Слипер и Дример

Илья Кнабенгоф, 2007

Книга основана на опыте автора в практике осознанного сновидения. События, пережитые там, связаны в единый сюжет и дополнены забавными речевыми оборотами, собранными от разных маленьких детей. Книга рассказывает о приключениях друзей в разных мирах, благодаря которым они из странных попутчиков становятся не только близкими друзьями, но и одним единым существом. В ходе повествования есть много завуалированных мудростей из буддизма и ведической культуры. Это очень смешная сказка, которая, на поверку, является описанием нашей вселенной и главных целей и задач в ней. Содержит нецензурную брань.

История Первой Стрелки при отсутствии какой-либо Белки. Бандитам, алкоголикам и собаководам — выдать 16-й номерок, и в буфет!

Жил-был человек, и звали его запросто: Артемий Феоктистович Шматко. Ничего эдакого. Как всегда и бывает с теми, от кого потом случаются всякости такие несусветные, что или сразу очень хочется по-большому в туалет (и чтоб прямо здесь и тута же), или же всех святых вон выноси, словно у них опять первомай! Был Артемий Феоктистович приличным гражданином. В городке его хорошо знали. Да если б и не хотели, а всё равно узнавали, и при том всегда хорошо, а то и лучше. Ибо жителей на тех пяти улицах и в двух тупичках было то ли двадцать три с полтиной, то ли тридцать два с четвертью, да поди и обчёлся. Название у населённого пункта было такое полустёртое и избитое, что и упоминать не стоит. А град сей стоял на территории не самого заурядного вида пятой по счёту планеты, вращающейся вокруг звезды «жёлтый карлик номер как-там-бишь-её-чёрт-бы-побрал». Коротко говоря, дорогой читатель, это было весьма и весьма далеко от того места, где ты сейчас читаешь эту книгу. Насколько? Очень намного, где бы ты ни находился. Далеко по-любому. Я бы даже сказал, просто пёс знает где!

(Грызлик в сей же миг, где-то тоже очень далеко, поднял уши, замер и усиленно отрицательно замотал головой. А вы-то думали, почему собаки то и дело просто так, ни с чего, как вам кажется, головой мотают? То-то же! Енто ж они по межгалактической связи отвечают! Что-нибудь типа:

— Первый, это осемнадцатый, слышу вас хорошо! По делу о запрашиваемом местоположении описуенного всуе тута же городка, аки и планеты, на поверхностях которой сей архитектурный ансамбль ютится, не ведаю ни шиша. Как, впрочем, и по поводу космогонически определяемого газопылевого ядерного объекта жёлтого спектра распада ничего не скажу наточняк. Короче, по всем этим статьям ни хрена, ни укропа лысого не знаю! Во внутричерепных архивах сведений не найдено. И вообще, мне сейчас тут Зверогёрл уши оторвёт! Конец связи. Привет тёще. Тчк.)

Артемий Феоктистович был бухгалтером. Да. Настоящим таким бухгалтером. История этой профессии, между прочим, совсем не проста. Когда-то, давным-давно, были только бухалтеры. Буквы «гы» там ещё пока не было. Мне вообще кажется, что известная нам профессия «бухгалтер» произошла от комически сложившегося обстоятельства, при котором бухалтеры, о которых речь уже вроде как пошла, да и пойдёт чуть дальше, странным и смехотливым образом сговорились и склеились с бюстгальтерами. А что вы думали? Бухалтер — вещь обычная. Бюстгальтер — тоже. Первых — под любыми окнами, на любой скамеечке всегда можно и без фонаря отыскать по оголтелой матерщине и звону бьющейся стеклянной тары. Вторых — тут ещё проще, ибо они есть биологически мануфактурный фактор. Почему бы им и не поговорить было как-нить по душам, а потом склеиться? И как итог в нашей земной цивилизации появился закоренелый результат вполне предсказуемой эволюции в виде новоявленного рабочего места. И что? А то! Бухгалтеры везде оказались тут же нужны! Ну, разве только в настоящем коммунистическом обществе, при отсутствии любых средств денежного обмена, они были бы вынуждены срочно переквалифицироваться в гардеробщиков или лифтёров. Ведь пальто и лифты никто не отменял, верно? Логично. А так у нас, что ни валяйся, всё пригодится! Работник, считающий деньги, — тем более. Но здесь, на пятой по счёту от жёлтой звезды номер как-там-бишь-её-чёрт-бы-побрал планете коммунизм не был ни известен, ни изобретён и, тем более, не был достигнут. Бухгалтеров водилось — пруд запруди и карасей выводи! И Артемий Феоктистович был одним из них. Точнее, он тоже поначалу, в молодости, влачил существование обычным бухалтером, который, как ему и положено, орал и бухал, всячески празднуя на все лады житие свое, и выстаканивал на различной посуде незатейливые этнически близкие ему мелодии и народный танец «тым-цы тым-цы». Но чутка попозжее, согласно закону повторяемости тотальной эволюции Всея Сангхи на примере каждой отдельно взятой замкнутой системы, входящей в основной поток этой самой тотальной… В общем, кокос от пальмы недалеко крякает. Так и герой наш тоже повстречал на своем эволюционном пути некий бюстгальтер. В этот самый бюстгальтер была одета некая особа, имя которой утерялось и стёрлось из повествования о сознательном росте осознания Артемия Феоктистовича, но на которой он таки женился. Была она грузна собою во всех отягчающих смыслах. В смысле, немало весила и грузила тоже не по-детски. Обнаружившиеся вскоре (жёлтая тусклая звезда поколесила за это время из одного угла планеты в другой угол раз эдак — цать ) в колечках жёнушкиной причёски видавшие всё в жизни бигуди свели Артёмушку нашего с катушек. И он в сей же миг окончательно утвердился в своей философской позиции, что челобречество на его родной планете есть не что иное, как тупиковая ветвь регрессирования чебуреков и чемоданов, а потому всё одно теперь для него, всё без разбору однохреново и однобуйственно.

— Гори забор, гори хата! — крикнул он в порыве просветления.

И остался Феоктистыч наш в бухгалтерах, кое и было предсказано ему мировым порядком вселенской истории. Выпал в единочество со своим котом Василием, братом мужа третьей троюродной сестры отчима Котовасии, который в свою очередь был пятым пасынком друга отца его внука с монгольской стороны, то бишь роднёй нашему миляге Башкирскому Коту. Также Артёмушка остался и с любимым, в будущем упомянутым нами ещё разок или два ниже, волосястым мухоловом в горшочке с керамическими крендельками.

Та же, что и у всех бухгалтеров, бежевого цвета сорочка. Бежевая — не от обострённого вкуса к тонкой линии галантереи. А обязанная своим колором статичности от нечастого пользования услугами бабки-постирушки, коя в оплаченных Феоктистычем комнатах низводила на «нет» различного происхождения пятна на вещах жильцов. Она же была и хозяйкой этих самых комнат, о чём свидетельствовала полуистёртая иридиевая табличка на доме: «Комнаты внаём. Буркина Фасо». Да, дорогой читатель, у бабки-постирушки была обычная русская фамилия Буркина и обычное кавказское имя Фасо. Родом она была с системы номер 013, что значит — в тринадцатой завитушке Великого Веретена Миров, направо от Большой Медведицы. Откуда она взялась здесь? Да как все мы — оттуда и отсюда! Занесло, короче.

Работа у Артемия Феоктистовича была не пыльная. Приходил в конторку с утреца. Поливал водичкой волосястого мухолова (помните, я ведь предупреждал, что мы о нём ещё вспомним!). Мухолов тот волосясто кочумал на подоконнике, высматривая сквозь мутное стекло свой завтрак. А бухгалтер наш садился за обветшалый стол перекладывать розовые и зелёные бумажки из кучки в кучку. Квитанции, счета, чеки, бумаги. Затем был обед, принесённый в мисочке с собой и разогретый на маленьком примусе тут же, в конторке. Иногда к ним заходила торговка из хлебопекарни с корзиной на голове и своими сто восемью и одной косичками, привественно кричала с порога «Алл-ллах, Харе Ом!», и в эти дни в рацион обеда добавлялись сдобная булочка и кекс с вареньем из плодов дерева Бо. Примерно в четверть четвёртого начинал бренькать трескучий звонок в коридоре конторы. Смеркалось. Варкалось. Сморкалось. Не забывай, дорогой читатель, всё это происходило весьма и весьма далеко от твоего нынешнего местопребывания, а потому в тамошних сутках насчитывалось отнюдь не двадцать четыре часа, а всего четырнадцать. Так уж вышло. Не обессудь, смотри в суть! По крайней мере, время тоже имеет права ходить там и так, как ему забессудится! Тусклая звезда чертила свой путь по небосклону этой планеты довольно быстро. И к тому же у местных жителей была принята в оборот не десятичная математика, а семеричная. Короче говоря, всё было очень запутано, и на их планете щекотящие запутки тоже так и рыскали, так и рыскали кругом, аки и в Лесу, о котором шла речь в начале этой книги. Господи, о чём это мы? Ах, да! Так вот. Звенел, значит, звонок. И Артемий Феоктистович Шматко, милый наш, тихий и скромный, челобреколюбивый бухгалтер, собирался домой. И так шли дни. Дни. Дни. А звезда всё потихоньку тухла и тухла в своем космосе у него над головой.

(И между прочим, дорогой читатель, у тебя прямо сейчас над головой точно так же помаленьку тухнет какая-нибудь звезда, уж какая там у тебя водится.)

Вот и в этот раз он погладил нежно на прощание волосястого мухолова. Дал ему муху. Тот благодарно захлопнул пасть до утра, свернувшись колечком в горшочке с крендельками, а Артемий Феоктистович шмякнул дверью конторки и вышел на вечернюю улицу. Вывеска «Бухгалтерия» покачивалась над его головой от лёгкого ветерка и напоминала своим скрипом детские качели. Это было мило. Артемий Феоктистович улыбнулся и полез в карман нехитрого пиджмака за ключами от машины. Да, дорогой читатель, на этой Грызликом забытой планете, в десятках тысяч ли у тебя над головой, тоже были придуманы и пущены в массовое производство перевозящие с места на место задницу и вещи самоходные повозки, именуемые в твоём обществе громоздким и ничего на самом деле не объясняющим словом «автомобиль».

— Слушай, а всё-таки, что это за планета?

— А, Сонечка, ты уже пришла! Как там дуб?

— Он прекрасен! — Соня села и обвила себя хвостом, прикрыв глаза.

— Ты ему сказала об этом?

— Конечно!

— Молодец! Теперь, ежели случится дурное настроение или самочувствие, ты всегда сможешь пойти к своему новому другу, встать под него, прижавшись спиной, лбом или затылком, и просто подышать. И дуб поможет тебе прийти в себя. Он уберёт причину твоей болезни и выгонит дурные мысли. Деревья это умеют, уверяю тебя!

— Ух ты!

— Точно! Теперь у тебя есть могущественный друг! Только не обижай и другие насаждения. Они ведь, как-никак, родственники твоему дубу. Ну, тёти там и дяди. Как положено.

— Ой, конечно, что ты!

— Потом ты подружишься и с другими деревьями, и они тоже поделятся с тобой своей магией. Она у них очень могущественная. И у всех — разная.

— Ух ты! — заухала она натуральной совой. — А их ведь столько на планете!

— Увы, Сонечка, всё меньше и меньше. И многие совсем перестали их понимать и уважать. Некоторые их даже убивают!

— Это же глупо!

— Да, скоро многие поймут, что причина кашля, который их постоянно преследует, кроется именно в непонимании и неуважении по отношению к деревьям, которые в свою очередь производят воздух и магию здоровья.

— Вся планета поймёт?

— По чуть-чуть, но вся. Кстати, номер планеты с проживающим на ней Артемием Феоктистовичем Шматко тебе любой планетарий за десять рупасов выдаст! И сдачу шакалами положит!

Артемий Феоктистович сел в свою машину, завёл мотор, и тут в нутрях бухгалтерских что-то тихо ёкнуло. Незаметно так. Ёк. Тишина. Ёк. Тишина. Неспокойно ему стало ни в раз. Повертев головой, он не заметил ничего пугающего.

— Тьфу ты ну ты! — успокоил себя таким вот странным образом Феоктистыч, но маленькая тайная ёковость не унималась.

Ёк. Тишина. Артемий схватился за грудь. Но сердечко мирно себе постукивало, как и было ему положено, в третье сверху левое ребро, всем своим видом выражая полную несознанку относительно внезапного беспокойства своего хозяина. Бухгалтер повернул ключ, нажал на педаль катализатора, и машина тронулась.

— Всё, домой! И завтра же оформлю отпуск! Совсем мой бедный организм расстроился. Печки с поченью перепутались, и заворотило кишь с мишью! Поеду куда-нибудь на Олтые Жигузи, полежу в макусях, отогрею спину, развеюсь на ветрюсях.

Он уверенно вжал педаль в пол и, отъезжая от конторы, только самым краем глаза увидел странного сухопарого дядьку в мутных круглых очках. Тот переминался в нелепом оранжевом жилете и в фуражке. И неожиданно, улыбнувшись, помахал вслед машине рукой, словно увидал давнего знакомого.

— Тьфу ты ну ты! — сплюнул Артемий Феоктистович опять, глядя в зеркало заднего вида. — Чур меня, чур!

Но нелепый дядька не растворился, а только пуще прежнего заулыбался, вскинул руку в локте, отточенным жестом переведя наручные часы, и склонился в поклоне.

— В Жигузи! Срочно в Олтые Жигузи! Завтра же! — Бухгалтер судорожно вцепился в руль и, распугав копошащихся в земле коркулей, буквально сорвал машину с места.

Ехать было не так уж далеко. Городок, как мы уже говорили, был ой ну совсем небольшой. А домой не хотелось. Артемий Феоктистович свернул с накатанной дороги и зашуршал шинами в сторону Укатного Пути, что вёл из культурного центра в сторону частных садовых участков, и далее через Пустомельную Чушь в такой же поселенский островок верхнего южного запада с таким же истлевшим на сухом ветру названием. В этом направлении дорога подходила к довольно высоким холмам, около которых было где остановиться. Вечерком там можно было подняться пешком на вершину и от души посидеть наверху, полюбоваться видом, поулюлюкать копошащимся в небе коркулям и подумать с наслаждением какую-нибудь серьёзную и глубокую мысль о мироздании и о своём не самом последнем месте в нём. Ощутить свою небесполезность. Свою нужность. Свою неотъемлемость. Короче, слегка подкормить своё Чувство Собственной Важности, дабы затюканный бытовухой эгоизм немного воспрял перьями, и внутрях чтоб слегка потеплело и благодарно заурчало. Вот именно туда и направил свои покрышки Артемий Феоктистович Шматко. Он выехал из городка. Дорога потянулась пустынная. По краям росли редкие низкие кустики нуихмыть-травы, покрывая всё видимое пространство по обеим сторонам от грунтовки до самого горизонта. Стал накрапывать дождик. Ласковый такой и грибной, то бишь заказанный у Потолочного Разумения колониями местных грибов соответствующим официальным запросом. Показалось мелкое селение со снующими туда-сюда через трассу жителями. Бухгалтер сбавил ход, включил щётки на смотровом стекле и обогрев внутри кабины. Стало тепло и уютно. Дорога шла прямая, как стрела вождя индейцев Виннету. От всех этих неожиданных приятностей Артемий Феоктистович разомлел. Веки стали предательски тяжелеть, и наконец, под шум моросящих капель, наш уставший от суеты и работы офисный служащий обмяк. Глаза его закрылись ещё до того, как автомобиль въехал в шумно и сильно населённый пункт. Разбрызгивая придорожную грязь, самоходный экипаж летел вперёд. Перед селением не было ни таблички, ни указующего камня, ничего. Если не считать непонятно откуда взявшегося на обочине того же странного сухопарого дядьку в нелепой оранжевой жилетке и фуражке, который вышел из кустов и опять дружелюбно помахал рукой проносящейся мимо машине. Вода лилась ему за шиворот, но он, казалось, этого и вовсе не замечал. Когда авто скрылось в набиравшем силу дожде, дяденька улыбнулся и снял мутные, почти круглые очки. В абсолютной черноте между веками отразились потоки дождя. Он мигнул этой непроглядной чернотой вслед промчавшейся в село машине. Морщинки вокруг его глаз собрались в смешные лучики. Вскинув руку в локте, дядька глянул на свои большие командирские наручные часы, хихикнул и перевёл стрелки назад на два часа с четвертью.

— Спешат всё. Спешат. А куда спешат? Куда спешить-то? Эх, Артемий Феоктистович, — проворчал по-стариковски ангел, протёр мутные стёкла, снова нацепил на нос очки и повернул обратно в кусты. Лишь закряхтела чужедальная песенка ему вслед:

…И когда оно опять

Будет на небе сиять,

Малыши твои мохнатые,

Медвежата толстопятые,

Сами к дому прибегут:

Здравствуй, дедушка Мытут!

И лишь только первые ветки стали цепляться за его одежду, как вдруг дядька в жилетке неожиданно мигнул пару раз, словно лампа дневного света, замерцал на ходу и исчез вовсе.