Lucidity. Cны о режиссуре

Ильгар Сафат

Сборник философско-онтологических текстов, посвященных театру и образу Трикстера. В трактате исследуется феномен люсидных сновидений, связь природы бессознательного с методом театральной режиссуры. Трактат состоит из глав, описывающих измененные состояния сознания, люсидные сновидения, а также различные методы применения метафизического опыта в режиссерской практике.

7. «Сон тени — человек»

У нас на курсе, среди филологов, ходила некогда забавная побасенка, — что, мол, Сэмюель Кольридж в период своей болезни летом 1797 года (послужившей, как известно, отменным обстоятельством для создания автором его знаменитого «Видения во сне, или Кубла Хан», о котором мы читали у Борхеса), — велел вышить бисером на подушке, служившей ему в ту пору, золотой изогнутый ятаган, полумесяц разящей сабли. Оружие это символизировало, по тогдашнему нашему незрелому представлению, единственный и последний оплот хворого поэта: его дивные грезы, феерические фантазмы, видения и миражи. Дальнейшие же наши литературоведческие измышления весьма, однако, видоизменили этот художественный миф: оружие романтического поэта теперь отнюдь не сон, не видения и не сказочные его дремы, — но нечто иное, отчаянно им противоборствующее. Клинок разит небытие. В последней из сохранившихся од («Алкмеон», Пиф. 8) фиванца Пиндара, из Киноскефала, сына Даифанта, — читаем великолепные, незабываемые строки о прискорбной доле человеческого рода: «Сон тени — человек!». Люди — это только скоротечные вспышки, излучения и миражи некой Вселенской Воли, Вселенской Души. Некто, Существо, не поддающееся никаким моральным или философским определениям, — Некто мыслит наш мир. Фантазмы Его, вся Вселенная, все мы, мир, человек, — все это лишь временные психические вспышки. Волны. Импульсы. Миражи. Все мы, наш мир — это лучи Сверхсознания: мертвого (если верить Ф. Ницше), но несущего свои космические вибрации механически и инерционно, — подобно тому, как мы видим в небесах свет далекой звезды, давно уже угасшей. «Наш мир — на грани исчезновения!», говорят суфии. Излучения. Или — сны. Так, может быть, и Кольридж боролся с некой роковой Тенью, чьим Сном он себя никак не хотел признавать, — а потому и велел вышить на своей подушке золотой ятаган: наивно, конечно же. Но ведь поэты, а романтики в особенности, — всегда отличались своей экстравагантностью. (Нам достаточно вспомнить славного опиокурильщика Эдгара Алана По). Да и романтизм в целом, как культурное явление, знаменит своим богоборчеством и демонизмом: «Сон тени — человек!», — это недопустимо.