене пляшущие силуэты теней проезжающих. Также по обеим сторонам виднелись небольшие прорезы внутрь, некоторые из которых были закрыты ставнями. Такие «боевые ставни» тянулись вдоль до самого конца.

Заканчивался туннель перед распростёртой площадью. Выехав на неё, повозка остановилась. Извозчик спрыгнул на асфальтированную мостовую и пошёл в сторону одного из постовых. Посол проводил его взглядом и посмотрел на Дункана, что остановился рядом.

— Бюрократия — она заправляет всем. Нужная бумага в твоих руках способна решить все проблемы.

Он усмехнулся, но Дункан лишь мимолётно взглянул на него, осматривая въездную площадь. Она сужалась и уходила на северную сторону города, растворяясь в многочисленных широких улицах. Хорошо отделанные дома стояли по обе стороны. Возле каждого из них находились частные участки. Наиболее богатые поместья имели участки побольше. Некоторые, маленькие особнячки, такой роскошью не владели. Однако здесь, за мощными крепостными стенами, даже самые бедный дом выглядел богато и достойно по сравнению с теми, что находились в людских поселениях и деревушках за пределами крупного города.

Все улицы были многолюдны. По тротуарам шли потоки купцов, а по центру медленно ехали повозки и телеги. Длинные линии направлялись на огромную торговую площадь, что охватывала собой центральную часть столицы. Словно огромный круглый магнит она притягивала к себе людей с разных уголков страны. Были здесь и заграничные ремесленники. Многочисленные торговые лавки, что облепили собой торговую площадь, были доверху заполнены различными товарами. Возле некоторых веяли на лёгком ветру различные полотна гильдий и торговцев с юга и востока. На южной стороне площади стояли лавки из Манисии: их можно было узнать по полотнам с изображением герба южного государства: золотое солнце с восьмью концами на белом навахо, в центре которого изображён пылающий меч. Восточную сторону заняли торговцы из государства Аланарис. Восточная страна славится обилием разнообразных целебных растений, которые составляли большую часть товаров. На их сиреневом полотне было изображено широкостволое дерево, на вершине которого уходило вверх переплетение лозой пышных ветвей. Такая расстановка была весьма символичной.

Конвой торсивальского посла медленно тянулся среди потока горожан. Дункан был здесь когда-то. Очень давно. И с тех пор столица словно преобразилась, почти до неузнаваемости. Или может быть это впечатление внушает многолюдность? Развешанные по каркасам домов и на столбах различные праздничные украшения? Скоморохи и шуты, что пританцовывали группами на улицах, собирая вокруг себя много народу. Шум, веселье и крики? Праздник, в общем. В праздничный день Оплот преобразился до неузнаваемости.

Выехав на торговую площадь, наёмники более плотно сомкнули свои ряды вокруг повозки. Всё же затеряться в такой непроходимой гуще было несложно. Дункан и Климек осматривали торговые лавки. Все доверху забиты товарами, возле каждой ютятся группы покупателей. Лавки аланарских торговцев привлекали внимание больше всего. Они были украшены со вкусом и их внешний вид отлично играл на посещаемость покупателей. Возле одной из них, в окружении свиты опрятно облачённых в лиловые доспехи солдат стоят человек: одетый в богатую, даже выделяющуюся среди всех торговцев и купцов, одежду, он выглядел весьма статно. Позолоченный пояс перехватывал по-настоящему императорский кафтан бело-гепардовой раскраски. А осанка была такой, как и подобает настоящему правителю. Держа одну руку на позолоченной рукояти сабли, что свисала в дорогостоящих кожаных ножнах, он вёл непринуждённую беседу с крестьянином. Дункана это сильно удивило, словно и не было между ними каких-либо различий в положении. Как такого оборванца подпустили на расстояние вытянутой руки к такому роскошному лицу, кем бы он не был? А он казался высокородным. Короткая стрижка тёмных лоснящихся волос, гладкая ухоженная бородка, тёмные глаза, крепкое телосложение и средний рост — эта персона способна привлечь к себе внимание со всех концов площади, как бы далеко не находились чьи-то глаза. И Дункана посетило странное чувство: ему казалось, что этот принц (а он им и был) был настоящим озарением всего благородного и благочестивого на всём белом свете.

— А, принц Камир. Старший сын императора Аланариса — Октавы Лунгрив, — сказал посол, тоже смотря в сторону безропотно общающегося с крестьянином принца. — Добрая душа, как говорят. Его очень любит народ Аланариса и считает, что именно он достоин занять престол в будущем.

— Мне кажется, он достоин для этого, — сказал Дункан, всё ещё смотря в сторону аланарских лавок.

— Это действительно так. Камир старший сын императора, а закон о престолонаследии в их государстве гласит следующее: трон переходит по старшинству. Однако особенностью тамошнего закона является то, что император имеет право самолично выбрать своего наследника. И его выбор пал на Данрия, второго императорского сына. Однако народ во всех уголках Аланариса только и говорит, что Камир единственный, кто достоин престола. На его стороне и армия, в большей мере. В гарнизоне ганнычаров все поддерживают непосредственно его кандидатуру.

— Такая поддержка даёт ему большие преимущества, — сказал Дункан.

— Несомненно, это так. Однако закон есть закон, а любой, кто пойдёт против воли императора, даже если тот имеет всенародную любовь, заплатит дорогую цену.

С каждой новой минутой центральная площадь Оплота становилась всё многолюдней. Казалось, огромные полчища местных горожан и приехавших торговцев вот-вот переполнят торговую площадь настолько, что невозможно будет сделать широкий вдох собственной грудью. Но площадь, подобно желудку огромного чудовища, всё всасывала в себя бесконечные живые потоки и словно расширялась.

Конвой двинулся дальше, свернув влево и поехав по вздымающейся центральной дороге, ведущей на северо-западную часть города. За поднимающейся дорожной линией возвысился огромный собор: мраморные стены ярко-снежного цвета возвышались над ковром шатровых крыш городских домов, и уходили вверх облицованным гранитом шпилем, на вершине которого сияло, словно небесное светило, позолоченное большое кольцо, в котором снизу наискось до верха шла линия, и под углом в девяносто градусов уходила вправо — руна Все-Создателя. На подступах к собору, за массивными ступенями возвышались гранитные колонны, удерживающие богато украшенный фасад. Огромные инкрустированные ворота покоились за ними. По всем четырём сторонам прямоугольной формы строения блестели от раскраски четырёхметровые соборные витражные окна: в каждом из них были обозначены события прошлого, связанные с восходом Единой веры над всем континентом. Только самые красноречивые эпизоды, повествующие о героизме последователей Веры, их самопожертвовании в борьбе с языческими бесопоклонниками, что отображались здесь в нечеловеческих обличиях.

От этого собора вправо уходила дорога на ярус чуть выше. Повозка ехала медленно. Наёмники не были заинтересованы в рассмотрении всех городских достопримечательностей. Интересу поддались лишь Дункан и Климек, когда конвой въехал на третий ярус города. Здесь находились большие и богато облицованные здания, сделанные в основном из светло-серого камня. Этот ярус именуют царским, ибо здесь расположен царский дворец, резиденции местных управителей, а также дом прокуратора — двухэтажный особняк с мансардной крышей находился в северо-восточной части ярусной площади. Перед ним бурлил фонтан в белоснежном каменном обруче. Потоки воды лились из пасти статуи медведя, поднятого на задние лапы и выставившего передние вперёд. Его ощерившийся оскал был грозным, но не более чем лицо статуи человека, что возвышалась по центру площади. Огромная мраморная фигура горделиво стояла с приподнятой головой, опираясь правой рукой об эфес поставленного возле ног остриём вниз меча. Широкие плечи покрывала богатая накидка, грудь закрывал массивный доспех, на голове сидел обруч с сапфиром в выемке посередине.

— Валдислав Хейвор — древний правитель Венерии. Именно такой, какой мы видим её сейчас. Он установил её границы, наголову разбив последние Единые силы нелюдей. Этот человек вошёл в историю, как самый жёсткий, но самый справедливый правитель, как последний государь Старой веры, — блеснул своими знаниями истории торсивальский посол.

— Он был язычником, — сказал Дункан.

— Да, именно так у вас обозначают приверженцев Старой веры, — сказал посол. — А он был последним представителем царской знати, который сохранил старые порядки до своей смерти.

«Своей ли?» — подумал про себя Дункан.

— Единая вера распространилась после его смерти, насколько я знаю. Он до последнего боролся с теми, кто всячески стремился распространить её влияние. Но умер он не от старости, не в надлежащий её час. — Климек, сказав это, внимательно разглядывал статую правителя.

— Кто знает? От старости он умер или нет? Это было давно, много воды утекло с тех пор, многое переписано единоверцами на свой лад. Историю пишут победители и никак иначе, — сказал посол.

Царский дворец стоял прямо за этой статуей. Высокий, толстые стены были вымощены из белого камня, в некоторых местах облицованного мраморными тёмно-серыми плитками. Когда конвой подъехал к его подступам, к ним навстречу не спеша вышел человек. Одет он был солидно, богаче, чем любой из купцов здесь ярусом ниже. Увидев его, Дункан сразу же вспомнил о том принце на торговой площади. Этот чем-то походил на него. Тоже коротко стриженые волосы, но тёмно-русого цвета, опрятная, гладко подстриженная борода и статный взгляд голубых глаз. Он медленно спускался к ним по ступеням, держа осанку ровной, а руки скрестив за спиной. Но всё же он был другим, отличался от аланарского принца. Чем именно — Дункан не знал, но чувствовал это.

Посол, увидев его, учтиво поклонился.

— Господин прокуратор.

Человек остановился перед ним, слегка кивнув и так же слегка улыбнувшись, после чего осмотрел остальную процессию.

— Посол Луций, — обратился прокуратор, — с прибытием в столицу. Надеюсь, дорога обошлась без приключений?

— Путь был длинным. От самих границ и до столицы дорога тянулась, как казалось, целую бесконечность. Но особых преград у нас не было, и это хорошо.

Посол спрыгнул с коня, держа его за поводья. К нему подошёл молодой конюх. Он принял коня посла, после чего подошло ещё несколько человек. Извозчик сошёл со своего места и отдал повозку пришедшим.

— Как и договаривались. — сказал он.

— Мы доставили сюда яства, вино и прочие дары нашего короля в целости и сохранности, как и было обещано. — Луций широко улыбнулся.

— Отрадно слышать, что вы отнеслись к поездке деликатно. Наш царь Демитрий благоволит таким понятиям и людям, которые придерживаются их. Но не будем тратить время на долгие церемонии. Прошу, посол, Вы устали с дороги. Советую Вам отдохнуть в нашем дворце, ибо вечером намечается грандиозное событие. — Прокуратор вежливо улыбнулся, жестом руки приглашая посла в дворец.

— Несомненно, сегодняшний вечер весь континент запомнит надолго. — Луций учтиво поклонился. — Празднество по случаю окончания сбора урожая всегда приносит радость и удовольствие, однако, чувствуется мне, сегодняшняя дата наиболее особенная.

— Дочь нашего государя, Елена, наконец вошла в тот возраст, когда пора уже выбирать кандидатуру для её брака. Шестнадцать лет — наиболее продуктивный для этого дела возраст. В этот период девушки расцветают, подобно цветочному саду. Её красотой восхищаются практически все молодые принцы всех трёх государств. — Прокуратор медленно шёл, держась вровень с послом и держа руки за спиной скрещёнными. — И Демитрий нашёл подходящую для юной царевны кандидатуру.

— И кто же удостоился такой чести взять руку прекрасной дочери наимудрейшего царя?

— Молодой принц из Манисии, сын Ваноция Третьего, — Алехандр. У Вас будет возможность лично познакомиться с ним.

— Я наслышан о нём. Говорят, он так же красив, как и умён в фехтовальном искусстве.

— Принц Алехандр обладает чрезвычайно тонким обаянием. Его считают «Львом с юга», ибо его красота внешняя сочетается с внутренней рассудительностью и доброжелательностью, а также храбростью и умениями в военном деле. Он молод, но уже достиг высоких результатов. Чем-то он походит на принца из Аланариса.

— Вы говорите о принце Камире?

— Именно.

— Он также прибыл в город. Мы его видели в окружении свиты стражников, он непринуждённо общался с каким-то бедным крестьянином.

— Принц Камир не видит разницы в статусе, когда речь заходит об обычных человеческих взаимоотношениях. И именно это качество будет мешать ему взойти на престол.

— Излишняя простота — бич всех государей. Власть — это огонь, стоит просто к ней отнестись и ты обожжёшься.

— Вы правы, посол Луций. Я восхищён вашим тонким мышлением, ибо Вы знаете всю суть этих слов. Вы же поднялись из низов, выбрались из грязи и достигли королевских кабинетов в замке Кайзамира Третьего. И сейчас вы находитесь в центре внимания всего континента.

— Много народу прибыло в вашу столицу. Бесконечные колоны тянутся к вам со всех уголков Венерии, а также из Манисии и Аланариса. Увы, но из нашей страны такого огромного количества купцов не приехало. Надеюсь, Вы понимаете всю сложность транспортировки товаров через границу по трактам на западе?

— Именно. Поэтому Венерия и открыла ворота Винсальта. Этот торговый город-государство имеет большое значение в развитии наших торговых отношений, ибо пока что решить проблему безопасности западных трактов довольно-таки сложно. Наша страна восполняет ресурсы после минувшей войны.

— Война — дело страшное. Надеюсь, в ближайшие времена мы избежим подобного.

Они остановились у ступеней, поднимающихся к стенам царского дворца. Прокуратор посмотрел на посла, сверкнув своими глазами.

— Она отнимает не только наши ресурсы, но и время. А это очень дорогой ресурс, к тому же невосполнимый. За те годы страданий и смертей, что несло за собой военное оружие, можно было бы сделать что-то полезное для людей, на чьи плечи падает тяжёлое бремя войны.

— Вы правы, господин прокуратор. Никому не нужна новая война. И мы с Вами должны об этом позаботиться. Поэтому король послал именно меня, посчитав моё присутствие здесь, в день масштабного праздника, наиболее результативным. Хотя кандидатура была немалая.

— Вы показали себя с хорошей стороны на королевской службе. Я долго следил за Вашей карьерой. Вы смогли не только пробиться наверх. Ведь просто получить чин и находиться в стороне от всех важных государственных дел — это уже достижение. Жить в роскоши и богатстве без высоких амбиций на власть — это предел мечтаний многих. Но Вы пошли дальше: Вы отодвинули всех своих конкурентов от десерта и заполучили расположение короля. И теперь Вы первый из послов Торсиваля. Несомненно, король прав, что посчитал Вас наиболее достойным этого дела, ибо Вы действуете решительно и не боитесь никаких последствий, а преодолеваете их все с уверенной осанкой. В этом я стараюсь следовать Вам.

— Ваши слова как тёплый луч солнца холодным зимнем днём, господин прокуратор. — Луций широко улыбнулся и чуть склонил голову в знак благодарности.

Пока они вели разговор, повозку отвезли в сторону внутреннего двора дворца, расположенного за площадью. Климек внимательно проследил за движением повозки и вагона. В скором времени они скрылись из виду, свернув в переулке за огромное здание одного из домов градоправителей. Наёмник спрыгнул с коня и подошёл к Дункану. Тот поглаживал своего скакуна, пока он пил воду из бурлящего фонтана.

— Ты видел тот вагон на колесах? — Климек подошёл достаточно близко, глядя в сторону отдалившихся посла и прокуратора. — Держу пари: туда можно засунуть целый взвод хорошо вооружённых солдат.

— На что ты намекаешь?

— Дело в том, что за всё время путешествия этот вагон оставался плотно запертым. Ни тебе ни окон, ни решёток, сплошной сплав металла, только отверстия для поступления воздуха в самом низу. Каждый поздний вечер извозчик носил к вагону корзину, наверное, с едой и водой. Видимо, там кто-то находится, кто нуждается в воздухе, еде, воде и испражнении.

— Это уже не наша забота. — Дункан похлопал по пышной гриве коня, посмотрев на Климека. — Свою работу мы выполнили.

— И всё же, что-то здесь не так. — Климек прижал руки по бокам, глядя в сторону беседующих посла и прокуратора.

Вскоре посол взглянул в их сторону, помахал рукой и крикнул:

— Господин Дункан, можно Вас?!

Дункан поднял непонимающий взгляд в сторону посла, потом посмотрел на Климека. Тот непонимающе пожал плечами в ответ. Вздохнув, Дункан не спеша пошёл к дворцу, пересекая площадь, на которой сгрудился отряд наёмников. И больше не было никого. Лишь шум и крики доносились с нижних ярусов города — звуки празднества.

— Это Дункан, командир отряда наёмников, что был приставлен к охране нашей процессии. — Посол представил наёмника прокуратору.

— Вы из Соколов, как я понимаю?

— Именно. — Дункан учтиво склонил голову перед прокуратором.

— Старинный синдикат профессиональных наёмников, а в прошлом сплочённое братство по оружию. Будучи моложе, я изучал историю возникновения вашего наёмничьего содружества. В ней было как хорошие моменты, так и плохие. Скажите, господин Дункан, какая страница истории открыта сейчас?

Наёмник чуть слышно вздохнул, бегло обегая взглядом близлежащие владения высокочтимых персон.

«Вопрос с подвохом? Наверняка он знает, какое положение синдиката сейчас. Так зачем нам напоминать о нашей же ущербности?»

— Наш синдикат крепок, как никогда раньше.

— Уверенный ответ, наёмник. Не сомневаюсь, что дела у вас идут в гору. С одним Вы справились отлично. Посол прибыл к нам в целостности и сохранности.

Прокуратор осмотрел броню Дункана. Она была испачкана в крови.

— Однако, как я полагаю, без приключений всё же не обошлось? — спросил он посла.

Тот безвыходно вздохнул.

— По дороге сюда мы наткнулись на одну тварь, она разворотила одну повозку, что ехала впереди нас и обгоняла примерно на половину суток. Впрочем, благодаря этой жертве мы не были застигнуты врасплох.

— И что-же за тварь учинила эту расправу?

— Огромная, мохнатая, вонючая, с мордой медведя и лапищами, как мельничья лопасть, ей-богу!

— Медведь-убийца? — прокуратор скривил брови. — Но эти твари вымерли давным-давно. Их истребили поголовно.

— Как видите, не всех, — сказал Дункан. — Та тварь, видимо, была стара или ранена. Мы расправились с ней.

— Профессионализм Соколов не дал случиться ужасному. — Луций широко улыбнулся, глянув на наёмника. — Они достойно сражались с этой тварью и убили её. Без потерь.

Дункан косо посмотрел на посла.

Прокуратор взглянул на Дункана.

— Что же, видимо, Соколы не растеряли хватку за долгое время растления их синдиката изнутри из-за нечестивых руководителей с эгоистическими амбициями. И среди грязи и навоза порой растут цветы.

Дункан перевёл косой и недружелюбный взгляд на прокуратора. Тот смотрел на него улыбающимся взглядом и со слабой улыбкой на губах.

— Именно поэтому Вас, господин наёмник, посол рекомендовал как почётного гостя сегодняшнего праздника и пригласил Вас пировать за одним столом с первыми лицами континента.

— Не думаю, что я достоин такой чести… — Дункан отмахнулся.

— О нет, господин Дункан, Вы как раз и достойны. Вам, как представителю синдиката в этом походе, было бы полезно посетить мероприятие, где соберутся важные лица государства.

— Их будет много, — отметил Луций. — Будете среди них и возможно сможете привлечь чьё-либо внимание. Это ведь сыграет синдикату только на пользу, не так ли?

Дункан обежал его обдумывающим взглядом. С ответом он не спешил, ибо нужно было хорошо подумать, прежде чем давать его.

— Советую не тянуть с ответом. Время летит быстро, пир начнётся через пару часов, а пока полным ходом идут приготовления. У вас есть время привести себя в порядок. Не представать же Вам пред царской четой в окровавленной броне, да к тому же увешанным с ног до головы клинками. Перебьёте всем аппетит.

После этих слов прокуратор повернулся и не спеша пошёл по ступеням ко входу дворца. Посол пошёл следом, но остановился на полушаге.

— Соглашайся, наёмник. Хорошая попытка прорекламировать синдикат своим присутствием. Среди важных персон найдутся те, кто будет заинтересован в тебе. Ну а если нет, то посидишь рядом со мной. Поешь вкусную еду, готовящуюся на царской кухне, и выпьешь первоклассного вина. В любом случае тебе будет от этого хорошо. Только… отмой свою одежду как следует и ограничься в оружии. Для более прилежного вида.

Посол подозвал одного из молодых прислужников, что пересекал площадь, водрузив на прогибающуюся спину большой связанный мешок.

— Проводи господина в баню. Пусть он хорошенько вымоется. И проследи, чтобы его кольчуга сияла, подобно звёздам на ночном небе, а нагрудник был чист, на нём не должно быть ни единого пятнышка.

Посол развернулся и пошёл по ступеням следом за уходящим прокуратором. Дункан проводил его взглядом, вздохнул и покачал головой.

— Идёмте. Тут не далеко.

Наёмник молча зашагал за прислугой. Климек поймал его по пути.

— И куда это ты?

— Меня позвали на сегодняшнее пиршество. Буду сидеть за одним столом с самыми обжорливыми мордами страны и слушать надменные похвалы из их высокородных ртов.

— Ого, это достойное приглашение! Что ж, придётся мне одному отрабатывать нашу плату в здешнем кабаке. За тебя я сегодня выпью вдвое больше и трахну не одну шлюху.

— Сделай это ради меня. Развлекись как следует, потом расскажешь всё, чтобы снять моё мрачное состояние после многочасовой и нудной аудиенции за царским столом.

Дункан не спеша поднимался по ступеням ко дворцу. Вечер медленно отступал перед неизбежной ночью, небо постепенно уходило в сумрак, наполняясь ярко-блеклыми точками ночных светил. К этому времени в городе началось настоящее праздничное разгулье: на каждой улице веселились скоморохи, каждый дом был украшен разноцветными лентами и полотнами с изображением различных лесных божественных созданий. На площади разгорелось настоящее огненное представление: факиры изрыгали ярко-багровые языки пламени, призывая восторженные овации зрителей, их удивительные восклики и громкие аплодисменты. Бушевал праздничной агонией и трактир: из его узких окон вылетали на улицу гулкий хохот, звук бьющихся друг о друга наполненных выпивкой кружек, пьяные песни, наполненные вульгарностью, протяжные стоны шлюх, наполненные извергающимся горячим потоком удовольствием. Сегодня столица была одним живым огромным организмом, разносящим гул празднества на всю близлежащую округу.

Кольчуга наёмника после отмывки сидела как-то не так. Словно её застирали так, что она растянулась, истёрлась в некоторых местах и плясала по всему телу. Дункан отрывисто поправлял свои наплечники, свой кожаный ремень и про себя выругался. Словно после стирки эта кольчуга перестала быть частью его и неохотно прилегала к его телу, словно с неким отвращением. Вот что бывает, когда отдаёшь свою вещь в руки незнакомых прислуг, которые кроме подносов и моющих половых тряпок в руках не держали ничего более.

Он миновал огромные пятиметровые в длину инкрустированные ворота, что охраняли двое облачённых в серебристые доспехи дворцовых стражников — стоящих неподвижно, как пришитые к стене статуи, — чьи лица были спрятаны под тяжёлым блеклым забралом куполообразных шлемов, и оказался в вестибюле. Огромный зал, окунувшийся в слабый сумрак. С обеих сторон на выкрашенных белым цветом стенах висели канделябры с многочисленными яркими огоньками, что нервно колыхали от проникновения сквозняка снаружи. Они слабо отсвечивали пятнами царские стены. Под потолком на серебристых цепях висела большая округленная люстра с сотней таких же малых свечей. Стены вестибюля пронизывали с различных сторон закрытые дубовые двери и ответвления в другие части дворца. Дневной свет слабо просачивался сквозь открытые ворота и падал на белую мраморную лестницу, что поднималась впереди на второй ярус помещения, за которой также разветвлялись разные арочные проходы и закрытые двери. Дункан медленно поднялся по ней, ритмично чеканя шаг о гладкий белый камень, и слушая, как гулкое эхо его железных подков на подошве разносится по огромному вестибюлю. Тут было значительно тише, чем снаружи, но звуки празднества доносились, казалось, ото всюду, с любого угла.

Поднявшись, он внимательно осмотрелся. Перед ним, помимо остальных, простёрлась длинная комната, уходящая вперёд. На её конце веял яркий свет солнечно-жёлтого оттенка, оттуда доносились голоса, смех и музыка. Коридор этот напоминал длинный пустующий туннель: он был бы таким, если бы не был по-царски украшен картинами и стражниками, что подобно каменным статуям стояли по обеим сторонам, примерно в дистанции от двух-трёх метров друг от друга. Поднятые забрала показывали их каменные лица на приподнятых головах, взгляд их устремлялся в пустоту перед собой. Наёмник не спеша проходил мимо них, а те стояли, как истуканы, словно он был незримым для них призраком. Огромные картины сопровождали его до конца. Все исписаны профессиональными художниками, окаймлены золотистыми рамками: тут и фотопортреты различных гордо стоящих лиц, и масштабные события далёких времён.

«Ну не дворец, а настоящая галерея», — подумал наёмник, на ходу изучая их.

Чем ближе он подходил к свету в конце длинного сумрачного коридора, тем громче слышались оттуда смех, музыка и голоса гостей. Дункан немного нервничал: он не любил большие скопления людей на празднике, особенно в такой атмосфере, когда на тебя смотрят с разных сторон глаза высокочтимых людей. От этого наёмник чувствовал дискомфорт. Присутствие среди знати на празднике, тем более одному, тем более за столом самого царя вызывало у него смятение. Но небольшое, чтобы совладать с ним. К тому же, этого требуют обстоятельства, бьющие по могуществу его синдиката. Необходимо было присутствие одного из её членов на столь важном и масштабном мероприятии. А вдруг повезёт наткнуться на какого-нибудь городского чиновника, которому требуются услуги профессиональных наёмников? Именно этими убеждениями руководствовался Дункан на каждом шагу.

Очертания снующих людей впереди становились всё чётче. Вскоре Дункан понял, что зал заполнен людьми до основания. Гостей было много, все богато одеты, все высоко держат голову, скромно улыбаются своему собеседнику и элегантно пьют из драгоценных бокалов дорогое красное вино. Когда наёмник миновал длинную комнату, его глаза слегка прорезались от нестерпимого яркого свечения: зал был освещён отлично. Казалось, над столом, вокруг которого снуют гости, парят тысячи свечей. Огромная круглая золотая люстра свисала под арочными сводами углубленного потолка, покрытая на основании тысячью мелькающими огоньками. На расписанных латунной краской стенах висели золотые канделябры с горящими свечами. Просторный зал уходил дверями в другие части дворца. Сейчас возле каждой стояли стражники, подобно тем, что были в длинном коридоре и снаружи. Словно представляли они собой один фасон статуй, невероятно дорогих и чётких в своём обличии.

Столы были расставлены в виде прямоугольника и располагались в самом центре. Они были заставлены яствами и выпивкой. Вокруг мельтешили гости, кто-то сидел. На противоположном от входа конце, за самым массивным и изыскано украшенным дорогой фиолетовой скатертью столом сидела царская свита. Посередине горел в каменном очаге костёр, разливая на всё помещение приятное тепло.

Дункан осмотрелся. В таком большом количестве народу легко было затеряться. Конечно же, их здесь не так много, как на площади: тут присутствовали только самые знатные лица, как казалось, со всего континента. Сам царь Демитрий восседал посередине: его локти в богатой царской мантии бежево-коричневого цвета, с прошитым меховым воротником, лежали на подлокотниках большого кресла, украшенного мастерски выжженной гравировкой различных рисунков. Сам он выглядел весьма статно, излучая само величие: на тёмно-каштановых волосах, спадающих до плеч, сидел царский золотой обруч с изумрудом. Кое-где на голове, как и на ухоженной бороде, просвечивалась седина серебряным отливом. Он не был молод, однако старость не смела подступать к нему, а морщины на его лице повествовали не о множестве прожитых лет, а о суровости и деликатности.

Рядом с царём, по левую от него руку, сидел его сын — Яков. Многим в выражении лица он походил на своего отца: и такой же острый нос, и такие же голубые глаза, и такие же волосы. Однако, в отличие от своего отца, парень не мог сохранить спокойную и умиротворённую осанку: он то и дело мотал головой, наблюдая за всеми людьми в зале.

По правую сторону от царя сидела молодая девушка. Много можно написать слов, чтобы описать её молодую, девичью красоту. Её ярко-светлые волосы, заплетённые в длинную косу за хрупкими плечами, словно отливали золотом. Зелёное платье, украшенное на груди ожерельями и цепочками, стесняли её стройную талию. Девушка тяжело дышала в туго сжатом корсете, однако, подобно своему отцу, сохраняла осанку непринуждённой. Но глаза, спокойные, в отличие от глаз брата, скучали.

Наёмник по привычке осмотрелся. Изучив внимательно царскую чету, он прошёл вперёд, заостряя внимание на остальных. Пока знакомых лиц (одного единственного из всех присутствующих) он не увидел.

Внезапно кто-то в него врезался. Дункан ошеломлённо отошёл назад. Перед ним встал молодой человек, весьма статного вида, но выделяющийся среди всех остальных. Дункан сразу понял это, когда увидел его на торговой площади. Вблизи он ещё более внушал почёт и уважение. Гордая осанка не задирала его нос слишком высоко. Он держался скромно, что не могло не внушать только положительных чувств по отношению к нему.

Они некоторое время молча взирали друг на друга. Два взгляда встретилось в этой одной большой суматохе. Мужчина держал в руке бокал с вином — не до краёв, иначе бы сегодняшняя чистка наёмничьих доспехов была бы насмарку.

Мужчина спокойно улыбнулся.

— Приношу свои извинения. В этой суматохе не увидел заранее, что передо мной возникло новое лицо. — Говорил он плавным тембром, его голос не был аристократически высоким.

— Это я виноват. Невнимательно мотал головой и не увидел Вас. Приношу свои извинения. — Дункан немного помешкал и учтиво склонил голову перед принцем.

— Прибыли сюда по личному приглашению царя?

— Не по его лично. Меня пожелали здесь видеть важные люди, — ответил Дункан.

«В качестве манекена, наверное», — тут же подумал он.

— Вы сильно выделяетесь из общей массы. — Принц Камир говорил с акцентом, но всё же его уровень знания венерского языка был достоин уважения. — На Вас не дорогой знатный кафтан, а грубые одеяния воина.

— Вы правы. Я наёмник из синдиката Соколов.

— Слышал о вас. Говорят, ваши услуги высоко оцениваются, особенно среди богатой знати. Слухи о вас посетили и наши земли тоже.

— Мы берёмся за работу, если плата достойная, — как зазубренный текст сказал Дункан. — И если сам заказ не посрамит нашей чести.

Камир слабо улыбнулся, сделал глоток вина. Его левая рука лежала за спиной, а сама спина была прямой.

— В наше тяжёлое время мало из тех, кто отдаёт чести хоть какое-то внимание, — сказал он.

— Вы правы, к сожалению.

— И ещё меньше тех, кто придерживается её.

— Не могу не согласиться с Вами.

— А вы?

— Я?

— Что является честью непосредственно для Вас? К ней у Вас обычное внимание, или же в своей деятельности Вы руководствуетесь благочестивыми намерениями?

Дункан слабо улыбнулся, глядя на Камира. Его взгляд был улыбающимся, но губы не показали ни единой эмоции.

— Я думаю, чтобы оставаться человеком, нужно просто держаться за благочестие. Особенно тогда, когда ситуация требует сделать выбор: либо в пользу алчности, либо в пользу чести. Но сам наш кодекс не позволяет нам опускать меч на чью-либо шею в угоду нечестивых побуждений. Мы наёмники, а не наёмные убийцы. Братство стали, воинство, а не сборище отмороженных шакалов. И когда заказ требует отнять чью-то жизнь — в этот момент решить, достоин ли человек смерти, намного сложнее, чем выполнить свою работу.

— А как понять, достоин ли он смерти, или же достоин тот, кто её желает? — спросил Камир.

– — Раньше мы не думали о чём-то подобном — просто выполняли работу за плату, ибо того требовали тяжёлые времена. Сейчас же мы отказываемся выполнять работу, связанную с пролитием крови по заказу. Мы не отнимаем чью-то жизнь по чьей-то наводке и в угоду чьим-либо интересам.

— Вот как?

— Именно.

— Так просто отказываетесь?

— Да. С этим у нас были сложности и после прихода нового главы отныне мы не берём заказы на чью-либо жизнь. Только заказы на убийство тварей, мутантов и бандитов, коих хватает на нашу душу.

— Иногда сложно понять, кто тварь, а кто нет. Среди людей бывают те, кто намного страшнее природного отродья.

— Согласен.

Камир медленно осмотрелся.

— Здесь присутствуют самые знатные представители родов, гильдий, городские чиновники. На всех красивые одежды. И когда они смотрят в своё отражение, то улыбаются от гордости за себя. Но я уверен, что многие из присутствующих здесь опечалились бы, если бы зеркало показывало их души. Но не будем сегодня о мрачном. Царь Демитрий открыто позвал нас всех в гости, усадил за стол, напоил и накормил. Всех нас, без исключений. Даже враги сегодня примерились.

— Уверен, вечер выдастся хорошим. — Дункан осмотрелся.

— Сегодня дочь Демитрия, юная Елена будет выбрана в будущие жёны принцем Манисии — Алехандром.

— Уверен, он достойная партия для такой молодой красавицы. И у них всё будет хорошо.

— Я тоже надеюсь на это. Елену я видел ещё маленьким карапузом, давным-давно. А сейчас она одна из самых прекрасных дам на нашем континенте.

— Многие хотят её руки, и это очевидно.

— Она как солнце: светит для всех, но греть сердце будет лишь одному.

Они оба посмотрели в сторону царской семьи. Демитрий гордо восседал на своём троне, облокотившись о спинку, беседуя через стол с одним из гостей. Яков не сидит на месте: то облокотится назад, то вперёд. Видимо, вечер заставляет его скучать. А Елена… Многие хотели заполучить её руку. Многие заранее приезжали в столицу, дабы Демитрий дал одобрение на заключение брака. Но её руки достоит лишь наилучший из всех остальных. И этот выбор пал на Алехандра. И сейчас Елена сидела в спокойном ожидании своего будущего, гордо оглядывая всех присутствующих спокойным взглядом, но грудь её взволновано вздымалась под натиском тугого корсета. На мгновение её взгляд и взгляд Дункана пересеклись. Елена с хладнокровием посмотрела на него. Потом переключила взор на Камира, и лицо её как-то преобразилось, словно засияло.

— Не буду отвлекать Вас сегодня. Прошу, отдыхайте, господин…

— Меня зовут Дункан. — Он посмотрел на принца.

— Господин Дункан. А меня зовут Камир. И если когда-либо окажетесь в Аланарисе, знайте, что врата нашего дворца в Каргосе открыты для вас.

— Благодарю за честь. — Дункан учтиво поклонился.

Камир посмотрел на него неменяющимся взглядом: глаза словно улыбались, но в то же время улыбки на лице не было. А потом он устранился.

Дункан немного раздосадовался от того, что их беседа прервалась. Сам по себе наёмник был закрыт от подобного. Он не любил беседовать с кем-то, был закрытым и хладнокровным. Он привык разговаривать всегда лишь на одном языке: на языке бряцанья стали во время тренировок или во время боя. Однако принц словно пронизывал его насквозь своей аурой, нашёл тот сгусток сумрака, за которым, так или иначе, томится человеческое сердце, склонное к добродушию, и разогнал этот морок. И сейчас Дункан словно переменился. Его настроение, с тех пор, как он поднялся по ступеням в этот дворец, улучшилось.

Он прошёл мимо гостей, что словно и не замечали его, хотя вид его выделялся среди всех остальных. Ну а может, оно и к лучшему? В любом случае настроение теперь такое, что не помешало бы поесть и выпить.

И на глаза ему попался посол. Луций сидел слева за столом. Он помахал Дункану рукой, когда тот посмотрел в его сторону. И снова как будто всё изменилось, и вновь морок осел глубоко внутри. Вернулось прежнее омрачение.

Место рядом с послом было свободно. Видимо, для него и предназначалось. Дункан очень хотел сделать вид, будто не заметил посла. Хотел выискать другое место и сесть поодаль от него. Однако других не было. Они были, но были давно заняты. А недоумение у кого-либо наёмник вызывать не хотел.

Пробираясь сквозь толпы людей, Дункан добрался до посла.

— Ну, наконец-то! Я уж подумал, что ты решил проигнорировать приглашение, и вместо этого просидеть весь вечер в каком-нибудь кабаке за дешёвой выпивкой.

«Это было бы куда интереснее и продуктивнее для вечера, чем просиживать задницу рядом с таким хмырём, как ты».

— Я не мог отказаться от такого приглашения. Это было бы неучтиво с моей стороны. — Дункан сел на стул, пододвигаясь к столу. Он незамедлительно принялся за еду: его рука тут же бралась за всё, до чего можно было дотянуться. Еды было много, желудок был голодным, а глаза разбегались.

— Очень разумно с твоей стороны проявить должный этикет и высказать уважение самому царю, — ответил посол, пригубив вино.

«Чихать он хотел на твоё уважение. Он даже не знает о твоём присутствии здесь».

— Однако же, какой чудный вечер!

— Угу, — пробубнил Дункан, жуя кусок жареного свиного окорока.

— В своё время я побывал на четырёх королевских пирушках, не считая этой, — с блаженной улыбкой на лице сказал Луций. — В Торсивале всё куда более масштабней. В трапезный зал приглашаются артисты, шуты, гостей развлекают различными представлениями. Жаль, что Демитрий скупился на всём этом. Гости тешат себя бесполезной болтовнёй о всякой чепухе.

— В городе идут масштабные празднества, почти на каждой улице по скомороху. Весь народ сегодня веселится. Царь нисколечко не скупился, он сделал праздник для народа, а высокородных решил потчевать более скромно. Как по мне, в этой ситуации никто не остался обделённым. Кроме каких-либо самодовольных обалдуев.

Посол еле слышно усмехнулся.

— Забота о благе народа — дело, конечно же, благородное. Но государство, держава, существует за счёт тех самых обалдуев, которые обладают большими возможностями. И если отношение к ним не такое подобающее, как они того хотят, то они становятся недовольны.

— Разве здесь не всё обустроено, как должно? Дорогие вина, еда, приятное царское общество.

— Человек — существо эгоистическое. Дай ему бокал вина, он захочет графин с вином. Самые высокородные, что добились положения и имеют много возможностей, имеют самые эгоистические вожделения.

Посол осушил свой бокал, подался вперёд, дотягиваясь до постепенно опустошающегося графина с вином, и наполнил свой бокал до краёв, проливая немного на белую скатерть стола.

— Внимание. Люди хотят, чтобы их одаривали вниманием. Некоторые млеют от этого до невозможности, хе-хе. А у тех, у кого гордость переполняет, как вино этот бокал? О-хо-хо. Обделишь их вниманием, если они его ждут, и они это запомнят надолго.

Дункан не сильно принимал во внимание слова посла. Наёмник был занят едой и спустя десять минут он тяжело откинулся на спинку стула, знатно отрыгнув и вытерев жирные губы предплечьем. Потом дотянулся до графина с вином и тоже налил себе.

— Смотри, какая красавица. Какой спелый фрукт… — Посол слегка опьянёнными глазами не спускал взора с Елены. — Как белоснежный цветок, цветущий в зимнем саду. Как морозный иней: блестящий и колющий… Как…

Он сделал большой глоток, чуть кашлянул.

— Самая первая красавица Венерии. Каким бы патриотом нашей страны я бы не был, но скажу так: таких, как она, в Торсивале нет.

— У всех разные предпочтения. — Дункан отпил немного вина. — Красота — понятие субъективное. У каждого свой её идеал.

— Однако, и ты смотришь на неё с восхищением и досадой. Я это вижу. — Он улыбнулся широкой улыбкой, как всегда, посмотрев на наёмника.

Дункан посмотрел на Елену. Она угрюмо ковырялась серебряной вилкой у себя в серебряном блюдце, оперев свой бледный подбородок на кулачок. Глаза её были устремлены куда-то вдаль. Возможно, от всего этого прочь, и на многие мили.

— Девушки той стати, как она, видят мир через призму обольщений и комплиментов, ибо те сыплются на них практически каждый день. Они видят мир через пурпурный цвет красоты и великолепия, считают себя богинями всего живого и наделены великой силой воплощать в жизнь свои самые сокровенные желания, лишь только блеснув своими прекрасными огоньками в глазах. И мужчины валятся к их ногам исполнять желания.

— Не уж то Вы, господин посол, влюбились в неё? — Дункан скривил брови.

— Обыденное дело, когда мужчина влюбляется в красоту.

— Но вот что-то я наблюдаю, как Елена не сводит глаз с принца Камира. Он бы был ей хорошей партией. Я так считаю.

— Она ещё не видела Алехандра — Льва Манисии. А Камир уже староват для неё. Ему всё-таки тридцать восемь лет от роду.

— Но выглядит он куда моложе.

— Аристократическая особенность. Даётся не каждому. Кто-то и в свои лучшие годы выглядит как дерьмолепёшка коровы.

«Как ты, например, наёмник».

«У кого внутри ослы нагадили, тот и на лицо будет схож с жопой кабана, — подумал Дункан, а потом мысленно добавил: — И мне кажется, что это про тебя».

Общее внимание всей праздничной свиты было устремлено в сторону выхода.

— Дорогу! Принц манисийский Алехандр Ричи!

Те, кто стоял практически возле выхода, шибко расступились. Из тёмного продолговатого коридора вышла целая делегация. Представители южного государства, все как один, были облачены в чёрного цвета бархатные одеяния и с чёрными беретами на головах, спадающими набок. Пажи медленно расступились, освобождая дорогу гордо идущему (летящему, как огненный феникс) принцу. Он был высок, строен. Его бархатный чёрный кафтан украшали золотые ожерелья, а тёмные волосы волнистыми прядями спадали на плечи. Лицо, немного скулистое, немного треугольное, покрывала тёмная, как ночь, бородка.

Он остановился поодаль от стола. Все взоры были обращены к нему, к его величию. Царь Демитрий приподнялся.

— Принц Алехандр Ричи! Сын Ваноция Третьего, правителя Манисии! Рады видеть Вас на нашем пиру! Мы ждём Вас уже довольно-таки долго. — Царь улыбнулся.

— Благодарю за большую любезность, государь. Уверен, что мы сможем загладить свою вину перед Вами за долгое ожидание нашими подарками и поздравлениями с праздником! Пусть ваши поля обогащаются урожаем, а ваши фермы растут и крепнут, подобно Вашему величию!

Вслед за принцем группа слуг несла несколько больших коричневых сундуков. Все их расставили перед принцем. Открывая по одному, принц Алехандр указывал на них своей ладонью.

— Лучшие ткани, что творят наши умелые профессионалы из самой столицы. — Сказал он, указав на первый сундук.

— Лучшие книги наших самых выдающихся писателей, поэтов, что будут лелеять ваше воображение своими строками. — Сказал он, указав на второй сундук.

— И, наконец, Вам, как повелителю самого большого, самого богатого и самого могущественного государства на континенте, мы дарим этот музыкальный инструмент. — Из третьего сундука пажи достали огромную арфу, украшенную позолотой. Сами её туго натянутые струны излучали блеск. — Великие мастера Переше́ка, нашей столицы, днём и ночью трудились над тем, чтобы создать настоящее произведение искусства. Эта арфа дарует Вам умиротворение и будет согревать Вашу душу магией мелодичной музыки.

Царь не спускал с лица белозубой улыбки. Алехандр учтиво поклонился, а потом перевёл взгляд на Елену. Та словно остолбенела. Её глаза пронизывали взгляд принца, а губы невольно размыкались от немого восхищения.

— Ну а для Вас, прекрасная Елена, и для Вас, храбрый Яков, у меня тоже есть дары.

Пажи занесли ещё один сундук, гораздо меньший, чем остальные три. Открыв его, паж достал длинную саблю, покоящуюся в ножнах. Её гарда и рукоять отблёскивали позолотой.

Принц обошёл длинные столы, гости сами расступались перед ним, а пажи несли сундук следом. Подойдя к Якову, он вручил клинок царевичу.

— Пусть он будет свидетельством твоей храбрости и силы. — Алехандр улыбнулся, приложил руку к его плечу. Яков медленно вынул саблю из ножен. На её отливающим серебром лезвии были выгравированы красивые узоры.

— Спасибо! — с восхищением произнёс царевич. Царь умилённо улыбнулся, посмотрев на увлечённого красотой клинка сына.

Потом Алехандр подошёл к Елене. Она стояла неподвижно и прямо, однако Дункан заметил, как та придерживается за край стола. Дыхание девушки перехватывало. А когда принц подошёл к ней и заглянув в её глаза, её грудь нервно вздымалась, словно стаи голубей стремились вырваться из неё и улететь куда-либо вдаль.

Алехандр повернулся к пажам и принял у них серебристое ожерелье.

— Это необычное ожерелье, необычное украшение на Вашу нежную шею, Елена, ибо она достойна большего украшения, нежели обычные побрякушки.

Он протянул ожерелье перед собой.

— В каждом камушке этого ожерелья сосредоточено тепло нашей страны. В каждом камушке находятся живые ростки целеблина — нашего самого прекрасного цветочного растения, что расцветает весной и распускает свои пышные бархатистые гридеперлевые лепестки. Этот цветок похож на Ваше лицо и всякий раз, когда я смотрю на него, я вспоминаю это растение. Пусть это ожерелье заставляет вас расцветать не только весной, но каждый день.

Елена с завораживающим взглядом обернулась к принцу спиной. Перекинув за плечи свою золотистую косу, она обнажила шею. Алехандр медленно опоясал её ожерельем, закрепив его ниже затылка.

В мгновение в зале поднялся гул аплодисментов. Никто не ожидал такого. Захлопал даже Дункан, впечатлённый харизмой и силой обольщения этого молодого принца с юга.

Елена повернулась к нему, улыбка сияла на её алых губах.

— Спасибо… — тихо произнесла она, на её щеках расплылся румянец, а глаза смущённо опустились. Алехандр улыбнулся в ответ.

Через некоторое время всё вернулось на круги своя. Все болтали, смеялись, ели и пили. Дункан знатно набил себе брюхо едой. Развалившись на стуле, он ощущал некое умиротворение. А Луций, напротив, хохотал, с кем-то беседуя на пьяный язык. После чего тот повернулся к Дункану.

— Красивое появление Алехандра, нет сомнений. Он достоин руки Елены больше, чем Камир. Лев Манисии остроумный романтик.

— Да, он произвёл на дочь царя впечатление. Мне кажется, все оказались под впечатлением. Даже я чуть не заплакал, — сказал Дункан.

— Даже несмотря на то, что на пиру присутствуют аланарцы во главе с принцем Камиром, Алехандр не упустил своего обольстительного… могущества, так скажем. Ведь Аланарис и Манисия давние враги и люто ненавидят друг друга.

Дункан увидел, как Алехандр подошёл к Камиру. Они оба улыбнулись, причём естественно, и крепко, даже по-дружески, пожали друг другу руки, словно в противовес произнесённому послом раннее.

Прошло много времени с пиршества, прежде чем царь Демитрий поднялся со своего места, окидывая взором всех присутствующих. Увлечённые каждый своим, они не заметили этого. Кроме одного — прокуратора, что сидел на противоположной от Дункана стороне. Наёмник взглянул на него с привлекающим его взор вниманием, словно тот появился из неоткуда, хотя и был тут с самого начала. Как он не заметил его ранее?

Гордо выпрямившись, царь произнёс:

— Многоуважаемые гости нашей животрепещущей в этот вечер столицы!

Гомон разговоров в мгновение стих. Голос царя лился по каждому бокалу на столах, и достигал их дальних концов. Зал был просто огромным и нужен был сильный голос, чтобы в такой разговорной суматохе его могли услышать уши с других концов.

— В этот прекрасный вечер мы с вами собрались здесь по двум красноречивым причинам. Во-первых, сегодня день, когда поля Венерии опустошаются перед неотступной зимой. Наш урожай украшает прилавки торговцев, кормит простой народ. Умелые руки наших фермеров делают сытыми всё наше огромное государство, от севера до юга расстилающегося огромными просторами, многочисленными деревнями и городами, большими и мелкими. Труд наших хозяйственников увековечивается в нашем безграничном почтении к их делу, ибо простой народ, не мы, правители, ни чиновники являются фундаментом державы, её прочными сводами, что удерживают страну на высоте! И поэтому, свой первый тост я бы хотел посвятить всем труженикам, благодаря которым каждый год в этот день наша столица обогащается многочисленной армией гостей, торговцев, что приезжают со всех концов континента; благодаря которым мы с вами пируем здесь вместе, за одним столом. В этот прекрасный вечер позднего Захода солнца вино разливается по бокалам так же, как смех и улыбки разливаются по вашим устам. И всё это ради мира на нашей земле. За всех тех, кто строит этот мир на полях упорным трудом и реками пота! За наших многоуважаемых фермеров!

Все разом подняли свои наполненные бокалы. Все разом опустошили их полностью, ибо для второго тоста бокалы наполнялись по новой.

Царь отставил свой бокал в сторону. Виночерпий налил в его бокал кроваво-красное содержимое, что с плеском через край наполнил золотой сосуд.

Дункан поверх кромки бокала взглянул на прокуратора. Тот что-то сказал склонившемуся над ним в засаленном камзоле слуге, после чего тот торопливо устранился, шагнув в открытую дверь в стене позади него.

— И второе важное событие, которое является лишь единожды в жизни, от чего его празднование становится в сто крат ярче и эмоциональнее! — Демитрий поднял свой наполненный бокал. — Моя прекрасная дочь Елена выходит замуж в ближайшее время. И сегодня на пиршестве, поистине торжественно, представился её будущий супруг. Принц Алехандр Ричи, сын царя Ваноция Третьего и прекрасной Витории, его жены. Моё сердце разрывалось от принятия решений, однако впоследствии оно сказало мне: «Это он, именно он достоин руки моей прекрасной дочери!» Да не будут держать на меня обиду те кандидаты, которые не были выбраны! На нашей земле достаточно красавиц. У всех молодчиков вся жизнь впереди, ну а мы порадуемся за рождение будущего счастья! За будущий брак Елены и принца Алехандра, да будет он счастливым до конца их времён!

Все снова дружно подняли бокалы. На этот раз вино пили протяжно долго, будто бокалы гостей увеличились в размерах. Однако Дункан выпил быстро, как и в первый раз. Поставив бокал перед собой, он вытер влажные губы.

Царь осушил свой золотистый сосуд и поставил его рядом.

— И по завершении нашего празднества. Вы… дорогие…

С его губ слетел слабый кашель.

— Дорогие гости… Приглашаетесь на нашу площадь для… Лице…

Вновь кашель, на этот раз более отрывистый.

Все взоры были обращены к царю. В зале повисло молчание.

— Лице-зреть наш… Са… салют в че… сть… В…

Демитрий разразился нескончаемым кашлем. Дункан скривил брови, глядя на него недоумённо. А как можно было иначе?

Елена встревоженно приподнялась, глядя на отца.

— Отец? С тобой всё хорошо?

Но тот не ответил, сильно сжимаясь за своё горло. Он лишь поднял ладонь перед её лицом, жестом показывая, что всё хорошо. Однако, его кашель и постепенно краснеющее лицо говорили об обратном.

Вдруг на другом конце стола кто-то отрывисто вскрикнул. Потом послышался стук чего-то падающего. Лицо одного из гостей ничком свалилось в тарелку с едой, а вокруг на белой скатерти возрастало кровавое пятно.

По правую руку от Дункана буквально подпрыгнул на стуле один из гостей. В его руке сверкнула сталь, что вонзилась в сердце рядом сидящего.

В зале тут же поднялся громкий гул. Одному из гостей на глазах у взъерошенной толпы перерезали горло: кровь красными потоками полилась по его тёмно-лиловому камзолу, пачкая белую скатерть; второму нанесли многочисленные колотые ножевые раны.

Из-за двери, куда некоторое время назад уходил тот слуга, как псы с лаем вылетели вооружённые люди. Они начали резать, колоть и убивать тех, кто сидел за столом. Не всех. Были и те, кто из числа гостей расправлялся с богатыми и чиновниками, с которыми мгновение назад вели тихие и спокойные беседы.

Весь зал в мгновение превратился в место резни. Кровь лилась на дубовый гладкий пол, скатерть на столах окрасилась в багровый цвет.

Дункан резво выпрыгнул из-за стола, ошеломлённо осматриваясь. Луций, широко улыбаясь, наносил пятый, шестой, седьмой удар кинжалом в грудь и живот рядом сидящего.

Елена разразилась истерикой. Её брата Якова схватили под мышки и грубо куда-то уволокли. Её самой коснулась чья-то рука. Старуха тянула её за собой, но та словно остолбенела от ужаса, видя, что происходит. А пиршество, некогда праздничное, превратилось в кровавую пьесу смертей, сопровождавшуюся мелодией стонов, криков и воплей, громом падающих стульев и посуды.

Царь Демитрий весь побагровел. Его красное лицо, казалось, вот-вот выплеснет из себя всё, разоравшись на части. Из носа, из глаз, изо рта текли струи крови. Он расплывчатым взглядом посмотрел на свой бокал. Чуть пошатываясь, он свалился на колени, держась за край стола дрожащей рукой и задыхаясь от боли, что раздирала изнутри, и захлёбываясь от крови, что лилась наружу.

Увидев прокуратора, стоящего поодаль, с окровавленным кинжалом в руке, и сам весь перепачканный пятнами крови, он широко раскрыл свои пожелтевшие глаза. А тот хладнокровно смотрел на него. Дункан, отходя к стене, ото всех как можно дальше, взирал сквозь всю резню на них двоих.

— За… что? — прохрипел Демитрий, захлёбываясь на каждой букве, на каждом вздохе своей кровью, что выливалась изо рта, как из бокала выливается вино.

Потом он рухнул, стащив на себя скатерть, тарелку и его бокал. Они со звонким стуком ударились о пол.

— Пришло время новой власти… — прошептал прокуратор, всё так же хладнокровно наблюдая, как царь — его родной брат — извивается в предсмертных судорогах. В последний раз.

Потом он посмотрел на Дункана. Тот словно контуженый взирал на прокуратора. Потом попятился назад и быстрыми шагами помчался прочь.

— Господин Дункан, куда же вы? — услышал наёмник за своей спиной голос, наполненный нотами лёгкого смеха. Луций улыбался, глядя ему вслед.

Длинный коридор уходил во мрак от яркого зала, в котором некогда играла музыка, в котором сейчас слышались вопли, крики и стоны, звон бьющегося оружия. Кто-то сопротивлялся там, кто-то боролся за свою жизнь, пьяный или трезвый, но кто-то достал оружие и стал защищаться. Но таких было мало.

Дункан быстрыми шагами уходил прочь от всех и от всего. Его словно хватил удар, по лице текли капли холодного пота, бил слабый озноб. Ему навстречу неслись облачённые в посеребренные доспехи стражники, обнажив свои мечи. Кто-то в неразберихе напал на него самого: стражник с криком и проклятиями влетел в него, замахнувшись мечом над головой, и нанося рубящий наискось. Дункан, хоть и был в лёгком шоке, однако понимал всё, что происходит. Он резво увернулся от рубящего удара, саданул стражника коленом, схватив его за плечи, после чего впечатал его тушу в доспехах в стену, завершив дело прямым ударом кулака в нос. Тут же отпрыгнул, отринул влево от летящей в него алебарды, схватил за древко, саданул лбом второго, крутанулся, вырвал из рук стражника оружие, ударил, что было сил, по его ногам, после чего с размаху впечатал нос своего сапога в его скулистую морду.

Разобравшись с внезапно напавшими на него стражниками, наёмник взглянул в сумрак. Проход был свободен. Впереди никого, позади — шум и гогот бойни.

Он уже бегом помчался прочь. Тёмно-серые стены вместе с картинами лились рекой в противоположную сторону: они словно бежали туда, в сторону зала, словно желали стать частью творящегося там хаоса.

Наёмник преодолел лестницу, прыжком перепрыгнув через последние нижние четыре ступени, тяжело приземлился на согнутые колени, но не упал, побежал дальше. По вестибюлю разносилось тревожное, гулкое эхо от его бега.

Выбежав, он увидел, как на площади тоже развязался бой. Кто с кем бился — было непонятно. И те, и другие на своих латах имели одинаковые цвета. Крики бойни таяли в общем гуле голосов, доносившихся снизу, с нижних ярусов. Там был праздник. Ничего не подозревавшие горожане веселились, смотрели представления, торговали.

Оплот в этот момент разделился надвое: жизнерадостные, праздничные ощущения переплетались с отчаянием и смертями. Отсюда, с площади, веяло холодом. Ветер был холодным, но холод этот, подобно дыханию смерти, был могильно-леденящим.

Дункан ринулся через площадь, пробегая мимо сражавшихся. Он добежал до конюшни. Его конь, кони некоторых его соратников находились здесь.

Он в спешке начал развязывать путы. Нужно успеть сообщить своим, что были в городе. Проклятье, где их искать? В таверне? Наверняка большинство именно там, развлекаются со шлюхами, получая удовольствие и не подозревая, какое сумасшествие сейчас происходит здесь. Бешенство овладело сознанием людей. Они убивают друг друга с ненавистью. Кто-то ради удовольствия. Дункан вспомнил улыбку Луция, когда тот протыкал острым концом тело одного из гостей, с которым мгновение назад шутил, словно на родственную пьяную душу. Наёмник стиснул зубы, его затошнило. Руки дрожали от неспокойного возбуждения, узлы не поддавались.

— Сука!

Он выкрикнул, пытаясь совладать с эмоциями. Наконец поводья ослабили узлы. Он вывел своего коня.

Внезапно кто-то резко положил ему руку на плечо. Наёмник развернулся, готовясь ударить незнакомца. Но тот отринул назад, поднимая руки вверх. Дункан посмотрел на него бычьими, бешеными глазами.

— Наёмник, умоляю… Времени мало. — Голос незнакомого мужчины, на вид ему было лет пятьдесят, а то и больше, срывался в отрывистых словах. — Нужна помощь. Ваша помощь. Времени мало. Её могут убить!

— Что? — отрывисто прошипел наёмник. — Что, мать твою, ты мелишь?

— Пожалуйста… — Полный мужчина задыхался. Он подошёл к Дункану чуть ли не впритык. — Дочь царя, Елена… Её увели куда-то. Увела старая прислуга, когда в зале начался настоящий ужас… Я пытался найти её. Нашёл прислугу. Она мертва. Где сама дочь царя, я не знаю… Пожалуйста, найдите её…

— Ещё чего! — Дункан эмоционально отмахнулся. — Я не вернусь в тот адовый котёл! Меня это не касается! Вообще!

— Умоляю Вас! — Чуть ли не моля его, мужчина готов был пасть перед ним на колени. — Она ведь ещё ребёнок совсем! Ни в чём не повинное дитя! За что ей было видеть весь этот кошмар? За что ей испытывать всю боль, что ей причинят эти злодеи?! Она ведь ещё ребёнок!

Дункан нервно дышал. Конь его нервно дёргал головой. Позади, на нижних ярусах — смех и веселье. Здесь, на площади, во дворце — уносящие жизни лязганья мечей, гогот бойни.

— Я заплачу… — Мужчина торопливо достал из кармана коричневого камзола позвякивающий мешочек. — Здесь много, очень много… Найдите её…

Глаза наёмника, серые и впалые, глядели на мешок с деньгами. Его дыхание постепенно выравнивалось, разум успокаивался.

Он тяжело вздохнул. Потом посмотрел на мужчину. У того было видно, как наворачиваются слёзы.

— Где мне искать её? Город большой! Её могли увести куда угодно! — шипел наёмник, но уже более спокойно, нежели раньше.

— Я бежал со всех ног, поднимаясь по тёмным винтовым лестницам, когда понял, что будет дальше. Я видел, как вооружённый отряд большой линией входит в чёрный ход дворца. Я предупредил служанку, а сам побежал за стражей. Со служанкой договорились, что детей царя она выведет из дворца к царским конюшням. Сына успели увести напавшие. Возможно, его пленили. А дочь смогла сбежать с пиршества вместе со служанкой. Однако добралась ли она до места, я не знаю… Проверьте. Царская конюшня. Она за несколько переулков отсюда.

Дункан глубоко вздохнул.

— Хорошо. Я постараюсь. А вы… Бегите отсюда, и больше сюда не возвращайтесь. Здесь пахнет смертью.

Потом он опустил тяжёлый взгляд на протянутую руку. Мужчина держал её довольно долго. В руке жирный мешок с деньгами.

Наёмник взял его. Мало ли что будет дальше? А деньги пригодятся в дороге.

После чего он отвёл коня в конюшню, снова привязал поводья, а потом ринулся через закоулки высоких серых строений.

Елена, спотыкаясь и придерживая длинный подол своего зелёного платья, нервно оглядывалась. Её дыхание срывалось в отчаянии, глаза истерически горели. Везде горела смута, везде люди убивали друг друга. Стражники схлестнулись с этими разбойниками, что учинили за царским столом резню. Их доспехи были смуглыми, тёмно-серыми. Да чёрт разберёшь! Точно не скажешь, когда глубоким вечером на улицы столицы опустился ночной мрак. Когда в панике несёшься сквозь непрекращающиеся смерти, задыхаясь от того, что корсет туго сжимает талию, затрудняет движения. На такие мелочи внимание не обращаешь. Однако эти люди были тёмными — и снаружи, и внутри.

Та конюшня показалась за очередным поворотом. Её высокая и просторная крыша погружала стены и столбы, держащие своды, во мрак.

Девушка забежала внутрь. Пусто, никого. Только лошади, что нервно ржали у себя в стойлах.

Её вновь перехватил панический ужас.

Позади послышались шаги. Не один, много. Она обернулась, тихо ступая вглубь помещения.

От входа блеснули три тени. Силуэты тут же показались, перекрывая путь назад. Три силуэта, три вооружённых человека, облачённых в тёмно-серую броню с каким-то гербом на груди. Теперь их очертания девушка видела отчётливо: их латы были испачканы кровью.

Трое вошли в конюшни, заграждая собой выход. Тот, что посередине, самый тощий, тяжело дыша, пронизывающим взглядом смотрел на девушку. Его изуродованная шрамом щека чуть подёргивалась. Уголок губ приподнялся

— Ваше Величество! — проговорил он с насмешкой. — Что-то мы запозднились так? Разве стоит леди сновать тёмной ночью по конюшням? Не рассказывали сказки о чудищах, что похищают заблудших девиц ночью и съедают их мозги?

— А она точно девица? — проговорил второй, что был справа, толстый, походивший на кабана.

Тощий осмотрел девушку пристальным взглядом. В груди Елены молотом колотилось сердце, ноги от страха врастали в землю.

— Сохранила ли ты невинность, девица-красавица? Сохранила ли ты честь свою? — спросил тощий, ухмыляясь.

Но девушка даже и пискнуть не могла. В горле стоял толстый ком.

Тощий сделал пару шагов вперёд. Третий, плотный и невысокий, закрыл ворота конюшни.

— Вампиры питаются кровью девственниц, так как в них животворная сила. — Тощий подходил всё ближе. За ним медленно двигались те двое, попутно снимая шлемы. — Но нам твоя кровь не нужна. Нам нужно совсем другое.

Он откинул меч на стог сена слева, снял шлем и кинул его туда же. А шаги стали всё шире. Вот он уже подошёл близко к перепуганной девушке.

— Девственница ли ты, белая краса? Сейчас проверим.

Ладонь в стальной перчатке тяжело опустилась на её щеку. Елена вскрикнула от боли, свалившись наземь, её платье смялось и испачкалось липкими иголками сухого сена.

Тощий навис над ней, оскалив пожелтевшие зубы. Его безжалостные глаза пожирали девушку.

— Ты забыл? — пролепетал толстяк за его плечом, а после добавил поучительным тоном: — По закону нашей страны — секс строго с восемнадцати лет! — Он поднял вверх палец.

— Ну мы же никому не скажем, верно ведь? — он зашипел злорадной улыбкой. Его пальцы упали на её шею, туго сжимая её. Грубой хваткой он сорвал с неё ожерелья — в том числе подаренное принцем. Другая ладонь отрывисто начала разрывать крепления платья в районе груди.

— Не надо! Умоляю! Пожалуйста! — писк девичьего голоса лился в унисон с диким ржанием коней.

— Смотри-ка, первые глаза, которые увидят, как нарушается здешний закон, — ухмыльнувшись, сказал крепыш, взирая на буйствующих коней.

Но тощий пропустил его слова мимо ушей. Он грубо срывал с плеч Елены бархатистую ткань. Её тугой корсет белого цвета опоясывал упругий рельеф. Глаза бандита загорелись. Он задрал подол платья девушки, раздвигая грубой хваткой её ноги. Елена плакала, вырывалась, но его тело уже нависло над ней. Ладонь стала ослаблять ремень на его поясе. Другая сжимала шею девушки, придушивая её.

— Давай, сука, раздвигай свои ляжки!

Громкий писк пронёсся по стойлам, под сводам крыши. Кони буквально взбесились, надрывая привязанные к балкам поводья. Они вздымались на дыбы, издавая громкое ржание.

Тощий начал небрежно разрывать корсет девушки. Он дал сильную пощёчину. Лицо Елены покрылось алыми побоями.

Его друзья хохотали.

— Я второй чур, после Калина! — посмеялся крепыш.

— Ну вот! А мне, как всегда, остаётся то, что остаётся… — с наигранной досадой проговорил толстяк.

Глаза девушки заполнились слезами. Тощий уже приспустил свои штаны, вытащив на тёмный сумрак свою разгорячившуюся плоть.

Внезапно смех толстяка резко прервался. На его смену пришло отрывистое вскрикивание. Взбросив руки, он свалился на живот. В его спину, чуть покачиваясь, вонзились рабочие вилы.

Крепыш обернулся. Со стороны входа к ним шёл неизвестный. Он обнажил свой меч на ходу.

Без каких-либо разборов крепыш с криком накинулся на него. Воин парировал его два не очень изящных удара, быстро перебирая шагами, ушёл с линии атаки третьего удара и вонзил меч ему под брюхо. Тот вскрикнул, уронив клинок, закашлял, его глаза предсмертно закатились. Бандит рухнул возле ног воина.

— Ах ты сука недорезанная! — худощавый резко вскочил, но не успел натянуть штаны обратно. Наёмник в один рывок оказался рядом с ним. Его клинок блеснул в густом мраке помещения, прорезав негодяю шею. Голова бандита скатилась с его плеч и упала наземь, рухнуло и тело, болтая своим отростком между ног в полёте.

Кони бешено ржали. Осмотревшись, воин сунул меч в ножны. Ничего не говоря, он грубо схватил девушку за предплечье, поднял и повёл в спешке за собой. Та, с исплаканным лицом, в разорванном платье, оголяющем плечи и верхнюю часть её груди, спотыкаясь на каждом шагу, спешно шагала за ним.

Они выбежали из конюшни, метнулись в ближайший переулок. Выглянув из-за угла дома, Дункан осмотрелся. На здешней улице вёлся бой. Городская стража сражалась с неизвестными налётчиками, облачёнными в такую же броню, как и те три выродка.

— Смотри, не упади мне тут. Мы побежим быстро! — посмотрев на неё, проговорил Дункан и, не ожидая ответа, ринулся вперёд.

В считанное мгновение они преодолели улицу и вышли на главную площадь перед дворцом. Огромная статуя стояла в центре. На фоне мрачного, окутанного тучами неба она выглядела устрашающе. А вокруг неё резали друг друга вооружённые люди. Падали их тела, лилась кровь.

Дункан подбежал к конюшне, развязал поводья. Выведя коня, он схватил девушку и без слов усадил её на седло, потом запрыгнул позади.

— Пошла! — Он ударил поводьями, и конь с диким ржанием помчался прочь с этой площади.

Они мчались вниз, пересекая многолюдные улицы столицы. Здесь люди не убивали друг друга — здесь они все веселились. Кто видел их заранее, сразу же прыгали прочь с дороги, ругая их вслед бранными словами. Трудно было преодолеть торговую площадь — здесь было просто не проехать. Дункан вёл коня, проезжая сквозь толпу народа. Мимолётным взглядом он увидел, как аланарские стражники также едут по направлению к городским воротам, а во главе них ехал сам принц Камир, озлобленный и мрачный. Мрачнее самой ночи.

Миновав торговую площадь, скакун вновь подался в рысь. Вскоре они выехали за стены города, уходя галопом в кромешную тьму. Туда, куда глаза глядели. Елена чуть не свалилась со скользкого кожаного седла при такой взрывной скачке, но удержала себя наверху. Она прижалась спиной к наёмнику, тот обхватил её за талию, ударив поводьями. Её растрёпанные волосы развевались от дуновения ветра в быстром галопе, падали на лицо Дункана, но он терпел. Выбора не было.

Отъехав от города на большое расстояние и остановившись на невысоком холме, заросшим бесцветным сухим кустарником, Дункан обернулся. Крепостные стены столицы выходили контурами на фоне всеобщей тьмы. Их покрыл густой мрак, они стали тёмными. Слышались отсюда голоса и шум, исходящие с городских улиц. А потом небо озарила ярка нестерпимая вспышка. Сотни разноцветных ярких линий ослепили взор наёмника. Пышной светящейся лозой они раскидывались во все стороны, сопровождали это зрелище громкие овации людей на всех улицах города. Праздничный салют наполнил здешнюю округу яркими отблесками. А потом линии дождём падали вниз, становясь красными, багровыми, приняли цвет крови. Словно кровавый дождь опустился на крыши городских домов, на улицы Оплота. От этого овации людей постепенно стихали, словно окутал их внезапный катарсис.

А потом всё как-то умолкло. Словно стёрся энтузиазм, и всеобщее возбуждение кануло в небытие. И сумрак гуще прежнего осел на высокие башни над крепостной стеной.

Дункан сплюнул на рыхлую и проросшую травой почву, повернул коня, сильно ударил поводьями и поехал вдаль. Прочь от этого места.