Стать нижней

Игорь Унин, 2023

Необычная книга Игоря Унина не претендует на энциклопедический охват возможных БДСМ-практик, но исследует их вдумчиво и пристрастно, без ханжества, в занимательной художественной форме. Перед читателем – тематический сборник новелл, которые, вероятно, с удовольствием прочитали бы Ги де Мопассан и Маркиз де Сад. В основу сюжетов положены истории женщин, сознательно выбравших подчиненную позицию в отношениях с мужчинами и получающих от нее удовольствие. Конечно, многие знают, что долгие годы в нашей стране разговор об особенном, да и всяком, сексе был не принят и лишь недавно в публичное пространство проникли темы абьюза и сексуального насилия. Книга Унина по-своему дополняет этот разговор – совершенно с другой стороны. Автор сосредоточен на психологии тех, кому доставляет удовольствие сексуальный контакт, связанный с болью. Впервые в России.

Пересечение параллельных

Я был молодым, и мы как-то по приколу решили с ребятами показать мужику в возрасте за шестьдесят порнуху по видаку. Видеомагнитофоны тогда буквально только-только появились, и Макаревич воспел их как безумно дорогой «видеорай» и «видеосон». Старик, которого мы решили приобщить к вершинам прогресса, работал в нашей конторе сторожем. Вот было поколение! Этих людей уже за редким исключением нет в живых, а тем, кто жив, значительно больше девяноста, так что никого не оскорбим.

Пожилой сторож был женат единственным за всю свою жизнь браком, никогда не изменял, а с женой всё время делал «это самое» под одеялом на ощупь, поскольку «на срам смотреть срамно, осрамиться можно». Очень трудно поверить. Парадокс эпохи начала перестройки в том, что на тот момент подобные супружеские отношения были весьма реалистичны.

Когда дед увидел записи, его чуть кондратий не хватил. А мы ему нарочно включили попурри: compilation кульминационных моментов, как сейчас принято называть. Со всевозможными извратами. Оказывается, дед имел очень неполные представления о том, как в реальности выглядит женский половой орган. Жизненный опыт, основанный на избирательной органолептике. Короче, на ощупь узнал бы сразу. Его зрительные эротические впечатления ограничивались разными случайными моментами и изучением схемы в медицинском учебнике по гинекологии, с которым он познакомился, когда ещё учился в школе. Схему до мелочей тайно перерисовал карандашиком. Даже выучил оттуда слово hymen и произносил его как «хуймин». Он почему-то решил, что так вся эта байда целиком по-научному называется, а не девственная плева. Видимо, когда учебник-то изучал, в корень зрил, если по Козьме Пруткову. У него в подъезде гинеколог жил из местной поликлиники. Пристал к нему дед однажды: «Ну и как тебе там ковыряться?» — «Да всё одно и то же». Ведь врач видел то самое сокровенное у всех женщин и девочек в их дворе, включая жену этого самого деда, у которой тот так ничего и не увидел. Дед завидовал гинекологу!

Ой, что с человеком сделалось от того эксклюзивного просмотра! Мы твёрдо решили: без справки от кардиолога так больше не шутить. У людей того поколения и без того был непреходящий культурный шок от рекламы «прокладок с крылышками». Знаете, что сказал дед? «Счастливые вы! Можете посмотреть, что хотите увидеть. И тогда, когда захотите. А вот нам не довелось». Поколение ушло. Но ведь они ещё так недавно были с нами и даже полностью определяли нашу жизнь. Что, диковато? Как бы и про нас наши потомки того же не сказали.

Когда немцы в начале семидесятых прошлого века ещё только начинали массово погружаться в воды грянувшей сексуальной революции, там наснимали сериал «Schulmdchenreport». Крайне примитивная по современным понятиям ретро-эротика. Содержание можно определить следующей фразой: «А наши школьницы… Они, оказывается, о сексе знают больше, чем пестик и тычинка. Ну-ка, ну-ка, что там у нас… Поподробнее. Фу, какая гадость! Ещё поподробнее…» Но для семидесятых сериал был революционным. В кино шёл, аншлаг. Фильм для взрослых. По телевизору не пускали. Врезал по мозгам всем, кто делал выговор молодым девушкам, если они в воскресное утро не в церкви, а бегают по парку в спортивном костюме. «А наши дети, оказывается, того-с… проблемы-с… совсем не как мы-с…»

Молодёжь начала пятидесятых годов рождения, дурной пример вы нам подали. А какие же, блин, тогда были тела! Пища без стимуляторов роста, Макдоналдсы ещё не ежедневное питание. Длинные волосы — унисекс, клёши и платформа — у кого повыше. Эти усы и бакенбарды! Эти попки девочек! И как же неприлично ваша странная одёжка обтягивает ваше «промежножье», знаете ли! «Промежножье» — термин одной знакомой дамы, она именует так не только саму промежность, но и то, что та собой соединяет. Правда, у «унисексов» тех поколений в их не самых удобных по современным меркам трусах — непроходимые заросли из жёстких лобковых волос. Ну и пусть… А то начинаешь забывать, как должны, по большому счёту, выглядеть вторичные половые признаки.

Мы же первое поколение, которое массово смотрит на секс нынешних бабушек в молодости. А то ведь и прабабушек кое для кого, кто пока ещё тайно от родителей. Раньше так было ну никак нельзя. В Книгу рекордов кого или чего стоит про то записать? Эх, жаль, тот дед, с которого я начал, не дожил до счастья. Он бы в молодые годы вообще охренел, если б ему сказали, что в будущем можно будет посмотреть на секс во времена своей бабушки. Проблемы есть не только у нас — тогда их было гораздо больше.

Ещё в семидесятые в Германии нельзя было даже и намекать в публичном пространстве, что могла сбиться с дороги и начать развратничать взрослая женщина тридцатых годов рождения. Фу! «Клевета на высшую расу» (привет от агента Клауса пастору Шлагу), а немцы, которые жили в семидесятые, ещё застали ту самую эпоху. Ведь «Поруганная честь Катарины Блюм» Генриха Бёлля, знаете ли, не о том.

Если же в сериальчике начала семидесятых показать молодёжь… Ну не знают они тех благочестивых нравов, давайте же теперь все вместе и поохаем хором. Кто сегодня будет смотреть детскую немецкую наивность из тех времён? Атака дикобразов. Полная дешёвая ахинея. Ну а теперь подумайте и представьте себе: если всё с такой скоростью будет идти и дальше, то уже в не столь отдалённом будущем (но мы не доживём, это ясно?) можно, экстраполируя тренд, достучаться и до самых непотребных фантазий.

Полно авторов — сетевых фантастов, изображающих школы будущего всех уровней шизофрении. Хогвартсом начиная и виртуальной сельской школой заканчивая. Сами для себя выбираем, какой именно бред читать и как дозировать его в сознании по мере своей испорченности или шизанутости. Можно, я тоже начну, а кто-нибудь потом продолжит? Мы же с вами в формате интерактивного общения. Наверняка кто-то из наших супер-многочисленных фантастов с берегов интернета уже дополз до похожего изображения школы далёкого (?) будущего.

«Девять часов. Над кабинетом Сексуальной практики включилась надпись: “Встретим половую зрелость отличными оценками”. Значит, сейчас начнётся… Здесь с утра начали собираться студенты. Они были сосредоточены и напряжены: сегодня пересдача “хвостов”. Юноши и девушки вполголоса беседуют и делятся новостями: “Ура, завтра занятия по порноэстетике не будет!”

“Я забыл… так сколько видов дрочки существует?”

“А Матвеева опять не сдала зачёт по струйному оргазму”.

“А Петров высечь нормально не может, всё захлёсты делает”.

“Зато я групповуху автоматом сдал”.

“Ой, девочки, кто одноразовую клизму одолжит, а то я забыла купить”.

И так далее. Фантазируйте дальше. На меня сошлитесь и работайте. В каждой шутке есть эта самая доля. Не верю, что схожая картина при обилии людской фантазии могла прийти в голову лишь мне. Человечество креативно, информационный поток постоянно нарастает.

Мы прекрасно знаем, что наряду с фантазиями о будущем в параллельных реалиях в одно время с нами прекрасно выживают и средневековье, и первобытная звериная жестокость. Практически всегда там, где возникает горячая точка, помимо других видов насилия к населению применяется и насилие сексуальное. Стоит только где-то ослабить власть и дать сформироваться группам автономов, приверженных силе. Потом их остановить трудно. У них вышли наружу инстинкты, они стали хищниками и объединились в стаю. Не только русские бунты бессмысленны и беспощадны. Любая революция порождает слой проходимцев, готовых поддерживать режим, если им самим разрешат насилие, которое почти всегда включает элементы сексуального террора. Что уже говорить про войну! Тонтон-макуты «Папы Дока» Дювалье вели пытки на половых органах противников режима под вуду-пляски. У американцев во Вьетнаме было модно отсекать бойцам Вьетконга (что для них были незаконные бандитские формирования) органы и коллекционировать их. Была какая-то изданная в семидесятые годы в СССР книжуля-страшилка, где немного была подраскрыта завеса: какие же пытки применяли американские империалисты? Там всё изложено открытым текстом.

Если есть парень, от подростка до тридцати лет, которого надо жёстко допросить, то все пытки начинаются сразу в интимной зоне. Не надо бить его по лицу и телу, это только повышает порог чувствительности. Пропустить через яички электрический ток — первый этап. Говори, дурачок, война кончится. А ты свой сохранишь. Для коллекций атрибуты мужественности у вьетконговских партизан часто отсекались живьём. А ещё мне попадалась история про американского таксидермиста, который, служа во Вьетнаме, изготовил из биологического материала вьетконговцев коврик приличных размеров, где все предусмотренные природой рельефы были воссозданы при помощи поролона и схожих материалов, чтобы придать форму, близкую к изначальной. Этакое экзотическое панно на стенку. Один американский господин, с которым я переписывался где-то на заре интернета, в разговоре со мной утверждал, что коврик такой действительно существовал.

А вот и Африка, конфликт тутси и хуту, что разворачивался в Руанде. Все женщины и девочки вплоть до грудных в обязательном порядке насиловались, а у мужчин и мальчиков, которых захватывали, большей частью живьём вырезали или давили половые органы. Даже десяток бельгийцев, охранявших женщину премьер-министра, кастрировали и забили отрезанное им в глотку. Казнь через асфиксию от собственных половых органов, забитых в глотку, известна со времён античности своей исключительно жестокой позорностью. Но в Руанде такое случилось не в эпоху античности, и не в XVIII веке, а в 1994 году. Французы в самый разгар раздали мачете людям из племени хуту, для сельхозработ якобы. Мальчишки ими играли: вспарывали животы беременным женщинам, чтобы угадать пол ребёнка.

Однако достаточно. Не только в Руанде, повсюду на планете каждую секунду происходит очень много такого, по сравнению с чем фантазии русскоязычных сторонников БДСМ — просто наивная детская игра в крысу, как говаривал Остап Бендер. Вы чувствуете отвращение? Я тоже. Как верхний я практикую исключительно «софт», для меня вспороть живот беременной женщины для забавы — запредел зазеркалья. Как и описанный коврик. Вещи непредставимые.

Такое извращение, как вомит, хотя оно не так экстремально, в моё сознание тоже не помещается. А что там происходит, в Руанде, лучше не знать вовсе. Тем интерактивным читателям, кто значение слова «вомит» не знает, «приятных впечатлений» от загугливания.

«Если так пойдёт дальше…» — начинает какой-то интерактивный читатель. Похоже, кто-то из впечатлительных интерактивных читателей уже на грани того, чтобы бросить дальнейшее прочтение. Посмеялись для начала? Испытали чувство отвращения и брезгливости потом? Есть такой приём драматургии ещё со времён Софокла: сначала рассмешить зрителя, а потом повергнуть в негатив. Считается, что таким образом можно немного подраскачать психику потребителю твоего интеллектуального продукта.

Суть вступления к этому рассказу — обозначить контраст, потому что именно на контрасте построено дальнейшее повествование. Встреча людей из разных миров, которые, если бы не обстоятельства, никогда бы не пересеклись. Формат же почти всех изложений заимствован мною из передачи «Спокойной ночи, малыши!». Сначала рассуждения, когда с фриками, а когда и без, о жизни вообще и Теме в частности. А потом кусочек мультфильма, если повезёт.

Читатель, даже интерактивный, увы, всегда нижний. Тот, кто следует за мыслью автора чужого рассказа, всегда получается в пассиве. Рассказчик доминирует, определяет, как он выстроит сюжет и какие композиционные построения наиболее эффективны. А нижний просто следует за логикой изложения фактуры, попутно отвлекаясь на свои собственные мысли и ассоциации. А потом интерес (если удастся таковой пробудить) тянет его дальше к тексту, за новыми мыслями и/или продолжением сюжетной линии. Интерес как ошейник верхнего: заставляет глаза вновь и вновь бежать по строчкам.

Доминирование бывает разным. Физическое доминирование общеизвестно, каждый тематик вкладывает в это понятие разную степень жёсткости и жестокости, выбирает из многообразной палитры красок этого процесса наиболее подходящие основные цвета и полутона. Что-то, как у всех, а что-то своё, особенное. Оттенков много, и они не обязательно серые. Но даже и серого больше, чем пятьдесят оттенков.

Про социальное доминирование не будем, ладно? Не надо о грустном.

Достижение интеллектуального доминирования тоже доступно практически всем. Понятно, что всё относительно. Но всегда ведь можно найти партнёра, который в этом компоненте уступает. Конечно, если хочешь освоить наиболее продвинутый сектор, надо самому что-то собой представлять и уметь над собой работать. Надо банально учиться, всем интересоваться, иметь высокий IQ и достаточный социальный статус, чтобы чувствовать уверенность, а не изображать её. Но всё, как уже сказано, относительно.

Доминирование над чувствами, подавление психики. Пси-доминация. Не владеешь элементами гипноза, методами НЛП? Ну и фиг с ними! Достаточно энергии взгляда, энергии голоса, уверенности движений. Вот тебе и инструменты, данные природой. Ну, это не всем дано. Смотря что у тебя там от природы и как сформировалась твоя личность.

Ау, верхний! Ты что, думаешь, взял в руки плётку из секс-шопа, поставил девочку на колени и ты — доминант? Нет, ты просто взял в руки плётку из секс-шопа и поставил девочку на колени. А голос у тебя дрожит, ты сам не совсем понимаешь, чего хочешь, и если она скажет: «Ну, хватит. Я сегодня уже устала играть», — то ты остановишься. Замрёшь морской фигурой из «Море волнуется раз…».

Можно ведь доминировать и дистанционно. Силой образа — как зрительного, так и словесного. Трудно. Тут требуются базовые знания основных правил изложения текста или техники рисунка. Или, может быть, чуть больше, чем базовые. Картинке, которую художнику приходится рисовать порой несколько часов, уделяется лишь мимолётное внимание — несколько секунд. И дальше — всё, если не сумел зацепить. А зацепить словом ещё труднее. Просто перестанут читать, никто не обязан следить за твоей мыслью. Язык коряв, он не передаст всего многообразия и совершенства реала. И твой нижний — потребитель текста — сбежит.

Однако спасает другое: уверенность в том, что твой уровень способностей излагать мысли буквами будет востребован опытным потребителем. А также тот факт, что действительность, в которой ежедневно пребывает тот или иной читатель, жаждущий всё новых сюжетов, чаще всего ещё более корявая, чем образ, создаваемый в мозгу течением мысли автора. Тогда — бинго!

Пора уже в рассказе вторгнуться в вашу сексуальную психику на правах верхнего. Мой интерактивный читатель, устав от действительности, устав от однообразного реала, посмотрев порнуху и перебрав в мозгу эротические картины, может в любой момент по своему желанию перейти в мир образов, создаваемых словом. Чужим словом, что немаловажно для него, — в этом вся суть. У него самого, конечно, есть в голове шаблоны интересных словосочетаний, вербальных описаний волнующих его тем и острых моментов. Его мотает по просторам Инета в надежде их встретить — ещё и ещё — у других авторов. Он вписывает в воображаемый мир свои фиксации и образы. Берёт с собой Гарри Поттера и Гермиону Грейнджер, если они необходимы для формирования образа. Прихватывает, наконец, себя за разные места, у кого что-то чешется. Обеспечивает доступ рук — своих или чужих, если такие «руки есть под рукою». Или не только рук. «Не надо быть, как все, потому что мы и есть как все» (Сергей Довлатов). Может, в этот момент, что-то и включает фантазию. И тогда можно — к сути рассказа.

* * *

В рамках Московского международного кинофестиваля, проходившего в июле 1981 года в Москве, в программе внеконкурсного показа был французский фильм с Миу-Миу «Женщина-полицейский». Афиша кинотеатра «Звёздный» на Проспекте Вернадского гласила: «Трагическая судьба молодой девушки, инспектора полиции, расследовавшей дело банды, занимавшейся растлением малолетних». Вы бы видели, что за драки были! Лишние билетики спрашивали в метро при открытии вагонных дверей. Видел, как билет покупали с рук аж за двадцать рублей! Название говорило за себя. Но сколько же в Москве было озабоченных дядек всех возрастов, как же ждали они встречи с таким интересненьким сюжетом, как хотели вкусить клубнички с запретными сливками!

Между тем фильм по сегодняшним меркам весьма средний, постперестроечным поколениям при его просмотре главное не заснуть. Обстановка провинциального города, где забитые и зависимые от местной элиты люди шахтёрской профессии молча терпят, когда их малолетних дочек таскают к хозяевам города для плотских утех, а им самим — иногда — выплачивают компенсацию. У нас не Франция, у нас в провинции и похлеще будет. Если в тихих городах и поселениях оглянуться вокруг, там столько всего трагичного, что просто и думать не хочется…

Героиня этого рассказа — назовем её Марина — родилась на окраине одного из городов, от которого ехать в столицу автобусом восемь часов, хотя он на карте не так и далеко. Это место я представляю себе по фотографиям, которые есть в Сети. Город средней величины. На окраине — крупный завод. Около промзоны помимо всяких вспомогательных построек ещё и несколько домов. Жилищный фонд используется как в виде квартир для сотрудников, так и в качестве просто общаги. Когда-то на предприятии трудилось больше двух тысяч рабочих, а сейчас…

В нескольких стоящих на отшибе трёхэтажках живут люди. Есть и такие, которые на местном заводе уже не работают, просто здесь осели. А другой постоянной работы тут отродясь не было. Ну, уезжают на заработки, а прописаны здесь. Отпрысков своих оставляют на бабушек-дедушек и прочих родственников. У детишек три двора с мокрым бельём, заросшая травой площадка с одним ржавым баскетбольным кольцом, квадратики огородиков; дальше выбор: налево — свалка, направо — загаженный лес, остальное — промзона. И дорога, по которой раз в час проходит автобус, следующий куда-то, где есть другая жизнь. Кино нет, в ларьке чипсы и пиво. За продуктами, если без машины, в переполненном автобусе — четыре остановки. Школа — за три остановки. И вообще ничего больше.

Правда, в двух-трёх километрах дальше по дороге есть некие летние дачи с участками. Кто-то деловой в начале девяностых тихой сапой приватизировал казённые земли, удачно врезался в местный газопровод, протянул к домишкам электричество — всего на какие-нибудь сотни киловатт мощности, да за счёт завода. Потом нелегальный дачный посёлок как-то легализовали, однако распродали участки не неимущим заводчанам, а сторонним покупателям. Теперь там обитают более цивилизованные люди. Дети приезжих дачников серьёзно опасаются местных и с ними не общаются. Ну а местное подрастающее поколение живёт здесь всегда, куда же деться. Растут, как сорная трава. Жилье какое-никакое в дефиците, ни одна квартира не простаивает пустой: электричество, газ и вода подведены, и даже канализация своя. Обслуживается машиной-ассенизатором.

История эта произошла в конце девяностых.

Судьба Марины сложилась тяжело. Она и старшая сестра Рая оставались в квартире в одной из упомянутых трёхэтажек с бабушкой; папа с мамой уезжали в Москву, на заработки. Случилось так, что отец их бросил, женился на москвичке. Мать запила, опустилась; неделями, а то и месяцами не объявлялась дома. Чтобы помочь детям, её лишили родительских прав. И в столь непростой жизненной ситуации, под опекой какой-то совершенно полусумасшедшей бабки, главным действующим лицом для Марины стала её старшая сестра Рая.

Рая оказалась юной садисткой. Девиантные наклонности проявились, когда ей сравнялось двенадцать лет, а Марине, соответственно, восемь.

Осенью сестра приехала из лагеря, куда её отправляли по социальной путёвке. Там произошло ЧП местного термоядерного масштаба. Кто-то из мальчишек запустил популярную садистскую игру. Я знаю, что похожая игра уже бывала в разное время и в разных местах. И многие интерактивные читатели тоже о чём-то аналогичном слышали. Суть игры: вколоть ничего не подозревающему мальчику иглу в ягодицу прямо через штаны — и посмотреть на его реакцию. Если реакция сдержанная — значит, «настоящий фашист». Такое уж название придумали недоумки в том простеньком лагере. За смену сопляков двадцать перекололи себе жопы разными грязными иголками. Но выявить зачинщика так и не смогли: все показывали друг на друга. В медпункте пришлось всем отрядам одно место на предмет проблем проинспектировать.

Мальчишки же успели пару раз кольнуть и девчонок, прежде чем всё взорвалось. В числе этих девчонок оказалась и Маринина сестра. Рая запомнила укол как что-то особо болезненное и унизительное. И стала наказывать маленькую сестрёнку таким уколом. То, что она сама испытывала, может себе наверняка кто-то из моих тематических читательниц представить по своим воспоминаниям. Девушки и женщины — активная сторона процесса — реально есть. Мне это известно доподлинно. Для любительниц сообщу подробность: сестричка вкалывала иголку перед сном или с утра, в голый край ягодицы около границы трусиков, и не прямо, а чуть наискось. Она приказывала Марине замереть. Но всё же хотелось бы верить, что похожих сестричек в обществе меньшинство, а то за будущее страшно.

Маринка никогда не жаловалась, хотя и плакала. Она и так была одинокой, старшая сестра казалась ей единственной опорой в жизни. Иголки в попу она получала почти ежедневно больше месяца. Потом это заметили, потому что была занесена инфекция, пошло нагноение. Маринка ничего не рассказала, несмотря на то что дотошная молодая женщина из надзорных органов, вызванная в поликлинику, очень настойчиво пыталась её разговорить. Сказала, что сделала всё сама и что ей нравится, когда больно. Дама, проводившая дознание, долго колебалась, но почему-то поверила, хотя и смотрела как-то странно. Семья давно состояла на учёте как неблагополучная.

Однако сестра решила, чтобы больше не светиться, перейти от иголок к ремню. Традиционно и очень даже больно. Дальше — больше. В прыжке достигающая половой зрелости сестричка заставила делать ещё кое-что. И научила кое-чему. Интерактивный читатель домыслит в меру своей порочности, а я описывать не буду.

И так было до того, пока не появился он. Рома. Парень лет шестнадцати, одногруппник сестры в медицинском колледже. Будущий медбрат.

Дома места не было. В одной комнате престарелая бабка, в другой — они с сестрой. Мать давно свалила к каким-то алкашам. Обе комнаты метров по десять. Сестра хотела Марину выставить за дверь, но парень оказался с извратом. Его тоже потянуло к малолетней. Сразу, как только увидел Маринку в облегающих джинсиках. «Бабка спит — сестрёнка учится!»

Хотя по виду он особо на преподавателя не тянул. Но голос был властный и грубый — уверенный голос дворового вожака. Он даже и в мыслях не допускал, что Маринкина сестра рядом с ним будет иметь какое-то своё мнение. Сразу огребёт. Из старшей сестрёнки быстро выбили дурь — её желание властвовать, которое она реализовывала на Маринке. Всё же парень, который её выбрал, — один из самых оторванных в их поселении, да ещё и сын начальника цеха.

Присутствие Маринки было объективно необходимым. Их небольшой населённый пункт насквозь простреливался глазами, прослушивался ушами. Гнусно, когда самые разные люди не пойми откуда всё о тебе знают. Местное население — та ещё «воронья слободка», кто откуда понаехал. В общаге напротив подъезды зассаны и заблёваны, и никто никогда не выметает окурки на лестничной клетке. Поселение при заводе не родное село, где больше полсела — неравнодушные родственники. Малолетняя в комнате — гарантия, что у сестры с её хахалем всё благопристойно. Именно так и объяснил Рома. И в нижних слоях общества есть свои принятые местным населением условности.

Реалий вы не знаете, бомонд общажный. Дышите тут атмосферой, с ароматами кислотных выделений завода, перемешанных со смрадом редко вывозимых помоек, фантазия на два шага вперёд не работает. Молодёжь проще и циничнее, она приспосабливается. В благополучных семьях тоже хватает всяческих извращений, ну а в неблагополучных…

«Давай при ней. Она поучится. Ей тоже скоро такое предстоит». Марина опешила, когда Рома прямо на её глазах раздел сестру и стал трахать. Ей же он велел подойти поближе и смотреть.

А Рома, задумав сделать из сестёр выдрессированную парочку для плотских утех, долго и осторожно пытался измерить, как далеко он может зайти, чтобы Маринка железно ничего никому не рассказала. То, что он крутит со старшей из сестёр, Раей, в стадии подростковых обнимашек, местный бомонд допускал. Но если вдруг проявит хотя бы какой-то интерес к юной девочке, будет жёсткая негативная реакция. Поэтому любой намёк на то, что это дошло до реала, надо скрывать. Нравы и законы вне стен десятиметровой комнаты не располагали к ошибкам.

Дело в том, что в их маленьком мирке недавно произошли взволновавшие общественность события. Сверстника Ромки едва не привлекли за связь с малолеткой. Возили в город, на ночку в предвариловку к уголовникам поместили. Тут же всё признал, написал явку. А папаше его пришлось автомобиль продать, чтоб дело замять, потому как всех сбережений семьи не хватило. Замяли. Все ж свои, и всем здесь жить дальше. А что было, то прошло.

Роме помогла определиться в решении довольно глупая Маринина сестричка. Она почувствовала интерес своего парня к младшей и — приревновала. Рома спросил её в лоб, не сдаст ли их Маринка, не расскажет ли, что при ней такое было. И Рая злорадно поведала про иголки в попку. И про то, что Маринка никому ничего не сказала, молчала, как партизан Брянщины. Для Ромы тут же открылись новые горизонты. Если про иголки в более юном возрасте молчок, то можно делать всё, кроме как туда. И то до поры до времени.

В следующий раз Маринка получила приказ: раздеться до трусов и смотреть за их сексом. А ещё через раз — и совсем голой остаться. Рая, конечно, увидела, как жадно разглядывает Рома открывшееся его взору тело. И тут же решила Маринку в его глазах опустить, рассказала про ремень и про другое, что между девочками бывает. В том числе и между сёстрами. Ума-то палата. В результате немедленно и совершенно неожиданно сама получила ремня от Ромы. Повод: «Западло, когда твоя девушка так мучает свою бедную сестру». А ещё она должна вернуть интимный должок сестрёнке. И немедленно. А он лично понаблюдает за восстановлением справедливости.

Вопрос о ремне сразу его взволновал и дал новое направление мыслям. Доминировать сразу над двумя девочками — чем не достойное развлечение? Сначала для порки обеих придумывались поводы, потом постепенно порка превратилась в почти ежедневный ритуал.

Совращение Марины оказалось для Ромы проблемой куда меньшей, чем скрипучая кровать. Слышимость в том панельном курятнике такая, что объяснять не надо. Рома сильно озадачился конспирацией. Он поначалу не мог действовать, как хотелось, орудовал осторожно, чтобы не дать разбуженным пружинам всё выдать соседям своими мерными поскрипываниями. Но такое ему не нравилось.

Рома был парень изобретательный и рукастый, где-то нашёл несколько обрезков струганной доски и распилил по размеру. Приладил. Стало пожёстче, но скрипеть перестало. Теперь можно дать себе волю. Но. Говорить шёпотом, кричать при сексе — ни-ни! Старшая сестра лежала, закатив глаза и открыв рот, часто дыша, как рыба, вытащенная на берег (избитое, но очень верное сравнение), в страхе издать характерный звук. Кстати, шлепки ремня тоже сквозь стены слышны. А музыка на что? Если скрип пружин кровати всё равно прорвётся, то звонкий щелчок заглушится.

Свои грешки ведь можно скрыть даже в маленьких поселениях, где всё обо всех знают.

Дальнейшую эволюцию отношений описывать не будем. Дадим опять возможность домыслить интерактивному читателю. Так продолжалось два с половиной года. На момент ухода в армию Рома проделал всё для него сексуально мыслимое с обеими сёстрами, исключая вагинальный контакт с Маринкой.

В какой-то момент он неожиданно вколол Маринке в задницу иголку. От всколыхнувшей острые воспоминания характерной боли Маринка впервые неожиданно испытала что-то вроде оргазма. А ещё Ромик любил рассматривать во всех подробностях упомянутый в начале рассказа hymen. Марина откидывалась назад на руки и до боли по максимуму разводила ноги. Он говорил: «Смотри у меня! Чтоб сохранила! Из армии приду — сразу распечатаю!»

Таких девочек жалко. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что нужно для них сделать объективно. Надо найти бескорыстного и доброго человека и поручить ему опеку. Только где ж его найдёшь. Кто возьмёт проблемную девочку в пубертатном возрасте с негативным сексуальным опытом в уже сложившуюся семью и окружит вниманием и заботой? А если такого человека нет, то не стоит думать, что в детском доме лучше.

Однако моралистам не интересно. Они даже не мыслят в этом направлении. «Живи в аду, но сохранись в половой неприкосновенности! Чтоб — ни-ни! А то ты оскорбляешь наши понятия о допустимом. У нас вот всё есть, мы мучаемся — выбираем, в каком соусе заказать омаров и каким вином запить, свихиваемся от безделья и русской хандры в пятизвёздочных отелях на Ривьере, нас уже тошнит от Лигурийского моря. А вот этого-то как раз нельзя и нам. А тебе, стало быть, конечно же, тоже! Потому что нам нельзя! Ни под каким видом!!!»

«Что? У неё, по сути, нет выбора? Где такое происходит? Давайте, стучите же! Пойдём разбираться, полицию подключим, общественность поднимем! Где журналисты?» Народ обожает эту тематику. Смаковать, что «извращённый гад» заставлял делать с малолеткой, как именно он извращался и какова дальнейшая судьба ему уготована. Вот и выпустили чуток злобу и напряжение.

Но Марина никуда жаловаться не пойдёт. Будет держать оборону до последнего, не проронит ни звука, как бы заботливые дяди и тёти ни проявляли глубокое участие. Ведь для неё после лицемерной суеты и позорной огласки всё станет только хуже. Улучшить её условия проживания и дать средства к существованию никто ведь и не стремится. А что там бывает в ваших детских домах? Даже падкие до скандальных сенсаций журналисты кое-что умалчивают. Чтобы создать тысячам обездоленных детей нормальные условия жизни, соответствующие современным запросам, нужны не только деньги — нужна душевная щедрость. Только вот мало у кого есть желание этим делиться, особенно когда нарастает неопределённость относительно дальнейшего развития общества.

Итак, любовник сестры наказал беречь девственность и отбыл в армию. Если бы я писал мыльную оперу для телесериала средней тупости, надо непременно вставлять замес, что парень-де отбыл, а старшая сестра залетела. Типа, не успели расписаться. Но наша цель не мыльная опера. Понятно, что после ухода Ромы в армию жизнь сестёр друг с другом стала невыносимой. Я не буду описывать все дрязги и гадости между ними.

Марине судьба дала огромный запас терпения, она не сопротивлялась издевательствам старшей сестры, получала побои, плохо питалась и делала всю домашнюю работу — ну настоящая Золушка! Она понимала. Она всё понимала.

Что поделать, в их поселении почему-то все девочки моложе парней. Тринадцать парней в возрасте Ромика, и на них — пять девушек тех же годов рождения. А на четыре года моложе — всё как раз наоборот: девочек чуть не в три раза больше. В городке нет шансов. Уже следующей весной всё неотвратимо произойдёт. Он ведь сказал, что после дембеля — сразу ей «целку ломать». На глазах старшей сестры. Без всяких сантиментов. И виноватой в глазах общества будет она сама.

Перспектива единственная: одним махом всё потерять, когда этот ублюдок вернётся из армии. А потом — молчать. Рассказать и пожаловаться нельзя. Жить придётся там же, и вдруг ненароком в речке утонешь, с лестницы свалишься, суррогатом каким отравишься или грибочков случайно не тех поешь. Из посёлка при заводе никуда не денешься. А вот она решила… куда-то деться.

«Бессердечность богатых узаконивает дурное поведение бедных». От души аплодирую тому интерактивному читателю, кто узнал автора. Значит, вы не только прочли, но и поняли нашего классика. Будьте честны с самим собой, если сразу узнали — ставьте себе высший балл! Это маркиз де Сад.

И вот у Золушки, как и полагается в сказках, совершенно случайно появилась добрая фея. Как же иначе? А то бы на тех выселках и сгинула, ни я, ни вы ничего бы о ней не узнали.

Девочке на тот момент как раз исполнилось шестнадцать. Фея предстала в образе тридцатилетней развязной бабёнки, которая в своё время укатила в столицу, где подвизалась в сфере оказания неких услуг. А потом в Москве у неё что-то не сложилось, а может, просто перестали платить и выставили, не назначив пенсию. Она работала где-то в городе, устроил местный авторитетный дядя торговать, зарплату более или менее регулярно выдавал, но «с отсосом» и без записи в трудовую книжку. Натурой получал с неё в закрытом ларьке после подсчёта выручки. Чаще оральный секс, но иногда и раком. Дома у него семья.

Она не отказывалась. Желающих пообвешивать на фруктах-овощах в их депрессивном городе много, а местечко тёплое, зимой не холодно. Своим намётанным взором и выцепила Маринку. Выяснила, что та девственна. И стала склонять на этом заработать. Маринке — в любом случае — тысяча зеленью. Ну, она своё сама получит. Едва ли сводница знала, что есть у нас даже статья «Торговля людьми». А ещё «Вовлечение несовершеннолетних в проституцию». Можно пришить или не пришивать, потому что лень крутить, да и кому от этого будет легче?

Марина решилась сразу, безо всяких колебаний. Знала: скоро Ромик вернётся из армии и всего лишит забесплатно, едва успев снять дембельскую форму. Он уже пару раз звонил и предупреждал. Жил, можно сказать, предвкушением. Неожиданно возникшая дама подсказала способ, как вырваться. Заработок для девушек. Но потом. Сразу — тысячу баксов.

Да, Марина вся собралась для самого важного в жизни решения. Она будет умолять, чтобы тот, кто её купит, ей помог. Оставил прислугой. Хоть полы мыть, хоть что угодно. За кровать, еду и защиту. Прочь от посёлка, бабки, сестры, Ромика. Если у него есть такие деньги на кусок слизистой, то, видимо, человек небедный.

Она зашла домой к той даме, «овощной соске», как её кто-то метко назвал в поселении. Там Марина была переодета в очень кокетливое нижнее бельё с маленькими бантиками — откуда ей видеть такое в глуши. Тело фотографировали без лица. Отдельно — её капитал, предназначавшийся к монетизации. Пришлось самой всё там раздвинуть и придержать пальцами.

Риск колоссальный. Её могли, к примеру, продать в сексуальное рабство. Интерактивный читатель в состоянии самостоятельно оценить перспективы. Сказок много, реальность большей частью другая. Не заплатят ничего — это в лучшем случае. И Марина бы молчала. Мало того, безропотно всё бы ещё выполняла, она же дала посторонней бабёнке сделать её фотографии. А она… как она домой бы вернулась? Там бы жизни уже больше и не было…

Однако без риска нет удачи, слишком много вариантов могут оказаться существенно лучше, чем полный беспросвет в том поселении. А тут, можно сказать, повезло, если это слово вообще в данном случае уместно. Заказчик всё подтвердил в течение двух суток, он оказался надёжным и в целом порядочным человеком, если говорить об иных общечеловеческих понятиях.

* * *

У любого девиантно мыслящего индивида психика формируется как симбиоз из личной узко понимаемой морали и морали общепринятой. Вот и у человека, что её купил, своя мораль. Прекрасный принц явился в обличье взрослого мужчины лет под шестьдесят. Правда, хорошо за собой следил и был очень небедным человеком. В общем-то, никогда не был и педофилом. Наоборот, чётко соблюдал закон. Возраст согласия, говорят, четырнадцать.

На тот момент, когда произошли события, действительно было так. Девице шестнадцать. Но в случае, если она заявит, что была на самом деле не согласна, то все, естественно, послушают девушку, потому что… Ну как она может быть согласна на такой секс? Обалдели, что ли?! Значит, надо принять меры, чтобы подобной ситуации не возникло.

Можно, я этого мужчину буду называть без имени? Дам ему кличку «Один Из Них» или просто для краткости «Один Из». Про него сообщу только одно: имя есть в Википедии. А уж как он туда попал: как политик, медиаперсонаж, чиновник или крупный предприниматель — не столь важно. Умный человек свою известность и власть всё равно будет трансферировать в деньги, а на них — осуществлять личные желания. На самом деле бытует заблуждение, будто публичные люди могут себе позволить всё. Напротив, им приходится быть в несколько раз более осторожными. Они всегда под прицелом, как офицеры по версии Газманова. Как писал тот же де Сад, «даже если живёшь в Раю, то это не значит, что ты живёшь во вседозволенности, потому как и в Раю есть свои жёсткие правила».

Может, человек был одержим страстью лишать девственности? Нет. У него всего уже было достаточно, и такого тоже. Я даже не предлагаю интерактивному читателю загадывать, как много в одном временном измерении с нами находится сию минуту людей, организующих личный интимный досуг так же, как наш Один Из.

Финансы позволяли ему получать тех, кого он захочет. Способ осуществления желаний сводился к обыкновенной, хотя и весьма компетентной и грамотной кадровой работе: полуофициальную должность сводника успешно занимал молодой и красивый сотрудник. В его функции входило находить по клубам и тусовкам (соцсетей тогда, по счастью, не было) девушек, знакомиться и совращать. Искать интересные типажи, которые понравятся заказчику и согласятся переспать с ним за деньги. А за чуть большие суммы — принять участие в разных тематических сессиях или фантазийных оргиях со всеми имевшимися тогда в наличии техническими средствами.

Работы, кстати, у теневого кадровика хватало, сколько человеческого материала надо перелопатить! Интернет только зарождался. Правда, работать было проще: в то время ещё не существовало такого досадного обстоятельства, как тупой, всё поглощающий вирт, исходящий от хикикомори всевозможных мастей, воображающих себя. Да кем только себя не воображает хикка, вставая с вонючих простыней никогда не заправляемой кровати в загаженном жилище. Даже не утруждающий себя сменой трусов после прогулок по злачным местам интернета.

Проститутками, которые привыкли просто снимать напряжение на потоке, Один Из брезговал. Только если сутенёры предлагали «сливки». Так назывались молодые, привезённые из провинции или из Украины, ещё крайне неопытные и только начинающие свой путь. Ему не надо было ничего особо изысканного, не было сложных девиаций. Немного виагры, что как раз появилась в конце девяностых, немного спецпрепаратов, немного кое-каких других стимуляторов. Вот тебе уже и почти двадцать лет от роду — фармакология творит чудеса. Не знаю, применялся ли в те годы метод плазмотерапии PRP, но, если применялся, Один Из мимо такой операции, безусловно, не прошёл. А всё, что хотелось, покупалось легко и безо всякого напряга для его бюджета.

Один Из был человеком осторожным и предпринимал избыточные меры для защиты своей анонимности, иногда даже на первый взгляд абсурдные.

Есть категория людей, которая не может получить возможность удовлетворения девиантных потребностей общедоступным способом. Обычные люди не заморачиваются по поводу засветки своих шалостей; они независимы, потому что от них ничего не зависит. Своими девиациями они никого не задевают. Иное дело — лицо публичное, чья деятельность отличается от шоубиза, где разные эпатажные приключения даже усиливают раскрутку популярности. Для такого человека одно неверное движение — репутационная смерть. А если именно репутация обеспечивает доход? Потому они и выстраивают порой схемы. Этакая «Операция «Ы»», чтоб никто не догадался.

Однако пожалеем этих людей, они по-своему личностно несчастны, и деталей операции «Ы», которую осуществлял Один Из, раскрывать не будем. Во времена не столь древние народ ещё не разбирался в распознавании девиаций и, возможно, разрулить ситуацию в случае чего было значительно проще.

Неужели Один Из стал бы по сложной схеме кустарным способом искать непонятных девочек в провинции, если бы представлял, как решить этот вопрос иначе, без риска засветиться своими девиантными потребностями на окружение? Но порочные в глазах общества страсти довлеют над всеми остальными потребностями в виде навязчивой идеи, которая, однако, разум не отключает, а заставляет работать на повышенных оборотах. Как утверждал Чезаре Ламброзо, преступления «по страсти» будут всегда.

На организацию встречи Один Из не пожалел десяти тысяч долларов — своего среднего дохода за два дня в годовом исчислении. К нашей Теме Один Из имел отношение скорее случайное. Как утверждает психоанализ, все девиации и желания оформляются в детстве, при возникновении и развитии полового влечения. Можно и не упоминать, все и так знают. Но ведь когда-то было принято начинать статьи словами: «На таком-то съезде КПСС отмечалось, что ещё В. И. Ленин в своей работе писал…» Никому не нужные условности. Ну а как без них? Вот и мы знаем классиков, что необходимо каждый раз подчеркнуть, соблюдая верность традициям изложения.

Один Из был когда-то просто мальчиком, который, начиная с пятого класса тогда ещё очень советской школы, безнадёжно влюбился в свою одноклассницу. Он испытывал к ней всё то, что испытывает обычный «сохнущий» мальчик, не вполне представляющий, что можно делать с объектом своего желания, кроме как держать его в поле зрения и пытаться обратить на себя внимание — от пресловутого дёргания за косичку до разных выходок. Самое обыкновенное такое детское чувство, которое многие испытывали. Его интерес, однако, имел чёткую сексуальную основу, плотские желания пробудились рано. Хотелось прежде всего физического соприкосновения с её телом. Она была единственной, кого он эротически воспринимал.

Может, всё так бы и прошло, как проходит почти без следа у других. «Как прошли Азорские острова» (Владимир Маяковский). Но было одно обстоятельство, одно невероятно сильное переживание. Детский шок, прожёгший его влюблённую детскую душу насквозь. Даже уже будучи «Одним Из», он не только не смог избавиться от этого — напротив, с каждым годом нарастала необходимость рассчитаться с прошлым.

При социализме было распространено, что семьи работников одного предприятия могли разом получить квартиры в одном доме. Именно такой случай. Весь подъезд — с одного крупного «ящика». Его семья на седьмом. Девочка, которая ему нравилась, — на пятом. Комнаты друг под другом. Засыпая, он знал, что тело, которое он так хочет, в пяти с половиной метрах ниже. Два перекрытия и пространство чужой квартиры.

От неё не скрыться, она всегда рядом. Одна школа. Один класс. И два соседних дачных участка — от того же «ящика».

Вот там он это и увидел. Сидел на корточках за кустами и собирал крыжовник. Себе в рот. Рядом на их участке — сарай, за который можно спрятаться. Соседний участок, отделённый сеткой-рабицей, перед ним как на ладони. У них там шестиугольная беседка, с круглым столом посередине. Для посиделок с винцом под шашлык. А дальше — небольшая травяная прогалина, не ставшая жертвой массовой садово-огородной деятельности тех лет. Там посреди некошеной травы стоит шезлонг, на который приходит загорать она. Одетая только в синий девчачий купальник. Она будет читать «Войну и мир». Книгу надо прочесть перед девятым классом. А он будет изучать вид сбоку; жаль, что шезлонг нельзя развернуть на девяносто градусов, тогда бы в поле зрения попала наиболее интересующая зона. Можно наблюдать сквозь ветки крыжовника или из щели внутри хозяйственной постройки, где хранится сельхозинвентарь и другие инструменты. Там — надёжнее.

День, когда это случилось… Едва только скрипнула дверь на террасе, как он мигом сменил диспозицию — именно в сарай, на колени, глазом — к щели. Она вышла во двор вместе с отцом. По тому, как держала себя, он понял: что-то не так. У него почему-то учащённо забилось сердце. От отца с дочерью шла какая-то сразу наполнившая всё пространство вокруг энергия. Эмоциональное напряжение. Она шла неуверенно, опустив вниз голову.

Вот они оба в беседке.

«Я говорил тебе?»

«Да».

«Я простил один раз?»

«Да».

«Ты всё поняла? Без обид только!»

«Да».

Тут он заметил у отца в руках ремень. Неужели будет это?! Он настолько опешил, что отшатнулся от щели. В голове зашумело. Когда вновь прильнул к дырке, не оставалось ни малейшей неопределённости. Да, именно это.

Очень неудобный ракурс для него, ничего почти не видно. Она полулежит на столе, лицом к нему. Платье задрано, виден нижний край. И замах руки отца. Шумный вдох пересохшим ртом совпал со звонким звуком первого удара.

От возбуждения у него начался озноб. Такого в жизни никогда не было. Если бы он увидел порку мальчика, это бы его сильно взволновало. Если порку девочки — взволновало бы сильнее, с оттенком возбуждения. Но тут была порка любимой девочки! О которой все мысли и трусливое дрочево на фотографии. Две картинки — её фото в спортивных трусах, сам тайно сделал фотоаппаратом на физкультуре. И фотка другой девочки, голой, но с похожей фигурой, вырванная украдкой из порножурнала отца. И переживания потом: вдруг папа заметил? А если заметил, то почему ничего не говорит?

Какой-нибудь книжный, «крапивинский» мальчик, остро чувствующий несправедливость со стороны взрослых, должен тут же вскочить, размахивая деревянной шпагой, и напасть на злого бессердечного папашу, защищая свою мечту. А вот он испытал — впервые в жизни — поллюцию. До этого никогда дело не доводил, не допуская переполнения. А тут трусы стали мокрыми с первых же секунд зрелища. Такое случилось первый и последний раз в жизни: через затылок ударила молния, всё тело затряслось. Ему было больно вместе с ней. И невероятно возбуждающе интересно — от погружения в открывшуюся ему интимную тайну.

Каждый удар отдавался как будто по собственному телу. Она стояла, опершись на руки, покорно принимая наказание. Ничего не говорила. Не вырывалась. Не просила прекратить. Не извинялась. Принимала наказание как что-то должное, само собой разумеющееся.

Значит, приучена к физическому наказанию, не сопротивляется, не просит, не считает ударов и не ждёт их окончания. У отца полная власть, абсолютный авторитет. Закончит, когда захочет, и слезами не разжалобить. Пороть будет столько, сколько нужно, по своему разумению. Не для острастки, а для боли. Замах полноценный, звуки выстрелами отдаются в голове. Она лежит и тихо всхлипывает.

Одного Из сотрясал адреналин, неудержимая похоть давала мощный импульс вниз. Хотелось броситься к ней, обнять и слизать с ресницы её слезу. Но вместо этого он яростно онанировал. Излишним сжатием причиняя себе боль. А ещё до боли кусал губу. Любой подросток, сохнущий по объекту своей любви, на уровне подсознания воспринимает объект страсти как собственность, которой можно распоряжаться хотя бы в мечтах. Ведь девочка — собственность его души, она мысленно полностью его. Значит, и её попка тоже его. И не её лупят, а их обоих.

Отцовский ремень стегал по самым заветным и запретным местам, мысленно принадлежащим ему. Ощущения были… ну просто восхитительные! Это лучше, чем даже трахнуть. Увидеть такую порку любимой девочки по силе впечатления в одном ряду с тем, чтобы ею впервые овладеть.

Что-то невероятно глубинное. Что-то из того, что веками составляло основу бытия в семье. Что-то бессознательное, базировавшееся на безусловной установке: отец имеет право пороть дочь. Когда она выходит замуж, кажется, раньше был даже обычай отдавать кнут, плётку, камчу, ремень или розгу жениху отцом дочери. Так было раньше. И он на уровне подсознания был готов в тот момент когда-то в будущем принять право наказания. В переносном смысле, конечно.

В его мозгу произошла интерференция зрительного образа и неожиданно всплывшего в подсознании дежавю, рождённого эпигенетической памятью об обычаях сотен поколений до него. Отец в базовом генетическом знании подростка — хозяин; человек, который вправе причинить боль и унижения, если сочтёт нужным. Такое атавистическое знание закреплено в ребёнке, пусть не в каждом, на уровне генома. Как у паука-крестоносца, который всегда делает в паутине тридцать пять хорд, накручивая на них тридцать девять кругов. И ведь никогда не ошибается.

Это часть первичной платформы личности биологического нижнего. То, что покровительственно называется базовой психикой ребёнка, но понимается очень упрощённо. Отец, биологический верхний, может, никогда и не предпримет по отношению к тебе акта насилия. Он никогда не сделает ничего сверхжестокого, если ты не дашь повода. Но где-то в глубине сознания прячется каким-то биологическим путём вживлённая в детский организм мысль, что если переступить границу, то можно спровоцировать насилие. Что заставляет подавлять в себе желания, которые могут ему, легальному биологическому верхнему, не понравиться.

Однако она какие-то правила, очевидно, преступила. И вот он, понятный на протяжении многих поколений результат. Папа, тот самец, до определённого возраста имеющий на неё права, реализовывал своё право на наказание, оспариваемое современной общественной моралью в нарушение многотысячелетних основ и традиций. Не будем особо возражать, возможно, гуманисты окажутся правы. Потомки не поймут именно нас.

Не надо решать за потомков, ладно? Их личное дело, смысла нет гадать, что они осудят, над чем посмеются. Мы тоже с неодобрением и с насмешкой относимся к нравам и обычаям ещё недавнего прошлого.

«Это мерзкие отрыжки, дней минувших отголоски» — скажут гуманисты словами ныне почти забытого поэта-пародиста Сергея Швецова. Представьте себе такой Город Солнца, где всё станет супергуманно и супергармонично, а разные девиации уйдут в небытие за ненадобностью. И мы с вами уйдём в небытие. Но скажите: вы сами-то верите, что так будет?

…А в тот самый момент, когда будущий Один Из поглощал и впитывал в себя, забивая на подкорку мозга невероятно волнительное зрелище, он всем своим существом предчувствовал и жаждал, что, когда её тело будет принадлежать ему, он тоже точно будет её пороть. Так же, как её папа.

Закончив порку, отец бросил ремень на стол, повернулся и пошёл в сторону дома. И вот тогда произошёл крохотный эпизод, который оставил глубочайший след в психике. «Я помню в детстве миг, как девственник» (Oxxxymiron). Но Один Из такого автора вряд ли знает.

Подождав, пока отец зайдёт в дом, одноклассница немного ещё похныкала, лёжа животом на столе. А потом поднялась, сделала два шага, повернулась, и неожиданно на несколько секунд её спина попала в зону его видимости из укрытия. Она шла, на ходу поправляя одежду, и последние две секунды этого действия стали ему видны: задранное платье, очень аккуратное подтягивание трусов на довольно красную попку. Белая ткань не прикрыла всей красноты, красные полосы выступали за границы. Пара ударов сердца — и летнее платье закрыло сногсшибательную картинку.

Мгновения, пока он мог всё это видеть, полностью взорвали мозг. До дрожи и стука зубов. Отныне двухсекундная картинка забита намертво в душу — толевыми, шиферными, кровельными и трефовыми гвоздями маточного, базового, сверхценного для личности сексуального образа. Стереотип будет выстроен на этом фундаменте, и спасительная картинка, как виагра, поднимет мёртвого, ляжет первым звеном в цепочку каждого нового сексуального действия. Образ жестоко и неуклонно будет преследовать всю жизнь.

Как только соседка ушла, он опрометью бросился в свою комнату — скорее себя удовлетворять. Скорее закрепить увиденный образ. Что-то вроде сексуального пароксизма. Психосоматика — мотор, рука — поршень. Член разносит сексуальное удовольствие по всему телу. Происходит закрепление только что рождённой парафилии. Обсессивная дрочка несколько часов подряд — и никогда больше такого в жизни потом у него не было! Оргазмов выстрелило… ну точно больше семи, последние — почти всухую. Вся имевшаяся сперма была выжата из его подросткового организма.

Он точно знал: когда она будет его — он повторит увиденное во всех подробностях. Может, и в этой самой беседке. На самом деле в тот момент Один Из был предельно счастлив, если верить дедушке Фрейду, утверждавшему, что счастье — в наслаждении. А именно невероятное наслаждение от своего нехитрого процесса и получал Один Из в жарком бреду страстного потребления увиденного зрелища. Эпизод разделил жизнь на «до» и «после». Сумасшедший соло-акт стал процессом очищения от других картинок детства; катарсисом, смывшим в небытие все существовавшие до этого сексуальные образы.

Почему природа — такая? Сильнейшее впечатление от увиденной впервые ситуации уже никогда не повторится в дальнейшем. Психиатры, изучающие подобное психосоматическое формирование девиаций, представляют себе механизмы возникновения парасексуальных зависимостей. А сами-то? Знакомо ли им явление лично? И ещё никогда не ответят, видимо, на вопрос: а сколько похожего? Все тайные страсти так и умирают вместе с человеком или все желания остаются существовать в метафизическом пространстве, вселяясь в души новых поколений?

«Аффтар, твоему Одному Из прямая дорога к Артуру Янову на “праймал” в Санта-Монику. Как и многим другим таким же», — даёт совет продвинутый интерактивный читатель. Кто вам сказал, что от травм детства все хотят избавляться обязательно с помощью терапии? Все события детства — кирпичики, из которых построена личность. Стоит выбить что-то из фундамента, лишиться хотя бы одного, даже, казалось бы, незначительного, ненужного эпизода — жизнь, может, и станет проще, но это будете уже не вы.

Описанное событие настолько изменило весь внутренний мир Одного Из, что подспудно обернулось пожирающей разум самоцелью. Именно в том возрасте он прочитал у Ницше: «Человек навсегда прикован к прошлому: как бы далеко и быстро он ни бежал — цепь бежит вместе с ним». И ещё: «Опыт. Теперь ты знаешь, как надо и как не надо. Ты идёшь навстречу своей цели. Запомни — не всё сразу». И он представил: да, можно ведь и такую цель поставить.

А в жизни, как это часто бывает, произошёл облом. Ситуация почти как в бессмертном фильме Динары Асановой «Не болит голова у дятла». Отца одноклассницы командировали на несколько лет в далёкую латиноамериканскую страну что-то там строить. И он забрал с собой семью! Когда первого сентября Один Из пришёл в класс, выяснилось, что его любимая девочка больше с ним не учится. Сильный удар по психике. Один Из несколько месяцев тосковал и был подавлен.

Честно признаюсь, что описание столь пронзительного момента детства срисовано с другого человека, картинка приписана этому самому «Одному Из». Он ведь лишь несколькими фразами поделился с Мариной воспоминаниями о переживаниях молодости, а она ещё более скудно — со мной. Но показалось очень похоже на то, о чём я уже слышал. И почему, собственно, надо думать, что у него самого было как-то по-другому? Ведь запросто могло быть именно так.

Жизнь дала Одному Из богатейшие возможности для полной самореализации в сфере желаний. И он их использовал. Но вот осталось оно, детское впечатление, которое волновало, требовало; надо было закрыть вопрос, рассчитаться, реализовать. Он надеялся найти нечто такое, что залечит и компенсирует его подростковый излом. Без всякого вмешательства людей, компетентных в психоанализе. Сильный человек привык доверять во всём только самому себе.

Его теневой кадровик получил задание. Он неспешно выбирал, встречался. Его подстёгивал возраст. Да, проявить мужскую полноценность пока ещё можно, но, очевидно, недолго. Закат активности не столь уж далёк, а он с детством ещё не рассчитался. Ну, и принял он решение, увидев фото Марины.

Как там говорится? Если в детстве у вас не было велосипеда, а потом вы настолько разбогатели, что купили велосипедный завод, то это всё равно означает, что в детстве у вас не было велосипеда. Не годятся все красотки и возможности, весь доступный сексуальный калейдоскоп, любое пёстрое разнообразие интимной жизни. Ему нужно именно то, что вызвало когда-то наисильнейший оргазм.

Я так представляю себе этого человека: нервный, впечатлительный, не чужд эстетики, зависим от своего имиджа. Придумал какую-то хитрую схему, обеспечивающую доход. Наверняка парадоксальную и извращённую. Причём действует не в составе какой-то организованной группы, а на свой страх и риск, всего и всех боится. И тоже идёт на риск, не считаясь с затратами, чтобы реализовать заветную мечту.

* * *

И вот — их встреча. Она его увидела, а он — её.

Человек, который вошёл к Марине в комнату в съёмной, как она поняла, квартире, был в чёрной маске. Она невольно занервничала. К этому времени её плодоовощная фея уже была выпровожена из помещения молодым парнем, который готовил встречу. Мадам успела напутствовать подопечную фразой: «Ничего не бойся. Всё схвачено».

Человек в маске заговорил с ней мягким, спокойным голосом. И Марина успокоилась. Она сидела на диванчике, наряженная в беленькую новую маечку и свои единственные джинсики, а в кресле расположился очень взрослый дяденька в весьма презентабельном костюме, который весь, казалось, излучал добро и благодушие.

Марина очень редко чувствовала, что она как человек кому-то интересна. Не понимала, что дело вообще не в ней как личности. Принимала участие всего лишь в кастинге на роль девочки из детства, первый этап которого она прошла как раз по внешней схожести. Теперь надо искать общее в характерах. Та девочка была безропотной, покорно принявшей порку отца. И в классе — тихой и незаметной. А эта? Светло-русые прямые волосы, очень худенькая, глазки с прищуром, губки полные.

Брови белёсые, без косметики такие не видно. Ресницы светлые. Нос среднестатистический, чуть вздёрнутый. Лицо обыкновенное. Разговорить и расположить к себе для умного и невероятно опытного человека несложно.

Марина даже не поняла, почему почувствовала к нему столь безоглядное доверие и рассказала всю свою историю, начиная с опеки сумасшедшей бабули и иголок в попку. Она говорила очень эмоционально и была готова заплакать. Ей необходима защита, в окружавшем жестоком мире никого близкого и надёжного не было. Она подумала, что сможет заинтересовать своей честностью этого человека, чтобы он помог ей остаться здесь, в Москве, что-то делать, где-то работать. И повергла своего слушателя в мрачное раздумье.

Эффект оказался обратный. Опытный Один Из тут же озаботился её болтливостью. Она может встретить какого-нибудь другого доброго человека и тоже всё ему рассказать. Но уже про него. Девочка после контакта никуда ведь не денется, она станет носителем чрезвычайно опасной и неприятной для его жизни информации. Однако есть такие люди, которые рождены, чтоб сказку сделать былью. Или болью. Которые продумают все шаги до мелочей. К тому же ему была нужна всего лишь одна.

И Один Из решился. Но информация не осталась в тайне хотя бы потому, что историю узнал я. Видимо, молчание было золотом тогда, когда оно было условием выживания и инстинктивно выполнялось: не навредить себе своим языком. Не поверят, не защитят, вернут в так называемую семью — будет месть от сестрички с парнем. Детдом ещё хуже.

Эпизоды с поркой, которую осуществлял Ромик, мужчину очень сильно заинтересовали. Он стал расспрашивать более подробно: «Когда тебя порют, ты о чем-нибудь просишь?»

«Нет, молчу. Только всхлипываю».

«А в какой позе Ромик это делает?»

«В основном стоя, опершись руками о стол. А часто там… в лесу, опершись о дерево».

«Голая?»

«Нет. Только трусы спускает. Он ведь боится. А вдруг кто зайдёт или догадается за стенкой, что происходит? Если бы он меня порол голой, то… сразу ему хана. А так — можно всё списать на воспитание, и все поймут! У нас там всем достаётся. Даже не поругали бы его».

«И что, не сопротивлялась, не просила? Не защищалась руками?»

«Нет. Просто я знала, что он не закончит раньше, чем захочет».

«Всхлипываю», «опершись руками о стол», «не закончит раньше». Вот они — истоки девиации. Вот её самые мощные корни. По ним привносится из окружающего мира то, что питает сверхценную идею. Увиденное им действие в отношении одноклассницы трансформировалась в ярчайшую картинку, которая подкрепилась не только постоянным воспроизведением образов в сознании, но и привязанными к этим образам словами. Слово крепится к образу, составляет с ним пару. Произносится кем-то слово — провоцируется образ.

Наши решения, да что там — судьбы! — порой зависят от слова. Да, просто от одного слова. И всё. Круг замкнётся. Началось со всхлипываний и вернулось опять к началу. Именно соответствующие пары «слово — образ» перекрыли для Одного Из все другие впечатления от Марины и собственный голос разума, призывавший к осторожности.

В реале же она, выросшая в таких экстремальных условиях, всё же ну никак не может быть психологически похожа на единственную дочь преуспевавшего инженера, ушедшего из «ящика» и работавшего в те годы по линии ГКЭС, как тогда называлась эта организация, что само по себе было престижно. Дочь любимую, живущую в достатке, в традиционно сбалансированной семье, хотя и строго воспитываемую.

Тогда, во время беседы, ему показалось, что вот оно: то, что поможет рассчитаться с детством. И решение было принято. Он прекрасно понимал цену того, что он купил. И ценность, казалось бы, достигнутого совпадения с его желанным образом. Раз это дорого, раз так трудно подобрать образ, то у Маринки должна быть соответствующая оправа. Как там, в «Терезе Батисте, уставшей воевать»? Капитан-землевладелец собирал кольца в честь девочек, чей бутон он раскрыл? У Одного Из такой коллекции нет. Он намного более продвинутый, чем тот капитан; его жизнь значительно более многогранна, его интеллект несопоставим с убогим умишком урода, описанным Жоржи Амаду.

Вот тайный дом — место, где всё должно произойти.

Как же до оскомины противно опять описывать страсть к девочкам в монашеской школьной форме! Сколько уже сочинений на подобную тему! Ну ничего, это уже ненадолго. Ещё лет двадцать, и у всех, у кого ещё будет стоять к тому времени, уже не возникнет никаких эротических ассоциаций с униформой советских школьниц.

А вот в Германии — просто к примеру, пришло ненароком в голову — ещё в восьмидесятые и девяностые годы прошлого века была масса народа, у которого эротические ассоциации вызывались кожаными шортиками для мальчиков. В Баварии вообще ещё долго после войны так ходили почти все поголовно. В девяностые в Берлине тематическим сообществом Bse Buben («скверные мальчишки» — наиболее точный по смыслу перевод) даже устраивались БДСМ-вечера в таких шортиках. На сессиях середины девяностых 40–50-летние мужики с блестящими кожаными задами подставляли свои реально уже обширные — пиво, однако ж! — чресла под розги. Они проигрывали в зрелом возрасте свои воспоминания из пятидесятых и шестидесятых. Но нет больше фиксаций из того времени, любители шортиков уходят в небытие. На смену для ностальгирующих пришли беговые шортики-спринтеры Adidas или то, что выпускали когда-то народные предприятия в ГДР. Но тоже ненадолго. Уже много лет прошло с тех пор, когда школьная форма была повседневной одеждой для девочек. Однако проблемы достать школьную форму для старшеклассницы, в том числе и для эротических игр, у нас в стране пока нет.

Что надо надеть? Белые гольфики, белые трусики. Как сорок лет назад. «Все вещи — из тех годов, — сказал Марине Один Из. — Вот так выглядела та девочка, которую я хотел». Она в школьной форме именно той, тогдашней длины. С кружевным воротничком. Да, с поддетым под платье советским дурацким лифчиком. Первый номер, живущий как бы отдельно от груди. Не поддерживает, а придаёт форму, чтобы обозначить: вот мол, у меня есть. Модель, которую одна дама называла «Салют, Черёмушки!» (в тех местах этот феерический аксессуар производили). Дамы, почувствуйте разницу. Плюс накрахмаленный белый праздничный фартук с карманами родом из времён глубоко дореволюционных, когда фартуки повсеместно носили гимназистки и горничные. Капроновые ленты унылого коричневого цвета в косы. Всё как у всех. Попробуй нацепить жёлтенькую, зелёную или красную — застыдят-отругают, выгонят и заставят переплести косы. И в таких же белых трусах того самого времени, которые мальчикам можно было иногда подсмотреть.

Из укромной стратегической позиции около лестницы на первом этаже. Тебя не видно, а угол обзора почти вертикальный. У девочек, что шли со стороны перил, не было никаких шансов. Понятное дело, интересно только когда девчонки голоногие. Что там в этих колготках смотреть? Трусы — развратно, а колготки и так наполовину наружу. Жаль, московский климат позволяет любоваться трусами только в сентябре и мае. Но сентябрь ещё хранит в памяти немало летних впечатлений от голых ног и изгибов тел в купальниках. Новые импульсы такого рода уже не дают остроты.

Но вот увидеть в мае, после долгой зимы, когда все интересные места закрыты. Первые трусики девочки в этом году. С почином! Такие Один Из видел, когда глаза ловили заветную цель. Заветное место все мальчишки знали. Потом его спалили, кто-то проболтался. В благопристойной школе доступ в эту точку немедленно перекрыли, шкаф туда поставили. (Опять же уточню: здесь я привожу воспоминания другого человека, из которых я взял ключевую сцену детства.)

Подсматривать трусики у девочек — интернациональный, но несколько устаревший вид спорта, которым массово увлекались в прошлом веке в разных странах мира. Правда, в Японии популярность этого спорта, если ориентироваться на аниме, только растёт. Как там у Курта Воннегута? «I see England, I see France; I see a little girl’s Underpants!»

Итак, Маринка в ностальгической форме. Комсомольский значок на белом фартуке. Белые бантики.

Тут я как автор сего опуса не выдерживаю и накидываюсь — может быть и при помощи моего интерактивного читателя — на создаваемый мной образ: «Нет, нет и нет, дядя! Туда ты уже не попадёшь, слышишь? Это всё не тем воздухом дышало, не тем питалось, не те передачи по телевизору смотрело. Тогда был реальный сексуальный голод. Сахара. Бредятина. Дрочка на «Маху одетую» и «Маху обнажённую». (Гойя, иллюстрации в «Памятниках мирового искусства», изданы в семидесятые, использовались мальчиками моего поколения и чуть старше не только по чисто эстетическому предназначению, если подобные издания были в семье.)

Невероятный стыд перед собой в детстве за эротическое восприятие физических наказаний. Тайное от окружающих, разумеется! Думаешь, что ты только один ёбнутый. Извините, я как автор употребляю мат крайне редко, но не откажусь, когда нужно обозначить резкий и важный по смыслу момент. Слышь ты, «Один Из»? Не зови меня с собой, меня не обманешь!

В масштабах развратности знаний тех поколений овладеть девушкой в школьной форме — взрыв, целый пласт незабываемых эмоций. Признаемся: в юности не всем такое было дано, многие врут. Когда-то прочитал в советском журнале «Крокодил» мудрую фразу: «Фильм до шестнадцати смотреть было нельзя. А после шестнадцати — неинтересно».

Нам неизвестно, каким образом достигает совершенства своего образа человек уровня «Один Из». Всегда тяжело описывать желания и состояния людей, которых по развитию считаешь выше себя. Причём не только социально, не только интеллектуально, но и личностно. Может, он видел нечто, что не увидеть мне. Или закинулся какими-то невероятными по силе и доступными только в его среде «колёсами», чтобы попасть со своим объектом в некий параллельный мир любых допустимых человеческой фантазией возможностей?

Нет, я, увы, крайне рационален. Я не то что не ищу чего-то наркотического, но ещё и алкоголя потребляю крайне мало. Меня, как князя Мышкина по версии экранизации в «Даун-хаусе», и так достаточно прёт от окружающей действительности — «без всякого компота». А вас не прёт? Вас ведь тоже в значительной мере окружает та же действительность, что и меня.

Но назад к рассказу.

Марине надо было наклониться над столом, задрать подол и спустить трусы. Совсем несложно и очень привычно. И боль, которую чувствовала попа под ремнём, — что-то знакомое, обыденное. Пороли не очень сильно и недолго. Как бы прелюдия, некий акт, предварительные ласки.

А потом её ввели в зал. Малый гостиный зал, как я понял по описанию. Где по классике есть камин, кресла, ломберный стол со стульями, буфет — вся мебель реальной викторианской эпохи. Отреставрирована. Юная комсомолка шагнула из прошлого в ещё более давнее прошлое. Приглушённый свет, настенные прострелы ламп сведены в одну точку. Где стоит она. В той самой школьной форме. Абсолютный шаг в ту эпоху. Реальный винтаж. Всё оттуда — до гольфов, бантов и сандалий. Только тело в них другое. Которого тогда ещё не существовало. Ещё свечи. Наверное, штук пятьдесят. Господин — большой эстет.

Теневой кадровик Одного Из — спортивный и привлекательный парень лет под тридцать. На нём только короткие шорты. Он медленно на глазах Одного Из раздел Марину. У него была банка, из которой он намазал всё её тело декоративной блестящей смазкой.

Блики от свечей дают загадочные отсветы на коже. Один Из трогал щёки, уши, живот, грудь. Трогал бёдра и между ног — через трусы. Трогал так, как будто хотел вынуть что-то из её тела через кожу. Для секса трогают не так.

В пол вделана скоба. Она, кажется, для цветов? Именно она их стопорит, чтоб не съехали вниз? А сверху — кольца. Там тоже цветы на подвесках крепятся? Осторожный человек Один Из. Вдруг кто зайдёт и поймёт, для чего? Хорошо придумано с цветами. Немного расчистим их. И вот — через кольца верёвки. А вот скобы в полу — под зажимы. На ногу — чёрный кожаный девайс для фиксации… на застёжку… на руки — то же самое. Ширпотреб секс-шопа. Сейчас недорого стоит, с заклёпками и кольцами для карабина. Но не забывайте: всё на тот момент с собой «оттуда» привезённое. У нас ещё даже мало-мальского предложения аксессуаров нет в цивилизованных масштабах.

Свечи. Это ведь совсем не сложно сделать, если ты эстет — для самого себя. Красота должна присутствовать. Чувства должны усиливаться. Насколько возможно. Растяжка. Самая обычная. Пожалуйте смотреть сотни таких фильмов. Что ж тут необычного? Разве что для Марины.

И — вновь порка. Но уже с фиксажем. Не буду описывать подробностей. Не хочется мне делать комплиментов Одному Из. Кроме того, у моего интерактивного читателя очень богатая фантазия.

А потом пауза. Другая комната. Игра в вождя племени. Звериные шкуры. Зальчик загородного дома в охотничьем стиле. Что-то типа рустикального жилища некоего средневекового правителя. Факелов на стенах нет, но и здесь есть свечи. Девушка принимает участие в обряде посвящения в женщины от старейшины лет пятидесяти с лишним. Сильно лишним. У него стоит только с виагрой и укольчиком. Фентоламин или Каверджект? Вот тут я в смущении. Были ли такие препараты на тот момент? Но он что-то себе колол, она вряд ли такое придумала. И теперь можно с рычанием набрасываться на юное тело. Когда пробуждается неудержимый животный инстинкт. Инстинкт зверя.

Как в такой гипотетической ситуации с инстинктами у интерактивного читателя? Вы думаете, что нет? Или знаете, что да?

Я ощущал себя зверем, когда ел шашлык из свежей, только что пойманной белуги. Это настолько замечательно, что хочется впиться зубами и рычать. Ты рвёшь зубами плоть, как десять голодных волков. Чувствуешь себя, как воспитанный на вискасе домашний кот, которому удаётся почувствовать кровь пойманного воробья.

Разве девочка в школьной форме не анахронизм в охотничьем зале замка? Но нет, он ведь мечтал в детстве лишить её невинности в замке. Ну не на поролоне же его тогдашней кроватки шириной восемьдесят сантиметров! Скучно и как-то по-скотски.

Лежащий на подставке косой деревянный крест, на котором всё должно произойти. Заходишь между разведённых ног, пока на нужной высоте не упрёшься. Правда, спина объекта фиксирована на дерматине, подложка мягкая. Всё же на чистой деревяшке — жесть. Обездвиживание рук и ног, полная беспомощность и подчинение.

Их наружные половые органы пришли в соприкосновение. Казалось, вот она, очередная купленная девственность. Что нельзя купить дорого, можно купить очень дорого. Есть что-то, что не продаётся? «Абрам, мы разве говорили, что мы хотим купить всё? Нет, вы только посмотрите! Они таки набивают себе цену», — как говорят в Одессе.

Жертвоприношение образу. Он ведь хотел отдать девочку себе в прошлом. Себе, тому мальчику. Но вдруг понял, что объективно не сможет забрать её, будучи в образе взрослого дяди. Потому что совокупление с таким, каким он стал в зрелом возрасте, не имело смысла. Нельзя отдать мечту детства чужим телом да ещё и взрослому дяде.

Он обнажал её, срывая те самые покровы, которые хотелось сорвать тогда. Он порол её ягодицы по праву хозяина, мысленно приняв эстафету от отца. Так, как хотел тогда. Гладил её тоже он, преемник того мальчика в саду. Это как бы компенсация. А вот овладеть ею — нет. Гладить и ласкать было чувством из того времени. Даже когда трогать. Обжимался он с девочками. Но то тело не знало, что такое совокупление. И именно такое тело, как у него было тогда, должно вступить в связь, а не такое, которое у него сейчас.

Источники для чисто генитального удовлетворения у него не ограничены, есть финансы, есть оргталант. Но если он лишит девственности свою детскую мечту? Вот разве хотел бы он — внутри своей собственной фиксации — чтобы его девочку из прошлого, оставшуюся навеки юной в его сознании, поимел какой-то старый мужик? А ведь так будет по факту. Очень тонкий эстет Один Из. Немного непонятен.

Так ведь и Франклин Рузвельт пожалел своего медведя, а Линкольн — индейку. «Да неужели!» — воскликнет интерактивный читатель из Америки. Представляю, как подобное сравнение может шокировать иного американца. Если человек имеет возможность есть столько индеек, сколько захочет, то не задумываясь может сохранить одну в живых. И не потому, что стремление создать для себя некий символ может пересилить чувство голода, с которым данное историческое лицо к тому же вряд ли сталкивалось в своей жизни. В сущности, создавать себе такие символы — изначально привилегия наделённых властью и обеспеченных. Такому человеку, как Рузвельт, ну совсем не нужна смерть медведя, чтобы возвыситься в своих глазах или в глазах окружающих.

Кстати, совсем не обязательно становиться именно главой нации, чтобы перейти на этот уровень взаимоотношений с миром. Больше спонтанное решение представителя элиты в соответствии с его императивами, делающими его представителем элиты. Создавать императивы и должно быть прерогативой людей из верхних слоёв общества. Это их собственная, классовая, имманентная им, как сказали бы классики марксизма-ленинизма, мораль, которая впоследствии, по всем законам общественного развития будет навязана всем нам.

Один Из — большой человек и умеет делать самому себе ценные подарки. И пусть очень многие его вообще не поймут. Как так, заплатил деньги, рискнул, организовал, она согласна, всё надёжно и — остановиться на петтинге?

А он в какой-то момент решил остановиться. И, представьте себе, решил отдать Маринину девственность… своему младшему сыну, который был на тот момент приблизительно в том же возрасте, что и она.

«Как это? — спросит интерактивный читатель. — Вот так, открытым текстом?» Ну, нет же, конечно. Он же творческий человек, который способен создать ситуацию, не травмируя сына вторжением в его психику. Юноши в большинстве своём не любят обсуждать темы своих сексуальных желаний с отцами. Но ещё меньше — с матерями.

Всё было организовано через его секс-секретаря. Именно он должен был предложить его сыну: «Есть девственная девочка для тебя. Дёшево. Хочешь? Попроси у папы немного денег, якобы на спорт или на одежду». И сын к нему обратился с такой просьбой! Один Из, конечно же, поверил сыну и тут же дал необходимую сумму.

Съёмная квартира и целая ночь — делай, что хочешь. Возможно, он даже организовал в том месте видеокамеру, чтобы понаблюдать, как это прошло. Технически очень несложно. А было ли на самом деле — не знаю. Пусть интерактивный читатель сам и решит, установил ли папик с интересами, как у Одного Из (а он не такой, как я с большинством из вас) видеокамеру для записи такого эпизода, или нет.

Марина. Просто объект, бездействующая сторона, предмет без права голоса. Вот она сначала торжественно выходила замуж за этого дядю. Этакая свадьба на две-три ночи. Пока не надоест. Разве не бывали истории отношений и на меньший срок, чем на три дня после свадьбы? Да сколько угодно.

«Бывает, что у невесты муж умирает, а у вдовы — живёт», — заметит интерактивный читатель. Моралист скажет: плохой вариант. Очень плохой. А вариант лишиться девственности от любовника сестры безо всяких ласк? От пьяного вдрызг дембеля? При том что она реально характером податливая и безропотная, её так кто-то создал — бесконечно терпеливой. Между прочим, беспомощность и безропотность тоже весьма ценимые добродетели, и ими можно очень сильно зацепить. И ещё если смотреть взглядом, в котором отражается бесконечная преданность побитой собаки.

Потерпевшая безумно довольна тем, что она потерпела. А иначе бы жизнь не сложилась. Ну, характер такой — подчиняться и быть верной хозяину. В той степени, в какой её верность его прикалывает. Не исключено, что завтра его будет прикалывать неверность.

На задаваемые вопросы она отвечает односложно: «Тебе нравится, когда тебе приказывают? — Да. — Стараешься выполнять всё точно? — Да. — А если тебя наказывают? — Нормально. — Хотела бы ты быть одной и ни от кого не зависеть? — Не знаю. Вряд ли». Разве так не бывает? Кому-то «век свободы не видать» не зарок, не судьба, а жизненный принцип.

Можно продолжать ныть в том же духе дальше, но совершенно не нужно. Потому что, как вам это уже, разумеется, понятно, не чувствовала она всей тонкости того, что с ней произошло. Она реально понимала только физическую боль, а всё это обрамление, начиная со свечей, было ненужным. Странным. Немного удивляющим. Но нисколько не эротичным.

Надо признать, что вокруг есть люди, полностью лишённые восприятия того, что называется «тонкая эротика». Ни в одежде, ни в аксессуарах, ни в антураже, ни в словах, ни в текстах. Вы ведь тоже встречали таких? У них есть понятие двух состояний: состояния секса (то есть генитальный контакт и ничто кроме него) и состояние без секса (без генитального контакта). И всё. Остальное лишнее. Не нужны ни одежда, ни свечи, ни вообще хотя бы что-то. Вот он, чистый замес хуя и пизды.

Раз меня прорвало на мат, то это пиковая точка рассказа. Хочется сравнить этот мат с клавишами субконтроктавы пианино. Нажимаешь крайне нечасто, но они тоже бывают нужны.

А тут получилось так. Всё для неё кругом непонятно, но в то же время совершенно не противоречит её сути. Она смутно понимает, что всё должно как бы и быть таким. Это соответствует её натуре. Она грубо, по-народному, хотела отдать себя в чьи-то руки. Типа так. Пусть бьёт, если любит. А бить меня надо по-любому: я ленива и могу делать глупости. Но ему виднее. А там пусть скажет, что и сколько делать. Я всё сделаю, я выносливая.

Всё, что с ней происходит; всё, что с ней делают, реально отвечает этому её внутреннему запросу. С одной стороны, совсем не необходимо, но в то же время абсолютно естественно, потому что не противоречит картине мира в преломлении её сознания. Она и родом из среды насилия, где понимают телом. Где практикуют такое в течение нескольких сотен поколений.

И в нынешнем поколении тоже, не прервались ещё династии тех, у кого в роду не было бы никого, кто не подвергался физическим наказаниям. И сколько таких династий? Их всё ещё больше пятидесяти процентов населения? Или всё же значительно меньше? Тут каждый интерактивный читатель должен, сверившись с интернетом, прикинуть по-своему. С учётом того, что любой статистике по данному вопросу, как мне кажется, верить нельзя ввиду крайней неоднозначности затрагиваемой темы.

Один Из всё же позаботился о Марине. В посёлок, где она жила, приехал человек с корочками и небольшой пачкой денег — всё уладил. И с органами опеки, и с бабушкой. Говорят, дембельнувшийся Ромик, когда с ним разговаривали, чуть не описался от страха. А саму Марину потом определили к тематическому товарищу в том же поселении, где была вилла Одного Из. Люди одного уровня могут не только знать друг друга, но и иметь одинаковые запросы.

В её обязанности входило самое обычное: следить за домом, убирать, учиться готовить разные блюда по книжкам, о возможности приготовления которых она в детстве даже не подозревала. Тот, кому её отдали, не хотел себе полноправную жену, а хотел такую — зависимую полуприслугу без права голоса. Чтобы реализовать в себе присущие на самом деле многим желания примитивно доминантного самца, упивающегося покорностью самки. Пожалуй, многие специфические мужчины разделили бы желание иметь в качестве нижней женщину, которая органически привыкла к грубости и жестокости, на которой можно всегда безопасно разрядиться и выместить злобу. Психосоциальные диплодоки, в вечном когнитивном диссонансе с правильным и гуманным обществом. Скрипя зубами, исполняют публично законы, но в постоянном искушении послать всех и всё — на… Дома, извините, такой индивид порой уже просто скот.

«Вон ты куда, аффтар. Знакомо. Но по этому поводу как раз папаша Мюллер мрачно сказал Штирлицу: “А в подоплёке-то одна суть: простая и понятная, человеческая суть”. Он и это тоже имел в виду», — вклинивается в изложение интерактивный читатель.

Новый хозяин учил её правильно сервировать стол. И с тем же усердием — удовлетворять разные его потребности. Он был ею вполне доволен, давал денег, покупал хорошую одежду, косметику, бижутерию и не возражал, когда она всё свободное время тупо проводила перед телевизором за просмотром бесконечных мыльных опер и популярных базарно-скандальных телешоу. И не сильно, без фанатизма пробовал на ней кое-что, что считал любопытным из нашей Темы.

А потом он неожиданно умер. Какая-то мутная история. И вот тут Марине уже повезло конкретно. Наследники оказались очень порядочными людьми и не стали выкидывать её на улицу. Догадываясь, чего она натерпелась за несколько лет с их родственником, чей характер они испытали на себе в детстве, наследники предложили ей из всего полученного и поделённого полюбовно большого наследства однокомнатную квартиру в ближайшем Подмосковье. Вот это настоящая удача! Говорят, у того человека была целая пачка свидетельств права собственности на недвижимость; тогда как раз начиналось время стремительного ценового роста московских и подмосковных квартир.

Марина могла попасть и ко мне. Связей с тематическим миром она не порвала. Она нашла кого-то, кто выступил в роли своеобразного сутенёра. А может, просто находил прикол в том, чтобы сдавать её в аренду верхним. Дико звучит для кого-то? Но только не в отношении той, которая сама хочет быть в этой роли. «Сдать в аренду» — для неё это развлечение: почувствовать нового хозяина, сравнить. Не подумайте о таких плохо. Не подумайте плохо и обо мне, я её «в аренду» не взял. Но познакомился и пообщался.

В жизни она совсем не была такой уж робкой и застенчивой девушкой, как может показаться из рассказа. Наоборот, очень даже скандальной бабой, причём довольно самоуверенной. Я был свидетелем одного эпизода. Как-то заехала во дворе на газон тогда ещё милицейская машина, след остался. Вышли двое с автоматами. Так она их так бесстрашно охаяла, что они опешили и даже извинялись, что для людей их профессии несвойственно. Какой-то характер есть, иначе она до сих пор жила бы в трёхэтажке около завода.

Марину можно понять, если представить себе, что она человек из более далёкого прошлого. Она всё воспринимает, как столетия назад. Она там осталась в своём развитии. Она, как и наши предки, физически понимает, что такое голод. Удар розги. Унижение, которое надо терпеть, потому что законы и обычаи ставят одних членов общества выше других. А дальше на… можно класть остальное. Иголка в попку. Пинок. Грубый окрик. Взрослый хозяин. Это всё там.

Там, где так научились за поколения. Там, где с этим согласны.

Там, где без этого в себе не уверены.

Там, где на этом строится всё дальнейшее.

И где есть, как бы протест… нет, не по сути процесса, его-то как раз все одобряют. А вот так — по количеству. Заслужить двадцать ударов ремня вместо тридцати и воспринять как достижение в самосовершенствовании под началом верхнего. И испытать удовольствие.

Вы знаете, мне это неинтересно. Ну вот предельно скучно! Мне не нужна такая нижняя, которая по-человечески не состоялась и представляет собой только тело, тупо реагирующее на раздражители. Мне нужны личность, борьба и протест… И — доминирование с преодолением.

Марина не стала нижней. Ни случайно, ни закономерно. Она родилась ею.

Не почувствовав никакого интереса, я не предпринял в отношении неё никаких действий, которые имели бы физический сексуальный контент. Только разговоры «за жизнь», но зато пристрастные. Очень скудный словарный запас у неё. Речь без каких-либо красивых, запоминающихся деталей, односложная. Все подробности для рассказа честно наскрёб по сусекам сам, частично используя воспоминания о ситуациях из личного и чужого опыта, которые хоть сколько-то были похожи на то, что удалось уложить в логическую канву. Чтобы построить эмоциональные и смысловые мостики, не упуская разрозненной фактуры. Надеюсь, мне это удалось.