Тельняшка. Автобиографическая повесть

Игорь Шулепов

Повесть «Тельняшка» — это рассказы и байки о приключениях автора и его друзей — курсантов Мореходного училища и Морской академии, объединённые в единую сюжетную линию.В книгу также вошёл сборник избранных песен и стихов автора. Книга содержит нецензурную брань.

СТЕРЕГУЩИЙ БАРЖУ

(Часть III)

А тот, кто сторожит баржу,

спесив и вообще не святой;

Но тот, кто сторожит баржу,

красив неземной красотой.

И вот мы плывём через это бытье,

как радужный бес в ребро —

но, говорят, что таким,

как мы, таможня даёт добро.

Борис Гребенщиков & группа «Аквариум», песня «Стерегущий баржу» из альбома «Навигатор»

На пути к цели

Счастливое детство — пора золотая!

Вот так мы жили, так и живём,

Так и будем жить, пока не умрём.

И если мы живём вот так —

Значит, так надо!

Майк Науменко & рок-группа «Зоопарк»,песня «Песня простого человека»из альбома «Белая полоса»

Я вернулся в отчий дом.

Такое ощущение, будто то, что со мной происходило на протяжении всего периода обучения в мореходке, было кошмарным сном.

Словно после долгого сна, я проснулся в детстве, точнее в самом его финале.

В школу меня приняли, правда, с большим трудом. Пришлось обращаться в вышестоящие инстанции, прежде чем директор школы дал согласие на моё возвращение в родной 10 «А».

Было что-то странное в сложившейся ситуации: на своих одноклассников я смотрел, как на детей-переростков.

Учителя меня не узнавали, а те, что всё-таки узнали, задавали мне вопросы относительно моего неожиданного появления в школе.

Но больше всего порадовали девочки-одноклассницы!

Для них я стал объектом пристального внимания — они «стреляли глазками» и постоянно обсуждали меня за глаза.

А в это время в стране началась перестройка.

С экранов телевизоров Михаил Горбачёв произносил диковинные фразы, которые будоражили моё воображение: «консенсус», «новый почин», «новый метод».

Ветры перестройки коснулись своим дыханием и нашей школы.

Автор

Первым делом в школах отменили обязательную форменную одежду, и я стал ходить в школу в свитере с вырезом на груди, под которым красовалась тельняшка, оставшаяся на память от мореходного училища.

Более того, я отрастил длинные волосы, отчего стал походить на неформала того времени.

Полгода в выпускном классе прошли на одном дыхании: вино, рок-н-ролл, репетиции в школьном ансамбле. А в финале — выпускные экзамены и выпускной бал.

После окончания средней школы я подал документы на судоводительский факультет Дальневосточного высшего инженерного морского училища.

В то время морские учебные заведения пользовались большой популярностью среди юношей нашей страны, и нужно было набрать высокий балл, чтобы пройти по конкурсу.

Чётко осознавая, что мне просто НЕОБХОДИМО поступить, я засел за учебники, ведь, как известно, «НАСТОЯЩИЕ СУДОВОДИТЕЛИ НЕ ПАСУЮТ ПЕРЕД ТРУДНОСТЯМИ!».

Лузер

Тихо-тихо ползи, улитка, по склону Фудзи вверх, до самой вершины!

Исса Кобаяси, хокку «Улитка»

И вот наконец наступил день «Ж».

Словом, пришла пора сдавать вступительные экзамены.

Необходимо было сдать четыре экзамена: математику, физику, литературу, русский и английский языки.

Особый страх я испытывал перед точными науками — математикой и физикой.

Дело в том, что точные науки всегда давались мне с большим трудом. И к тому же в десятом классе я ценой невероятных усилий сдал выпускные экзамены по этим предметам, получив трояки «с натяжкой».

Следует отдать должное моим школьным учителям, которые с пониманием отнеслись ко мне и к ситуации, в которой я оказался.

Что же касается английского языка и географии, то здесь я оказался на высоте.

В мореходке на английский язык делался особый упор, а посему, вернувшись в школу, я приятно удивил свою школьную учительницу теми знаниями и навыками, которые сумел получить в училище.

С географией получилось ещё проще. Когда я пришёл сдавать экзамен за два пропущенных в школе класса, учительница, выслушав мою историю про обучение в мореходке, попросила подробно рассказать про морскую практику. Рассказывал я долго и, вероятно, интересно. Поэтому и получил за курс географии 9-го и 10-го класса по твёрдой пятёрке. Вся беда в том, что сдавать географию для поступления в вуз не требовалось!

Английский и русский я не сбрасывал со счетов, но справедливо полагал, что справлюсь.

А вот МАТЕМАТИКА!!!

Нет, я ничего не имел и не имею против этой, безусловно, уважаемой и полезной науки, но взять этот «барьер» из задач, производных и теорем не представлялось мне возможным.

Другое дело физика! Хоть наука и точная, но всё-таки о природе.

Правда, особую для меня опасность представляла задача, которую нужно было решить на экзамене. Однако, по счастью, задача в билете была всего одна, а значит, существовала вероятность, что я смогу её решить.

В назначенный день я явился на первый экзамен, которым, как ни странно, оказалась математика.

Нас собрали в огромной аудитории. Каждый из абитуриентов (тот ещё термин!) получил свой экзаменационный билет, и началось…

В жизни всегда есть место подвигу! А чудеса порой случаются!

Я сдал самый сложный для себя экзамен на 4 балла. О боги! Как я был счастлив!

Первый и самый сложный этап был пройден, я ликовал!

Ведь на математике отсеялась треть поступающих. Но впереди был не менее сложный, чем математика, экзамен — физика.

В отличие от математики, физику сдавали устно. Нужно было осветить два вопроса, а третьим вопросом была задача.

Билет мне попался так себе — ни два, ни полтора.

Принимала экзамен пожилая женщина — преподаватель кафедры физики. На первый взгляд, весьма и весьма приятная старушенция.

Задачу я решил правильно. Экзамен, как ни странно, начался с проверки решения задачи. Первый вопрос я ответил вполне прилично, а вот по второму вопросу у нас с уважаемым преподавателем кафедры физики возник спор.

Боже, ну почему в юности мы порой так глупы! Ведь совершенно понятно, что спор с преподавателем приводит только к одному — к провалу на экзамене. И, как результат, вместо твёрдой четвёрки за экзамен я получил не менее твёрдый «трояк».

Когда после сдачи экзамена я вышел из аудитории, во мне всё кипело! Успокаивал я себя только тем, что проходной балл я, по всей видимости, набрал, а значит, и бояться мне больше нечего.

Затем мы сдавали экзамен по русскому языку и литературе, который проходил в виде сочинения. Я выбрал свободную тему, что-то вроде: «Мой любимый герой». И написал, как вы думаете про кого? Про Остапа Бендера!

К сочинению я совсем не готовился, правда, для приличия засунул в карман пиджака пару шпаргалок, которые, впрочем, мне так и не пригодились.

Словом, русский язык и литературу я сдал успешно.

Последним экзаменом был английский язык, с которым я справился без особого труда.

«Без особого труда» означало только одно — сдали экзамен практически все, кто изучал в школе английский, а не немецкий или, к примеру, французский.

Оценки за последние два экзамена, к моему огромному сожалению, нам не ставили.

За экзамены по русскому языку и литературе, а также по английскому, я получил зачёт.

Таким образом, успешно сдав четыре экзамена и набрав 7 баллов, что в принципе считалось неплохим результатом для поступления на судоводительский факультет, я дошёл до финиша и имел вполне реальные шансы на успех.

И когда я был твёрдо уверен в своём поступлении, случилось непредвиденное!

Из Вооружённых сил указом первого президента России Бориса Ельцина демобилизовали студентов высших учебных заведений, которые после окончания первого курса проходили срочную службу. В связи с этим обстоятельством сократили набор на все факультеты и подняли проходной балл.

В списках абитуриентов, зачисленных на судоводительский факультет, моя фамилия не значилась.

Мне не хватило всего одного балла, который я не добрал на экзамене по физике.

«Бороться, искать, найти и не сдаваться!»

С английского: То strive, to seek, to find, and not to yield.

Первоисточник — поэма «Улисс» английского поэта Альфреда Теннисона (1809—1892).

Эти строки были вырезаны на надгробном кресте, который был поставлен (январь 1913)

в Антарктиде на вершине «Обсервер Хилл» в память английского полярного путешественника Роберта Скотта (1868 — 1912).

Стремясь достичь Южного полюса первым, он тем не менее пришёл к нему вторым, спустя три дня после того, как там побывал норвежский первопроходец Руаль Амундсен. Роберт Скотт умер на обратном пути.

Из энциклопедического словаря крылатых слов и выражений Вадима Серова

Одной из моих любимых книг юности был роман Вениамина Каверина «Два капитана».

Главный герой романа — Саня Григорьев, мечтающий о полярных походах, делает эти слова девизом всей своей жизни.

После неудачного поступления мне предстояло начать всё сначала, вот тогда-то я и вспомнил эти замечательные строки Теннисона.

До службы в армии мне оставался ровно год, и этот год мне нужно было использовать по полной программе. Я просто обязан был поступить со второго раза!

Первым делом я отправился за своими документами в приёмную комиссию.

Документы мне выдавала женщина, которая работала в комиссии секретарём. Внимательно изучив мой аттестат и ведомость, с набранными на вступительных экзаменах баллами, она дала мне очень ценный совет:

— Тебе нужно устроиться на работу в наше училище и записаться на вечерние подготовительные курсы, — сказала она. — Так у тебя будет больше шансов поступить в следующем году.

А кем можно устроиться на работу, когда тебе всего 17 лет от роду? Ведь у меня даже не было специальности…

Впрочем, специальность у меня всё-таки была. После прохождения морской практики в мореходке мне вручили корочку матроса 2-го класса.

Поблагодарив за совет эту замечательную женщину (мир не без добрых людей), я незамедлительно отправился в отдел кадров.

Начальник отдела кадров разъяснил мне, что матросы на работу не требуются, у нас, дескать, здесь не пароходство.

Правда, были вакансии разнорабочих. А поскольку я был согласен на любую работу, в том числе и на работу разнорабочим, то меня отправили к начальнику, в ведении которого находились дворники и разнорабочие. Фамилия ему была Шевчук.

В личном кабинете Шевчука не оказалось, и я отправился на его поиски.

Когда я наконец выловил этого «легендарного» человека на территории училища и подробно обрисовал ситуацию, Шевчук, немного поразмыслив, предложил такой вариант:

— У меня есть вакансия дворника на полставки. Работа непыльная: с 7 до 10 подметаешь территорию возле учебного корпуса, а потом свободен, как ветер!

— А другой работы для меня у вас нет? — осторожно поинтересовался я.

— Милейший мой, друг красивейший! Ну какая может быть для тебя другая работа? У тебя же даже специальности нет! — искренне возмутился Шевчук.

— Специальность у меня есть! — не сдавался я.

— И какая же? — вопросил Шевчук, поднимая бровь.

— Матрос, матрос 2-го класса, — ответил я, вытаскивая из кармана корочку.

— Ну, знаешь, для матросов у нас работы нет. Хм, а впрочем… А знаешь что… У нас на водной станции есть самоходная баржа, по-моему, там как раз нужен человек. Правда, она находится в ведении начальника АХЧ. Сходи-ка для начала на баржу да поговори с капитаном. Ну, а если у тебя ничего не выйдет, приходи ко мне — будешь мести территорию! Не работа, а песня — полдня отработал и гуляй, Вася!

Поблагодарив Шевчука за участие, я отправился на водную станцию училища.

Баржу я нашёл без труда. На белоснежной рубке баржи красовалась надпись, выведенная при помощи трафарета — «ВОСТОК — З5». Поднявшись на борт баржи, я обнаружил, что дверь, ведущая в ходовую рубку, была приоткрыта. Я толкнул дверь и оказался внутри рубки.

Рубка была просторной. Точнее сказать, эта была не рубка, а скорее надстройка, ибо помимо ходовой части, где располагался пульт управления и штурвал, находились шконки (кровати), подвешенные к подволоку (потолку) при помощи металлических цепей. По бокам и сзади надстройки располагались огромные прямоугольные иллюминаторы, отчего надстройка казалась чрезвычайно просторной. На переборке левого борта висела большая навигационная карта побережья Владивостока. Посреди всего этого великолепия, возвышаясь на металлическом «лоцманском» кресле, сидел человек. Человек курил сигарету, и когда я вошёл, он пристально посмотрел на меня. По нему было видно, что он несколько удивлён моим неожиданным визитом. Видимо, нечасто на борту «Востока» появлялись гости вроде меня.

Этот человек и был капитаном или шкипером, как принято на флоте называть капитанов маломерных судов. Я представился и сообщил о цели своего визита. Мы познакомились.

Капитана баржи звали Юрием. На вид ему было не более 35 лет.

Юра был одет в фирменный джинсовый костюм, отчего у меня появилось ощущение, словно он находится не в рубке самоходной баржи, а сидит на мостике трансатлантического лайнера.

Он был обладателем густых ресниц и выразительных голубых глаз. Не знаю почему, но я сразу же проникся симпатией к этому человеку. А посему подробно изложил ему свою биографию и рассказал о превратностях судьбы, которые и привели меня к нему на баржу.

— Юрий, мне сказали, что вам нужен помощник. У меня есть корочка матроса 2-го класса, и я готов выполнять любую работу, которую вы мне поручите!

— Помощник мне действительно нужен. Но у нас пока нет штатного расписания. Я сам числюсь инженером в АХЧ. Хм, как бы нам поступить? Вот что, тебе нужно подойти к моему шефу — зам. начальника училища по АХЧ — Бурику Борису Валентиновичу. Я тебе напишу записку, с этой запиской подойдёшь к нему, объяснишь ситуацию, и пусть он прочтёт то, что я написал.

— Спасибо, Юрий, огромное!!!

— Не за что, беги к Бурику, мужик он хороший, главное, скажи ему, что ты хочешь работать по специальности и поступать в следующем году на судоводительский!

Мы пожали друг другу руки, и я незамедлительно отправился в административный корпус к «главному хозяйственнику» училища.

Кабинет Бориса Валентиновича я нашёл без труда.

В приёмной зам. начальника училища по АХЧ сидела секретарша.

Как и подобает настоящей секретарше, она была красавицей! Как говаривал Иван Грозный в кинофильме «Иван Васильевич меняет профессию», червлёна губами, бровьми союзна!

Когда я вошёл в приёмную и остановился на пороге, офисная красавица бросила на меня дежурный взгляд из-под своих длинных ресниц и произнесла строгим голосом:

— Вы к Борису Валентиновичу?

Я утвердительно кивнул головой.

— А его нет и сегодня уже не будет. А вы по какому вопросу?

Я сильно смутился, потом вдруг нашёлся, что ответить:

— По личному!

— Как по личному?

Секретарша даже привстала от неожиданности.

— Ну, в общем, тут такое дело…

Выбора у меня не оставалось и, воспользовавшись тем, что в приёмной не было посетителей, я подробно поведал красавице о своих злоключениях. Мой рассказ явно заинтересовал её, и она любезно предложила мне чаю. За чашкой чая мы и познакомились.

Итак, она звалась Татьяной. Таня внимательно выслушала мою историю и предложила:

— Вот что, наш Борис Валентинович большой начальник, и к нему просто так тебе не попасть. Подходи завтра к восьми утра. Я проведу тебя к нему в кабинет. Ну а дальше действуй сам. Мужик он хороший, должен тебе помочь!

О боже! Я готов был расцеловать Татьяну за эти слова, но, к моему сожалению, это было невозможно… Поэтому я просто поблагодарил её и окрылённый отправился домой.

Ровно в 8:00 я оказался у приёмной. Войдя в приёмную, я остановился перед столом Татьяны. Увидев меня, они жестом указала мне на стул, а сама подошла к двери Бурика и тихонько постучалась. Затем она вошла в кабинет, спустя пару минут вышла оттуда и пригласила меня войти.

Я очень сильно волновался, когда открывал дверь кабинета. Кабинет был очень просторным. За большим столом в кожаном кресле сидел мужчина средних лет и пристально смотрел на меня.

— Здравствуйте, Борис Валентинович! Меня зовут Игорь, и у меня к вам дело.

— Ну что ж, проходи, садись и быстро рассказывай. У меня совещание через 10 минут!

Я поведал свою историю, которую выучил уже наизусть. Предусмотрительно вынул из папки и положил ему на стол справки о плавании, полученные во время морской практики, корочку матроса 2-го класса и записку от капитана баржи.

Борис Валентинович внимательно рассмотрел мои документы. А потом вдруг улыбнулся и произнёс:

— Значит, говоришь, матрос? Учился в мореходке и был на практике в полярке. А что ж тогда не поступил на судоводительский?

Я молчал. А что я ему мог ответить? Что мне не повезло, что я просто неудачник…

— В общем так, у меня сын учится в нашем училище на судоводительском. Капитан баржи пишет в записке, что готов взять тебя в свой экипаж. Но у нас пока нет штатного расписания. Поэтому сейчас спустишься в отдел кадров и скажешь, что я распорядился принять тебя на баржу, пускай оформят тебя временно рабочим, а когда придёт штат на баржу, переведём матросом или мотористом!

От радости я потерял дар речи. Я не верил своим ушам! Меня берут на работу в училище, и я буду ходить в море, пусть и на небольшом, но всё-таки судне!

— Ну что сидишь, беги в отдел кадров! Скажи Татьяне, чтобы она позвонила туда и передала моё распоряжение. Если у них возникнут вопросы, пусть звонят лично мне.

— Спасибо вам, Борис Валентинович! Вы мне очень помогли!

— Не за что! После оформления ступай на баржу и поступай в распоряжение Юрия!

Я вышел из кабинета совершенно ошалевший от неожиданно свалившегося на меня счастья.

Татьяна вопросительно смотрела на меня. В её взгляде читался немой вопрос, мол, как, уговорил?

— Уговорил, уговорил, Танюша! С меня коробка «Птичьего молока»! — подумал я и передал просьбу Бурика позвонить в отдел кадров.

Инспектор отдела кадров приняла меня с прохладцей. Ведь ещё вчера я готов был работать дворником у Шевчука, а сегодня меня протежирует сам Бурик!

Правда, перед тем как оформить документы о приёме на работу, она всё-таки сделала звонок Борису Валентиновичу и задала несколько уточняющих вопросов. После чего стала более снисходительной к моей персоне.

Когда все формальности были выполнены, я отправился на водную станцию.

Стоял тёплый осенний день. Баржа плавно покачивалась на волнах, привязанная швартовными канатами к пирсу. Я поднялся по сходням на борт и столкнулся нос к носу с капитаном.

— Юрий, я к вам. Борис Валентинович решил мой вопрос, теперь будем работать вместе!

— Очень хорошо! Welcome! Завтра у нас первый рейс. А сейчас пошли пить чай. Надо же обмыть твоё назначение на моё судно!

Мы пили чай с булочками, купленными Юрой в училищном буфете. Баржа слегка покачивалась на волнах, и жизнь казалась прекрасной и удивительной!

Новая жизнь

Новая жизнь разбежалась весенним ручьём,

Новая жизнь разлилась по ларькам, по вокзалам.

Новая жизнь — посидим, помолчим ни о чём,

Новая жизнь никогда не даётся даром…

Юрий Шевчук& рок-группа «ДДТ»,песня «Новая жизнь» из альбома«Прекрасная любовь»

Новая жизнь.

Как часто мы задумываемся о том, сколько жизней мы проживаем за одну, данную нам Творцом?

Ведь ещё вчера я был школьником, а вот теперь влился в ряды работающих граждан.

Работа на барже мне очень нравилась. Да и как могла не нравиться работа, связанная с морем и путешествиями?

За глаза нашу баржу мы прозвали самоходка. Такие баржи мне приходилось видеть во время морской практики на борту легендарного арктического лайнера «Иван Макарьин».

Этими баржами и разгружали балкер во время стоянки на рейде в Беринговском.

Наша самоходка представляла из себя плоскодонное самоходное судно с аппарелью в носовой части. Использовалась баржа для перевозки груза и пассажиров.

Когда-то старушка-баржа трудилась в северных широтах на разгрузке пароходов, а потом была списана и попала в наше училище, гдё её и приспособили к хозяйственным работам, не пропадать ведь добру!

В училище ей дали ремонт, полностью переделали рубку, подлатали днище. Словом, вдохнули в неё новую жизнь.

Как известно, корабль без капитана — не корабль, а посему на баржу капитаном был назначен штурман Дальневосточного пароходства, выпускник судоводительского факультета ДВВИМУ Юрий Пузачёв.

Юра был настоящим штурманом.

То есть он сочетал в себе те качества, которыми должен был обладать истинный судоводитель.

Не буду перечислять, какими именно качествами обладал мой новый капитан, но могу сказать только одно — он стал для меня другом и наставником.

Один мой хороший знакомый, старый морской волк, любил повторять такую фразу: «Экипаж как организм, либо принимает, либо отторгает».

Самоходная баржа «Восток-35»

И, действительно, по-другому в море и быть не может.

В море, чтобы выстоять в схватке со стихией, должен работать принцип: «Один за всех и все — за одного»!

Мне предстояло очередной раз пройти «боевое крещение», чтобы заслужить право быть членом экипажа.

А где же можно проявить себя? Только в реальных боевых условиях — во время рейса.

Первый мой рейс на борту «Востока» намечался в бухту Сидими, где, собственно, располагалась морская учебная база нашего училища.

Бухта Сидими по праву считается одним из красивейших мест в Приморье.

На побережье этой замечательный бухты и расположилось селение, которое ранее называли Сидими, а ныне оно имело вполне непритязательное название — Безверхово.

Некогда это было вовсе не село, а поместье, которое принадлежало легендарному пану Янковскому, в честь которого и был назван полуостров.

По свидетельствам тогдашних современников, «природа тех мест удивляла разнообразием — здесь были и морские берега, и буйные леса, и холмы, и заливные луга, и дикие лагуны».

Стоял тёплый сентябрьский день. Мы подготовили самоходку к рейсу — запустили двигатель, отсоединили береговое питание, проверили работоспособность бортовой радиостанции. Кроме того, по распоряжению капитана, я набрал полные анкерки пресной воды и получил у начальника станции сухой паёк. В море ведь может произойти всякое, поэтому запасы воды и еды — необходимость.

Когда все приготовления были окончены, я отдал швартовные концы, и баржа нехотя отвалила от причала. Капитан, ловко орудуя штурвалом, газом и реверсом, развернул баржу и направил её на выход из ковша водной станции.

Самоходка плавно скользила по акватории Амурского залива. Убедившись, что мы легли на правильный курс, Юра передал мне штурвал, а сам достал из рундука навигационную карту и аккуратно, с присущей штурману сноровкой, развернул её на столе, и принялся изучать подходы к Сидими.

Я пристально вглядывался в линию горизонта, где отчётливо виднелся контур полуострова Ломоносова. Море было совершенно спокойным, дизель тихонько урчал, а за кормой белой пенной вздымался и таял кильватерный след.

Мерное урчание дизеля постепенно погрузило меня в гипнотическое состояние, отчего на меня нахлынули воспоминания минувшего лета, в самом финале которого мы с друзьями отправились в поход, между прочим, именно в бухту Сидими, куда сейчас я и правил баржу.

А дело было так.

После окончания вступительных экзаменов мы с приятелями решили отправиться в поход.

Наш выбор пал на бухту Нарва, которая была знаменита своими песчаными пляжами и чистой морской водой. Добирались до места сперва на катере, а затем пешком, навьючившись рюкзаками и палатками, мужественно преодолевая препятствия в виде речушек и проток.

Изначально в поход собирались идти без девушек. Мол, будем пить вино, играть на гитарах, купаться, загорать и ловить рыбу. Но перед самым походом один из моих товарищей предложил взять с собой двух девчонок, которые, по дошедшим до меня слухам, были в него по уши влюблены.

У меня как-то в голове не укладывалось, что в одного парня одновременно могут влюбиться две девчонки. Но ведь жизнь — штука сложная, а, как известно, в жизни всё может быть.

Словом, девчонки так девчонки! Ну куда без них? Тем более, что мы с ними не были знакомы, а посему — никаких душевных волнений не предвиделось.

Добравшись до места стоянки, мы разбили палаточный городок. Девчонки быстро влились в нашу дружную компанию и не причиняли нам никакого беспокойства.

Было приятно просыпаться утром, подставляя своё лицо восходящему солнцу и окунаться в прохладную морскую воду.

А на следующий день пошёл страшный дождь, и мы всей честной компанией, забравшись в большую армейскую палатку, пели песни под гитару.

Вечерами мы разжигали огонь, и, сидя у костра, пили шампанское и вино, любуясь мириадами звёзд, рассыпанных на ночном небосклоне.

Три дня счастья, которые отпечатались в моей памяти навсегда!

В последний день нашего замечательного отдыха в Нарве на море разразился сильный шторм, и нам пришлось сворачивать свой лагерь. По счастью, за нами пришёл буксир, капитаном которого был отец того самого парня, который пригласил девчонок.

Буксир шкивало и бросало из стороны в сторону, словно щепку в бушующем море.

По своему обыкновению, я испытал приступ сильнейшего аппетита во время качки и принял приглашение капитана отобедать в кают-компании. Поскольку от морской болезни страдали все мои товарищи, и ни один из них не согласился составить мне компанию, то обедать отправился я один.

Каково же было моё удивление, когда ко мне присоединилась одна из девочек, которую звали Таня. Оказалось, что её подруга осталась на мостике дышать свежим морским воздухом, а Таня туда подниматься не захотела и осталась с нами внизу.

Морской болезнью она, по счастью, не страдала, в отличие от моих сотоварищей, и составила мне отличную компанию за обедом.

Мы с большим аппетитом уплетали флотский борщ, а потом пили компот с печеньем. Болтали о всякой ерунде, смеялись, и нам было весело и хорошо вместе!

Буксир благополучно доставил нас в город, и мы расстались с девчонками, поблагодарив друг друга за хорошую компанию и прекрасно проведённое время. Жизнь вернулась в своё привычное русло, а я всё никак не мог забыть Таню. Всё время думал о ней, но так и не решался узнать у своего товарища её номер телефона.

Да и зачем? Ведь в неё был влюблён мой друг, и, вероятно, она была влюблена в него…

Стоя в рубке самоходки и пялясь в иллюминатор, я думал о том памятном походе.

Чем отчётливее становились очертания мыса Ломоносова, тем более отчётливо я вспоминал все детали нашего похода и тот момент, когда на меня нахлынуло чувство, от которого так непросто было избавиться.

Неожиданно прозвучавший из динамика голос вернул меня в реальность происходящего.

Мы вошли в пограничную зону, и по радио нас запрашивал пограничный пост с позывным «Лебедь».

— Судно, судно, следующее курсом 210 градусов на удалении трёх морских миль от мыса Ломоносова, ответь Лебедю-24, — раздалось из динамика.

Юра взял микрофон радиостанции, отжал тангенту и произнёс:

— Лебедь-24, я самоходная баржа «Восток-35», следую из Владивостока в Безверхово.

— Вас понял, Восток-35, с какой целью следуете в Безверхово?

— Лебедь-24, следую на морскую базу ДВВИМУ.

— Добро, Восток-35, счастливого плавания, конец связи!

— Спасибо, Лебедь-24, конец связи!

— Слышал?! — улыбнулся Юра. — И на суше, и на море — пограничники в дозоре! — и подмигнул мне.

Мы дружно рассмеялись, Юра принял у меня штурвал, поскольку мы приближались к берегу.

Впереди показались ворота бухты Сидими — остров Кроличий, на котором расположился маяк с одноимённым названием.

Обогнув Кроличий, мы сбавили ход и медленно стали подходить к берегу.

На побережье виднелись постройки, выполненные в виде деревянных одноэтажных домиков.

— Вот и приехали! — сосредоточенно произнёс Юра, и в этот самый момент баржа уткнулась носовой частью в пологий берег.

Он включил реверс, позади баржи показалась белая пена, взбитая работающими на задний ход винтами. После чего баржа остановилась на месте как вкопанная. Юра включил гидравлический привод, и тяжёлая стальная аппарель со скрипом опустилась на морской берег.

Сидими⁸

В это время у Гаутамы родился сын, но в ту же ночь молодой отец тайно бежал из дома и стал бродячим нищим отшельником (бхикшу, или шрамана, что буквальном переводе и означает «нищий»).

Сначала он вместе с пятью своими сотоварищами изнурял плоть в поисках истины, но истина никак ему не давалась.

Тогда он ушёл от них, сел под смоковницу (потом она получила название дерева бодхи, то есть просветления) и сказал себе, что не встанет с места, пока его не посетит откровение и просветление.

Через 49 дней без еды (по странному совпадению, столько же болтались на барже Т-36 советские солдаты Зиганшин, Федотов, Поплавский и ещё один — забыл фамилию, но буддистами не стали), превозмогая интриги и соблазны демона Мары, он вдруг понял главную истину: жизнь есть страдание.

Он стал Буддой (просветлённым). Он стал татхагатой (в переводе — тот, который так достиг).

Валерий Лебедев, из статьи «Почему буддизм не поможет науке»

Баржа стояла у берега, уткнувшись аппарелью в прибрежную гальку. Чтобы привлечь к себе внимание, Юра включил сирену, и над Сидими раздался протяжный вой, который эхом прокатился по всему побережью.

Не прошло и пяти минут, как на берегу появился человек.

Этим человеком оказался легендарный смотритель базы — Александр Воробьёв, известный в узких кругах как Воробей.

Прозвище этого человека совершенно не сочеталось с его колоритной внешностью. Таких людей обычно в народе называют человек-гора.

Росту в нём было более двух метров, а лицо было покрыто густой бородой. Одет он был в военную форму, отчего походил на заправского пограничника, несущего службу на забытой богом заставе.

Тяжёлой поступью он направлялся к нашей самоходке.

О Воробье в нашем училище ходили легенды.

Поговаривал о том, что этот человек — нелюдим, в городе появляется редко, и что круглый год проводит на своей базе в Сидими.

Жил Воробьёв в каменном доме дореволюционной постройки, по слухам, некогда принадлежащем графу Янковскому.

Он был не просто смотрителем базы, а по сути её хозяином.

Летом здесь проходили шлюпочную практику курсанты нашего училища, и здесь же в летних домиках отдыхали сотрудники и преподаватели. Зимой база пустовала, и Воробьёв с дозором, как некрасовский Мороз-воевода, ежедневно «обходил владенья свои».

Частыми гостями в имении Воробьёва было пограничное начальство с безверховской заставы.

Местные жители Воробья побаивались, а посему обходили базу стороной.

Поговаривали, что Воробей временами крепко выпивал, а когда выпивал — начинал чудить.

В доме у него был целый арсенал холодного и огнестрельного оружия, а также обмундирования, подаренного щедрыми стражами рубежей.

После крепких возлияний он выходил из своей усадьбы в полном обмундировании — в каске, с маузером наперевес и шашкой наголо. Побродив в таком виде по территории базы, он возвращался в дом и крепко-накрепко засыпал. Очевидцы рассказывали, что при этом храп раздавался на всё бывшее поместье Янковских.

Вот таким человеком был наш смотритель…

Но одно дело сто раз услышать, а другое дело — один раз увидеть. Мы вышли к нему навстречу и стали ждать, когда он приблизится к барже.

Дом Янковского в Сидими

На борту нашей баржи были продукты, стройматериалы и несколько катамаранов, очевидно предназначенных для отдыхающих.

Наконец Воробьёв подошёл к нам и приветствовал крепким рукопожатием. Он любезно предложил нам отобедать вместе с ним, но от обеда мы отказались — нужно было разгружать баржу и идти в бухту Нарва за песком.

Первыми вытащили на берег катамараны, а затем выгрузили мешки с картошкой, коробки с консервами. Доски выгружали на берег в самом конце, эти горбыли были весьма длинными, и поэтому их приходилось аккуратно подхватывать с обоих концов, чтобы не вогнать занозы в ладони, и потихоньку спускать по аппарели на берег.

Когда разгрузка была окончена, Воробьёв ушёл в дом и вернулся пакетом, в который он аккуратно сложил для нас овощи, выращенные им на собственном огороде.

Глядя на этого большого человека, я подумал, что он вовсе не свирепый, как говаривали о нём в народе, а вполне симпатичный и добрый человек.

Пожав на прощание друг другу руки, мы расстались с ним и поднялись на борт баржи.

Юра запустил двигатель, поднял аппарель и, напоследок погудев сиреной, отошёл от берега.

Воробьёв помахал нам своей богатырской рукой и побрёл к усадьбе.

Мы обогнули остров Кроличий и направились в направлении, где раскинулись песчаные дюны бухты Нарва.

Наш путь лежал к песчаным карьерам, где черпали песок и грузили его в огромных количествах на плашкоуты.

Мы ошвартовали самоходку у одного из плашкоутов, служивших своеобразным пирсом для буксиров.

— Оставайся здесь и следи за швартовными концами, — сказал Юра, а сам вытащил трёхлитровую банку с прозрачной жидкостью и отправился к крановщику.

После непродолжительных переговоров с «крановым» Юра вернулся на баржу и радостно сообщил:

— Сейчас нас без очереди загрузят, и пойдём домой!

— А почему без очереди и что за банка с жидкостью, которую ты сейчас отдал «крановому»?

— Понимаешь, нам для хозяйственных нужд понадобилась пара тонн песка. Вот за эту банку мы песок и получим. Соображать надо, юнга!

— Так это спирт! — вырвалось у меня непроизвольно.

— Соображаешь! Причём чистый, медицинский! — сказал Юра и подмигнул мне, а я в свою очередь подмигнул ему.

Бухта Нарва

Меж тем кран медленно развернул свой стальной клюв в нашу сторону и ловко зачерпнул грейфером песок из карьера.

Мы стояли в рубке и наблюдали, как ловко кран черпает песок и высыпает его на борт нашей самоходки. Через пятнадцать минут у нас на борту образовался целый курган из песка, и баржа просела под тяжестью груза так, что с борта до воды легко можно было дотянуться рукой.

После очередной порции песка крановщик выглянул из своей будки и подал сигнал рукой, что, очевидно, означало окончание погрузки. Юра в ответ отсалютовал ему и дал мне команду отдавать концы.

Мы медленно выползли из карьеров и направились в сторону Сидими. Но стоило нам дать полный ход, как самоходку сильно тряхануло, словно в лихорадке, и дизель, обдав нас на прощание сизым клубом дыма, заглох.

— Всё, пи@дец, приехали! — воскликнул Юра и в сердцах бросил штурвал. — Полезли в машину, посмотрим, что случилось.

В машинное отделение вёл люк, который находился прямо в рубке. Мы отдраили люк и по одному, друг за другом, осторожно спустились вниз.

Баржу медленно покачивало на волнах, отчего мне в голову стали приходить дурные мысли.

Связаться с пограничниками и попросить помощи у них мы не могли, поскольку имели на борту контрабандный груз в виде песка, документов на который у нас, естественно, не было. Катеров поблизости не наблюдалось, а значит, и помощи просить было не у кого.

Юра внимательно осмотрел дизель. Нужно сказать, что дизель по тем временам у нас стоял вполне надёжный. Такие дизели устанавливались на танках.

Не мудрствуя лукаво, корабелы использовали танковые дизели на самоходных баржах, справедливо полагая, что самоходная баржа подобна танку, только плавающему.

Но, поскольку среди нашего немногочисленного экипажа механиков и мотористов не наблюдалось, то самостоятельно разобраться с дизелем в экстремальных условиях не представлялось возможным.

— Уровень масла в норме, охлаждение тоже в норме. Хрен знает, что с ним, — пробурчал Юра. — Будем пробовать завести, другого выхода у нас нет. Если не получится, тогда свяжемся по рации с водной станцией и вызовем на помощь катер.

Удивительно, но Юра в эту трудную минуту не терял самообладания, хотя баржу достаточно далеко отнесло ветром и течением от заветного песчаного берега.

— Оставайся здесь и понаблюдай за дизелем, а я поднимусь в рубку и поработаю стартером, — сказал он и полез по трапу наверх.

В течение получаса Юра пытался завести дизель, но всё безуспешно. А меж тем баржу относило всё дальше и дальше от берега, ветер крепчал, а наше положение становилось всё более и более критичным.

Я поднялся наверх. Юра в задумчивости стоял возле иллюминатора. На его лице я не прочитал ни отчаяния, ни растерянности.

— Что будем делать, капитан? — осторожно спросил я.

— Ты в Японии был? — отозвался Юра.

— Нет, не был, — ответил я.

— Значит, будешь. Ветер отжимной, ежели не заведёмся, то через пару дней нас в аккурат к Японии и прибьёт. Наберём там жвачки и обратно — домой!

— А рация, у нас ведь есть рация! Свяжемся с пограничниками, попросим помощи!

— Рация-то у нас есть, да только батареи на ней сели. Одно название — «Берёзка»! Ведь зарядил их прямо перед самым рейсом на станции, а зарядки хватило только на один сеанс связи с погранцами.

Меня охватил ужас! Я вспомнил трагедию, которая случилась с нашими советскими пограничниками, которых на самоходной барже, подобной нашей, вынесло во время шторма в открытое море.

Этот случай был описан в школьных учебниках как пример героизма советских людей. Насколько я помню, тогда пограничники, которые находились на борту этой злосчастной баржи, чуть не умерли от жажды и голода, но продержались в бушующем океане на дрейфующей барже ровно 49 дней.

По счастью, у нас на борту был запас пресной воды и перед отходом мы получили сухой паёк, так что голодная смерть нам не грозила, во всяком случае в ближайшую пару дней. К тому же Воробьёв нам презентовал целый пакет с овощами, к которым мы так и не притронулись.

— В общем так, юнга! Не дрейфь! Я займусь дизелем, а ты внимательно смотри по сторонам — как только увидишь какой-нибудь катер или буксир, сразу же сообщи мне, будем подавать сигналы бедствия.

Я остался на палубе, а Юра ушёл в рубку и начал крутить стартер! И, о чудо! Дизель вдруг завёлся! Мы оказались опять на ходу!

— Свистать всех наверх! — радостно выкрикнул Юра, высунувшись из надстройки.

После чего он дал ход, и старушка-баржа, обильно выпуская сизые клубы дыма, поползла в нужном нам направлении, медленно набирая обороты.

До водной станции оставалось около полутора часов ходу, а посему я открыл консервы, порезал овощи, и мы впервые за целый день скитаний по Амурскому заливу приступили к трапезе.

— Видно, не судьба попасть тебе в Японию, юнга! — подшучивал надо мной Юра, с аппетитом поглощая воробьёвские помидоры.

— Ничего, главное, что я сегодня попаду домой! — отшучивался я.

Переход до водной станции прошёл без происшествий, и на закате дня мы успешно ошвартовались у родного пирса.

Так прошёл первый мой рейс на барже, наполненный событиями и приключениями.

И как говорится в таких случаях, хорошо то, что хорошо кончается!

День селёдки

На вольных и могучих берегах,

В огромных современных городах,

Где вверх из труб выходит сизый дым,

Где трудно оставаться молодым.

Живут они, не ведая тоски.

В домах призренья веселятся старики.

И водят мужики грузовики,

Уходят с песней в море рыбаки.

Фёдор Чистяков & рок-группа «Ноль», песня «Северное буги» из альбома «Северное буги»

Мы сделали несколько рейсов в Сидими до наступления холодов. Обеспечив Воробьёва всем необходимым для зимовки, наша самоходка на некоторое время осталась без работы.

Однажды Юра вернулся после очередного совещания у Бурика.

Вид у капитана был несколько озадаченный, но вместе с тем весьма и весьма довольный.

— Борис Валентинович поручил нам архиважное дело! — сообщил он. — Нужно срочно раздобыть у начальника станции пару ПСН⁹!

— А зачем нам столько ПСН? — поинтересовался я.

— Будем возить пассажиров, а ПСН у нас на борту всего один, вот Бурик и распорядился одолжить ещё пару плотов у начальника водной станции, — пояснил Юра.

— И куда же мы будем возить столько пассажиров? — не унимался я.

— На рыбалку, мой юный друг! С понедельника начинается лицензионный лов селёдки в Уссурийском заливе. От нашей водной станции для сотрудников училища выделяют два катера — нашу баржу и ВРД. Короче, через три дня наша самоходка должна быть полностью готова к бою и походу! — отрезал Юра и направился к начальнику станции решать вопрос со спасательными плотами для нашей баржи.

Силы небесные! Мы будем ходить на рыбалку! Ведь о такой работе можно было только мечтать!

«Всё-таки хорошо, что я не устроился к Шевчуку дворником на полставки, а добился назначения на баржу!» — подумал я, глядя, как Юра бодрой походкой направляется к диспетчерской.

Сказать по правде, я с детства увлекался рыбалкой.

Любовь к рыбалке мне привил мой дядя, который, видя, как я слоняюсь по помойкам и жгу с пацанами костры, приложил немалые усилия для того, чтобы направить мою энергию и азарт в нужное русло.

А посему, со временем пристрастившись к рыбалке, я проводил дни напролёт с удочкой на побережье залива, в перерывах между утренним и вечерним клёвом посещая школьные занятия.

На рыбалку я ходил круглый год: летом ловил морского окуня, краснопёрку и камбалу, весной и осенью — корюшку, ну а зимой выходил на лёд — добывал корюшку, зубатку, камбалу и навагу.

Словом, к своим 17 годам я уже был рыбаком с весьма солидным стажем.

Однако селёдку ловить мне ещё не доводилось.

Наверняка многие из нас хотя бы раз покупали тихоокеанскую сельдь, что продавалась в круглых жестяных банках.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

8

Получила название от реки Нарва, носившей до 1972 года имя Сидими или Сидеми (с ударением на последний слог), протекает в Хасанском районе Приморского края. В китайской географии эта река известна как Эцзими, Ицзими. На русских картах и в работах издания 60-х годов и позже она именуется неодинаково: Нидзими, Сидими, Седими, Сидеми

9

Плот спасательный надувной.