Повелитель четверга. Записки эмигранта

Игорь Шестков, 2022

«Повелитель четверга» – дополнение к пятитомнику писателя Игоря Шесткова. Названа книга по одному из рассказов – «Повелитель четверга». Так звали одного из известных джиннов. Мой литературный герой имел удовольствие с ним познакомиться в нелегкую пору своей жизни. Что из этого вышло – об этом в рассказе нет ни слова, но каждый может представить себе все, что угодно. Почти все тексты, вошедшие в «Повелителя», – написаны во время пандемии, то есть вопреки ужасу, депрессии, неуверенности в себе, в своем деле, во всем, вопреки новым формам одиночества и отчаяния. Вопреки раздражению, царящему сейчас в обществе. Раздражению, нетерпению, страху и все разрушающей злобе. Всему этому я попытался противопоставить то единственное, живое, что мог создать. «Как мелки с жизнью наши споры, как крупно все, что против нас…».

Поговорим об окружающем нас мире

(очерк)

Мой интернетный приятель, не очень близкий, но и не очень далекий, прочитал несколько моих последних текстов и написал мне с нескрываемым раздражением: «Ну ты и оторвался! Куда это тебя занесло? На львовский погром? Или в империю клингонов? Поверь мне, тебя за это не похвалят. Возвращайся, пока не поздно, на землю, в наш такой-сякой, но реальный мир. A-то скажут, что ты заврался, дружок… или еще хуже, с катушек слетел. Окончательно и бесповоротно. Заделался параноиком. Сбрендил… После ковида, хи-хи».

Сбрендил… Хи-хи… Вот ведь шелудивый пес какой!

На этот раз я не стал оправдываться. Осточертело. Даже не попытался объяснить ему, что такое на самом деле мои рассказы. Ведь для моего приятеля, также как, впрочем, и для большинства современных разномастных «литературных деятелей» — символическое воспроизведение реальности и метафизической основы жизни, изучение ее мистического спектра, парение на облаке возможностей и вариаций, трансцендентальное моделирование происходящего и прочие элементарные магические и метафорические изыски, а это именно то, чем я занимаюсь, не имеют никакого смысла. Для них все это — симптомы паранойи.

Оправдываться не стал, но для себя решил сейчас же описать окружающий меня реальный мир «в лоб», «прямо». И описал… крохотную его часть. Специально для моего приятеля.

Получилось как-то пошло и плоско. Выяснилось, что я, без моей метафизики — обычный ворчливый старик. А я-то себе вообразил…

…

Представьте себе господа, что смотрите небольшой видеофильм. Я, автор, снимаю его, скажем, с помощью смартфона, и рассказываю о своем житье-бытье в блочном районе на северо-восточной окраине Берлина, возведенном в начале восьмидесятых на месте бывших полей орошения и фильтрации, куда кстати не только фекалии стекали, но и ядовитые отходы химических фабрик. По замысловатой системе подземных труб и канав, сохранившейся до сих пор. Специалисты-экологи утверждают, что земля в нашем районе на глубине метра отравлена тяжелыми металлами и прочими прелестями индустрии начала двадцатого века. Не удивительно, что многие окрестные жители чувствуют себя больными и не работают. Неумеренное потребление пива, кока-колы и других сладких напитков, которым отличаются живущие тут аборигены, все свободное время проводящие обычно за компьютерными играми, тоже не способствует душевному и физическому здоровью.

В ранние гэдээровские времена тут выращивали яблоки и груши. Некоторые яблочные аллеи сохранились до сих пор.

Разрешите представиться. Меня зовут…

Камера показывает мою обрюзгшую физиономию. Я стесняюсь снимать самого себя, отчего выгляжу еще хуже — похож на состарившегося и одичавшего плейбоя или раскаявшегося палача на пенсии. Чтобы больше не пугать публику, надеваю маску и переключаю камеру на смартфоне. Никаких селфи, я вам не молоденькая девушка в туристической поездке. Мы не на Багамах, а в Берлине, в «городе черной меланхолии» как его раньше называли дадаисты.

Выхожу из квартиры.

Вот, господа, посмотрите на нашу лестничную площадку.

Показываю стерильную немецкую лестничную площадку. Ни пятнышка, ни пылинки, как на космическом корабле. К слову, у нас не всегда так чисто, а только в первые три дня после генеральной уборки, которую проводит специальная фирма раз в две недели. Чистящие средства, которые они используют, вызывают у меня аллергическую реакцию. Насморк и кашель.

Тут лифт. Тут кладовка.

Напротив меня живет симпатичная лесбийская пара. Они занимают две квартиры — четырех — и двухкомнатную. Старшая, почти квадратная лесбиянка хронически больна. Каким-то особо мучительным и трудно поддающимся лечению ревматизмом или артритом. Она самоотверженно борется с болезнью и явно не без успеха. Часами работает на цветочных клумбах перед домом, водит машину, ездит отдыхать на живописное побережье Балтийского моря, на остров Рюген, носит сумки с провизией. За последние два года умерли все три ее горячо любимые собаки. Хозяйка их долго ходила мрачная, не отвечала на приветствия. Месяц назад купила новую собачонку — беленького шпица. Холит его и лелеет. Носит на руках и покупает ему мясо перепелки. Заметно оживилась и стала отвечать на приветствия. Ее партнерша — худенькая, долговязая и с виду абсолютно лишенная собственной воли женщина неопределенного возраста. Раньше она работала на расположенной неподалеку огромной фабрике-хлебопекарне «Харри». От нее всегда чуть-чуть пахло свежими булочками. Теперь она уборщица в детском саду. Не надо вставать в четыре утра. За девять лет соседства я лишь однажды видел, как она улыбается. Ее сожительница подарила ей фартук с желто-красным узором. Декоративные утки.

В четвертой, однокомнатной квартире живет пожилая румынка. Злющая. Хромая и глухая. Я много раз описывал ее в своих рассказах, не буду повторяться. Моя догадка о том, что она ведьма, недавно подтвердилась. Я видел, как она, хищно пригнувшись, жутко гримасничая, бормоча заклинания и неправдоподобно выпучивая свои черные глаза, вылетала из окна кухни на помеле.

Последнюю фразу, господа, воспринимайте как шутку.

Иду по лестнице вниз, камера пляшет у меня в руках. Старость — не радость.

Выхожу из дома. Снимаю маску. Вдыхаю и нюхаю воздух. Для города — вовсе не плохо. Рядом с нашим подъездом соседка снизу развела целый розарий. Чайные розы. Большие и пахнут дивно. Их иногда воруют подростки из соседних подъездов, из тех, где погрязнее и победнее. У них на газонах никаких цветов нет, только окурки валяются. Сотни, тысячи окурков… посмотрите сами. Стараюсь не реагировать, иначе сойти с ума можно.

Да, господа, этот обшарпанный длиннющий одиннадцатиэтажный дом с десятью подъездами, часть колоссальной п-образной конструкции, — это мой дом. Показываю перспективу снизу. Выглядит внушительно.

Построен еще при ГДР. Несколько раз отремонтирован. Тут я живу со своей немкой. В трехкомнатной квартире. В одном из трех его подъездов, где квартиры приватные, а не сдаются концерном АЛЬФА, в начале девяностых годов скупившим чуть ли не две трети берлинских квартир по дешевке, не заботящимся о жильцах и их жилплощади. Посмотрите, вот, перед входом в наш подъезд валяются капсулы с крысиным ядом, не вздумайте взять их в руки, а вон там, на седьмом этаже… наш балкон. В этом году на нем немного цветов, обычно больше. Анютины глазки, бегонии, гелиотропы, маргаритки. Наша гордость, подсолнухи, выросли как на дрожжах и радостно приветствуют солнце своими желтыми мордами. Мы их даже не сажали. Соседи сверху кормят птиц семечками. Иногда они падают в наши забалконные ящики с землей. И растут там сами, как сорняки. Моя немка их не выпалывает. Добрая.

Балкон наш выходит почти на юг. Поэтому летом на нем невозможно находиться с половины двенадцатого дня и до восьми вечера. Жарко нестерпимо. Подсолнухи и петунии приходится поливать два раза.

Мы установили на балконе ванночку с водой для птиц. Из нее пьют и в ней купаются воробьи и синицы. Голубей и ворон я гоняю. Вороны воспринимают это как должное, они холодно презирают людей. А голуби обижаются. Немка ругает меня за мое отношение к птицам. А я пугаю ее птичьим гриппом.

На балкон ведет стеклянная дверь из нашей гостиной и открывается окно нашей двенадцатиметровой кухни.

Отсюда мы в последнее время часто наблюдаем демонстрации противников ограничительных мер властей против эпидемии ковида. Сторонников теорий заговора, патологических антипрививочников, правых…

Они охотно маршируют по нашей улице, названной по имени голландского художника, покончившего жизнь самоубийством на юге Франции в конце девятнадцатого века выстрелом в сердце. Бешено кричат, потрясают плакатами, свистят. Иногда — едут на автомобилях, громко сигналят, орут… Демонстрации эти легальные, их защищает полиция. После того, как они наконец уходят или уезжают, наступает блаженная тишина.

Как хорошо, когда никто не орет на улице! У нас шумно и без всяких демонстраций. Пьяные орут по ночам. Дети — в детских садах орут так, как будто их порют. Собачники, выгуливающие своих питомцев, тоже орут как сумасшедшие. Сардонически хохочут, визжат. Собаки лают. Бывает, что тут и постреливают. Кто в кого стреляет — не знаю.

Район наш — считается одним из худших в Берлине. Блочные бетонные коробки. Много бедных, безработных, иностранцев. Есть и уголовники… Слава богу, они редко пакостят там, где живут. Почти нет ресторанов, кафе, разнообразных магазинчиков и всего того, что как-то связано с культурой или удовольствиями. Нет галерей, клубов, дискотек, кинотеатров, бассейнов, теннисных кортов, борделей… Зато есть старая тюрьма Штази, превращенная ее бывшими заключенными в музей.

Но есть конечно положительные стороны и у нашего района. Улицы широкие, светлые, дома не лезут друг на друга, много зелени, воздуха… А все прелести Берлина — музеи, галереи, концертные залы и прочее — находятся в получасе езды на эсбане или трамвае. Так же как и центральный железнодорожный вокзал.

Я понимаю протестующих. Люди устали от пандемии и связанных с ней неудобств и страхов. Многие из них потеряли работу, другие еще как-то пострадали… не из-за болезни, а из-за противодействия ей. У третьих поехала крыша. Они уверены, что во всем виновато правительство и местные власти. Лично канцлерша Меркель. В припадке безумия они атакуют полицию, пожарников и даже скорую помощь. И еще, они убеждены, что некие таинственные силы, хотят вначале лишить прививками мужчин и женщин их детородных способностей, а потом и умертвить половину человечества. Из их теорий как-то неясно следует, что этот коварный заговор организован известными всему миру преуспевшими евреями-богачами. Пресловутым «мировым правительством». В которое, по мнению профессора Соловья, истово верят и современные российские эфэсбешники.

Ничто не ново под Луной. То, что авторы «Протоколов сионских мудрецов» и нацистские пропагандисты изо всех сил внушали простым немцам, то, что из их голов позже выбивали американцы в лагерях денацификации — сейчас возрождается в умах само, почти без воздействия пропаганды. Органично. И растет как подсолнухи у нас на балконе. С этим ничего нельзя поделать. Мне неприятно об этом думать. Потому что я предчувствую — рано или поздно евреям придется бежать отсюда. Всем. Не знаю, примет ли нас кто-нибудь в эти новые чудесные времена.

Недалеко от нашего дома — недавно построенное семиэтажное здание дома для престарелых. Синее и печальное, как все подобные заведения. С огромными балконами и гигантскими окнами. Многие его обитатели ходят, опираясь на свои рулаторы, в расположенные напротив магазины Пенни и Реве. Покупают фрукты и сладости. Один русский старик бойко ездит в инвалидном кресле и собирает мусор на тротуаре. Длинной палочкой с гвоздем на конце. Подцепив бумажку или листок, он не кладет их в мешок, а бросает на проезжую часть улицы. Занимается он этим неблагодарным делом часами. Я раньше пытался поговорить с ним — и по-русски, и по-немецки — но он не отвечает на мои вопросы, а только сердито смотрит куда-то вбок своими безумными глазами, давно потерявшими выражение и цвет.

Из дома для престарелых до нас часто доносятся крики и стоны. И долго-долго не смолкают.

В просторных залах столовой на первом этаже синего дома раз в два или четыре года мы выбираем местных и общенемецких парламентариев. Мне и моей подруге это очень удобно — от нашего подъезда до избирательного участка — шагов шестьдесят.

Следующие выборы состоятся в конце сентября. Посмотрите, на всех столбах — выборные плакаты. Камера показывает плакаты, задерживается на нескольких лицах. Все кандидаты холеные, сытые, улыбающиеся…

Беда в том, что выбирать некого. Во-первых, мы, избиратели, не знаем наших кандидатов. И, по-хорошему, и знать не хотим. Поэтому выбираем партии, а не кандидатов. Программы, впрочем, никто не читает. Макулатура.

Во-вторых, все большие партии Германии — кроме правой Альтернативы — правили какое-то время последние тридцать лет. Все обещали, обещали, а затем демонстрировали лицемерие, эгоизм, политическую импотенцию, неумение и нежелание решать реальные задачи. И нежелание работать — на заседаниях Бундестага чаще всего присутствует пятая часть депутатов. Или того меньше. А зарплату получают все. В штате у депутатов состоит немыслимое количество всяческих помощников, референтов и секретарей. И эта орава профессиональных бездельников решает судьбу Германии.

Некоторые партии сделали в последние тридцать лет много дурного. Обещаниям их не верят, ведь они имели возможность претворить в жизнь все то хорошее, что обещали в предвыборную кампанию, но не претворили.

Да, в Германии работающая демократия… но большинство избирателей выбирают по старинке. Традиционно. Не вникая глубоко. Богатые всегда за христианских и свободных демократов. Те, кто победнее — за социал-демократов. Другие — очень многие — голосуют протестно. Бывшие граждане ГДР выбирают левых… Многие бывшие советские — Альтернативу. Они надеются на то, что эти новые, озлобленные люди приостановят поток беженцев. Зря надеются. Кроме распространения в обществе ксенофобии эта партия пока ничего не добилась. Кажется, они бездарно пропустили открывшееся им было окно возможностей. Немецкие неофашисты — от умеренных, до оголтелых — ждут своего часа. Он наступит, если экономика Германии рухнет. Когда это произойдет и произойдет ли вообще — не знает никто.

Кстати о беженцах.

Давайте посмотрим на прохожих.

Вот беременная вьетнамка с коляской. В коляске — малыш. Улыбается маме, а мама улыбается и ему и нам. Дружелюбные и трудолюбивые люди эти вьетнамцы. Живут тут среди своих… женятся… говорят по-своему… и так проживают жизнь. В этническом гетто. В последнее время немецкие вьетнамцы поумнели. Поняли, что успех в жизни, это не только деньги-шмотки-еда-машина-квартира, а образование для детей. Но выйти из гетто им пока не удается. За ними будущее.

А вот и черная семья — он, она и три симпатичные девочки с цветными бантиками. Таких семей в нашем районе все больше и больше. Так же как и сирийских, афганских, иракских, иранских… Я не расист, но мне это не нравится. А моя немка довольна. Говорит: «Они разбавят нашу старую кровь».

Ну разбавят, так разбавят. И превратят милую процветающую Германию в Гарлем, Африку или восточный базар.

Да, Германия впустила сюда и меня с женой и дочкой. И еще три с половиной миллиона «этнических немцев» и тысяч двести «евреев из бывшего СССР». Понимаю. Не мне бросать камни в мигрантов, бегущих от голода и насилия. А я и не бросаю. Но закрывать глаза на очевидное — не хочу. Да, посмотрите сами. Вон там — молодой парень, скорее всего араб, вглядитесь в его глаза, в выражение его лица. Рядом с ним — еще двое. Стая. Возможно они не беженцы, родились тут. Но воспитали их родители-мусульмане в своих традициях. А обработали им мозги — оплаченные саудитами проповедники в мечетях. Сделали из этих молодых парней врагов западной цивилизации. Вот они и смотрят волком на все окружающее. И хорошо, если позже не примкнут к воинствующим братьям по вере и не станет террористами или не войдут в один из многотысячных криминальных кланов, которые тут организовали бывшие беженцы из Ливана и палестинцы для контроля над игорными заведениями, проституцией и продажей наркоты.

Каждый раз, когда я встречаю на улицах Берлина мусульман — стараюсь ненавязчиво заглянуть им в душу и понять, кто они. Возможно, я ошибаюсь, но в каждом третьем я замечаю откровенную враждебность. Девушки-мусульманки мягче. Часто — красавицы. Дети — почти всегда очень симпатичные.

Ладно, бог с ними, если немцы решили таким образом себя прикончить — не в моих силах что-то изменить. Что будет, то будет.

Если быть до конца честным, то должен признать, что мое неприятие мусульман происходит не столько от исходящей от них реальной угрозы, сколько просто от моей личной трусости. Да, я их боюсь. Даже нож в кармане ношу. Вот, посмотрите. Но я не опасен. В случае чего, брошу нож в сторону и быстро убегу. А если не смогу — сяду на асфальт и буду выть. Да, да, можете не усмехаться и не качать головой — сидящий на асфальте воющий человек — это и есть мое настоящее обличье, это — я, еврейский эмигрант из бывшего СССР, гражданин Германии, пенсионер и русский писатель.

Каков набор!

Для полноты картины замечу, что физиономии людей, говорящих в Берлине на моем родном наречии, раздражают меня, пожалуй, еще больше чем арабские или турецкие лица. Потому что на многих из них я замечаю нечто хорошо мне по жизни в Союзе знакомое, худшее даже, чем недоброжелательность и агрессия, — тупость, зашоренность и нахрап.

Ну что, кажется раздал всем сестрам по серьгам (так ставила ударение моя русская бабушка).

Только немцев забыл упомянуть… может и к лучшему.

Ладно, пойдем дальше… обещаю больше не брюзжать.

Расскажу вам жуткую историю, которая произошла в этом парке. Однажды утром тут нашли отрезанную человеческую ногу…