Изобилие и аскеза в русской литературе: Столкновения, переходы, совпадения

Коллектив авторов, 2020

Понятие аскезы, то есть стремления к воздержанию и отречению от земных благ, – ключевое для самосознания русской культуры. Оно связано с темой бедности, под которой понимается не только нужда, но и скудость окружающей среды, аскетичность самой природы. Такие мыслители, как Н. Бердяев, М. Вебер и Н. Элиас, описывали аскезу как технику самоограничения и самодисциплины и, следовательно, как ключевой экономический и цивилизационный фактор. Однако если обратиться к Библии, то евангельским понятием оказывается изобилие, а вовсе не аскеза. Его образцом стало чудо умножения хлебов, достигнутое без каких-либо аскетических подвигов со стороны присутствующих людей. В таком случае, действительно ли пара изобилие/аскеза антонимична? Как моделируется напряжение между этими двумя полюсами в русской литературе? Какое отражение идея трансформации крайней бедности в избыточное богатство нашла в советской культуре? В сборник вошли статьи Ж.-Ф. Жаккара, К. Ичин, О. А. Ханзена-Лёве и других исследователей, посвященные этой теме в русской литературе от средневековья до современности.

О ТИПАХ АСКЕЗЫ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Михаил Эпштейн

Эта статья об аскезе сама выдержана в аскетическом жанре тезисов, являющих не плоть, а костяк мысли. Иначе вряд ли получилось бы вместить в небольшой формат множество граней этой темы, столь важной для самосознания русской культуры. Каждый из типов аскезы, конечно, заслуживает более подробного исследования, что и осуществлено в ряде других статей этого сборника.

Введение. Бедность и аскеза

1. В названии сборника «Изобилие и аскеза в русской литературе» есть скрытое противоречие. Казалось бы, «изобилие» и «аскеза» — точные антонимы, но это не так. Антоним «изобилия» — скудость, бедность, нищета, тогда как аскеза — это стремление к бедности, путь сознательного воздержания, самоограничения, самообуздания.

С другой стороны, антоним понятия «аскезы» — это не изобилие само по себе, а стяжание или стяжательство, обогащение, приобретательство, накопительство, то есть сознательное и целенаправленное стремление к изобилию.

2. Основная проблема аскезы в России: как отличить ее от бедности? Бедность — это факт, а аскеза — интенция, то есть стремление к бедности, добровольное самоограничение. Собственно, такой смысл предполагается самой этимологией слова: др.-греч. ἀσκητής «упражняющийся, атлет», от ἀσκέω «обрабатывать, упражняться». Аскеза — это работа над собой, духовное упражнение по овладению своей телесной жизнью, искусство внешнего воздержания с целью внутреннего усиления. Аскеты — это атлеты духа⁵⁷.

Аскеза понимается в этой статье в широком смысле, далеко не только богословском, святоотческом, — как дисциплина сознательного воздержания от определенных аспектов материальной или культурной жизни с целью духовного возрастания, творческого воплощения.

3. Значительная часть того, что понимается под аскезой в России, — это псевдоаскеза, то есть просто бедность, недоразвитость, запущенность, а вовсе не сознательное воздержание. Русская деревня бедна, а не аскетична. Граф Л. Н. Толстой аскетичен, а мужик просто беден. Парадокс русской аскетики: выдать нужду за добродетель, бедность фактическую за интенцию бедности, самоограничения.

4. Проблематика аскетизма связана с глубинным свойством русского мира — с онтологией бедности. Это не экономическая категория: нехватка имущества — а нехватка самого бытия, скудость, тусклость, обусловленная как суровостью северного климата, так и плоским однообразием равнины. В лирическом образе России у Н. В. Гоголя в «Мертвых душах» (1842) преобладает именно мотив бедной, слабой бытийности, недореальности: «Русь! Русь! <…> бедно, разбросанно и неприютно в тебе <…>. Открыто-пустынно и ровно все в тебе; как точки, как значки, неприметно торчат среди равнин невысокие твои города; ничто не обольстит и не очарует взора»⁵⁸.

5. Для понимания феномена аскезы и онтологии бедности полезно понятие гипореальности, которое вводится в ряде моих работ.

Гипореальность (hyporeality; от греч. hypo, под, ниже, меньше) — тип реальности со слабо выраженными признаками ее отличия от нереальности, ирреальности. Характерные свойства гипореальности: размытость объектов, слабо отделенных от окружающей среды; размытость субъектов, слабо выделенных из массы; аморфность цивилизации и ее артефактов, не выделенных ясно из природы или быстро ветшающих и готовых к распаду⁵⁹.

Гипореальный мир не только обладает определенными энтропийными свойствами, но и внешне узнаваем и обычно характеризуется такими признаками, как «бедный, неброский, неяркий, неприметный, неприютный, пустынный, рассеянный, заброшенный».

6. Далее я попытаюсь очертить основные типы аскезы в русской литературе, ограничиваясь ссылкой на их основных представителей и приводя характерные примеры и цитаты. Эти условные типы (всего сорок) разделяются на восемь общих категорий, согласно предложенной классификации, которая, конечно, не является идеальной и единственно возможной.

Типы аскезы

I. Аскетичность бытия как исходное состояние природы, общества, человека

1. Аскетичность самой природы, изначальных условий жизни. Бедность, призрачность, истаяние бытия. А. С. Пушкин в стихотворении «Румяный критик мой, насмешник толстопузый…» (1830), в ответ на бравурные, романтически приподнятые запросы критика, передает истощенность, изможденность сельского бытия:

<…> Попробуй, сладим ли с проклятою хандрой.

Смотри, какой здесь вид: избушек ряд убогой,

За ними чернозем, равнины скат отлогой,

Над ними серых туч густая полоса.

Где нивы светлые? где темные леса?

Где речка? На дворе у низкого забора

Два бедных деревца стоят в отраду взора,

Два только деревца. И то из них одно

Дождливой осенью совсем обнажено <…>⁶⁰.

О том же у Н. А. Некрасова в стихотворении «Утро» (1873):

Ты грустна, ты страдаешь душою: / Верю — здесь не страдать мудрено. / С окружающей нас нищетою / Здесь природа сама заодно. // Бесконечно унылы и жалки / Эти пастбища, нивы, луга, / Эти мокрые, сонные галки, / Что сидят на вершине стога; // Эта кляча с крестьянином пьяным, / Через силу бегущая вскачь / В даль, сокрытую синим туманом, / Это мутное небо… Хоть плачь!⁶¹

А. П. Платонов — непревзойденный мастер изображения бедной, скучной, разреженной, томливой, изможденной реальности, которая еле проявлена из небытия и вот-вот может в него опять погрузиться. Платоновские герои безбытийствуют, небытийствуют, смертствуют в опустошенном мире: «<…> воздух был пуст <…>, и скучно лежала пыль на безлюдной дороге — в природе было такое положение»⁶² («Котлован», 1930).

И. А. Бродский:

Ты забыла деревню, затерянную в болотах / залесенной губернии, где чучел на огородах / отродясь не держат — не те там злаки, / и дорогой тоже все гати да буераки. / <…> / И не в ситцах в окне невеста, а праздник пыли / да пустое место, где мы любили⁶³.

2. Психоэмоциональная аскеза: бесчувствие, тоска, хандра, меланхолия, притупленность или недопущение сильных, ярких, радостных, позитивных эмоций. Душевная постность: «<…> простор — краю нет; и степи, словно жизни тягостной, нигде конца не предвидится, и тут глубине тоски дна нет…»⁶⁴ (Н. С. Лесков, «Очарованный странник», 1873).

Та же самая связь простора и уныния более обобщенно выражена у историка В. О. Ключевского:

Жилья не видно на обширных пространствах, никакого звука не слышно кругом — и наблюдателем овладевает жуткое чувство невозмутимого покоя, беспробудного сна и пустынности, одиночества, располагающее к беспредметному унылому раздумью без ясной, отчетливой мысли⁶⁵.

Платонов, «Котлован»: «На выкошенном пустыре пахло умершей травой и сыростью обнаженных мест, отчего яснее чувствовалась общая грусть жизни и тоска тщетности»⁶⁶.

Д. С. Лихачев игнорирует эту взаимосвязь тоски и приволья, представляя их как простую антитезу. «<…> Воля-вольная — это свобода, соединенная с простором, с ничем не прегражденным пространством. А понятие тоски, напротив, соединено с понятием тесноты, лишением человека пространства»⁶⁷. Конечно, есть и тоска, связанная с теснотой, узами, заключением, но это скорее общечеловеческая мука несвободы, рабства. Но та особая русская тоска, налетающая в дороге и знакомая всем, от ямщика до первого поэта, — есть дитя не тесноты, а именно приволья, ничем не прегражденного пространства. Это тоска не пленника, а странника.

«Что-то слышится родное / В долгих песнях ямщика: / То разгулье удалое, / То сердечная тоска… / Ни огня, ни черной хаты, / Глушь и снег… На встречу мне / Только версты полосаты / Попадаются одне…»⁶⁸ (А. С. Пушкин, «Зимняя дорога», 1826). «Объятый тоскою могучей, / Я рыщу на белом коне…» (А. А. Блок, «Опять с вековою тоскою…», 1908)⁶⁹.

3. Аскеза поневоле: «маленький человек». Аскеза как следствие непреодолимых обстоятельств бедности, социальной приниженности, вынужденного отказа от своей воли и достоинства. Самсон Вырин («Станционный смотритель» Пушкина), Акакий Акакиевич Башмачкин («Шинель» Гоголя), Макар Девушкин («Бедные люди» Достоевского).

II. Трансцендентная аскеза как условие высшего бытия

1. Национально-религиозная аскеза. Народ-богоносец берет на себя все тяготы земного бытия.

Казалось бы, настоящая бедность и скудость исключают аскезу. Но у Ф. И. Тютчева та же самая нищета России, скудость ее природы и народа оказываются знаками христианского смирения, долготерпения, добровольного приятия на себя крестной ноши («Эти бедные селенья…», 1855):

Эти бедные селенья,

Эта скудная природа —

Край родной долготерпенья,

Край ты Русского народа!

Не поймет и не заметит

Гордый взор иноплеменный,

Чтó сквозит и тайно светит

В наготе твоей смиренной.

Удрученный ношей крестной,

Всю тебя, земля родная,

В рабском виде Царь Небесный

Исходил, благословляя⁷⁰.

2. Аскеза-кеносис. Особый тип аскезы, сближающий ее с кеносисом (греч. κένωσις — опустошение, истощение), то есть самоопустошением, самоограничением Бога на пути к вочеловечению. Кеносис — это как бы аскеза самого Бога, слагающего с себя атрибуты всемогущества, всезнания, всеприсутствия и др.

Вообще кеносис и аскеза могут мыслиться как антитеза:

Кеносис: истощание духа во плоти.

Аскеза: истощание плоти в духе.

В этом смысле Христос кенотичен, христианин аскетичен. Кеносис — снисхождение Бога в человека, отелеснивание вплоть до смерти; аскеза — восхождение человека к Богу, растелеснивание вплоть до обожения.

Но возможно и пространство встречи между Христом и христианином, между вочеловечением Христа и обожением человека. Так, в князе Мышкине у Достоевского происходит встреча человеческой аскезы и божественного кеносиса. Его болезнь, телесная слабость, смирение, чудаковатость, неотмирность, всепрощение могут рассматриваться как знаки и кеносиса, и аскезы.

3. Аскеза-литота. Минимализм, любовь к бытию в его предельном умалении. О. Э. Мандельштам, «Кому зима — арак и пунш голубоглазый…», 1922:

Немного теплого куриного помета

И бестолкового овечьего тепла;

Я все отдам за жизнь: мне так нужна забота, —

И спичка серная меня б согреть могла.

Взгляни: в моей руке лишь глиняная крынка,

И верещанье звезд щекочет слабый слух,

Но желтизну травы и теплоту суглинка

Нельзя не полюбить сквозь этот жалкий пух.

Тихонько гладить шерсть и ворошить солому,

Как яблоня зимой, в рогоже голодать,

Тянуться с нежностью бессмысленно к чужому,

И шарить в пустоте, и терпеливо ждать⁷¹.

Это образ жизни в ее наименьшем остатке, прорастающем через смерть, через пустоту, через голод и холод, через невозможность выживания. Тепло помета — но все-таки тепло; остывающая жизнь, но и она может согреть кого-то. Желтизна травы, теплота суглинка, жалкий пух — таковы эти остаточные и необходимые признаки жизни у Мандельштама. Подчеркивается бессмысленность, бестолковость этого ожидания — и его неистребимость, упорство самых малых долей и ростков жизни.

4. Мифопоэтическая аскеза. Скудость и здешней, и загробной жизни как источник религиозно-эстетического переживания. Бытие призрака в царстве теней — финальная точка аскетической траектории. На пределе истощения физического бытия обретается полнота его восприятия — своего рода аскетическая чувственность, гедонизм постусторонности, нежность устремленности в пустоту. Летейские стихи Мандельштама («Ласточка», 1920):

Я слово позабыл, что я хотел сказать.

Слепая ласточка в чертог теней вернется

На крыльях срезанных, с прозрачными играть.

В беспамятстве ночная песнь поется.

Не слышно птиц. Бессмертник не цветет.

Прозрачны гривы табуна ночного.

B сухой реке пустой челнок плывет.

Среди кузнечиков беспамятствует слово⁷².

III. Аскеза воли, цели и действия

1. Духовно-нравственная аскеза. Проповедь опрощения, самоограничения, воздержания. Аскеза — труд и радость самопреодоления. Л. Н. Толстой, Н. Ф. Федоров. А. И. Солженицын. Толстовские персонажи: Константин Лёвин, Дмитрий Нехлюдов. «Воздержание есть первая ступень всякой доброй жизни»⁷³ (Л. Н. Толстой, «Первая ступень», 1891).

2. Религиозная аскеза — отречение от светской культуры. Отказ от искусства, отказ от умствования, утверждение веры как единственного пути к спасению души. Н. В. Гоголь, Л. Н. Толстой. В предисловии к «Выбранным местам» (1847) Гоголь выражает надежду «искупить бесполезность всего, доселе мною напечатанного»⁷⁴, то есть всех своих художественных сочинений, а в «Авторской исповеди» (1847) признает, что «верховная инстанция всего есть Церковь и разрешенье вопросов жизни — в ней»⁷⁵.

3. Протестантская аскеза, отказ от внешних признаков религиозного культа. Оголение храма от предметов культа, очищение веры от обрядов и суеверий. Наиболее последовательно этот тип аскезы выражен у Л. Н. Толстого, а эмблематически — в стихотворении Ф. И. Тютчева («Я лютеран люблю богослуженье…», 1834):

Я лютеран люблю богослуженье,

Обряд их строгий, важный и простой, —

Сих голых стен, сей храмины пустой

Понятно мне высокое ученье⁷⁶.

4. Экзистенциальная аскеза. Бегство от всех форм идентичности, отказ от отождествления с какой бы то ни было определенной социальной или психологической ролью, предсказуемым типом поведения. Подпольный человек у Достоевского, Настасья Филипповна, бросающая деньги в огонь, капитан Снегирев, топчущий 200 рублей, предложенные ему Алешей. Точечная аскеза одного мига, одного решения, мгновенного сброса идентичности.

Одна из разновидностей этого типа — злобная, истерическая аскеза сбрасывания всех общественно-нравственных одеяний и покровов. «Заголимся и обнажимся!»⁷⁷ (Ф. М. Достоевский, «Бобок», 1873).

5. Нигилистическая аскеза. Отрицание красоты, искусства, сложной личности, психологических и метафизических глубин бытия, отказ от всей этой «безнравственной роскоши» культуры ради служения только науке (Базаров в «Отцах и детях») — или только вере. Нигилизм может быть материалистическим, отрицающим религию — или фидеистическим, отрицающим ценности светской культуры. Н. Бердяев о Л. Толстом:

Этот аскетизм встречается в форме барской, у кающихся дворян, и в форме интеллигентской, у интеллигентов-народников. Этот аскетизм обычно связан с гонением на красоту, на метафизику и мистику, как на роскошь недозволенную, безнравственную⁷⁸.

6. Революционная, общественно-гражданская аскеза. Самопожертвование во имя высших общественных идеалов. Н. А. Некрасов, «Памяти Добролюбова» (1864):

Суров ты был, ты в молодые годы

Умел рассудку страсти подчинять.

Учил ты жить для славы, для свободы,

Но более учил ты умирать.

Сознательно мирские наслажденья

Ты отвергал, ты чистоту хранил,

Ты жажде сердца не дал утоленья <…>⁷⁹

Такая аскеза может служить и целям завоевания абсолютной власти. С. Г. Нечаев, «Катехизис революционера» (1869): «Революционер — обреченный человек. Он не имеет личных интересов, дел, чувств, привязанностей, собственности, даже имени. Все в нем захвачено одним исключительным интересом, одной мыслью, одной страстью — революцией»⁸⁰. Уравнительная аскеза: общее требование к себе и к другим. «Суровый для себя, он должен быть суровым и для других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности и даже самой чести должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела»⁸¹.

Герои Н. Г. Чернышевского, М. Горького, Н. А. Островского: Рахметов, П. Власов, П. Корчагин.

7. Моральная национальная аскеза. Отказ от идеологической и геополитической экспансии целой страны, сосредоточение на внутренних проблемах, этика национального раскаяния и самоограничения. А. И. Солженицын, «Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни», 1973:

<…> было бы духовно ценней и субъективно легче принять принцип самоограничения — прежде того, дальновидным самостеснением. <…> Россия предпримет решительный выбор самоограничения, выбор вглубь, а не вширь, внутрь, а не вовне; все развитие свое — национальное, общественное, воспитательное, семейное и личное развитие граждан, направит к расцвету внутреннему, а не внешнему⁸².

8. Экологическая аскеза. Отказ от потребительского, хищнического отношения к природе. Зеленая альтернатива индустриальному обществу, экономическому материализму. Опрощение, антирост. М. М. Пришвин, К. Г. Паустовский, В. Г. Распутин, В. П. Астафьев.

IV. Насильственная аскеза

1. Аскетизм как моральное насилие, как способ надзора и контроля. «Как бы чего не вышло». Страх всего живого, свободного, непредусмотренного — и стремление подавить его в себе и других. А. П. Чехов, «Человек в футляре» (1898):

Этот человечек, ходивший всегда в калошах и с зонтиком, держал в руках всю гимназию целых пятнадцать лет! Да что гимназию? Весь город! <…> И дома та же история: халат, колпак, ставни, задвижки, целый ряд всяких запрещений, ограничений, и — ах, как бы чего не вышло!⁸³

Беликов — характерный пример «учительской» аскезы — добровольного самоограничения, которое, как норма, становится обязательной для других.

2. Милитаристский, казарменный и лагерный аскетизм. Диктаторы-аскеты (Ленин, Сталин, Гитлер). Рабская аскеза у заключенных, с ее возможным двойственным эффектом для личности — разрушительным (в «Колымских рассказах» В. Т. Шаламова) или нравственно укрепляющим (в лагерной прозе А. И. Солженицына).

3. Государственно-патриотическая аскеза. Идеология отказа от личного благополучия ради мощи и процветания родины, счастья грядущих поколений. Государство, особенно идеократическое и авторитарное, накладывает на граждан суровые нормы самопожертвования и самоотречения. Этот же вид аскезы входит в арсенал постсоветской пропаганды. По сатирической формулировке М. М. Жванецкого, «патриотизм — это четкое, ясное, хорошо аргументированное объяснение того, почему мы должны жить хуже других»⁸⁴.

V. Псевдоаскеза

1. Фальшивая аскеза. Скудность, непроявленность бытия выдается за святость. Алеша Горшок в одноименном рассказе Л. Н. Толстого задуман как житийный персонаж, однако автор не может скрыть от читателей его духовного убожества. Алеша действует подневольно, как во сне, как заведенный: бегает, суетится, подчиняет свою жизнь барским прихотям, не успевая или даже не умея осознать, что он делает, выбрать и вобрать это своей волей. Сам Толстой этого рассказа у себя «не принял». «Писал Алешу, совсем плохо. Бросил»⁸⁵.

Не случайно Алеша так резко отличается от мужика, послужившего ему прототипом, — от жившего в Ясной Поляне у Толстого работника. О нем Т. А. Кузминская пишет следующее:

Помощником повара и дворником был полуидиот «Алеша Горшок», которого почему-то опоэтизировали так, что, читая про него, я не узнала нашего юродивого и уродливого Алешу Горшка. Но, насколько я помню его, он был тихий, безобидный и безропотно исполняющий все, что ему приказывали⁸⁶.

Очевидно, сам Толстой почувствовал фальшь этого претворения полуидиота, лишенного сознания и воли, в житийного подвижника — и отказался от завершения рассказа.

2. Декоративная аскеза. Если аскеза — это интенция бедности, то декоративная аскеза — это интенция самой аскезы при отсутствии таковой. Это подделка под бедность второй степени, то есть бедность, которая пытается выдать себя за аскезу, за добровольное обнищание. Эта игра в обеднение, ставка на понижение уровня культуры и достатка составляет самодовольство бедности, ее нравственный жирок, подмену. Мало того, что на теле — лохмотья, так их еще пытаются живописать в качестве лохмотьев. Такова ненатуральность бедной натуры, которая стыдится себя в такой извращенной форме, что прикидывается не богатством, а добровольной бедностью. В «Жизни Арсеньева» И. А. Бунин вспоминает купца Балавина, писавшего стихи, которых впоследствии стыдился:

Родился я в глуши степной,

В простой и душной хате,

Где вместо мебели резной

Качались полати…⁸⁷

Такие же преувеличения по части «живописной бедности» есть в автобиографических сочинениях М. Горького.

3. Притворная аскеза с целью самосохранения. А. П. Платонов, «Джан» (1935): «<…> Суфьян погладил старый московский башмак Чагатаева, — твой народ боится жить, он отвык и не верит. Он притворяется мертвым, иначе счастливые и сильные придут его мучить опять. Он оставил себе самое малое, не нужное никому, чтобы никто не стал алчным, когда увидит его»⁸⁸.

4. Шутливая, лукаво-жеманная аскеза. В. В. Ерофеев. «Москва — Петушки». Веничка объясняет товарищам, почему он не ходит на глазах у них по нужде и вообще воздерживается от открытых телесных проявлений: «В этом мире есть вещи… Есть такие сферы… Нельзя же так просто: встать и пойти. Потому что самоограничение, что ли?.. Есть такая заповеданность стыда, со времен Ивана Тургенева… И потом — клятва на Воробьевых горах…»⁸⁹

VI. Амбивалентная, или парадоксальная аскеза

1. Аскеза накопительства. Прагматическая аскеза — воздержание, готовность претерпеть лишения ради обогащения. А. С. Пушкин, «Скупой рыцарь» (1830). Барон:

Кто знает, сколько горьких воздержаний,

Обузданных страстей, тяжелых дум,

Дневных забот, ночей бессонных мне

Все это стоило?⁹⁰

Такая же капиталистическая аскеза — у гоголевского Чичикова, отказывающего себе в радостях жизни ради будущего преуспеяния; у Семена Рогожина (отец Парфена) в «Идиоте» (1869) Достоевского.

2. Гедонистическая и карнавальная аскеза. Изнурение себя развратом, пьянством как способ медленного самоистребления. «Бесы» (1872) Достоевского: «Я пробовал большой разврат и истощил в нем силы; но я не люблю и не хотел разврата»⁹¹ (письмо Ставрогина Даше). Н. А. Бердяев, «Ставрогин» (1914):

И даже когда испытывает Ставрогин свою силу через самообуздание, через своеобразную аскезу (он вынес пощечину Шатова, хотел объявить о своем браке с Хромоножкой и многое другое), он исходит, истощается в безмерности этого испытания. Его аскеза не есть оформление, не есть кристаллизация личности, в ней есть сладострастие⁹².

Парадоксальный аскетизм представлен также у В. В. Ерофеева в «Москве — Петушках». Пьянство для него — не радость, а своего рода вериги, способ обуздания гордыни, свойственной трезвому миру. Веничке нужно хлебнуть полную меру страданий, вследствие чего он сравнивает свою страсть к «розовому крепкому» со стигматами св. Терезы:

Господь, вот Ты видишь, чем я обладаю. Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа? <…> И, весь в синих молниях, Господь мне ответил: — А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны. — Вот-вот! — отвечал я в восторге. — Вот и мне, и мне тоже — желанно мне это, но ничуть не нужно! <…> Я знаю многие замыслы Бога, но для чего он вложил в меня столько целомудрия, я до сих пор так и не понял⁹³.

3. Демоническая аскеза. Воздержание как служение своей гордыне, как путь восхождения к сверхчеловеческой власти над миром. Антихрист у В. С. Соловьева подвизается на аскетическом поприще: «Высочайшие проявления воздержания, бескорыстия и деятельной благотворительности, казалось, достаточно оправдывали огромное самолюбие великого спиритуалиста, аскета и филантропа»⁹⁴ («Краткая повесть об антихристе», 1900). Демонизм в данном случае — это вымученная, выморочная аскеза, доведенная до высшей степени. Она представлена также в таких персонажах, как отец Сергий у Л. Н. Толстого, Ферапонт у Достоевского.

4. Метааскеза. Отказ от аскезы как новая стадия духовного пути. Зосима посылает Алешу Карамазова на служение в миру, чтобы быть с братьями (в широком смысле) — буйными, страстными или изощренно-рассудочными «карамазовцами» (не просто «Карамазовыми»). Аскеза в стенах карамазовского дома — более тяжелое испытание, чем аскеза в келье. «Через три дня он вышел из монастыря, что согласовалось и со словом покойного старца его, повелевшего ему „пребывать в миру“»⁹⁵. Обременение себя светским — высшая форма аскезы для человека, который тяготится мирским и берет на себя труд мирянина как новый обет послушания.

5. Метарелигиозная аскеза. Монашеское выступает в форме секулярного, и повседневный быт превращается в аскетический опыт. Такова аскеза трудного послереволюционного быта — мученичество, голод, лишения, перерастающие в радость подвижничества. О. Э. Мандельштам, «Слово и культура» (1921):

<…> у нас не еда, а трапеза; не комната, а келья; не одежда, а одеяние. Наконец мы обрели внутреннюю свободу, настоящее внутреннее веселье. Воду в глиняных кувшинах пьем как вино, и солнцу больше нравится в монастырской столовой, чем в ресторане. Яблоки, хлеб, картофель — отныне утоляют не только физический, но и духовный голод. Христианин, а теперь всякий культурный человек — христианин, не знает только физического голода, только духовной пищи. Для него и слово — плоть, и простой хлеб — веселье и тайна⁹⁶.

VII. Аскеза слова и стиля

1. Дидактическая, проповедническая или пропагандистская аскеза. Предельное опрощение стиля, обращенного к малообразованному читателю. Отказ от пышности, украшательства ради доходчивости, прямого воздействия на массы. Поздний Толстой: «Работа. Все без красноречия, а коротко и ясно»⁹⁷ (Дневник, 10 декабря 1889). В. Маяковский, «Во весь голос» (1930): «Но я / себя / смирял, / становясь / на горло / собственной песне»⁹⁸.

2. Мировоззренческая аскеза, отказ от дидактизма, морализма, авторского поучительства. Воздержание от прямого идейного воздействия на читателя. Такова «безыдейная» проза А. П. Чехова, особенно на фоне его великих учительных предшественников: Толстого и Достоевского. Борис Зайцев о Чехове: «Чехов от писателей типа „вперед на бой, в борьбу со тьмой“ очень, конечно, отличался. Проповедничества в нем не было. Но не было и цельного мировоззрения, философского или религиозного»⁹⁹. То, что называли его «безыдейностью» или «индифферентностью», было формой художественного аскетизма. «Я боюсь тех, — писал Чехов, — кто между строк ищет тенденции, кто хочет видеть меня непременно либералом или консерватором. Я не либерал, не консерватор, не постепеновец, не монах, не индифферентист. Я хотел бы быть свободным художником <…>»¹⁰⁰.

3. Аскеза чистого искусства. Воздержание от его социальных и моральных функций, от реализма, этики, психологии, религии, биографии. Аскетизм как эстетизм. Художник — жрец искусства для искусства, который избегает прикосновений к общественным страстям и пошлому быту. Эта аскеза по-разному проявляется в раннем символизме, акмеизме, футуризме. Воздержание от любых претензий на объективную истину. «Истинно то, что признаю я, признаю теперь, сегодня, в это мгновение»¹⁰¹ (В. Я. Брюсов, «Истины. Начала и намеки», 1901). К. Д. Бальмонт, «Я не знаю мудрости, годной для других…», 1902: «Я не знаю мудрости, годной для других, / Только мимолетности я влагаю в стих»¹⁰².

Аскеза «искусства для искусства» находит теоретическое выражение в формальной школе в литературоведении: «Искусство как прием» (1916) В. Б. Шкловского.

4. Авангардистская аскеза. Минимализм и геометризм формы, истощение зрения. От реальности остаются только кости, торчащие ребра кубических, супрематических конструкций, визуальных абстракций. «Черный квадрат» К. С. Малевича — икона изобразительной аскезы.

5. Абсурдистская аскеза. Отказ от рациональности, от связного сюжета, от презумпции смысла. А. Е. Крученых, Д. И. Хармс, А. И. Введенский. «Дыр бул щыл» Крученых или «Случаи» Хармса — упражнения в очищении текста от видимости порядка и значения.

6. Аскеза сказа и цитатности. Отказ от авторского слова, ограничение повествования речью персонажей. Н. С. Лесков, М. М. Зощенко, обэриуты во многих текстах имитировали речь своих персонажей, почти не выражая своего авторского присутствия.

Отказ от авторской фантазии, смирение, роль писателя как переписчика и истолкователя чужих текстов. Поэтика цитатности у О. Э. Мандельштама, «Разговор о Данте» (1933):

Секрет его <Данте> емкости в том, что ни единого словечка он не привносит от себя. Им движет все что угодно, только не изобретательство. Дант и фантазия — да ведь это несовместимо! <…> он пишет под диктовку, он переписчик, он переводчик… Он весь изогнулся в позе писца, испуганно косящегося на иллюминованный подлинник, одолженный ему из библиотеки приора¹⁰³.

7. Жанровая аскеза. Ее формы разнообразны. Уход Гоголя и Толстого от жанров романа и вообще художественной словесности — в дидактические жанры, в публицистику, в письма, притчи и проповедь. Уход Б. Л. Пастернака от оригинального поэтического творчества в переводы. Такая же судьба «аскетов перевода» постигла многих других одаренных поэтов советской эпохи: А. А. Тарковского, С. И. Липкина, М. С. Петровых.

8. (Само)цензурная аскеза. Из-за необходимости подчиняться требованиям цензуры автор углубляет многозначность текста, использует эзопов язык, технику аллюзий, то есть стремится к художественной компенсации внешних, идеологических ограничений. Это аскеза пошла на пользу некоторым писателям советской эпохи (поздний В. П. Катаев, Ю. В. Трифонов, А. А. Вознесенский).

9. Ироническая аскеза. Мовизм, плохописание, нулевой градус письма, сознательная неряшливость, имитация графоманства. «Козьма Прутков» А. К. Толстого и бр. Жемчужниковых. Катаев («Святой колодец», 1966):

<…> я являюсь основателем новейшей литературной школы мовистов, от французского слова mauvais — плохой, — суть которого заключается в том, что так как в настоящее время все пишут очень хорошо, то нужно писать плохо, как можно хуже, и тогда на вас обратят внимание; конечно, научиться писать плохо не так-то легко, потому что приходится выдерживать адскую конкуренцию, но игра стоит свеч, и если вы действительно научитесь писать паршиво, хуже всех, то мировая популярность вам обеспечена. <…> Хуже меня пишет только один человек в мире, это мой друг, великий Анатолий Гладилин, мовист номер один ¹⁰⁴.

В изобразительном искусстве И. И. Кабаков имитирует манеру советского художника-халтурщика. Эрик Булатов в живописи, Владимир Сорокин в литературе демонстрируют нарочито размашистую и неряшливую переработку эстетики соцреализма.

10. Молчание как словесная аскеза. Полный или частичный отказ от самовыражения. Молчание Пастернака, Мандельштама, Ахматовой во второй половине 1920‐х годов и другие периоды их (не)творчества как предельная форма писательской аскезы — неписание.

VIII. Особые типы аскезы

Есть некоторые типы аскезы, которые не вписываются в ранее предложенные общие категории и достойны отдельного рассмотрения.

1. Профессиональная аскеза. Направленная против «жирного» дилетантизма, против расплывчатого мистицизма и эзотеризма; сосредоточенность на конкретике земного вещества и ремесла. «<…> Базаров уединился окончательно: на него нашла лихорадка работы»¹⁰⁵ (И. С. Тургенев, «Отцы и дети», 1862). Этот тип аскезы, в частности, свойствен акмеизму с его критикой символистско-идеалистического мировоззрения. Мандельштам: «<…> красота — не прихоть полубога, / А хищный глазомер простого столяра»¹⁰⁶ («Адмиралтейство», 1913).

2. Познавательная, эпистемологическая аскеза. Роль сомнения у Декарта. Кантовская критика чистого разума. Эпохе Гуссерля — воздержание от суждений. Этот тип умственной аскезы мало характерен для русской философии и литературы.

3. Ментальная аскеза ¹⁰⁷. Приостановка мыслительного процесса, развитая в йоге и исихазме. Мыследержание — дисциплина управления своими мыслями, воздержания от греховных или опасных помыслов. У этого типа аскезы не только религиозно-психологическое прошлое, но и большое будущее как у способа самоцензуры в церебрально открытом обществе, где мозговые процессы технически освоены, выведены наружу и участвуют в информационных потоках и производственных процессах. Со временем мозговые сигналы будут прямо передаваться по электронным сетям, выводиться «на дисплей» в форме чувственно воспринимаемых знаков или непосредственно вводиться в сознание других людей — и тогда общество может потребовать от своих членов такой умственной аскезы, какой раньше предавались только монахи и йоги. Этот тип аскезы, насколько мне известно, еще не нашел заметного выражения в русской литературе.

Некоторые итоги. Аскеза и изобилие

1. Типы аскезы широко варьируются — вплоть до противоположности друг другу. Например, можно выделить восходящую аскезу: радостную, одухотворенную — и нисходящую: унылую, жизнеотрицательную. Первая — аскеза духа, который не воинствует с жизнью, не осуждает людей, благословляет мир; вторая аскеза (порой включает постничество, молчальничество) враждебна миру, презирает все земное и человеческое и повсюду усматривает засилье зла и чертовщины. Эти два типа напрямую противопоставлены в «Братьях Карамазовых» Достоевского (старец Зосима и монах Ферапонт), а также у Бердяева:

Аскезу можно понять положительно и отрицательно. С греховными страстями можно бороться пробуждением положительных, творческих духовных сил в человеке, направлением воли на высшие ценности. <…> Отрицательная аскеза хочет подавить и уничтожить греховные страсти, не направляя их на положительное творчество, не пробуждая любви к положительным творческим ценностям¹⁰⁸.

2. Аскеза проявляется многогранно в зависимости от того уровня бытия или типа действия, который подлежит ограничению и самообузданию. Например, в один и тот же исторический период, в конце 1890‐х, можно отметить три совершенно разных, взаимоисключающих типа художественной аскезы:

а. Л. Н. Толстой: предельное упрощение слога, «поэтика воздержания», «вегетарианский стиль» с целью предельно ясного и краткого выражения мыслей, нравственной проповеди и поучения;

б. А. П. Чехов: отказ от идейной проповеди и поучения, от дидактизма во имя беспристрастного, отстраненного представления правды жизни;

в. В. Я. Брюсов: отказ от обязательств художника перед реальностью, этикой, религией, воздержание художника от всех целей, кроме создания чистого искусства, аскетизм-эстетизм.

3. В паре «аскеза — изобилие» первый элемент, как правило, доминирует и выступает как исходный. Если бедность и аскеза часто изображаются самостоятельно, то изобилие редко изображается само по себе, вне контрастной темы бедности. В случаях самостоятельного описания изобилия оно, как правило, сводится к гастрономической тематике. Такие наивно-натуралистические сцены изобилия встречаются у Г. Р. Державина и И. А. Гончарова в описании дворянских усадеб: Званки, Обломовки. Лиро-эпический восторг Державина в стихотворении «Евгению. Жизнь Званская» (1802):

Где с скотен, пчельников и с птичень, и прудов

То в масле, то в сотах зрю злато под ветвями,

То пурпур в ягодах, то бархат-пух грибов,

Сребро, трепещуще лещами.

<…>

Багряна ветчина, зелены щи с желтком,

Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны,

Что смоль, янтарь — икра, и с голубым пером

Там щука пестрая — прекрасны!¹⁰⁹

И. А. Гончаров, «Обломов» (1859):

Забота о пище была первая и главная жизненная забота в Обломовке. Какие телята утучнялись там к годовым праздникам! Какая птица воспитывалась! Сколько тонких соображений, сколько занятий и забот в ухаживаньи за нею! <…> И так до полудня все суетилось и заботилось, все жило такою полною, муравьиного, такою заметною жизнью¹¹⁰.

4. Преобладающая тема аскезы в русской литературе задает «от противного» патетику «изобилия», которое приобретает искусственно-галлюцинаторный характер, контрастируя с реальной бедностью. Одна из главных исторических проблем России — «нехватка реальности» и вместе с тем попытка ее «гиперкомпенсации», построения искусственной реальности, сверхубедительного симулякра.

Лирическое отступление Гоголя, которое приводится в введении к этой статье, начинается с мотива онтологической бедности («Русь! Русь! <…> бедно, разбросанно и неприютно в тебе <…>») — но быстро переходит в лирический апофеоз невообразимого, непостижимого изобилия. Если «бедная реальность», гипо-, вызывает чувства смирения, сострадания, то «сверхреальность», гипер-, связана с состоянием гордости, величия и вместе с тем вызывает чувство страха, опасности, неестественности. Этот мгновенный переход от гипо к гипер совершается в следующих строках Гоголя, представляющих Россию волшебным «гиперпространством» («Мертвые души»):

Но какая же непостижимая, тайная сила влечет к тебе? <…> Что пророчит сей необъятный простор? Здесь ли, в тебе ли не родиться беспредельной мысли, когда ты сама без конца? Здесь ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться и пройтись ему? И грозно объемлет меня могучее пространство, страшною силою отразясь во глубине моей; неестественной властью осветились мои очи: у! какая сверкающая, чудная, незнакомая земле даль! Русь!..¹¹¹

Тема изобилия, могущества, необъятности, как апофеоз России, приобретает здесь у Гоголя черты ведьмовских чар, дьявольского наваждения и может быть соотнесена с демоническими мотивами его ранних произведений, таких как «Вий», «Страшная месть», «Ночь перед Рождеством», «Портрет»¹¹².

5. В России гипо- и гипер- впрямую стыкуются и подстегивают друг друга. Реальность не выступает как «норма»: ее отчаянно не хватает (бедность, ветхость, разбросанность, пустота) — или ее слишком много (широта, беспредельность, богатырство, грозная мощь).

В «Чевенгуре» А. П. Платонова у жителей не остается ничего, кроме степных злаков: «Дома стоят потухшими — их навсегда покинули не только полубуржуи, но и мелкие животные; даже коров нигде не было — жизнь отрешилась от этого места и ушла умирать в степной бурьян <…>»¹¹³. Зато далеко простирается голодная мечта чевенгурцев — образ сверхсытости: «Бараньего жиру наешься и лежи себе спи! <…> А в обеде борщом распаришься, потом как почнешь мясо глотать, потом кашу, потом блинцы <…> а потом сразу спать хочешь. Добро!»¹¹⁴

6. Превращение гипо в гипер легло в основу советского проекта, с его утопией изобилия, когда «все источники общественного богатства польются полным потоком» (тезис «Коммунистического манифеста» Маркса и Энгельса, воспроизведенный в третьей Программе КПСС). Вот как у В. В. Маяковского вплотную стыкуются эти гипо- и гипер-, бедность факта и изобилие фантазии («Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка», 1929):

<…> сидят / впотьмах / рабочие, / подмокший / хлеб / жуют. / Но шепот / громче голода — / он кроет / капель спад: / «Через четыре / года / здесь / будет / город-сад!» / <…> / Я знаю — / город / будет, / я знаю — / саду / цвесть, / когда / такие люди / в стране / в советской / есть!¹¹⁵

Гиперкомпенсация бедности происходит в форме идеологического фантома, роскоши планов и директив, то есть невероятного изобилия, которое в конце концов демонстрирует свою симулятивную природу.

7. В целом бедность и аскеза гораздо более полноценно представлены в русской литературе, чем их антитеза — изобилие и обогащение. Объяснение этому можно найти в мысли В. В. Розанова: «Бедняк красивее богача: бедняка и поэты берут в описание. А богача кто же описал? Это сатирический сюжет. Таким образом, одна из великих загадок мира заключается в том, что страдание идеальнее, эстетичнее счастья — грустнее, величественнее»¹¹⁶.

Вряд ли можно согласиться с Розановым в целом. Эстетика богатства, счастья, красоты, блестящих нарядов, чувственного изобилия занимает никак не меньшее место в мировом искусстве, да и религии, чем эстетика бедности, ветхости, лохмотьев, запустения и т. д. В Книге Екклесиаста, после сетований на превратности и тщету земного бытия, в полной мере благословляется его насыщенность, изобилие чувственных радостей: «Итак иди, ешь с весельем хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим. Да будут во всякое время одежды твои светлы, и да не оскудевает елей на голове твоей»¹¹⁷. Но Розанов, как русский мыслитель, опирался на интуиции бедности и богатства в отечественной культуре, и в этом отношении он был, безусловно, прав: в России «бедняк красивее богача».

Не будем здесь предлагать слишком широких философских обобщений на тему православной этики и эстетики, в ее отличие от более жизнеутверждающих и мироприемлющих традиций западного христианства. Но остается несомненным, что в русской литературе бедность и аскеза выступают как доминантный культурный ген, тогда как изобилие оказывается геном рецессивным, той «яркой заплатой», которая еще резче оттеняет ветхое рубище певца.

Примечания

57

Обстоятельные разъяснения по поводу понятия «аскеза» и его эволюции в христианском богословии можно найти в самом систематическом исследовании этой темы на русском языке: Зарин С. М. Аскетизм по православно-христианскому учению. СПб.: Тип. В. Ф. Киршбаума, 1907 (переиздания — М., 1996, Киев, 2006). Кн. 1. Критический обзор важнейшей литературы вопроса. Книга 2. Опыт систематического раскрытия вопроса.

58

Гоголь Н. В. Мертвые души I // Гоголь Н. В. Полн. собр. соч.: В 14 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1951. Т. 6. С. 220.

59

Эпштейн М. Н. Проективный словарь гуманитарных наук. М.: Новое литературное обозрение, 2017. С. 342.

60

Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937–1959. Т. 3 (1948). С. 236.

61

Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем: В 15 т. Л.: Наука, 1982. Т. 3. С. 117.

62

Платонов А. П. Собр. соч. М.: Время, 2011. Т. 3. С. 413.

63

Бродский И. А. Сочинения. СПб.: Пушкинский фонд, 1992. Т. 2. С. 407. Поразительно точный образ гипореальности, напоминающий аскезу бытия в изображении Гоголя, Некрасова, Платонова, есть у Д. Л. Андреева в описании верхнего из миров нисходящего ряда в его трактате «Роза мира»: «Первое из чистилищ именуется Скривнус. Это — картина обезбоженного мира и обезбоженного общества без всяких прикрас. Бесцветный ландшафт; свинцово-серое, никогда не волнующееся море. Чахлая трава, низкорослые кустарники и мхи <…>. Обиталищами миллионных масс тех, кто были людьми, служат здесь котловины, замкнутые среди невысоких, но неприступных откосов. <…> Каждый из предметов сам находит того, кто над ним должен работать: чинить никому не нужную ветошь, мыть что-то вроде измазанных маслом и грязью склянок, надраивать металлические обломки. И работа, и сон протекают преимущественно в баракообразных домах, длинных, перегороженных внутри барьерами высотой до пояса. / Облик обитателей сохраняет полное человекоподобие, но черты смыты и разглажены» (Андреев Д. Л. Роза мира // Андреев Д. Л. Собр. соч.: В 3 т. М.: Моск. рабочий; Присцельс, 1995. Т. 2. С. 167).

64

Лесков Н. С. Собр. соч.: В 11 т. М.: ГИХЛ, 1957. Т. 4. С. 434.

65

Ключевский В. О. Курс русской истории (часть 1, лекция 4) // Ключевский В. О. Соч.: В 8 т. М.: Политиздат, 1956. Т. 1. С. 70.

66

Платонов А. П. Котлован. С. 422.

67

Лихачев Д. С. Заметки о русском // Лихачев Д. С. Земля родная. М.: Просвещение, 1983. С. 51.

68

Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948. Т. 3. Кн. 1. С. 42.

69

Блок А. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. М.: Наука, 1997. Т. 3. С. 172.

70

Тютчев Ф. И. Полн. собр. соч. и писем: В 6 т. М.: ИЦ «Классика», 2003. Т. 2. С. 71.

71

Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем: В 3 т. М.: Прогресс-Плеяда, 2009. Т. 1. С. 122.

72

Там же. С. 110.

73

Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М.: ГИХЛ, 1954. Т. 29. С. 73.

74

Гоголь Н. В. Выбранные места из переписки с друзьями // Гоголь Н. В. Полн. собр. соч.: В 14 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. Т. 8. С. 215 (Предисловие).

75

Гоголь Н. В. <Авторская исповедь> // Там же. С. 466.

76

Тютчев Ф. И. Полн. собр. соч. и писем: В 6 т. М.: ИЦ «Классика», 2002. Т. 1. С. 156.

77

Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1980. Т. 21. С. 52.

78

Бердяев Н. А. Ветхий и новый завет в религиозном сознании Л. Толстого <1911> // Бердяев Н. А. Собр. соч. (Типы религиозной мысли в России). Париж: YMCA Press, 1989. Т. 3. С. 141.

79

Некрасов Н. А. Полн. собр. соч. и писем: В 15 т. Л.: Наука, 1981. Т. 2. С. 173.

80

Нечаев С. Г. <Катехизис революционера> // Революционный радикализм в России: век девятнадцатый. М.: Археологический центр, 1997. С. 244 (§ 1).

81

Там же. С. 245 (§ 6).

82

Солженицын А. И. Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни // Солженицын А. И. Публицистика: В 3 т. Ярославль: Верхне-волжское книжное изд-во, 1995. Т. 1. С. 81, 86.

83

Чехов А. П. Человек в футляре // Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М.: Наука, 1977. Т. 10. С. 44–45.

84

Жванецкий М. М. Дежурный по стране, 01.02.2010 // http://www.jvanetsky.ru/data/text/vs/dejurnyi79/.

85

Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М.: ГИХЛ, 1937. Т. 55. С. 125.

86

Кузминская Т. А. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Воспоминания. М.: Правда, 1986. С. 210.

87

Бунин И. А. Жизнь Арсеньева // Бунин И. А. Полн. собр. соч.: В 13 т. М.: Воскресенье, 2006. Т. 5. С. 122.

88

Платонов А. П. Джан // Платонов А. П. Собр. соч.: В 8 т. М.: Время, 2011. Т. 4. С. 200.

89

Ерофеев В. В. Москва — Петушки. М.: Вагриус, 2001. С. 30.

90

Пушкин А. С. Скупой рыцарь // Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1948. Т. 7. С. 113.

91

Достоевский Ф. М. Бесы // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1974. Т. 10. С. 514.

92

Бердяев Н. А. Ставрогин // Бердяев Н. А. Собр. соч. (Типы религиозной мысли в России). Т. 3. С. 104.

93

Ерофеев В. В. Москва — Петушки. С. 26, 31. Курсив в оригинале.

94

Соловьев В. С. Краткая повесть об Антихристе // Соловьев В. С. Три разговора. М.: Пик, 1991. С. 157.

95

Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. Кн. I—X // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1976. Т. 14. С. 328.

96

Мандельштам О. Э. Слово и культура // Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем: В 3 т. М.: Прогресс-Плеяда, 2010. Т. 2. С. 50.

97

Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М.: ГИХЛ, 1952. Т. 50. С. 191.

98

Маяковский В. В. Во весь голос // Маяковский В. В. Полн. собр. соч.: В 13 т. М.: Худож. лит., 1958. T. 10. С. 280–281.

99

Зайцев Б. К. Чехов // Зайцев Б. К. Собр. соч. М.: Русская книга, 1999. Т. 5. С. 379.

100

Чехов А. П. Письмо Плещееву А. Н., 4 октября 1888 г. // Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М.: Наука, 1976. Т. 3. С. 11.

101

Брюсов В. Я. Истины. Начала и намеки // Брюсов В. Я. Собр. соч.: В 7 т. М.: Худож. лит., 1975. Т. 6. С. 61

102

Бальмонт К. Д. Стихотворения. Л.: Сов. писатель, 1969. С. 281.

103

Мандельштам О. Э. Разговор о Данте // Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч. и писем: В 3 т. Т. 2. С. 195–196.

104

Катаев В. П. Святой колодец // Катаев В. П. Собр. соч.: В 9 т. М.: Худож. лит., 1972. Т. 9. С. 223.

105

Тургенев И. С. Отцы и дети // Тургенев И. С. Полн. собр. соч.: В 30 т. М.: Наука, 1981. Т. 7. С. 133.

106

Мандельштам О. Э. Полн. собр. соч.: В 3 т. Т. 1. С. 66.

107

Здесь использованы определения из моего «Краткого словаря новых терминов-понятий XXI века», 2001 (http://www.topos.ru/veer/44/dictionary_21century.html). См. также: Эпштейн М. Н. Знак пробела: О будущем гуманитарных наук. М.: Новое литературное обозрение, 2004. С. 131.

108

Бердяев Н. А. Дух и реальность: Основы богочеловеческой духовности // Бердяев Н. А. Философия свободного духа. М.: Республика, 1994. С. 402. (гл. «Смысл аскезы»).

109

Державин Г. Р. Сочинения. СПб.: Академический проект, 2002. С. 384, 386.

110

Гончаров И. А. Обломов: Роман в четырех частях // Гончаров И. А. Собр. соч.: В 8 т. М.: ГИХЛ, 1953. Т. 4. С. 115.

111

Гоголь Н. В. Мертвые души I. С. 220–221.

112

См.: Эпштейн М. Н. Родина-ведьма: Ирония стиля у Гоголя // Эпштейн М. Н. Ирония идеала: Парадоксы русской литературы. М.: Новое литературное обозрение, 2015. С. 52–77.

113

Платонов А. П. Чевенгур // Платонов А. П. Собр. соч. Т. 3. С. 253–254.

114

Там же. С. 105.

115

Маяковский В. В. Полн. собр. соч.: В 13 т. Т. 10. С. 129–131.

116

Розанов В. В. О сладчайшем Иисусе и горьких плодах мира // Розанов В. В. В религиозных лучах: Русская церковь и другие статьи. В темных религиозных лучах. М.: Республика, 1994. С. 425.

117

Екклесиаст 9:7–8 (цит. по синодальному переводу). См.: Эпштейн М. Н. Жизнеутверждающий пессимизм: О книге Екклесиаста // Эпштейн М. Н. Религия после атеизма: Новые возможности теологии. М.: АСТ-пресс, 2013. С. 258–269.