Маска падшего

Илья Воробьев, 2021

Когда мир на грани катастрофы, а страны захлестнули войны и разруха, человеку сложно игнорировать увядающее окружение. Мир меняется – человечество тоже. Одни пытаются отгородиться от хаоса, жадно цепляясь за свою индивидуальность, благоразумие и счастье; другие стремятся хаос остановить, жертвуя здравым смыслом, собой и людьми. Ждать спасения или взять всё в свои руки? Чью сторону выберешь ты?

Глава 3. Закат

День за днём на протяжении многих недель все события повторялись с невероятной точностью, так что иногда трудно было понять, в какой день недели или какого числа произошёл разговор, в котором собеседник Александра выдал нечто несвойственное ему. Но, конечно, всё должно когда-либо закончиться: однажды в Медицинскую академию нежданно-негаданно, как с луны свалившееся, явилось настоящее бедствие.

Имя этому бедствию Вендель, и это вовсе не пожар и не торнадо — это студент Военной академии, ровесник Александра. В мае Вендель принимается как можно чаще посещать Медицинскую академию, где учится немало его знакомых. И пребывает он там обычно до тех пор, пока охрана не выгонит. Не то чтобы он был дьяволом во плоти — дело всё в его скверном характере. По натуре он большой шут, но с этим шутовством сопряжена и зрелая жестокость: он, например, может с лёгкостью отпустить острое словцо про чьих-нибудь покойных родственников, и сделает он это тем вероятнее, чем болезненнее отреагирует жертва.

По прибытии в Медицинскую академию Венделю первым делом пришло в голову опозорить Томаса, и сделал он это классическим способом: вступил с ним в дружеский диалог и, когда тот на секунду отвернулся, аккуратно подложил ему в карман пакетик с белым порошком. Позднее после чьего-то толчка Томас упал, и пакетик вылетел на всеобщее обозрение. Начался большой шум. Сыпались обвинения, слышно было и немало доводов в защиту студента; однако Томас, как и следовало ожидать, оказался очень скоро за ректорским столом с ручкой и обходным листом в руках. Спасло его только вмешательство одного преподавателя да подруги Хелены, яро доказывавших невиновность студента. Кто-то додумался провести анализ содержимого пакетика. Установили, что в нём сахар, и Томас благополучно вернулся в группу.

В целом же, окромя этого, в первый день террора Венделя ничего страшного и не случилось: несколько студентов с ним повздорили, ещё несколько подрались, кто-то обменялся с ним наилучшими пожеланиями родне — всё это, в любом случае, цветочки.

Александр, давний приятель Венделя, договорился о вечерней прогулке с ним в верхней части города, самой цивилизованной и безопасной. Заодно решил пригласить Артура. Дел ни у кого не было, и часик на улице себе могли позволить все.

Неспешно спускающееся мягкими шажками солнце щедро золотило и мрамор, и зелень, и ткани. Не только люди, но и пышные облака нашли время для прогулки — они неспешно и скромно плыли по бездонному бирюзовому небу, всё извиваясь, изображая то чьи-то кислые физиономии, то мириады пламенных языков, и никогда не унывающий ветер был им спутником. Потянуло вечерней свежестью; дышать стало легче не только людям, но и липам, чья листва радостно зашуршала, закружилась в танце.

Возле широкой и бурной реки воздвигнута целая набережная, выложенная брусчаткой разной формы и разных цветов. Вдоль по набережной, где-то посередине, по особенно тёмной дорожке неторопливо шагали и пары, и группки самых разных людей. Редко у кого можно было заметить улыбку — лица, точно вуалью, покрыты задумчивостью; если кто и приподнимал уголки губ, то лишь облегчённо, всеми силами пытаясь собрать оставшиеся горсточки удовольствия. Никто не мог вот так взять и задержать взгляд на нежно извивающейся водной глади реки — ведь завтра работа, да и вопрос по кредиту не решён, а ещё ведь и война вот-вот начнётся!

По краям дорожки располагались деревянные скамеечки, рядом — покрытые узорами урны, а за ними — невысокие пышные деревья, очень кстати рассыпавшие тень на дорогу, делая жизнь всех этих скучных, замученных людей немного легче и приятней.

В конце набережной, там, где брусчатая дорожка сменялась асфальтом, показались три фигуры. Двое из них — Александр и Артур, а третий — тот самый Вендель: среднего роста блондин с коротким хвостиком, неширокий в плечах, стройный, с крупными зелёными глазами и вечной широкой улыбкой. Девушки обыкновенно описывают его как красавца, хотя знакомство с ним подобно встрече с огнём: либо его опасаются, либо пробуют поиграть и тут же отшатываются, обжёгшись.

Компашка неторопливо и развязно шагала по набережной, непринуждённо и весело болтая. Вдали чернели клубы дыма, виднелся временами огонь; раз в минуты громыхал снаряд. Никто кроме Артура не обращал ровным счётом никакого внимания на это — после долгой разлуки друзьям всегда охота наболтаться вдоволь.

— Так в этом было дело! — воскликнул Александр, и в карих глазах его скакнула искорка задора. — Мне столько наговорили, я думал что серьёзное!

— Ты знаешь её, — хихикнул Вендель. — Она если заведётся, то хоть закапывай!

Улыбка ревниво покинула лицо Артура — да, вот он, юморок Венделя! Знал Артур, на что идёт, да не мог отказать Александру — боялся его обиды. Хотя, стоит признать, тот и не обиделся бы вовсе.

— Ну да. Это, как у вас в академии?

— А? Что у нас в академии? — не понял Вендель.

— Слышал, у вас серьёзный недобор.

— А, да, есть такое, — признался весельчак, сцепив расслабленно руки за головой. — На втором курсе тридцать два человека, а на первом всего четырнадцать. И это их ещё на группы делят! Представь, как им клёво учиться?

— Не очень, по мне, клёво, — откликнулся Артур, бессознательно поматывая головой. — Чувствуется одиночество, да и постоянно кажется, что родину твою побросали все, кто мог.

— Родина-смородина, — парировал Александр. — Учатся там не за этим. Рассказываю, в кого пальцем не ткни, тебе ответят, что это престижно и больше шансов на работу устроиться.

— За гроши, — брякнул вдогонку блондин.

— Глупости! Не поверю, чтобы в «военке» учились эгоисты! — заявил Артур.

— Здрасьте, это я! — Вендель затормозил и сердечно поклонился Артуру.

В тот же момент, как они встали, несколько смеющихся ребятишек лет четырнадцати-пятнадцати, грязных и неопрятных, играя в догонялки, сделали круг подле студентов и чуть было не унеслись куда-то во дворы, как весельчак проворно схватил одного из них, самого высокого паренька.

— Стоять, черти!

— Отпусти! — заверезжал было ребёнок, да умолк сразу, ибо никто из прохожих на его крик не обратил внимания. Друзья его остановились поодаль и стали наблюдать испуганными глазами.

— Эй, полегче, я ещё не сжигаю тебя! — рассмеялся Вендель и отпустил.

Пареньку никто не мог позавидовать: тело тоньше спички, через дыры в лохмотьях торчат ребра. Бродяга подправил рваную одёжу, обернулся, спрятав как-то скромно руки за спиной, и проговорил:

— Не делай так больше, я ведь и умереть со страху могу!..

— А ты не воруй мои деньги, мелочь! — воскликнул блондин, молнией завёл руку за спину ребёнка и выудил кошелёк. — Я твои манёвры знаю!

— Всё-то он знает, — прошипел ребёнок. — Как ты так чувствуешь?

— Секрет! Сдулись отсюда, чтоб я вас больше не видел! Кыш, кыш!

Паренёк махнул на прощание рукой, догнал своих — ещё более страшных существ, — и группка проворно скрылась в переулке.

Александр только глаза таращил от этой сцены. Никто из человеческой реки и внимания не обратил на нищих детей — не до этого всем.

— Это кто вообще сейчас были? — услышал Вендель закономерный вопрос и ответил:

— «Золотце»! Уличная банда воришек, мои кенты. Сироты!

— Сегодня воришки, завтра грабители, послезавтра убийцы. Тебе надо их в участок отвести, — проворчал Артур.

— Зато могут гордиться, что в «военку» не попали. Лучше убийцей в тюрьме сидеть.

— А какого чёрта тогда ты сам там, а?!

— Спроси мою мать, как до ада доберёшься и встретишь её там. Пригрелась одна, наверно. Представляю, какие вещи там с ней творят, м-м!

— Какая же ты мразь, Вендель! — излился пропитанный ненавистью шёпот.

— У тебя проблемы с этим, похоже?! — вспылил тот и даже сделал угрожающий шаг навстречу. — Не нравится — река там!

«Да, рассказываю, сегодня кто-то в реке утонет», — ни к селу ни к городу пронеслось в голове Александра. От того он страшно побледнел, и кристальная капелька выступила на лбу.

— Угомонитесь вы оба! — прорычал он диким зверем, твёрдо встав между Венделем и Артуром. Несколько человек обратили туманные взоры на крикуна и пожали плечами. — Я вас не для ссор собрал!

— А по мне — наоборот, — процедил последний, не сводя пылающих тёмных глаз с весельчака.

— По мне, ты должен перестать везде видеть угрозу! И ты заткнись, Вендель! Тоже хорош своим юморком провоцировать всех! Я позвал вас отдохнуть и подышать пока ещё свежим воздухом! Мы все, рассказываю, устали от учёбы и дурацких новостей. Почему бы вам просто не прогуляться, не споря и не ссорясь, а?

— Огурчиком, Александр! Зовёшь тех, кто на дух не переносит друг друга! — сделал выпад блондин.

— Я собрал вас как лучших друзей! Я предупреждал, что вы встретите друг друга, но никто так и не отказался! Да и всё до какого-то момента шло хорошо! Теперь: отношения выяснили — вдох-выдох и за мной!

Не дожидаясь ответа, Александр демонстративно убрал руки в карманы и неторопливо отправился далее по людскому течению. Раздражённый Артур цокнул, Вендель пожал плечами, оба с прохладцей переглянулись и догнали друга.

Столь зыбкие отношения Артура и Венделя имеют под собой вполне твёрдую почву — характеры и судьбы. Оба студента — сироты с раннего детства. Отец и мать Венделя, оба закоренелые преступники, совершили теракт, за который были приговорены к смертной казни. В этом теракте погибла мать Артура. И пусть студенты непричастны к трагедии, барьер между ними с тех пор вечный и нерушимый, ими же поддерживаемый.

Солнце понемногу склонялось к лесистой кромке, и всё пролитое золото тускнело, превращаясь в медь. Людские ручейки где-то поутихли, а где-то и вовсе исчезли — наступило время тех, кому ценны уединение и чистый вечерний воздух с прохладой.

На другом конце набережной показались Томас с некоей девушкой.

Девушка эта производила двоякое впечатление: кто-то называл её красавицей, кто-то не мог найти ни единого отличия её от прочих женщин. Это среднего роста студентка, тонкая в плечах, некрупная в груди, стройная в талии; русые длинные волосы собраны в хвост, в голубых добрых глазах затаён хитрый кошачий огонёк, а в маленьком носике же — самое обыкновенное самолюбие. Одета была по-простому, в лёгкий спортивный костюм скромных цветов, без прикрас, с собой несла лёгенькую сумочку. Ноги её ступали вроде бы тяжело, а на деле бесшумно. Когда она гуляла с Томасом, руку свою она всегда переплетала с его маленькой костлявой рукой, всегда старалась идти в такт ему и всегда искала темы для разговора, если ему не удавалось найти. Звали её Хелена Вайтмун.

Эта пара небыстрым шагом шла навстречу трём студентам, совсем не замечая их, о чём-то разговаривая и временами заливаясь смехом. Хотя заметно было, что Томас сильно обеспокоен и смеётся через силу.

Шаг за шагом с каждой стороны.

Александр почти сразу приметил друзей из Медицинской академии, а они его заметили только в тридцати метрах. Обе группы поравнялись и встали.

Всех как-то передёрнуло от напряжения. Взоры студентов обратились на Томаса и Венделя: они стояли ровно друг напротив друга, и Томас с нескрываемой злостью жёг взглядом весельчака, ещё шире заулыбавшегося.

— Хай, Томас! — с явной фальшью поздоровался Вендель, приветственно вытянув вперёд руку, как бы требуя, чтобы её непременно пожали. — Как настроение, как голова?

— Ч-что с ней может быть н-не так?

— Ну, знаешь, если бы я внюхивал героинчик перед каждой парой, с головой бы у меня точно было бы худо-о! — чуть не захохотал Вендель, за что получил неодобрительные взгляды Александра и Артура. Хелена же резко заслонила собою Томаса и выдала:

— Молчал бы, убожество!

— Ай! Это было жёстко, девчуль, не надо такими словами разбрасываться!

— Заслужил… — тихо буркнул Артур. Александр кивнул в знак согласия.

— Адрес-суй себе, — сдержанно ответил Томас.

На лице его возникла испарина, и спина похолодела: он испытывал натуральный, свойственный ему страх конфликта. Ведь Томас очень миролюбив по своей натуре; любая перепалка заставляет его тщательно выбирать слова, дабы избежать боя. Вообще же, Томас таков, что не станет ввязываться в авантюру, если не будет уверен в своей победе, причём победе с минимальными потерями.

— Да ладно, Томас, — юмора не понимаешь, что ли? Эта куриная слепота — ясно, но ты-то… — ухмыляясь, протянул Вендель. И каждое слово пропитано ядом. Реакция на его необыкновенный юморок забавляла и заставляла острить ещё и ещё.

— Хватило твоего д-дерьма однажды!

Тут Александр с тоской поглядел себе под ноги. То был последний раз, когда он, будучи другом и Венделя, и Томаса, пригласил к себе на праздник, день рождения, обоих. Томас воздерживался от алкоголя, тогда как весельчак принимал на всю катушку. Нетрудно догадаться, чем может закончиться такой праздник, когда развязно острящий человек напивается до отказа, а ему под руку попадается трезвый парень не внушающего уважение вида. Именно так — колкости сыпались ливнем окровавленных ржавых гвоздей. И сыпались они в адрес отца Томаса, покойника.

Студент с матерью, бывшей там же, защищали родственника, как позволяли им их интеллигентные языки — неудачно, словом. Известно, что если в драку вмешаться, то тебе отвесят первому; так вышло и тогда: пытаясь отстоять честь покойника, Томас вместе с матерью сами стали жертвами бесчисленных оскорблений. Дошло до того, что Вендель приписал её к числу наложниц всех отличившихся политиков и, в довершение хаоса, ударил в полную силу. Так поразило это всё тогда Александра, что он протрезвел вмиг и пришёл на помощь.

— А, два года назад? Очуменный был вечер! Александр, спасибо гигантское! — торопливо добавил Вендель, дворецким поклонившись Александру. — Программа — шик! Моя любимая часть была, когда мы лазали по канатам, играли в волейбол и когда я поставил на место одну болтливую шлюху. Эх, вот где была молодость!

Александр сосредоточенно сомкнул веки — он пытался поймать благоприятный момент, когда следует остановить Венделя без ущерба чьему-либо здоровью. Артур, бывший в тот вечер в отъезде, не понимал совершенно, о чём шла речь. Хелена как-то съёжилась, едва слышно ахнула и трепетно прикрыла рот руками, предчувствуя бурю. И, наконец, Томас… Он в сильнейшей ярости стиснул зубы и, приложив последнее усилие, дабы устоять на месте, процедил:

— О чём тебе говорит слово «мать»?

— «Мать»? Женщина и всё. Ах, я, что, ошибся?! — изобразил испуг Вендель, прижав руку к сердцу и приподняв брови неестественно высоко. — Боже свыше, меня же теперь в шизофреники запишут!..

Весельчак тут же рухнул, сокрушённый ударом. Что-то хрустнуло у него в скуле, в голове звякнуло, и всё тело заныло. Томас едва устоял на ногах: бил он во всю, напрягаясь до предела. Хелена остекленевшими глазами наблюдала за всем действом.

— Сукин сын! — выругался Вендель. Вне себя, вскочил он на ноги и рысью подлетел к растерявшемуся Томасу.

Артур с Александром очнулись. Первый заслонил собою Томаса, а второй молнией повалил блондина на землю.

— Что на тебя нашло, придурок? — проревел Александр, тряся Венделя за грудки.

Глаза весельчака сначала горели огнём безумия, а затем стали тускнеть, пока выражение в них не сменилось испуганно-отчаянным. Артур поглядел недолго на это разбирательство и отвёл Томаса поближе к реке.

На середине её стояла одинокая лодочка. Пара мужчин сновали из одного её конца в другой, перетаскивая что-то объёмное и беспрестанно колышущееся. Пристальный взор мог рассказать больше: этими предметами были люди, связанные по рукам и ногам, бешено рвущиеся на свободу. Мужчины подносили их к краю транспорта и окунали головы их в тёмную воду.

— Я тебя никогда таким не видел, — тихо сказал Артур. — Про кого он говорил?

— Про мою мать! — вспыхнул Томас, сбросил с себя его руку и облокотился на парапет, устремив тяжёлый взгляд на реку.

Пока один из мужчин довершал убийство, второй обнажал уже готовый труп и сбрасывал его с другой стороны в воду.

«Они настолько бедны, что, убив, обчистили трупы до последней вещицы, оставив в чём мать родила!..»

Душа Томаса зажглась адским огнём. Каких усилий стоило ему подавить этот огонь, чтобы при том не закричать, не разрушить что-нибудь, не броситься на тех людей в лодке сломя голову!

— Я не знал, — с искренним сожалением проговорил Артур. Поглядел на лежащего весельчака и прошипел: — Вендель!..

–…натурально, обыкновенный человек, — глухо закончил Томас.

Артур собрался уж отпустить восклицание, как Томас вновь его прервал:

— С-скажи, А-артур… чего ты ждёшь от жизни? Что ты ценишь б-более всего?

— Э…

Вопрос ошеломил.

— Семью, наверное… и дружбу. Это самое главное в жизни каждого.

— Да… Это так. П-поэтому для меня важнее всего защитить п-пока ещё живую маму от нападок таких у-уродов, как он.

— Ты противоречишь: то он обыкновенный человек, то он урод.

— А разве это п-противоречие?

— Тебе не нужно оправдывать свои действия, Томас. Тебя можно понять.

— Х-хорошо.

— Как сейчас твоя мама? Здорова?

— Сильно больна. Я л-лишь на одного человека н-надеюсь…

— Вот как, — выдавил Артур. И добавил: — Здоровья ей.

Сказать ему более нечего. А при отсутствии слов нет смысла стоять и ждать у моря погоды — так думал он, а потому вернулся к закончившим препираться студентам. Томас постоял ещё с минуту, глядя вдаль пустыми глазами, и тоже вернулся — как раз тогда, когда Александр, Вендель и Артур уже уходили.

Получасом позже Томас с Хеленой шли вдвоём в другой части набережной, как обычно взявшись за руки — пожалуй, только это и могло поднять студенту настроение с самых тёмных глубин отчаяния. Девушка была весела, тогда как Томас мерил взглядом землю, лишь временами поглядывая вперёд. Но не стоит думать, что в трудные для одного из них минуты второй от счастья облаков не может насчитаться — нет, оба они чувствуют друг друга и понимают, когда ближнему плохо. Хоть Хелене и дышалось легко, она ощущала давление той горечи, что источал всем телом Томас. Но спросить не решалась, потому как казалось ей постоянно, что вопрос этот задавит в первую очередь её.

— Что за дым? — тихо спросила она. Хелена поинтересовалась о тех пышных тёмных столбах, что с самого утра чернили небо.

— В-выборы скоро, — глухо, как бы находясь где-то далеко, ответил студент. — К-кандидаты, все как один, решили разоб-браться с терроризмом и вооружённой оп-позицией. Потому, кстати, и с-стреляли ещё сегодня.

— А чего раньше им этого не делалось! — презрительно протянула Хелена.

— Ты п-пойдёшь на эти выборы? — вдруг как-то оживился Томас и поглядел на подругу. — За кого г-голосовать будешь?

— Не, я не пойду. Все они какие-то сомнительные: у одного счета за границей, другой войну объявить хочет, а третий словоблуд! Не, я, наверно, пас…

— Вероятно, это н-наиболее правильный выбор… — странно отреагировал Томас, вновь опустив глаза. Хелена с прищуром поглядела ему в профиль и почувствовала болезненный укол. Она ощутила сама, как нечаянно ранила Томаса.

«Что же так мучает его?» — звенел один и тот же вопрос. Душа девушки изнывала, кричала и бесилась. Она всеми силами хотела утешить Томаса и помочь решить все проблемы. Надо выяснить, что его тревожит!

— Х-хелен, что ты читаешь с-сейчас? — выдал тот. Глаза все ещё мерят землю. Спина сгорблена, и руки тягостно качаются вперёд-назад.

— Ну, разное… Саморазвитие, психология…

— О б-бизнесе…

— Да, что-то вроде того, — рассмеялась она.

— И что ты уз-знала интересного?

— Да ничего, в принципе. Пишут всё об одном: быть уверенным в себе; как определить, что тебя любят; глаза — зеркало души, и прочую лабуду. Зато я, кстати, сама кое-что придумала из этого, — похвалилась девушка.

Пара влюблённых шла по мостовой между плотным рядом двухэтажных домов и парапетом, возле которого стояли, подобно безмолвным стражам, пока ещё спящие фонарные столбы. Впереди перекрёсток: от этой мостовой отделялась ветвь, уходящая прочь от реки, вверх по холму; там, где происходило это разделение, у парапета стояла деревянная лавочка.

— И ч-что?

— Ну, смотри: говорят, что глаза отражают то, что у человека в душе, ну, то есть его отношение к другим людям. Мне вот кажется, что глаза, наоборот, отражают отношение других людей вот к этому человеку. Ведь почему у бродяг всегда такие страдальческие глаза?..

— Интересно, — поживее отозвался Томас, даже приподняв немного глаза, а затем задал девушке вопрос так, словно экзаменовал её: — А если, д-допустим, взять д-добродушного человека, всегда улыбающегося и в-весёлого, но которого вдруг раз-зозлили очень с-сильно… Н-например, ты поссорилась с ним. И в-вот он смотрит на тебя глазами, п-полными злости и раз-здражения. Что тогда? Ведь он же не ощущал д-до этого, что мир к нему относится плохо?

— Хм… Но он же на меня так смотрит… На другого, наверно, по-другому бы смотрел…

— М-можно так объяснить, — кивнул Томас, предвосхитив ответ подруги. — Да, в момент ссоры, а также в м-минуты его тяжких раз-змышлений об этой ссоре она з-занимает все его мысли, то есть с-сама становится его м-миром, который, естественно, оказывает с-серьёзное негативное влияние на него, отчего и в г-глазах эта злость. Но, вообще же, мы не можем з-знать, что истинно, а что нет: всё с-соткано из т-теорий и суждений. Я по п-поводу глаз придерживаюсь другой т-теории, но истинность н-ни одной из них мы пока не можем д-доказать, увы. Н-нам, не видящим истины, остаётся лишь искать её впотьмах, п-перебирать все варианты и п-пытаться найти наиболее удобный.

— Ой, всё!… — хихикнула Хелена. — Ну ты зануда!

Томас вроде как живенько, с интересом посвящал её в свои мысли, но, невзирая на этот его увлечённый голос и сияющие знанием глаза, она понимала: ему дьявольски плохо.

Томаса гложет то, о чём он начал говорить ещё с Артуром. И даже если бы того разговора не было, студент так или иначе оказался бы сегодня в таком ужасном настроении, когда даже сквозь завесу истинной увлечённости прорывается наружу его страх, ощущение беззащитности перед пришедшей бедой.

— М-может быть, — выдохнул он. Это Хелене понравилось: Томас вложил свои чувства в разговор; это означало для неё, что проблема Томаса не настолько серьёзна. — К-кажется, с этой психологией у меня с-скоро голова вместо тех с-снарядов разрываться будет.

— Ну посмотри мне в глаза, Томас, — взмолилась вдруг Хелена. Тот удивлённо остановился, резко, как и она, и встретил с непониманием её взор, наполненный страхом и любовью взор. — Я же вижу по тебе, что тебе кажется, будто мир сговорился против тебя! Расскажи мне всё, ну прошу!

— Ч-что всё? — не понял он; в крупных карих глазах его сохранялось недоумение. Но вот и они потеряли своё вопросительное выражение и вновь устремились, полные тягостного горя, на землю. — П-понятно. Разве от тебя скроешь?

Хоть и риторический вопрос, да Хелена всё равно помотала головой, вперив свой участливый, полный заботы взгляд в милое ей лицо Томаса.

— Я бы всё равно с м-минуты на минуту заговорил бы с тобой об этом, — признался опечаленный студент. — Мне н-непременно надо сделать это сегодня: я и так с-слишком долго тянул.

— Говори же, говори, умоляю!

Томас кивнул, окутанный туманом тёмных дум, и влюблённые медленным, словно бы осторожным шагом продолжили путь.

— Т-ты помнишь день рождения Александра два года назад?

Кивок.

— М-мы с тобой тогда п-порознь были, я т-тебе… да вообще н-никому ничего не рассказывал. Тот удар и тот с-стресс, что моя мама испытала, спровоцировали тяжкие п-последствия — у неё развилось тяжёлое заболевание, к-которое даже определить не смогли.

— Боже!.. — ахнула девушка. Лазурные глаза её переливались слабым, словно танцующим на ветру огоньком трепета и боли.

«И я ещё подумала, что проблема его несерьёзна?!»

— Д-день ото дня ей хуже и хуже… Я в-все эти два года только и бегал по клиникам, пытаясь записать её на приём; е-если и удавалось — редко, правда, к-когда, — то врачи только изумлённо к-качали головами, не понимая, что с ней. Она уже н-настолько чахла, что с п-постели-то своей встать не может…

— А к дяде Освальду в клинику пробовал?! — с надеждой воскликнула Хелена, судорожно вцепившись Томасу в руку.

— Пробовал, как иначе! Им достаточно было на меня взг-глянуть, чтобы выдворить прочь. С этими в-войнами больницы деньги ищут сами! Ясно, что у меня н-никак нельзя найти лишней сотни тысяч, чтобы записаться туда! П-потому я и обратился сейчас к тебе.

Томас остановился, схватил маленькие ручки девушки и с мольбой вперил в её чистые глаза свой отчаянный взор.

— Ох, Томас! Бедный ты мой, почему?.. — запричитала Хелена, крепко обняв его в порыве чувств; кристальные льдинки потекли по её раскрасневшемуся лицу.

— Я этого и ждал…

— Нет, ты не понял — я хочу тебе помочь! Но если ты не смог пробиться туда, то я тем более не смогу. Милый мой!..

Добросердечная девушка обхватила щёки Томаса и оглядела весь его лик. Душа её болела, кричала от жгучей боли, сердце стучало и выдавливало жалостливые слёзы. Вдруг в глазах мелькнула твёрдая уверенность: она отстранилась от студента и достала из сумки несколько монет.

— Жди здесь, я быстро, сейчас вернусь.

Вялый кивок. Хелена побежала к телефонной будке, по дороге утирая глаза. Идея её очевидна — самой позвонить либо дяде Освальду, главврачу клиники, либо отцу Генри Вайтмуну, диагносту.

Клиника семьи Вайтмунов — крупнейшая в стране и одна из самых крупных в мире. Как справедливо сказал Томас, клиники ныне ищут деньги сами, а посему нет ничего удивительного в том, что медицинское обслуживание не бесплатно, и цены на него достигают космической высоты.

Светило утомлённое неторопливо спускалось к горизонту, наглядевшись сполна на мир ропщущих смертных; нет более сил смотреть на оскорбления, смерти, болезни и проклятья… Лишённое мощи солнце побагровело, окружавшая его свита облачилась в серые с багровым отливом одеяния, а похолодевшие к людям лучи разлили на землю вино. Воздух яростно заметался вокруг, возмущённая водная гладь приняла кровавое обличье, и каждое здание, каждый камушек, каждый предмет — всё отбросило длинную пурпурную тень, трепеща перед грядущей ночью.

Томас присел на самый краешек деревянной скамьи и положил рядом с собой портфель. Если бы кто-то спустился сейчас вниз по улочке к набережной и подошёл к перекрёстку поближе, то застыл бы в суеверном страхе. Он узрел бы перед собой скромно сидящего на скамье человека, чёрного как сажа, за плечами и шеей которого бесится и пылает багровый диск, из-под силуэта которого бьёт ключом алое свечение и в непроглядно тёмном облике которого едва виднеется подёрнутый болью полуприкрытый глаз. Разум Томаса блуждал, и всё, что не давало ему сойти с ума от длительного ожидания, — это группка бредущих по камням мостовой муравьёв, прочно приковавших к себе взгляд студента.

Один муравей отбился от товарищей и побрёл в другом направлении, время от времени останавливаясь, осматриваясь и вновь меняя маршрут.

Когда Хелена закрыла за собой дверцу прозрачной телефонной будки, Томас услышал слева тихие шаги вперемешку с громкими постукиваниями деревянной трости и, неясно почему, решил поглядеть на случайного прохожего, одного-единственного на всей набережной. И увидел он старика в бело-оранжевой робе, горбатого, низкого, со странной походкой и сморщенным, как орех, лицом. Повода долго глядеть не было, да только старик, проходя мимо скамейки, вдруг остановился и обратился к Томасу низким приятным голосом:

— Позволите присесть?

Студент молча указал рукой на пустое место подле себя. Незнакомец благодарно кивнул и неторопливо, кряхтя и охая, опустился на слегка пологую скамью, положив руки на трость. С минуту он просидел, глядя на багровые камни зданий, вдыхая свежий вечерний воздух, и затем заговорил:

— Отнюдь вы не веселы.

— А для в-веселья есть причина? — спросил Томас.

— Прекрасные краски вокруг да чистейший воздух — какая ещё нужна причина для радости! Но, вижу я, что-то вас гложет…

— Для вас это не должно иметь никакого з-значения.

— А оно и не имеет. Но любопытство, позвольте…

Разговор начал течь в неприятном для Томаса русле. Посему тот промолчал.

— Вы один? — с шумным вдохом спросил старик.

Ответом был кивок студента в сторону уже порядком разозлённой девушки: она махала руками, хмурилась и, видно было, сильно повышала голос.

— Дама? Приятно видеть, что молодое поколение живёт примерно так же, как и наше. Гм… Позвольте, молодой человек, а почему вы здесь, а ваша дама там? И отчего хотя бы её сумка не у вас? Меня сие удивляет…

— Будьте любезны, припрячьте своё удивление для близких вам, а не мне, людей, — резко парировал Томас. Он с самого начала ожидал чего-то подобного, ибо от стариков, как известно, иного ожидать не следует.

— Извините, сие случится лишь тогда, когда я окажусь рядом с ними, — залился тихим, пугающим своей басовитостью смехом незнакомец. — Не знаю, доколе ещё ждать придётся.

— Ч-что вас разделяет?

— Не имею представления. Расстояние до того света никому ещё измерить не удалось!

— Ваши родные п-погибли? На войне? — хоть лицо Томаса и оставалось мрачным, на нём понемногу просвечивалось неприятное изумление.

— На войне, — кивнул старик, поджав длиннющую губу. — Давно сие было, в самом начале века. Дети погибли, родители погибли, брат погиб… а внукам и на свет не суждено было явиться. Но я же не хмурюсь точно дьявол…

— Доводилось ли вам видеть их смерть воочию? — прервал Томас, на сей раз не краем глаза на незнакомца взглянув, а повернув всю лохматую голову целиком.

— Нет, — неестественно протянул тот.

— А мне, п-по всей видимости, придётся.

— Кто-то из ваших родных болен или смертельно ранен, надо полагать?

— Что-то в-вроде этого…

— Сие и есть причина вашей мрачности? Значит, вам ваши родные действительно дороги, а сие есть невероятно ценное качество сегодня. Я вам сочувствую.

— Сочувствие не поможет… — прикусил губу Томас.

— А что поможет?

— Я не знаю, что поможет! Что может помочь, когда один родитель мёртв, а второй на грани смерти?! Что может помочь, когда вокруг тебя войны, разруха и люди с мозгами зверей?! — в отчаянии восклицал Томас, размахивая руками так, что незнакомцу пришлось раз неловко уклониться. — С-сейчас войн нет, но теракты, забастовки!..

— Так средство от чего вы ищете, молодой человек, — ласково заговорил старик, — от смерти близкого или от войн?

— От всего, от всего! Всё это от одного идёт, от…

— Жестокости?

Томас покрасневшими изумлёнными глазами взглянул на старика. Тот одним словом выразил всё то, что пытался выкриками и жестами объяснить студент.

— Расскажите, что случилось с близким вам человеком, — попросил вежливо старик.

Словно зачарованный, Томас медленно кивнул и устремил взгляд свой в землю:

— М-мою маму оскорбил и ударил п-пьяница. Теперь она б-больна чем-то, что вызвал этот уд-дар. Н-никто не может объяснить, что с ней, и что-либо сделать. Она скоро умрёт…

— И все лишь равнодушно глядят на её увядание?

— Она не равнодушна, — кивнул Томас в сторону Хелены, обеспокоенно оглядев её с ног до головы.

Та стояла на коленях, залитая слезами, но продолжала говорить в трубку и кого-то в чём-то убеждать.

— Однако толку маловато, я погляжу.

Эти слова, и эта покорная поза девушки! Томас вдруг вспылил по-настоящему! Встал и со всего размаху ударил фонарный столб, разбив костяшки до крови. И закричал от боли, — но не от боли в руке! Чувствовал он, как пелена отчаяния застилает глаза, слышал уже свист в голове и чей-то фантомный хохот!

— Почему?! Почему всё так? — закричал он, облокотившись на парапет. — Что сделала моя мать? Что сделал я, что сделала Хелена, чем заслужили мы всё это?!

— Не самый умный вопрос, — усмехнулся старик, забавляясь наивностью юноши.

— Так ответьте на него!

— С превеликим удовольствием. Видите ли, вы и ваша дама страдаете лишь из-за своих чистых сердец и из-за ваших связей с сей несчастной женщиной. А она… стало быть, она сие заслужила.

Томас отшатнулся, с ужасом поглядев на циничного старика, чьё лицо сейчас выражало философическую задумчивость. Тот понял по затянувшемуся молчанию, что вымолвил нечто странное для собеседника.

— О! Вы меня, должно быть, неверно поняли. Понимаете ли, смерти не бывают случайными. Замечали ли вы — а уж наверно замечали, только, быть может, не давали себе отчёта, — что добрые и высокоморальные люди долго не живут, тогда как убийцы и истинные ничтожества здравствуют с завидным сроком. Напрашивается вполне закономерный и очевидный вывод о том, что каждому за что-то воздаётся соответствующе. Я скажу больше: жизнь награждает людей смертью по их мировоззрению и по их деяниям.

— Бред! — Томас рухнул на скамью, согнулся в три погибели и стал зачем-то рассматривать свои длинные пальцы. Голос его задрожал. — Что вы понимаете… если даже не в-видели, как умирает человек…

— Гм, позвольте, я сего не молвил, — покачал головой незнакомец, странно улыбаясь. — Смертей я видел множество, но только не родных людей. И тем лучше для мыслителя, я вам скажу, — меньше субъективизма в мыслях.

— Е-если вы мыслитель, тогда с-скажите: где это всё н-началось?..

— Это? Войны, смерти и жестокость? Сего и я не могу знать. Но полагаю, что причина там же, где причина всех войн — в правителях. Они организуют войны, а войны причиняют людям боль, делая их жестокими и заставляя их причинять боль другим.

— Жестокими людей делают не только войны, — окрепшим голосом отрезал Томас, чётко видя перед глазами Венделя.

Тут он заметил приближающуюся Хелену.

— Как знать, — покачал головой старик и тоже обратил внимание на девушку. Глубокие проницательные глаза его приняли удовлетворённое выражение. — Думаю, мне пора. Разрешите узнать ваши имя-фамилию, молодой человек. Уж больно вы мне понравились!

— Т-томас Айл, — мрачно сообщил студент, вперив безнадёжный взгляд под ноги.

— Приятного вам вечера. Искренне желаю вашей матери поправиться, — попрощался незнакомец и медленно побрёл туда, откуда пришёл.

Как раз в то время, как он скрылся за углом, Хелена, совершенно подавленная, с заплаканными глазами подошла к своему другу и скромно остановилась перед ним, повесив голову. Томас молча встал; пустые глаза его замерли на её лице.

— Прости… — только и смогла она выдавить своим сорванным голоском.

Слезинки потекли рекой по её красным щекам. И друг её, ничего не говоря, медленно зашагал в ту сторону, где скрылся незнакомец, — туда, куда они с Хеленой шли изначально. Затем, как бы нехотя, поманил её рукой.

Она отправилась за ним, и так и прошли они, безмолвные, безжизненные, ещё несколько сот метров, пока не дошли до небольшой, совершенно безлюдной площади. Здесь какие-то хулиганы снесли часть парапета, и теперь случайный пьяница мог оступиться и свалиться на крутой бетонный склон, который резким клином входил в воду, в одну из самых глубоких и тёмных частей реки. Побагровевшее от гнева солнце наполовину скрылось от глаз людских, вино стекало постепенно со зданий и людей, сменяясь тёмной вуалью прохладной летней ночи.

— Прости меня, Томас, — вновь, собравшись с силами, вымолвила Хелена.

Тот лишь покачал головой:

— Мне не за что с-сердиться на тебя. Т-ты ни в чём не… А-а?..

Взгляд Томаса, полный страха, упал на группу совсем не мирного вида людей, что словно прятались от кого-то в тенях зданий и стоящего тут же памятника. Их было человек пятнадцать, и все наряжены то в порванную военную форму, то в чёрные лохмотья; все крепко сложены и у каждого в руке по кастету. У кого-то за поясами виднелись ножи.

— Ребята! — крикнул грубым голосом здоровый плотный мужик, что стоял прямо за скульптурой посередь площади, ближе всех остальных.

Надо сказать, внешностью обладал он примечательной: контрастные голубые глаза, зализанные русые волосы до плеч, высокое лицо, широкий костлявый подбородок, растрёпанные усы, борода и уродливый шрам, что пересекал правый глаз, каким-то образом ещё видящий, ото лба до рта.

Несколько человек кобрами вылетели из теней. Один моментально вмазал Томасу кастетом, чудом не выбив зуб, ещё двое окружили его и стали избивать. Остальные прицепились к Хелене, точно пчёлы к меду: толкали её под резкий хохот, били, рвали волосы, силком ставили на колени, срывали понемногу одежду.

— Габриэль! — подобострастно, как бы зазывая, окликнул один бандит голубоглазого командира, что с нескрываемым удовлетворением наблюдал за жестокой сценой.

— Мрази! — плюясь кровью, выдавил неузнаваемым от ярости голосом Томас и снова получил кастетом по скуле.

Лицо его в синяках, от очков ничего не осталось, как и в тот раз, и одежда заляпана пятнами его крови. Себя не контролируя, ведомый лишь гневом и страхом потерять любимую, ухитрился он ударить одного из бандитов и даже попытался применить какой-то борцовский приём. Но бандит легко вырвался, достал из-за пазухи нож и вонзил его в плечо студента.

Отшатнулся Томас. Адский жар ударил по всему телу, глаза заволокло тёмной пеленой. Покачнулся он и понял, что падает. Мелькнула гневная мысль в его горящей голове, и схватил он бандита за руку в то мгновенье, когда потерял равновесие и впереди оказалась кровавая в пылу заката бездна воды!

Свалились оба вниз, через дыру в парапете, и покатились кубарём, умудряясь при том ещё бороться. Запаниковавший бандит пытался ещё раз вонзить сталь в обречённого студента. Вдруг Томас с непонятно откуда взявшейся силой надавил на руку неприятеля и проткнул бандитское сердце его же собственным ножом!

На склоне был небольшой выступ, где едва мог уместиться человек. На этом выступе и остановилось бездыханное тело разбойника, а Томас пролетел дальше и с шумом рухнул в багровую воду.

И тело его недвижимое понесло рекою…

— Томас! — завизжала Хелена.

Она почувствовала, как что-то в ней разлетелось вдребезги подобно хрусталю. Шипящий ужас обвил её душу змеёй и приготовился проглотить целиком.

— Подонки! — раздался окрик.

Камень влетел в затылок одного бандита у дыры и столкнул того вниз. Убийцы взглянули туда, откуда слышался крик, — там, в плотной тени заброшенного магазинчика, стоял силуэт, статный, мужественный и как бы вызывающий врага на поединок.

Голубоглазый кивнул раздражённо, и десятка преступников рванула за силуэтом, что тут же решил улизнуть во дворы, столь, по-видимому, ему знакомые.

И едва они исчезли в бездне переулков, как с другой стороны выглянул ещё один силуэт. Только и успел приметить гостя командир, как грянул гром и пуля пробила руку его насквозь.

— Сваливаем! Дьявол дери этого ублюдка!.. — выругался голубоглазый.

Живо оставили они девушку в покое и побежали туда, откуда явилась несчастная пара. К этой минуте явился третий силуэт и тоже начал стрелять по преступникам. Поразили пули двоих, да задержать не сумели.

Силуэты вынырнули из тьмы и бросились к Хелене. Это Александр и Артур, что по чистой случайности оказались рядом, когда небо разрезали мучительные крики.

— Хелена, цела? — грубым от волнения голосом спросил Александр.

Хелена не слышала слов. На её почти оголённом теле светились синяки, блестели жуткие, кровоточащие раны.

— Томас!.. — пролепетала с плачем она. Лицо исказилось горем. С последними силами указала девушка на дыру в парапете, съёжилась затем на багровой брусчатке и безутешно зарыдала.

Александра перекосило от страха. В таком скованном состоянии не был он никогда. Могильный холод окутал тело, и мелкая дрожь взялась лихорадочно бить его. Примерно то же ощущал Артур, и то же вскорости, узнав о случившемся, испытал Вендель (уведший тех головорезов). Каких усилий стоило Александру приказать своим ногам сделать хоть шаг!

Медленно, дрожа, подошёл он к пропасти и глянул вниз. Там лежало лишь бандитское тело, а от него к воде тянулся жуткий тёмно-алый след, отдающий блеском в последних лучах разгневанного солнца.

Стало ясно — Томас Айл, студент Медицинской академии, погиб.