Амнезия
— Что со мной? — спросил Ираклий, и по его взгляду было понятно, что он сомневается даже в нас — настоящие ли мы? — не говоря уже о недавнем прошлом. На лбу у него пухла шишка, формой и цветом напоминая переспелое яблоко, чудом провисевшее нетронутым на ветке до октября.
— Ты как товарищ Бендер, — виновато сказал Андрей. — Попал под лошадь своим породистым грузинским лицом.
— Под какую лошадь?
Выпивать на детской площадке, конечно, не стоило. Но их в Москве стало столько, что ранним вечером в пятницу так легко было найти пустующую. С качелями, каруселями и домиками-теремками. В принципе, мы выпили не на ней, а до нее. Чтобы не переходить границы. И только потом вступили на резиновые плиты, по которым так весело было бегать. Пожалуй, только ранней весной бывает ощущение той детской легкости — когда хочется раскинуть руки как крылья и полететь над землей. Вот и мы бегали, качались на качелях, пытаясь сделать «солнышко». Но избегали каруселей, чтобы не травмировать раньше времени вестибулярный аппарат.
Ираклий бежал быстрее всех. И совершенно напрасно опускал при этом голову. Андрей увидел его слишком поздно, чтобы попытаться затормозить на красивых качелях в форме кареты. Это было как в замедленной съемке. Сначала наш грузинский друг полетел, потом упал. Мы бежали к нему изо всех сил и — стыдно признаться — не сразу сумели справиться с хохотом.
— Тебе надо домой, — сказал я. — Ледяной компресс — и полежать. Лучше — прямо до завтра.
Ираклий смотрел сквозь меня. От этого было не по себе.
— Какое сегодня число? — спросил Андрей.
— Двадцать первое.
— А месяц?
— Четвертый.
Мы переглянулись. Чтобы пожать плечами.
— Вроде нормальный, — сказал я.
Мы довели его до такси, которое стояло неподалеку.
— Давай мы с тобой поедем. Мало ли…
Он отказался и умчался от нас. Я смотрел вслед машине, а когда перевел взгляд, увидел на другой стороне улицы электронное табло на доме. На котором горели три цифры — «21» и «4». И как-то мне это не понравилось. Настолько, что я потянул Андрея за руку и показал в ту сторону. Он посмотрел на табло, потом на меня. Взгляд его был напряженным, как мои мысли.
Дверь в подъезд открылась сразу, пальцы сами вызвонили на клавиатуре домофона знакомый код. А ключ от квартиры никак не хотел поворачиваться в скважине, застрял в ней напрочь.
Ираклий его крутил, вертел. Толкал дверь, пытался чуть приподнять ее, полагая, что ее перекосило и поэтому ключ не хочет открывать замок.
И тут дверь распахнулась. Женщина смотрела на Ираклия так, словно удивлялась, вопрос только — чему именно?
— Извини, Лена, — сказал он жене и шагнул в прихожую. — Меня лошадь сбила. Наверное, поэтому всё не так.
Снял ботинки, прямо в куртке прошел в гостиную и рухнул на диван, желая, чтобы никто его не трогал. Чтобы дали выспаться. Лена повернулась к полуголому мужчине, выглядывавшему из спальни, и приложила палец к губам. Но прежде прозвучало мужское:
— Это кто?
С очень угрожающими интонациями. Ираклий встал с дивана и сжал кулаки. И тот, голый, тоже приготовился к драке.
Его телефон не отвечал.
— Как думаешь, — спросил я, — он в порядке?
Андрей пожал плечами, и только.
— Такси не найдешь. Если бы он по телефону его заказал, а то просто сел в первое попавшееся и вперед.
— Звони, — сказал он, подумав.
И я звонил. Снова и снова. Пока мне не ответили.
— Хрен моржовый! — заорали мы в трубку. — Ты цел?
— Кто это? — ответили нам. Женским голосом.
— Где Ираклий? Что с ним?
— Можете его забрать по адресу… — сказал голос.
И назвал совершенно незнакомую улицу.
Такси приехало почти сразу. Я смотрел в окошко на радостных москвичей и думал: почему его занесло именно туда?
Водитель домчал с ветерком. Домофон тоже открыли сразу.
— Здравствуйте, — произнес я, когда дверь распахнулась, и… вытаращил глаза. На его бывшую.
Я впервые переступил порог ее квартиры. Она нас недолюбливала. Или не любила. Считала, что мы плохо на него влияем, как разведенные. Возможно, была права.
После того как Ираклий женился и переехал к ней в центр, мы ни разу не собирались у него дома. Рестораны, дома отдыха, бани, но только не квартира…
Он лежал на спине, широко раскинув руки и закрыв глаза. И выглядел совершенно счастливым. Несмотря на свежий синяк под глазом и гематому во весь лоб.
— Наверное, надо вызвать полицию, — нерешительно сказал Андрей. — Вдруг он умрет.
Ее новый муж схватил его за руку и сказал:
— Не надо.
— С ним все в порядке. Он резко встал и поэтому упал. Закружилась голова. — Ленин голос почти не дрожал.
Можно было бы поверить, если бы не синяк под глазом. Можно упасть и удариться, но только не этим местом — если рядом нет мебели с острыми углами.
Ираклия определенно били.
Мускулатура у мужика была достойная.
Будь он похилее, можно было бы с ним подраться. А так — разве что вдвоем на одного.
Пока я вяло размышлял об этом, Ираклий открыл глаза. Мы поняли это не сразу, только после того, как он спросил:
— Что мы тут делаем?
Ответить на это было сложно.
— Кратковременная амнезия, — сказал я. — Возникает от сильного удара и, вероятно, исчезает от того же самого.
— Лечи подобное подобным, — добавил Андрей. — Еще древние говорили.
На детскую площадку мы не пошли. Хотя она была совсем рядом и тоже совершенно пустая. В кафе было как-то надежнее.
— Что удивительно, — начал Ираклий, — я ведь совершенно забыл, что мы в разводе. Приперся туда.
— Ты как Доцент, — хмыкнул Андрей. — До сих помню, а дальше не помню.
Я подумал и предположил:
— У тебя, наверное, чувство вины осталось подсознательно. Когда выпивал с нами раньше, было некомфортно — в предчувствии люлей дома. Вот и сработало: чувствовал себя плохо, выпили, мы рядом. Всё совпало, ты и рванул в прежнюю жизнь.
— Согласен, — сказал Ираклий. — Я как развелся, сколько бы мы ни выпивали — никогда плохо не было.
— Чего ты в драку полез? С новым мужем.
— А как? — не понял он. — Он же голый, в моей спальне. Если бы мне всё равно было, тогда бы не полез.
— В смысле: «всё равно»? — не поняли мы.
Ираклий потупился.
— Я когда на диван лег, мне хорошо стало. Пахло так… знакомо. Диван, дом, и она молчала, не ругалась, как обычно. И вдруг этот. Голый.
— Ясно, — сказал я, пытаясь представить себя на его месте.
— Я, может быть, всегда этого хотел, — сказал он.
И мы снова не поняли, о чем он.
— Чтобы она виноватой передо мной была, чтобы не только я. Накричать на нее, чтобы она правоту мою почувствовала.
— Накричал? — спросил Андрей.
Ираклий потер синяк. Поморщился.
— Ладно, — сказал я. — Ты ушел и ушел, а ему мучиться.
— Почему? — быстро спросил Ираклий.
— Не потому, что ты пришел, — пояснил Андрей. — И не потому, что она тебе дверь открыла.
— Ты на его диван лег. Как хозяин. А она не прогнала, даже слова не сказала.
Он смотрел на нас и сомневался.
— Думаете, поэтому он меня и ударил?
— Конечно, — сказал я. — Какие сомнения?
— Диван, брат, это не хрен собачий, — кивнул Андрей и поднял стакан с виски, салютуя героя. — Диван — это главное место для мужика в квартире.
Мы чокнулись, выпили и вдруг он спросил. Словно не у нас, а себя:
— Может, она меня все еще любит?
Мы вздрогнули.
— У тебя же амнезия была, а не слабоумие, — сказал Андрей. — Она не любит. Просто ей как бальзам на душу, что мужья из-за нее у нее же на глазах подрались.
— Так он победил, — грустно сказал Ираклий.
— Ни хрена ты в бабах не понимаешь, — сказал я.
Он неожиданно обиделся.
— Можно подумать, ты понимаешь.
— Тоже не понимает, — вмешался Андрей. — Их вообще понять невозможно.
Ираклий смотрел на нас и о чем-то думал. Разве что не гудел от напряжения.
— Знаете что?
Мы не знали.
— Я ведь до сих пор еще ее люблю, гадину. Ненавижу и люблю.
— Бывает, — сказал я с неопределенной интонацией. Потому что тема эта мне нравилась все меньше.
— Я подумал, если от удара по голове бывает амнезия, ну у меня уже точно, может быть, надо мне так дать, чтобы я совсем ее забыл?
Он не шутил.
— А как дать? — спросил я. — Так и убить можно.
— Если ты вообще всё забудешь? — поинтересовался Андрей.
Но он нас уже не слышал. Склонился к нам и говорил слишком быстро:
— Я всё придумал. Вы меня сейчас ударите как следует. Когда очнусь, скажете, что я влюблен в кого-ни — будь.
— Представляешь, — задумчиво сказал Андрей, — ты очнешься и вдруг узнаешь, что гей.
Ираклий побледнел.
— Да ладно, — вмешался я. — Не бойся. — И смотрел на его стакан. На то, как тают две таблетки от бессонницы на дне.
Мне обычно хватало половинки, чтобы отрубиться сразу и надолго. Но тут дело было серьезнее.
— Давайте до дна, за успех нашего дела.
Мы выпили.
Через пятнадцать минут он спал, повалившись на стол.
— И что мы ему скажем, когда очнется? — спросил Андрей.
Я думал и не знал, что ответить. Смотрел по сторонам. По телевизору пела Алена Апина.
— Как она мне нравилась в детстве, — сказал Андрей. — Реально классная баба. И в разводе, я читал. — Он осекся и посмотрел на меня.
— Почему нет? — сказал я.
— Почему нет, — повторил он.
У нас было время до утра, чтобы подумать.
