Отсчёт пошёл!

Игорь Фёдоров

Мир обречен на погибель, и было бы хорошо затопить Землю еще в первый раз, полностью, безжалостно и бескомпромиссно. И резвились бы сейчас дельфины в чистой воде. Без людей было бы лучше. Не так интересно, но лучше.

Не обижайте ангела

Он ушел. Пропал, испарился, растаял, сгинул в ночи. А точнее, смылся под вечер. Даже записки не оставил, объясняющую столь внезапный уход. Да, он предупреждал, что мои грехи вредят не только моей душе, но и ему. Ему особенно. Что мои слабости уже невмоготу сносить белоснежным крыльям, а его соплеменники давно советуют махнуть на меня рукой, оставить без поддержки и утешения. Безнадежный он, говорят. Но ангел терпел, держался… до определенного момента. И вот, он ушел.

Ну, не знаю… Можно было хоть попрощаться напоследок, обняться по-братски, столько лет вместе. Посчитай, с самого рождения. У нас еще партия в шахматы осталась незавершенной, а у него, в кои-то веки, неплохие шансы на победу. Просто, в шахматах он не очень. Ему больше везет в настольный хоккей.

Видимо, я его вчера окончательно разочаровал. Хотя, тоже мне, причина. С Антохой выпили на работе и послали директора на… То есть, я назвал его козлом, а уже Антоха послал. Но директор, кстати, первый начал…

Как-то спросил его, что будет с человеком, если ангел уйдет? Ответ был прост:

— Человеку будет еще хреновее, чем было. А уходим мы от тех, кто ангела может уж очень достать, а это обычно самые глупые люди. Дураки, одним словом.

Намекнул, так сказать.

За окном сыпет снег, а он без шапки. Не, вот у всех ангелы, как ангелы, одеваются по погоде, брюки наглажены, ботинки начищены. Шапка на голове, шарф, все дела. А мой? Ну не разгильдяй, конечно, но за одеждой не особо следит. Ему бы хиппи какого-нибудь хранить от травки, да зеленого змия. Эти, из «детей цветов» которые, тоже не заморачиваются насчет внешнего вида. Правда, мой-то «Битлов» не слушает, предпочитает авторскую песню. Высоцкий там, Визбор, Галич, прочие товарищи с гитарой. А вот мой рэп на дух не переносит, хотя и не высказывается об этом прямо. Так, спросит, бывало:

— Что слушаешь? — и тут же, — А, можешь не говорить, и так понятно.

Но очень любит боевики, прямо обожает, что немного странно для ангела. Но смотрит не кровавые мордобои, а с комедией напополам. Ну, поняли, комедийные боевики. Раз, как-то, спрашиваю:

— Чего ты их смотришь? Там же людей убивают.

А он такой:

— А ты, разве, в детстве в войнушку не играл? Та же фигня, только здесь взрослые игрушечным оружием размахивают, и орут от боли неправдоподобно.

— И в чем, — спрашиваю, — тогда, смысл?

— Да так, забавно, — и поясняет свою небесную позицию, — Иисус же ясно говорил, будьте как дети. А вы?

— А что, мы? — пожимаю я плечами.

А он рукой машет, как бы обреченно:

— Проехали.

Странный он у меня… был…

Да нет, что вы, я не плачу. Соринка в глаз попала…

Напротив моего общежития, где мне дали комнату после профучилища, стоит пятиэтажка. В большинстве окон горит свет. Там уют, семейный ужин и уроки с детьми. И у всех ангелы при делах, на своих подопечных Богу не жалуются. Пожурить могут, но не сильно. Работа у них такая.

Обычно ангелы с людьми не живут. В семье четыре человека и четыре ангела на скрипучих раскладушках храпят, прикиньте. Так, забегают узнать, что да как. А мой всегда рядом. Я в своей комнате живу один, а он больше домосед, вот и соседствуем который год.

А еще, ну, вы знаете, а не знаете, записывайте — они очень любят овсяное печенье. По крайней мере мой обожает его больше комедийных боевиков.

Я подошел к столу, включил чайник и тут же выключил. Молока дома не было, а чай без молока сами пейте.

Кто-то в дверь звонит.

Мой ангел. Вернулся. Голова в снегу, крылья в снегу. Пакет в руке. Протянул ему щетку.

— Ты где был? — спрашиваю.

Надеюсь, он не заметил, что я нервничаю.

— За молоком ходил, — отвечает, — чай будем пить, ты же изгундишься весь, что молока нет. А я опять виноватым окажусь.

— Да не, все в прошлом, — обещаю, в который раз, — я тут поразмышлял…

— Ага, поразмышлял он, — усмехается еще, паразит, — не успел в магазин смотаться, а он размышлять научился. Испортишься так скоро. Сам будешь мне на ошибки указывать.

Я молчу на колкую шутку. Могу и ответить, но вдруг обидится и точно уйдет? От вчерашней моей выходки он на взводе.

Ангел посмотрел в зеркало и стряхнул с волос снег.

— Завтра в 10 не забудь в ментовке отметиться.

— Если не опоздаю, — киваю я, — надо еще расчет получить.

— Ну ты уж постарайся не опоздать! — сердится он, — Я не смогу позвонить тебе — с утра тоже буду перед Шефом отчитываться. Скажу, что задумываться начал, растет над собой, а ты опять меня подведешь!

— Ладно-ладно, схожу.

— Я же окажусь лжецом. А знаешь, что это значит — лгать Богу в глаза?

— Все понял, — миролюбиво говорю я, — отмечусь.

Он повернулся боком, чтобы стены не мешали, и потряс крыльями, стряхивая капельки воды.

— Приставку завтра с собой заберу, чтобы не отвлекала.

— Окей.

От «окей» он поморщился. А приставка и у Антохи есть.

— И на биржу труда зайди после ментовки. Может, подвернется что.

— Угу.

— К Липниной бы поднялся… Вдруг, что срастется.

— Она мне не подходит, — бурчу я.

— Войтина?

— У нее глаз косит.

— Окей, — говорит ангел с издевкой, — встретишь ты идеальную женщину, на кой ты ей сдашься, неидеальный такой. Да и кто тебе подходит? Бромышева, красавица писанная, что из запоя вылезает только, чтоб за бухлом сходить? А Ратмиенко, даже говорить не хочу, кто она. Сам знаешь. И Антоха этот… Слов нет уже.

Со всеми вышеперечисленными ребятами я воспитывался в детдоме, учились вместе в профучилище. Они мне все, как родные. И Липнина, и Войтина тоже, вы не подумайте, что я к ним плохо отношусь. Просто эти две правильные, с ними скучно.

— А что Антоха? — спрашиваю.

— В курсе, что от него ангел отказался?

— Серьезно?

— А нет ангела, — он смотрит на меня, — будет черт. Другого не дано.

Ё-моё!

— И уверяю тебя, — продолжает он, — Антохе недолго осталось. Кладбище, зона, инвалидное кресло, неважно. Главное, что недолго.

Как вы думаете, стало ли мне страшно? Конечно, стало!

— Можно что-нибудь сделать? — не спрашиваю, а прошу о помощи.

Он тяжело вздыхает и пожимает плечами.

— Могу поговорить с Мишкой… Завтра, как раз, встретимся.

— С тем самым? — обрадовался я.

Кому Мишка, а кому архангел Михаил.

— С тем самым, — отвечает.

Антоха, в принципе, всегда нравился моему ангелу. Да он и человек-то неплохой, только вот… Выходит, что плохой. Все мы, на нашем этаже, плохими оказались. Вот опять где-то пьяные крики раздаются. Это 25-ая комната гуляет, а закончится все дракой, говорю как специалист.

— Спасибки.

— Че, «спасибки»? У меня остался только один бонус. Извини, остальные уже растратил на тебя и все впустую.

— Что за бонус? — спрашиваю.

— Для тебя бонус, чтоб понятней было. А так это определенное количество просьб, на которые не отказывают там.

— И остался один? А куда остальные делись?

— Ну вот, для примера. Помнишь того очкастого, что вам в подворотне попался?

Мне тут же стало опять стыдно. Зря мы тогда с пацанами… Теперь приходится в ментовке отмечаться. Там и до этого тоже было, кое-что…

— Минус три бонуса за раз.

Я только вздохнул. Тяжело будет перебирать свои грехи на Страшном суде.

— И вот, остался только один. Смысла нет держать его на черный день. Могу за Антоху отдать. Но…

Он смотрит внимательно, типа — догадайся сам.

— На меня, если что, уже ничего не останется? — догадываюсь я, и что-то холодное ползет по спине.

— Абсолютно ничего. Тут все серьезно. Задолбали уже оба, — начинает он закипать, — на улице же есть много хороших столбов, почему не пользуетесь?

— В смысле? — не понимаю я.

— Без смысла! Пришла в голову дурная мысль, подошел к столбу и стучишься до тех пор, пока мысль не уйдет. А на пустом месте, может, что хорошее родится.

Все еще злится. Даже у неба есть свой предел терпения.

— Я бы на месте Творца людям дал побольше мозгов. Видимо, все хорошее на ангелов ушло.

Умеют они шутить.

— Наверно, — соглашаюсь я.

Ангел немного остыл.

— Ну так что? Что решаем насчет Антохи?

— Да Бог с ним, с бонусом, — храбрюсь я.

— Язык бы тебе оторвать за такие слова, — хмурится ангел.

— Дадим Антохе шанс, — радостно говорю я, а у самого ком в горле стоит.

— Ты берешь его на поруки?

— Надо брать на поруки?

— Не поручишься за него, бонус оставлю на тебя. Только, смысл?

Ох, как все непросто.

— Ручаюсь, — говорю.

Он же мне как брат, Антоха-то.

— Но тут такое дело… Когда одного затягивает в болото, другой должен стоять на твердой земле. Иначе оба потонут, понимаешь?

Я задумался. Если и последний бонус пропадет зазря… Значит, я дурак и где-то из-за угла ко мне присматривается черт.

— Завтра поднимусь к Войтиной, — вздыхаю, но что-то надо делать со своей жизнью.

— Во-во, зайди. Но только после биржи, — напоминает ангел, — уж если я не справляюсь, может она тебя образумит, хотя бы своим примером.

Он наступает носком правого ботинка на пятку левого и вытаскивает ногу. Развязать шнурки даже не пытается.

— А нет, — говорю я, — лучше к Липниной, у нее холодильник есть.

Ангел рассмеялся.

— Шахматы не трогал?

— Зачем? Соперник ты так себе.

— Сегодня я точно тебя сделаю.

У меня аж от сердца отлегло. Пусть ругается, жизни учит, сватает к Липниной, в шахматы обыгрывает, лишь бы не уходил. У меня же из родных, кроме него, никого нет.

— Оп-па, — смотрит он в пакет, — печенье забыл.

— Да ладно, — говорю, — не переживай, я могу обойтись без печенья.

А сам хочу, чтобы он на время ушел.

— Да я не за тебя переживаю, — отвечает, — больно надо.

Насколько можно быстро, надевает ботинки. Иди, уже, быстрее — мысленно прошу я. Что-то наворачивается внутри и просится наружу.

— Ставь чайник, — говорит он, — а я быстренько в магазин сгоняю. Там мне, кстати, два рубля должны.

Да он сам-то, как ребенок.

— Шахматы не трогай! — слышу из-за двери.

Шмыгаю носом. Да нет. Говорю же, соринка в глаз попала.

Большая такая соринка.