Маска падшего

Илья Воробьев, 2021

Когда мир на грани катастрофы, а страны захлестнули войны и разруха, человеку сложно игнорировать увядающее окружение. Мир меняется – человечество тоже. Одни пытаются отгородиться от хаоса, жадно цепляясь за свою индивидуальность, благоразумие и счастье; другие стремятся хаос остановить, жертвуя здравым смыслом, собой и людьми. Ждать спасения или взять всё в свои руки? Чью сторону выберешь ты?

Глава 5. Пепел

Июль, 52 г. ПВ.

Ещё месяц по воле Вайтмунов Хелена пролежала в больнице, постепенно оправляясь от охватившего её костлявыми руками ужаса, и весь этот месяц Райтер неустанно навещал девушку, ежедневно принося с собой гостинцы, какие-нибудь новости, приятные безделушки. С каждым таким днём смущение и отчуждённость их расплывались, и вскоре они стали находить друг друга интересными собеседниками.

Артур словно на дно залёг, ибо не появлялся с самого конца учёбы; не было от него ни одного письма, ни одного телефонного звонка, так что Александр начал серьёзно беспокоиться — за их дружбу в том числе, что, как ему чувствовалось, словно висела над пропастью, из последних сил держась за край одной немощной рукой.

Сейчас, в середине лета, страна живёт на удивление спокойной жизнью, хотя всем — и её гражданам, и ГОБу, и Вайтмунам с Норманом — очевидно, что прочие государства и террористы, чёрные змеи, не умиротворённо легли на солнцепёке, а замерли лишь, готовясь обвить мёртвой хваткою своих соперников. Буря, порождённая полвека назад человечеством, ещё должна была достигнуть апогея и разразиться наконец бесчисленными жертвами. Удар молнии, что вызовет пожар, ещё впереди, и это повергало в леденящий страх любого, кто вдруг решал помыслить об этом.

Впрочем, ни Хелена, ни Александр, ни кто-либо ещё, кроме, пожалуй, каких-нибудь политиков и философов, ни о чём подобном не помышлял в жизни своей ни разу — не было причины забивать голову подобной ерундой. Жизнь их текла размерено, подобно полноводной реке, которую пока не перекрыли плотиной; реке, течение которой ещё не прервалось по воле единственного человека.

Одним довольно прохладным днём, когда солнце надумало заканчивать свою прогулку и только-только стало на прощанье покрывать всё золотистыми шёлковыми тканями, Александр посетил больницу вновь — в последний раз. Ничего в ней ровным счётом не изменилось: те же толпы страждущих, раненных, искалеченных, та же вонь, те же злые старики и огромная страшная женщина. Разве что цены ещё возросли.

В палате Хелены также ничего не менялось кроме её настроения и числа тех миленьких игрушек, что дарил ей Александр. И вновь они сели вместе: она — на кровать, укрыв ноги простыней, он — подле неё на краешек, и вновь заговорили обо всяком, то и дело смеясь, переглядываясь и даже подолгу глядя друг на друга в те моменты, когда слова неожиданно кончались — после таких гляделок, правда, они так же неожиданно находились. Вот и сейчас, когда Хелена засмотрелась на лицо друга и перебросила затем взгляд, смущённо зардевшись, Александр, тоже почувствовав неловкость, решил рассказать первый пришедший в голову анекдот. За него ему потом было стыдно.

— Где ты их находишь? — рассмеялась Хелена, благородно, подобно аристократке прикрыв ладонью рот.

— Что, нравятся? Они очень глупы. — Александр отвёл смеющийся взгляд.

— А это ты их придумал?

— Нет. Ну это, ты же знаешь, с какими личностями я иногда гуляю — от них, рассказываю, и не такого наберёшься!

— Передай этим личностям, что я их анекдоты оценила, — с напускной важностью вздёрнула Хелена подбородок. Её голубые глаза излучали подлинную, до глупости простую радость.

— Вендель обрадуется, — подмигнул ей Райтер, лукаво улыбнувшись. Реакцию он предугадал безукоризненно: девушка вытаращила глаза и воскликнула:

— Он это придумал? — С чего-то вдруг анекдот ей показался совершенно примитивным, но выказывать отвращение она не решилась: — Ха, оказывается, иногда и он на что-то годен…

— Ты его недооцениваешь, — заметил студент. — Он, это, просто иногда не соображает, что делает; на самом же деле он… ну, добрый и приятный человек.

— Маме Томаса тоже, наверно, было приятно от его «доброты», — столь резко помрачнела Хелена, в тот же миг взглядом спалив листик на дереве за окном, что Александр невольно отшатнулся. — И самому…

Договорить она не смогла, ибо почувствовала окативший её лицо жар, что поражает человека, готового вот-вот зарыдать. Но выдержка ли её окрепла, чувства ли улетучились, да только быстро она сумела прогнать навестившего её в мыслях Томаса, что с собой обыкновенно нёс печаль да терзания, и живенько оправилась от горестного приступа, только разок шмыгнув носом.

— Не надо, Хелен, не начинай, — покачал головой Александр, будто умоляя девушку оставить Томаса в покое.

— Я знаю, я… я в порядке. Но… но я не могу так… так просто забыть его…

Напряглись её брови, скруглились глаза, морщинки выступили — с трудом боролась она с плачем, тем не менее, намеренно терзая себя разговором.

— Он тоже мне был дорог, — сказал Александр. — Конечно, мы с ним не вот лучшими друзьями были, но друзьями назвать нас точно можно было. Помню, как он всегда меня на философию вытягивал: говорим об учёбе — он вставит какую-то заумную мысль; говорим о моде и спорте — и тут поумничает; о нашем любимом — политике, — и тут даже найдёт, что необычного такого сказать. И знаешь, иногда это даже, рассказываю, переставало звучать глупо. Не знаю, то ли я привыкал, то ли он что-то приближённое к реальности говорить стал…

— А я никогда к этому привыкнуть не могла. Но всегда терпела — боялась обидеть.

— Его таким обидеть нельзя было. Он вообще беззлобный был человек.

Хелена покивала, ладонью закрыв скривившиеся от душевной тяжести губы.

— Скучаешь по нему? — Снова кивок. — Давай не будем о плохом…

— А о чём будем? — тоскливо, с натяжкой незаинтересованного человека спросила девушка, всё не могущая оторвать взгляда от блаженно шипящего в тени дерева.

Заговорил с ней Райтер о кинокомедиях — вещи простой и несущественной, но занимательной и веселящей, главное. Разговор этот длился у них ещё долго, но не содержал в себе ничего интересного. Посему выйдем из их палаты и отправимся в небольшой зелёный парк в паре кварталов отсюда, где сидит сейчас на скамейке в полном одиночестве под сенью лип и берёз Артур.

Стайки некрупных солнечных зайчиков в весёлом танце кружили по его одежде, как бы норовя согнать непослушную тень; листва шуршала над ним, повествуя о боли людей, а кружащие над парком и садящиеся по временам на урны и лавочки вороны с голубями точно соперничали, то и дело огрызаясь друг на друга.

Не сказать, что парень разделял чьи-либо настроения. Не был он воинственен, не был и умиротворён — война была, но внутри него, сокрытая от очей простака. В такое время решающим событием становится встреча с тем, чьи глаза, напротив, способны видеть смерч в душе человека.

Артур, совершенно трезвый, сидел сгорбившись, корпя над своими тяжкими мыслями, когда вдруг почувствовал, как кто-то из проходящих по аллейке людей вдруг уселся рядом. Покосился студент и увидел рядом с собой старика в бело-оранжевой одежде да в сандалиях, с простенькой деревянной тростью. Предпочёл он поначалу не обращать на него внимания, как и на прочих прохожих, да только старик сам к нему обратился:

— Денёк прекрасен, не правда ли? Не жарко, не холодно, ветерок обдувает, солнышко греет…

— Ну да, что-то вроде этого, — нудно подтвердил Артур таким голосом, что даже глухой поймёт: желания поддерживать разговор у парня нет. Старика это не остановило:

— А поглядите, как вороны и голуби огрызаются, чёрное и белое… Они словно символизируют что-то, не думаете?

— Нет.

— А вас, я вижу, что-то гложет, молодой человек? — резко перевёл тему незнакомец, так же резко, как перевёл он на собеседника и ставший вдруг пронзительным взор.

— А вы довольно приставучи, старый человек.

— Что за молодёжь пошла! В наше время мы рады были со старшими пообщаться, ибо от них мы получали опыт. А вы!..

Студент язык проглотил: готовые слова улетучились под напором удивительного незнакомца, и вместо них сумел Артур лишь недовольно фыркнуть.

— Не стоит моё замечание так близко к сердцу воспринимать, — лукаво подмигнул его собеседник. — Как вас зовут, кстати?

— Артур, — буркнул студент, тоскливо глядя на копошащуюся в кусте напротив серую кошку.

— А по фамилии?

— Хэтрик.

— Ого, да я знаю эту фамилию! Ваш отец на услужении у всеми известного Нормана Райтера, верно?

— Не верно! — озлобленно воскликнул Артур, метнув взглядом несколько ядовитых колючек. — Не на услужении он, а помощник! И если вы ещё раз…

— И что? — холодно оборвал его старик. — Попробуешь меня оскорбить, а много ли ты знаешь обо мне, чтобы иметь успех? Захочешь ударить, а что изменится? А захочешь язык оторвать — так как же дальше жить будешь? Законом ведь наказание полагается.

— Не собираюсь я вам ничего делать! Отстаньте только от меня, и всё!

— Я-то отстану, а вот жизнь — едва. Она вцепится в тебя своими когтищами тогда, когда ты сего меньше ожидаешь, скажем, в момент твоего триумфа, и сбросит тебя на самое глубокое дно, что ты и выбраться оттуда не сможешь! Жестоко? А мир только жестокостью и наполнен, мой дорогой. И поверь, твоё падение на дно в земном масштабе станет одной из самых лучших участей.

— Я в курсе!

— Потому ты так сильно заботишься о сей стране? Чтобы помочь ей расцвести и, набрав мощь, покорить прочие?

— Откуда вы знаете, что я…

— Я многое знаю из ваших разговоров с тем невеждой, что всеми действиями показывает своё безразличие по отношению к другим и в особенности к тебе. С твоим другом, короче говоря, — который, кстати, и к жизни относится похожим образом: проживу как-нибудь и довольно!

— Вы следите… — кипящая злость разбрызгалась на глаза Артура и осела несмываемой плёнкой.

— Да я же каждый день мимо Медицинской академии прохожу, — невинно улыбнулся старик, вновь бесцеремонно прервав студента. И хотя тот как-то резко поостыл, точно его водой окатили, некая логическая неувязка всё же осталась в голове, причём неувязку эту он никак не мог поймать и сформулировать. — Скажи, Артур, а ты разве хочешь жить подобно своему другу?

Вопрошающее сомнение облепило лицо студента; и стоило ему только на мгновенье пустить докучающую мысль в голову, как незнакомец уже, словно получив ответ, выдал:

— Ага, по глазам вижу — не хочешь! Ты не такой, как он, и не такой, как остальные вокруг тебя. Ты сам сего не чувствуешь? Ты патриот. И твоя жизненная цель заключена в помощи своему народу, я прав?

Артур смерил старика полным недоверия взглядом, но ответ дать не решился.

— Да, ты стремишься помогать другим, и в сём твоё предназначение, — продолжил тот. — Разделяют ли сие предназначение, ну, или хотя бы помогают в его воплощении тебе твои друзья?..

— Чего вы хотите? Прямо говорите! — на этот раз студент решил прервать собеседника, чего тот не совсем ожидал.

— Я всего лишь хочу убедиться, что в мире остались здравомыслящие люди, только и всего, — был тихий ответ понурившегося старика.

— Зачем? И почему вы решили, что таковых не осталось?

— Потому, что от глупости жестокость и идёт. Не согласен? Или ты не связываешь то, что творится вокруг, с теми переменами, что внезапно произошли в людях? Особенно — во власть имущих людях…

— Нет, не связываю! — губы Артура оттянулись, обнажая клыки. — У меня иное мнение на этот счёт, которое сформировалось, кстати, благодаря моему другу-невежде! Не приставайте больше с вашими «великими» проблемами, ради вас же прошу!

— Ты хочешь покоя… как все. Разочарован я в тебе, Артур Хэтрик, — сокрушённо, нарочито медленно произнёс старик, после чего поднялся неуклюже со своей тростью и побрёл прочь.

И такая злость взяла Артура, что готов он был одним ударом разнести спинку скамейки, на которой сидел! Непонятно, отчего он разошёлся, ведь прекрасно понимал, что разговаривал сейчас лишь с каким-то бредящим стариком, чьи слова не заслуживают никакого внимания. Но чёткость голоса, уверенность в словах, эмоции — всё это терзало студента, заставляя думать о том, что перед ним вовсе не простой старик и его-то порицания как раз и следовало бы сейчас избежать.

Август, 52 г. ПВ.

— Извини, — пробормотал с напускным безразличием Вендель.

Александр, шедший у него под боком, состроивший моментом ранее обиженную гримасу, глаза вытаращил. Хелена, шагавшая чуть позади и болтавшая с подружками из академии, навострила уши.

Машина пронеслась со свистом.

— Что ты сейчас сказал?.. — не удержавшись от смешка, переспросил Александр. — Я первый раз слышу от тебя это слово!

Примолкли ещё несколько парней, кто из Медицинской, а кто из Военной академий, прогуливавшихся вместе с нашими героями по оживлённому проспекту. Вендель вздохнул тяжело:

— Я извинился.

— Я понял! То есть да… но с чего? Ты, это, никогда не извинялся передо мной!

— Времена меняются, — отрезал тот. — Разойдёмся у «военки» — я на кладбище схожу.

— Могилу себе рыть пошёл? — захохотал один курсант.

— Нет. Тебе.

Смех громовым раскатом прошёлся по парням. Девушки закачали осуждающе головами, с неодобрением принявшись перешёптываться. Но губы Венделя не дёрнулись. Александр чутко приметил это.

— Кого навестить собрался? — тихо поинтересовался он, когда им с другом удалось оторваться от остальных.

— Томаса.

Что-то пробило Александра насквозь. Далее он мог лишь в немом изумлении мерить зеницами асфальт.

А группа студентов тем временем вышла на площадь. Эта площадь хоть и не была столь значимой, как центральная, но по размерам значительно её превосходила. Огромное квадратное место шириной в треть километра, покрытое целиком брусчаткой; с одной стороны его огораживало огромное, размером с Медицинскую академию, роскошно отделанное здание, ещё с двух сторон — по два здоровых, серебристых, совершенно одинаковых корпуса, промежутки между которыми плотно закрывались обыкновенными потрёпанными домишками.

На площади гулял народ, где-то на краю её маршировал патруль. Был выходной, и некоторые смелые торговцы решились разместить здесь прилавки, невзирая на запреты администрации и на проходящих мимо вояк. Оживление царило необыкновенное: везде шум, разнотонный говор, рёв автомобильных моторов, звонкий смех. В душном воздухе, щедро накаливаемом яростным солнцем, витали запахи бензина, пота и гари, так что долгое пребывание здесь у неаккуратного путника могло испортить самочувствие.

Студенты остановились у дальнего края площади и рассредоточились незаметно для себя, занятые болтовнёй. Вендель же обратился к Райтеру, досель не вернувшему себе дара речи:

— Я просто… очень поражён смертью Томаса, — подобрал он слова. Одна рука его нервно тёрла нос. — Шутить это одно, а когда человек вот так… неожиданно…

— Это ты называешь шутками? — обожгла его внезапная враждебность Александра. Сиюминутная, впрочем.

Вздохнул Вендель, поглядел прискорбно на небо и выдал наконец:

— Нет, конечно. Я так говорил не потому, что у меня такой дрянной юмор, а потому, что мне нравилось. Наблюдать за горением… Раньше.

Последнее слово окрылило Александра. В глазах его Вендель тотчас превратился в некоего мученика, чьё тело покрыла фантомная белая аура. Стало казаться ему, что старый, тёмный Вендель уходит в прошлое.

— Ладно, мне пора.

Весельчак попрощался со всеми и весьма спешным шагом покинул площадь.

Пришла очередь Райтера пребывать в задумчивости. Хелена то и дело поглядывала на него с беспокойством, подумывая порою подойти и развеять тягостное чувство. Впрочем, оно развеялось само, когда блуждающий взгляд Александра наткнулся на Артура.

Тот стоял в центре площади с набитым рюкзаком на спине и глядел вслед какому-то человеку в сером костюме, бывшему уже размером с муравья.

— Артур! — окликнул его Александр.

Артур, видимо, приятно удивился встрече, хотя подходить не собирался — сам вместо этого поманил друзей рукой, стоя как вкопанный. Подошли только Александр с Хеленой.

— Неожиданная встреча, — лучезарно улыбнулась Хелена.

Артур пожал плечами, бодрый немало.

— В поход собрался? — осведомился шутливо Александр, пожав тому руку.

— В Военную академию зайти надо. Твоего отца сейчас встретил — попросил какие-то документы занести ректорату, рюкзак вручил.

— Так это отец?!

И Александр с отчего-то неприятным удивлением метнул взгляд туда, где скрылся человек в сером костюме.

— Ну, я побежал, — усмехнулся Артур и точно начал разгон.

— Погоди! — чуть не за руку схватил его Александр. — Что там насчёт похода-то в этом году? Моя слепая мама изъявила желание со мной сходить.

— Похода?.. Не выйдет, наверное — я, во всяком случае, в этот раз им заниматься не буду. Я вообще как-то устал от всего. Походы, новости, политика… Я хочу спокойствия…

Райтер не нашёл что ответить. Хелена едва открыла рот, как Артур ещё решительней выдал:

— Всё, мне медлить нельзя. До скорого!

— До скорого! — машинально ответили друзья; но тень задумчивости — привычная уже, впрочем, — Александра не покинула.

И побежал Артур в корпус Военной академии. Когда фигура его исчезла за дверьми, Хелена вздохнула полной грудью и взвизгнула вдруг от непонятной радости:

— Интересный сегодня день, не правда?

— Да… Только все какие-то, как бы это… мутные…

— Ага, один ты у нас такой же, как и всегда, — иронично подхватила девушка.

Александр весело пожал плечами, перевёл взор и встретился вдруг с её резвыми живыми глазами. И отчего-то расхотелось ему глядеть куда-либо ещё. Хелена прочитала это, игриво улыбнулась и невольно подалась ему навстречу…

Тысячи громовых раскатов проревели наперебой, и столп яростного пламени окутал корпус Военной академии, содрав её крышу. Разорвалось что-то внутри, здание разлетелось на части, и неисчислимые осколки мрамора, стекла и горящего дерева разметались вокруг, вонзаясь в автомобили, ларьки и людей. Ударная волна опрокинула студентов, а тех, кто был ближе — отбросила и размазала по уже окровавленной земле. Сотнями пали изувеченные, подпалённые горожане, тысячи побежали сломя голову, крича и разрывая лица в неописуемом ужасе.

Подобный же ужас отразился и в глазах Александра, когда пришёл он в себя. И безнадёжно застыл, вперив бестолковый взор в ревущее пламя…

Итак, опасения Нормана Райтера подтвердились: террористическая группировка «Идиллия» действительно нанесла удар по социально значимому объекту.

Пять минут спустя явились гобовцы, но ни одного террориста не обнаружили они. На гашение огня потребовались сутки и несколько лучших пожарных команд, а когда истощённое пламя погибло, руины тщательно обследовали — не найдено было ни трупа. Все пребывавшие в здании люди обратились в пепел.

Это событие погрузило всю страну в недельный траур, после которого серая жизнь её вновь потекла размеренно и неинтересно. Александра и Хелену поместили в клинику в разные палаты, откуда они вернулись домой уже через две недели; такую же процедуру прошли около десяти богатых граждан, бывших на площади в тот страшный час — не имеющие же достаточных средств люди вынуждены были поправляться дома, в своих страшненьких квартирках под опекой родных.

Скончалась мать Томаса, и погиб неизвестно когда и по какой причине отец Артура, Шон Хэтрик; по-прежнему не нашли тело самого Томаса, как не нашли его убийц, а странный старик в бело-оранжевой одежде исчез без следа.

Через год ГОБ вышел на след «Идиллии», обнаружил все её ячейки и уничтожил, за что несколько бойцов правоохранительной организации и глава её, Амадео Синнадора, удостоились государственных наград. «Идиллия» была хоть и преступной, но известной всему миру организацией. После её уничтожения, однако, миру скучать не пришлось: возникла в этой стране неожиданно и поистине громогласно новая организация — «Монолит».

Известность «Монолиту» принесли антитеррористическая деятельность, сотрудничество с правительством и ГОБом и, что стало позже наиболее интересным, — совершенная безликость его главы. Экспертам и просто неравнодушным к политике людям было удивительно видеть открытую организацию, стремящуюся помогать стране, лидер которой никогда не показывал себя и более того — вообще не подавал никаких признаков жизни. Впрочем, вопрос оставался спорным: дело в том, что от имени «Монолита» выступал некто Антонио Се́джин, внушительного вида коренастый курчавый человек с угловатым лицом; его с самого дня основания «Монолита» считали главой до тех пор, пока он в интервью не обмолвился о своём «предводителе». С того времени в политических кругах ажиотаж вокруг личности лидера стоял невероятный. Но оставим эту ситуацию ненадолго — уж поверьте, именно ненадолго!

Покинувшие клинику Александр и Хелена только к зиме оправились от горя и смогли переключить своё внимание на что-то стороннее, так что и родителям их стало приятно вновь видеть парочку живой. Норман искренне сочувствовал сыну и сам ощущал тяжесть в душе; Вайтмуны всеми силами старались утешить родственницу, что пережила уже второе горе за один всего сезон. Теперь же они с Александром, обыкновенно радостные, старавшиеся закрывать путь в свои головы чудовищным мыслям, наслаждались летящими годами, сближаясь всё более и более. Уже совсем скоро озвучена была мысль о свадьбе.

Одну тихую летнюю ночь, через два года после описанных трагедий, когда родители Александра улетели в отпуск и оставили ему на попечение дом, он провёл с Хеленой наедине.

Уютную комнатку заливал ласковый взор полной луны; роскошная примятая кровать блестела вся серебром; где-то в затенённом углу тихо спала на куче одежды серая кошка, бережно расчёсанный мех которой то и дело подрагивал от тёплого безмятежного ветерка. Ветерок этот, степенный и нежный, лишь тихонько шурша, прокрадывался через отворённое окно, в котором виднелась крупная, окаймлённая густым спящим лесом опушка. На подоконнике несколько цветков, склонившись сонно, изредка покачивались в своих горшочках.

Хелена, наполненная силами и каким-то блаженством, сидела обнажённая на краю постели, поглядывая умиротворёнными глазами то на луну, то на опушку. Александр лежал, укрытый одеялом, и улыбался, закинув руки за голову, устремив взор в потолок, по мраку которого время от времени пробегали светлые зайчики. Вокруг сгустилась тишина, так что каждый из влюблённых мог слышать дыхание другого.

— Ночь чудесна, — проговорил Александр, вдохнув полной грудью.

— Да, — необычайно тихо ответила ему девушка. Лицо её вдруг потемнело. — Я вот думаю, не ошиблась ли я…

— В чём?

— Я ощущаю себя предательницей…

Это Александра поставило в тупик, и он сразу не нашёл что ответить.

— Я знаешь что подумал? — перевёл он тему. — Я поступлю в Военную академию, как закончу Медицинскую, — меня давно туда заманивают.

— Что?.. Почему? — пролепетала застигнутая врасплох Хелена.

— Потому что я не хочу, чтобы все трагедии повторялись снова, — мрачная хрипотца завладела голосом Александра. — Я хочу, чтобы нам с тобой больше не пришлось переживать горе.

— А потом?

— Потом пойду служить в ГОБ. Да, знаю, сам говорил, что ненавижу их… Но, рассказываю, чем это не повод тоже стать гобовцем и обскакать их всех, а?

— Делай как знаешь, — тихонько рассмеялась Хелена и перевела наполнившийся блаженством взор на яркую луну. Александр с удовольствием зажмурился и кивнул.

Десять лет прожили они счастливо, без ссор и без бед. А рассказывать о прошлом более нечего: все семена посеяны. Настало время погрузиться в главную историю, ради которой всё предыдущее и сказано. Пронизанную волшебством историю, поразившую сей мир, повергнувшую его в истинный трепет!