Темная сторона Мечты

Игорь Озеров, 2022

Что делает человека счастливым? Деньги, любовь, власть? На эти вопросы, которые беспокоят каждого человека, приходится искать ответы героям книги.Основные события происходят в жаркие дни августа 1991 года, когда рассыпалась как карточный домик страна, еще вчера казавшаяся несокрушимой. Новая жизнь открывает новые невероятные возможности. Каждый верит, что сам выбирает свою дорогу. Но так ли это? Может что-то заложено в нас еще с рождения? То, что предопределяет наш путь…

Глава 1

Обрывать лишние разлапистые листья и обрезать устремившиеся в разные стороны в поисках опоры молодые побеги винограда Андрей Андреевич не любил. И поэтому каждый раз, когда приходилось отхватывать секатором новый нежный росток, он просил у лозы прощение за причиняемую боль, объясняя ей свои действия заботой о созревающих ягодах, для которых в средней полосе России всегда не хватает тепла и солнца.

В глубине души Андрей считал эту операцию глупой, потому что был уверен, что в природе все устроено разумно и рационально, и новая жизнь, зародившаяся в набухающих, чуть порозовевших виноградных гроздьях, обойдется без помощи человека. Но в этом году, наслушавшись интернет‑поучений опытных садоводов, скрепя сердце и больными суставами решил проверить это на практике.

К винограду он относился с почти религиозным уважением, считая, что начало его культивирования стало символом появления человека разумного, у которого появилось время и потребность думать не только о том, как набить брюхо, но и о том, как отдохнуть и пообщаться за чашей хорошего вина. Скорее всего, уже тогда ежедневные заботы были не очень радостными, и иногда требовалось какое‑нибудь снадобье, уносящее в другой, вымышленный мир.

Телефон в кармане задребезжал в тот момент, когда Андрей Андреевич с опаской потянулся стоя на стремянке, чтобы подвязать провисшую ветвь. Он беззлобно выругался, спустился на землю и достал телефон. Увидев на экране незнакомый номер и ожидая очередного рекламного предложения, раздраженно произнес:

— Слушаю!

В трубке зажурчал голос, от которого много лет назад у него всегда поднималось настроение, но сейчас, судя по мгновенно появившейся боли в висках, поднялось давление.

— Привет, дорогой! Узнал? Не сильно отвлекаю? Мне надо с тобой поговорить. Сможешь сегодня подъехать ко мне на работу? — струилось из телефона одурманивающее воркование.

Несмотря на то, что знакомы они были очень много лет, Андрей так и не научился отказывать этой женщине.

— Ну-у, не знаю, — протянул он, уже прикидывая, как удобнее выбраться в столицу. — Тридцать лет тебя не слышал. Что‑то важное случилось?

— Хочу тебе рассказать, кто убил Гену…

Через час Андрей Андреевич ехал в душной подмосковной электричке в нелюбимую Москву.

Первый раз Ингу Андрей увидел около списков с зачисленными на первый курс института счастливчиками. Для него эта была уже третья попытка, и он был почти уверен, что поступил. Поэтому смотрел на эту суету вчерашних школьников немного снисходительно. К тому же он отрастил за лето длинные волосы и усы, что, как ему казалось, делало его похожим на Леонида Филатова в роли бортинженера и обаятельного ловеласа в недавно вышедшем фильме «Экипаж».

Приказ с фамилиями будущих студентов вывесили у входа в здание. Вокруг сразу собралась большая толпа соискателей, мечтающих найти свое имя.

Девушка в нерешительности стояла в тени под старой липой стесняясь втиснуться между чужими горячими телами поближе к заветным четырем листочкам, приколотым к фанерному стенду. Волнуясь, она смахивала назад со лба непослушную прядь длинных светлых волос и, с надеждой встав на цыпочки и вытянув тоненькую шею, пыталась что‑нибудь увидеть поверх голов стоящих перед ней людей.

Во внешности девушки не было ничего особенного. Голубые свободные джинсы не скрывали острые коленки. Руки, явно не побывавшие этим летом под солнцем, взволнованно сжимали перед собой синюю сумку, больше похожую на ученический портфель. Лишь бесстыдно выразительная высокая небольшая грудь, соблазнительно угадываемая под белой майкой, сообщала, что вчерашняя школьница уже готова к любви и новой жизни.

Почему в тот очень важный в его жизни момент, среди толкотни и неразберихи со слезами неудачников и радостными воплями победителей, Андрею захотелось всё бросить, осторожно прижать к себе эту девушку, очень похожую на хрупкую фарфоровую куклу, и унестись как можно дальше, он не понимал и до сих пор.

— Как ваша фамилия? Я попробую пробраться поближе и посмотреть, — предложил Андрей, подойдя к ней.

— Хмелевская… — тихо, с обаятельной улыбкой полной надежды и тревоги, ответила девушка и скромно опустила голову. Но перед этим будто несколько маленьких разноцветных бабочек успело вылететь из‑под ее длинных пушистых, несколько раз быстро взмахнувших ресниц.

Отыскав в списках волнующую ее фамилию, счастливый оттого, что через несколько секунд принесет девушке радостную весть, Андрей вспомнил о себе. Его имя оказалась чуть ниже и значит, он тоже поступил. Но в этот момент эта информация радовала его только тем, что он будет иметь возможность часто встречать эту девушку, которая, ничего не сделав, уже перевернула его жизнь.

В этот день они гуляли по Москве. Ели горячие бублики в тихих переулках Замоскворечья и тающее, стекающее на пальцы мороженое на набережной. А вечером оказались на скамейке в небольшом сквере где‑то в начале Калининского проспекта.

Она рассказала, что из‑за папиной работы часто жила за границей. Поэтому родители, побоявшись, что частая смена школ скажется на ее знаниях, буквально заперли свою единственную и любимую дочку дома с репетиторами. Три месяца она зубрила математику и историю. И только сегодня наконец смогла вздохнуть свободно.

— Может взять вина и немного выпить? — предложил Андрей. — Повод есть.

— Что, прямо здесь, на улице? — неуверенно спросила Инга. — А это разве не запрещено?

Ей самой очень хотелось попробовать новой, незнакомой, почти запретной жизни, о которой она давно уже мечтала. Друзей у Инги не было. А знакомые, в основном бывшие одноклассники, сторонились ее и, считая недотрогой, не брали в свою компанию.

— Уже темно и никто не увидит, — заверил Андрей, поднявшись со скамейки. — Главное ‒ не прятаться. Милиционеры, как и собаки, чувствуют страх. Нападают на тех, кто боится.

— А ты сейчас что чувствуешь? — спросила девушка и с ироничной улыбкой посмотрела на него снизу вверх. Потом мягко притянула к себе, зацепив тонким пальцем за ремень. Инга заметила, что он растерялся и рассмеялась. — Хорошо. Иди за вином.

Андрей не хотел торопить события, потому что давно знал, что с молоденькими девушками спешить нельзя ни в коем случае. И удачу можно спугнуть, и девушку напугать. Еле справившись с желанием обнять Ингу прямо за памятником «всесоюзному старосте», Андрей посмотрел по сторонам. Совсем рядом сверкало высокими узкими окнами пятиэтажное здание «Военторга» с башенкой наверху.

«Там точно есть все что нужно», — подумал он и нырнул за тяжелую, покрытую облупившимся лаком и сальными отпечатками пальцев многочисленных посетителей, деревянную дверь.

В этот момент Андрей вспомнил, что еще час назад должен был быть у своей подруги, которая своей несомненной надежностью и преданностью гарантировала безоблачную, многолетнюю, спокойную семейную жизнь. На мгновение он замер и в эту же секунду отчетливо понял, что тот период его жизни уже в далеком прошлом и вернуть его невозможно.

Андрей накопил большой опыт общения с девушками. Он знакомился с ними в парке у летней танцевальной веранды, в длинных очередях в унылых магазинах или просто на улице. Все были юными и еще не планировали серьезных отношений. Все происходило быстро: в том же в парке за густыми кустами душистых акаций, росших вдоль длинных извилистых аллей.

Почему-то он решил, что Инга совершенно другая. Может быть, ему самому захотелось придумать новый, неизведанный образ, соединив в нем всех тургеневских и бунинских барышень, о которых он мечтал в юности, читая не самые реалистичные, но очень волнующие молодую кровь книжки, не входящие в школьную программу.

Купив бутылку красного «Арбатского», коробку конфет, несколько эклеров, которые ему завернули в кулек из плотной бумаги, два мельхиоровых стаканчика в сувенирном отделе, он быстро побежал обратно.

На улице пошел мелкий дождь. Инга уже не сидела на скамейке, а ждала его недалеко от входа в магазин.

— Это же летний. Сейчас пыль прибьет и закончится, — испугавшись, что девушка передумала и сейчас уйдет, засуетился Андрей. — Спрячемся под дерево. Так даже интереснее.

— Вот что я решила, — уверенным голосом, явно все обдумав, произнесла Инга. — Я все‑таки не могу так… На улице. Родители сейчас на даче и дома никого нет. Я живу здесь рядом. Пойдем ко мне в гости? — предложила она и, не дожидаясь ответа, взяла его под руку и потянула в сторону от магазина.

Андрей растерялся. Перехватив инициативу, эта миниатюрная девушка сломала все его стереотипы. Инга не хотела играть по установленным правилам. Это было необычно и поэтому интриговало и озадачивало.

— Что у тебя в кульке? — спросила она.

— Эклеры.

— Знаешь что… На улице есть нельзя, но я так проголодалась. Дай мне один.

Они прошли мимо большой афиши нового фильма. На ней серьезный юноша в кепке и чем‑то разочарованная, очень милая девушка в берете, застывшие под надписью «Вам и не снилось», искали выход из какой‑то сложной и запутанной ситуации.

Андрей вспомнил, что именно на этот фильм он должен был пойти с Леной сегодня вечером. Но это были будто воспоминания о чьей‑то чужой жизни.

Инга остановилась рядом с закрытой палаткой «Пепси», оставшейся после недавно закончившейся Олимпиады. Из динамика на соседнем ярко‑желтом киоске «Спортлото» хрипел Кутиков: «Вот, новый поворот и мотор ревет…»

Она пыталась есть эклер маленькими кусочками, но из него выползал белый крем. Приходилось слизывать его, чтобы не испачкаться. Доев, она плотоядно вздохнула, вытерла платком руки и потянула его с проспекта в тихий переулок. «Улица Грановского», — прочитал Андрей табличку на углу дома.

Через сто метров они свернули во двор старинного особняка с многочисленными колоннами и эркерами, и зашли в подъезд. За тяжелой входной дверью было огромное светлое фойе. У Андрея появилось ощущение, что это какой‑то театр. В будочке с большими стеклянными окнами кто‑то сидел и пристально смотрел на него. Он почувствовал себя неловко, будто незаконно забрался туда, куда вход для него запрещен.

По гулкой мраморной лестнице они поднялись на второй этаж. В квартире Инга провела его по длинному коридору в гостиную, усадила в кресло и, извинившись, убежала.

Такие гостиные Андрей видел только в кино. В большом зале могли спокойно поместиться несколько типовых двухкомнатных квартир, похожих на ту, в которой он жил.

На бордовых стенах и между окон, прикрытых тяжелыми шторами, висели многочисленные картины. Вся мебель — глубокие кресла, диваны, столы, тумбочки, комоды — была, безусловно, дореволюционного изготовления. Чтобы не было ощущения антикварного магазина, предметы соединялись в единый ансамбль с помощью разнообразных вещей, которых никогда не увидишь в обычной квартире. Тяжелые бронзовые подсвечники, напольные вазы с изящными букетами, множество разнообразных статуэток, необычных ковриков и старинных книг в кожаных переплетах были расставлены так, чтобы создать иллюзию тепла и уюта. Но, несмотря на все старания, гостиная больше напоминала музей, чем обычное жилье.

— Давно пора выбросить всю эту рухлядь, — сказала Инга, неожиданно появившаяся из одной из дверей.

Она переоделась. Сейчас на ней была короткая велюровая бирюзовая юбка и такого же цвета облегающая водолазка из тонкого трикотажа.

— Купила в «Березке» играть в теннис, — сказала она, указывая на свой костюм, — но пока хожу в нем дома. Играть не с кем, — она сделала неуклюжий пирует, развернувшись на одной ноге. — А ты играешь в теннис?

Ей очень шла эта почти детская нескладность и непосредственность. Было заметно, что она тоже смущается, не знает куда деть свои длинные руки, что говорить и, главное, не знает, как вести себя наедине с мужчиной. Об этом подумал Андрей и понял, что и сам не знает, что делать.

Чтобы немного освоиться, он встал с глубокого неудобного кресла и подошел к ближайшей картине. С нее с усмешкой, чуть отложив в сторону газету, на него смотрел Ленин. Андрей оглянулся на Ингу.

— Я думал, Ильич у нас только в парткабинетах и в Ленинских комнатах, — удивленно произнес он.

— Ну вот видишь… Не всегда, — девушка подошла ближе. — Этот портрет написан еще при жизни Владимира Ильича. Здесь, в этой комнате. Вон, посмотри, тот стол и то кресло, где он сидел и позировал. А прабабушка в это время играла на этом пианино для него «Лунную сонату». Есть в нашей семье такая легенда. И кстати, все картины здесь — это оригиналы, — добавила она гордо.

Андрей, чтобы спрятать растерянность, перешел к другой картине, потом к следующей. На всех из них были нарисованы те люди, портреты которых, прибитые к длинным палкам, он таскал на демонстрациях, крича «ура» и «да здравствует КПСС». Он недоуменно оглянулся.

— Все они были в нашей квартире, — пожав плечами, улыбнулась Инга. — Дело в том, что мой прадед, хотя и родился в Риге, был очень важным большевиком. Сначала Ленина охранял, потом работал главным инженером на больших стройках, а потом… — она замолчала и перешла к маленькой картине в скромной рамке, на которой карандашом был набросан портрет какой‑то женщины. — А это его жена. Моя прабабушка.

— Она тоже из Риги? — спросил Андрей.

— Нет, — почему-то засмеялась Инга, — она местная. Она жила в этой квартире еще до того, как стала его женой.

— То есть твой бездомный прадедушка к ней подселился? — рассматривая красивую женщину на рисунке, с улыбкой спросил Андрей.

— Не совсем так. Даже наоборот. Эту квартиру ему выделило Советское правительство. Он оставил прабабушку жить в одной из комнат, чтобы она могла работать у него секретарем. Этим спас ее от голода… ну и всего остального. Она была из Шереметьевых. Из князей Шереметьевых, — уточнила Инга. — Им когда‑то весь этот дом и принадлежал. А потом они поженились. И почти двадцать лет прожили счастливо.

— А потом?

— А потом — суп с котом, — прервала воспоминания Инга. — Мы же выпить хотели. Отметить поступление. Забыл?

Андрей, и правда, забыл, зачем он здесь. Разница между происходившим за стенами дома и этой гостиной была поразительная. Он не просто смутился, а был потрясен. Никогда не сталкиваясь с людьми этого круга, он считал их почти сказочными персонажами, как и те идеи, о которых было принято говорить на тех же демонстрациях и на комсомольских собраниях.

— Пойдем на кухню, — предложил он, оглядываясь и ища дорогу на привычное место для вечерних посиделок у обычных людей, надеясь, что там он будет чувствовать себя поуверенней.

— Зачем? — удивилась Инга.

— Ну, выпить же, — в свою очередь удивился вопросу Андрей.

— А чем тебе здесь не нравится? На кухне надо готовить еду, а не развлекаться.

Андрей оглянулся. Необычная для него обстановка давила. Конечно, на кухне было бы спокойнее. Но Инга уже уселась на край бокового валика дивана, вытянув длинные стройные ноги. Чуть повернувшись, она открыла крышку на небольшом резном то ли ларце, то ли сундучке, в котором оказался ряд разнообразных бокалов.

Инга уже не прятала глаза за ресницами, а с любопытством и ожиданием, будто что‑то проверяя, смотрела прямо на него. Кроме иронии, которая пряталась в уголках ее чуть прищуренных глаз, в них было что‑то еще, чему он не мог дать определение. Именно это влекло его к ней так сильно, что волнение от необычной обстановки отступило и Андрей, сделав несколько шагов, оказался возле дивана, на котором сидела Инга. Девушка опять, как на той скамейке, немного вызывающе взглянула на него снизу вверх. Он наконец рассмотрел ее глаза. Нежно‑голубые с золотыми крапинками они словно две воронки в голубом океане затягивали все, что оказывалось рядом.

Андрей на мгновение чуть согнулся и, обняв ее одной рукой за талию, потянул к себе. Инга сразу откликнулась, даже не собираясь изображать целомудрие. Чуть приподняв ее легкую кофту, он кончиками пальцев почувствовал ее кожу. Она вздрогнула и, несколько раз глубоко вздохнув, всем телом прижалась к нему.

Андрею показалось, что в его объятиях не реальная девушка, а сплетенная из юношеских снов самая нежная и сладкая его мечта. Он закрыл глаза, опустил голову и нашел губами ее губы. Первый раз в жизни от поцелуя у него закружилась голова и все вокруг поплыло. Андрей уже не чувствовал своих ног. Лишь животом ощущал частое дыхание Инги. В этот момент ему показалась, что она сама подтолкнула его к дивану и он, разжав объятия, опустился на мягкие подушки, откинувшись на спинку. Девушка не медля, раздвинув ноги, уселась к нему на колени. Андрей опять нашел губами ее влажные сладкие губы и притянул за талию к себе так, что Инга оказалась там где нужно, сжимая коленями его бедра. Она, конечно, ощущала его огромное желание и, поэтому двигалась ему навстречу, не желая сдерживаться.

Он начал приподнимать кофту, пытаясь ее снять. Инга, чтобы помочь ему, чуть отстранилась и сама, легко захватив с двух сторон, в мгновение сдернула ее с голого тела и отбросила в сторону.

Андрей чуть не задохнулся от возбуждения. Десятки девушек были в его объятиях и многие из них были красивее Инги, но такого чувства, как сейчас, он не испытывал никогда.

Желание было настолько сильным, что он испугался, что все произойдет раньше, чем нужно. Мысли бешено кружили в голове. Пульс, стучавший в висках, будто высчитывал секунды, оставшиеся до взрыва.

«Даже если что-то произойдет, — подумал он, — то это будет быстро, скомкано. Совсем как у подростков в темном подъезде и совсем не так, как должно быть».

Никогда раньше его не волновали эти вопросы, и он никогда не задумывался над тем, что почувствует девушка от близости с ним. Но сейчас он решил чуть притормозить. Андрей оторвался от ее губ и начал целовать грудь, шею, плечи, пытаясь вернуть самообладание.

«Не хватало еще опозориться на первой же встрече», — подумал он и, для того, чтобы на время переключится на что-то другое и отвлечься, открыл глаза.

Прямо на него со стены смотрели двое. Тот самый Ленин, с отложенной в сторону газетой, и Сталин со своей дурацкой трубкой. В их глазах, кроме насмешки, ничего не было. Казалось, они говорили:

«Ну что, пролетарий, и как тебе комиссарско‑княжеское тело? Кажется, не справляешься?»

Андрей встряхнул головой, но это не помогло.

«Нечего было со свиным рылом лезть в калашный ряд», — будто покачав головой, категорично заявил Ильич.

«Не по Сеньке шапка», — заключил Сталин.

«А я-то на этом самом диване…» — подмигнул Ленин своему однопартийцу.

— Я, наверное, поеду домой, — неожиданно для себя пробормотал Андрей.

— Зачем? — не понимая о чем он говорит, глубоко дыша прошептала Инга.

В эту минуту еще можно было все исправить. Замолчать и продолжить ее целовать. Или сказать, что пошутил. Или что не надо спешить. Предложить выпить по бокалу вина. Конечно, момент первого возбуждения был бы потерян, но не все остальное. Но Андрея заклинило.

— Уже поздно. Мне долго добираться.

Инга, растерянно прикрыв руками грудь, спустилась на пол, натянула кофту и сухо и обиженно произнесла:

— Как хочешь…

Андрей направился к двери, чувствуя за спиной презрительные взгляды двух бывших вождей и Инги.

На улице он понял, какую глупость сморозил. Он застыл и чуть не заплакал прямо у «Военторга». Но возвращаться было нельзя.

До занятий оставалось не больше недели. За эти дни он чуть не сошел с ума, целыми днями придумывая слова оправдания, которые скажет Инге при встрече. Андрей даже немного успокоился.

Но первого сентября Инга не пришла на занятия. Она появилась в институте только к концу месяца. Андрей увидел, как она, немного опоздав, входит в аудиторию. Он сидел на самом верху старинного институтского амфитеатра. А вход был внизу у стола преподавателя. Она не стала подниматься и присела у самой двери на край скамейки.

Полтора часа его бросало то в жар, то в холод. Он еще раз повторил заготовленную речь, и как только лекция закончилась, бросился вниз, пытаясь обогнать спешащих на перерыв студентов.

На какое-то время он потерял ее из виду и начал носиться по коридору. А потом случилось непоправимое: раскрыв дверь пустой соседней аудитории, он увидел Ингу, целующуюся с каким‑то парнем… Тихо прикрыв дверь, чтобы его не увидели, он направился сразу к метро.

В вагоне поезда, напротив сидела веселая компания. У одного из ребят в руках был маленький кассетный магнитофон.

«Мечта сбывается и не сбывается, — будто наотмашь бил Юрий Антонов. — Любовь приходит к нам порой не та…»

— Выключи ты эту скуку, — попросила девушка, сидевшая рядом с парнем, и почему‑то с вызовом посмотрела прямо на Андрея.

Ее кавалер нажал на клавишу, она громко щелкнула, и на другой дорожке весло запел Алексей Романов: «Можно все начать сначала, ничего нельзя вернуть…»

Тогда Андрей еще не знал, как прав был этот музыкант.

Все эти события он вспомнил сегодня, пока проходил турникеты и другие проверки в огромном правительственном здании на Охотном Ряду.

Пожилой охранник в черном похоронном костюме проводил Андрея Андреевича по длинному коридору с мягкими зелеными дорожками, окаймленными с двух сторон красными полосами, прямо до ее кабинета. Сам же приоткрыл дверь и доложил:

— Инга Анатольевна, к вам посетитель.

Получив ответ, он распахнул дверь пошире и Андрей вошел. Инга сидела на краю стола и говорила по телефону. Казалось, она совсем не изменилась с их последней встречи, и он вспомнил лето девяносто первого года, когда все и случилось.

Глава 2

По распределению после института Андрей попал на работу экономистом в Госплан СССР в отдел нефтяной и газовой промышленности. Руководство их огромной конторы на проспекте Маркса, уже шагнувшее в пенсионный возраст, из‑за невозможности в полной мере насладиться преимуществами своего большого женского коллектива, проводило активную политику мужского шовинизма. Благодаря этому Андрей за шесть лет дорос до заместителя начальника отдела.

Другой причиной служебного роста стал появившийся у него неподдельный интерес к статистике. Не то чтобы анализ и сопоставление друг с другом сухих цифр из разных таблиц и графиков стало его любимым делом, но вспоминая советы отца, он относился к работе по принципу — не стоит тратить драгоценное время впустую, и если ты что-то делаешь, то делай это хорошо.

Просматривая годовые отсчеты предприятий, Андрей видел все, что скрывалось за обычными цифрами, безошибочно угадывая, что послужило причиной невыполнения плана: пьянство главного инженера, забывшего заказать запчасти для буровой, или воровство мастера.

И естественно, он прекрасно видел, что последнее время в стране кто‑то начал сознательно выключать экономику с очевидной целю — вызвать недовольство людей нехваткой основных товаров.

Лето девяносто первого года было особенным. Получив место заместителя, Андрей вдруг занервничал и засомневался — этим ли он хочет заниматься всю свою жизнь. Причиной таких мыслей был пресловутый кризис среднего возраста и то, что происходило вокруг него и по всей стране.

Он уже не сомневался, что где‑то на самом верху с Советским Союзом было решено заканчивать, и исчезновение страны с политической карты мира дело ближайшего времени. Удивляло лишь то, что поджечь свою страну, под радостные аплодисменты недавних врагов, мечтали чуть ли не все вокруг, включая и тех, кто должен был ее защищать.

Чиркали давно отсыревшими спичками русские писатели‑деревенщики, мечтая восстановить неизвестно существовавшую ли когда‑либо Святую Русь. На окраинах страны прикормленные спецслужбами националисты поднимали на борьбу с Россией закомплексованных неудачников.

С экранов телевизоров люди, сделавшие великолепную карьеру в КПСС, рассказывали про ужасы социализма и свою многолетнюю борьбу с проклятым «совком».

Даже наивная советская интеллигенция — молоденькие учителя, врачи и инженеры — потянулись на митинги, скандируя: «Нет коммунистическому рабству». Они и не догадывались, что им суждено стать главными пострадавшими от этого шоу.

Но были и те, кто понимал, к чему все идет. Эти люди уже потирали потные ладошки и подсчитывали скорые огромные барыши от продажи пока еще народных природных ресурсов предприимчивые дельцы.

Лишь сам народ, как всегда, безмолвствовал, безуспешно пытаясь найти исчезнувшие из магазинов самые необходимые вещи и продукты.

С середины мая стояла необыкновенная жара, и соскучившийся за зиму по настоящему теплу народ при первой возможности потянулся на природу.

В первую после праздников пятницу Андрей, обедая в столовой на первом этаже, засмотрелся в большие окна на пробегавших мимо оголившихся до неприличия девушек и, поддавшись всеобщему искушению, решил не возвращаться в пыльный кабинет с чахлыми кактусами на подоконниках, а поехать с двумя приятелями на какой‑нибудь водоем в ближнем Подмосковье.

Уже через час компания из трех молодых людей высматривала уютное местечко на берегу озера в сосновом бору около небольшого стародачного поселка. Они подъехали на вишневой «девятке», которую недавно купил Владислав, один из приятелей Андрея.

Длинный песчаный карьер с великолепным пляжем заканчивался небольшой речкой. У самого устья начиналась небольшая коса, и если машину поставить правильно, то можно было отгородиться от уже заполнивших берег отдыхающих и получить в полную собственность маленький солнечный уголок.

Владислав осторожно подавал назад, опасаясь съехать колесами с травы на рыхлый песок. Максимально отодвинув от руля свое сиденье, он все равно еле‑еле помещался в автомобиле.

— Надо к массажисту походить, а то после качалки шея как деревянная. Совсем не крутится, — пробормотал он, с трудом поворачивая голову.

На первом курсе высокий и очень худой Влад в квадратных очках в роговой оправе был похож на робкого ботаника. Не доучившись, он женился, бросил институт и пошел работать грузчиком в продуктовый магазин. Сейчас, работая продавцом мясного отдела, он зарабатывал раз в десять больше Андрея.

— Давай я выйду посмотрю, как лучше встать, — предложил Гена, третий из приятелей. — А тебе меньше жрать надо: отъелся, как боров на дармовых харчах.

Сам Гена был невысокого роста и очень подвижный. Прямой нос с горбинкой почти без ямки у переносицы сразу переходил в широкий лоб. Длинные вьющиеся волосы, широкие плечи и хорошее сложение делали его похожим на молодого грека с античных статуй. Для полного сходства не хватало лишь лаврового венка на голове. Гена был художником. Несмотря на то, что он был вечно пьяным и всегда без денег, он нравился девушкам. Наверное, было в нем что-то такое, чего мужчины не замечали, но хорошо чувствовали женщины. Поэтому они тянулись к нему как мухи на мед. Сам Гена относился к этому абсолютно равнодушно.

Андрей любил его, хотя считал немного сумасбродным. Еще только познакомившись, он как‑то утром заехал к нему за какими‑то книгами. Гена встретил его, дожидаясь в одних трусах на лестничной площадке, и сразу попросил сходить за пивом. Когда Андрей вернулся, Гена попытался уговорить его выпить по бутылочке, а услышав отказ, без паузы и не меняя интонации предложил ему заняться сексом с его новой подругой, с которой Гена познакомился накануне и которая еще спала в комнате.

Было понятно, что девушка не в курсе его щедрых предложений и, скорее всего, отнеслась бы к неожиданно появившемуся у нее под боком Андрею крайне негативно. Но Гену такие мелочи явно не интересовали.

Потом Андрей узнал, что это был новый период в Гениной жизни, когда он старательно хотел избежать чрезмерной маминой заботы. Но оказалось, что к самостоятельной жизни он был совсем не готов. Это чуть не привело к катастрофе. По какой‑то причине Гена очень плохо переносил алкоголь. В том смысле, что даже очень малые дозы быстро превращали вежливого интеллигентного юношу в совершенно неуправляемое существо. Он терял контроль и творил такое, что в соседнем районном отделе милиции Гена стал постоянным гостем. Его бедной матери чуть ли не каждую неделю приходилось вытаскивать его оттуда, обещая милиционерам, что этого больше не повторится.

Все могло бы кончиться для него очень плохо, но однажды, когда он стоял на крыльце перед институтом, к нему прилетел ангел. По какой‑то причине Бог особенно хорошо заботится о добрых пьяницах. И в минуты, когда кажется, что все пропало, посылает им защитников. Генин ангел‑хранитель в жизни выглядел как милая юная блондинка с огромными, вечно удивленными глазами и с ангельским именем Мария.

На своей свадьбе жених пил газировку и чай, пообещав самому себе и невесте, что к вину больше не прикоснется.

— Давай, давай! Смелее! — кричал Гена Владу, размахивая руками всячески демонстрируя, что опасаться нечего и что еще много места для безопасной парковки. — Тут целый автобус влезет…

В этот момент машина дернулась и застыла, потому что дальнее заднее от Гены колесо провалилось в незаметную, но глубокую яму. Влад кряхтя выбрался из автомобиля. Снял очки. Без них стали видны его умные и беззащитные глаза. Убедившись, что машина одной стороной легла на грунт, молча открыл багажник, вытащил небольшую саперную лопату и вручил горе‑регулировщику.

— Сейчас все сделаем, — Гена не возражал и, быстро скинув рубашку и сняв брюки, остался в одних узеньких бордовых плавках. — Я решил сразу дома их надеть, чтобы здесь не переодеваться, — будто оправдываясь, сказал он.

— А если покупаться захочешь, то в чем обратно поедешь? Запасных трусов ты не взял? — спросил Влад, доставая новые, видимо, только что купленные складные стулья и стол. — Ладно, не думай об этом… Раскапывай, а мы пока мяса пожарим, — потом оглядел пляж и добавил: — Надо было девчонок с собой позвать.

— Мне вчера Инга позвонила. Встретиться предлагала, — расстегивая рубашку и рассматривая провалившееся колесо, тихо произнес Андрей.

— Хмелевская?.. Не может быть! — вскрикнул Гена. Он с энтузиазмом пытался воткнуть лопату в твердый дерн. — Она же вроде после института сразу замуж вышла…

— Говорит, развелась.

— Ну и зачем она тебе? — Влад внимательно с сочувствием посмотрел на приятеля. — Когда она была юной нимфеткой — это одно, а теперь она умная стерва среднего возраста. От таких прятаться надо.

— Она для него с первого курса как наваждение, не исполнившаяся мечта, — рассудил Гена и, наверное, чтобы лучше копалось, поплевал на руки. — Ты вот машину новую хотел — купил. А у него Инга…

— От машины хоть польза есть. Как бы ты сюда на озеро попал? А от нее какая польза? То, что у нее отец из больших партийных работников, это сейчас уже не плюс, а может даже наоборот.

— Это здесь вообще ни при чем, — Гене уже наскучило выкапывать машину. Он отложил лопату и растянулся на травке. — Ты что, свою жену выбирал так, чтобы от нее польза была?

Андрей чуть отошел от машины и, повернувшись лицом к солнцу, слушал приятелей. Он давно привык к их нескончаемым спорам. Флегматичный, никогда никуда не спешивший Гена, веривший, что ничего менять не надо, все и так само по себе как‑нибудь устроится, иногда до белого каления злил Влада, который старался предусмотреть в любом деле все детали и возможные последствия.

Сам Андрей немного завидовал каждому из них: Гениной легкости и Владовой устремленности. Он подумал об Инге и удивился тому, как приятель точно одним словом охарактеризовал его чувства к ней — наваждение.

Его чувства к ней напоминали старое заросшее болото. С виду вроде безопасное, но с опасными топями, провалившись в которые начинаешь паниковать и, пытаясь выбраться, лишь погружаешься все глубже и глубже.

Любые попытки очистить голову от этого дурмана, вышибить клин клином, встречаясь с другими девушками, приводили к обратному эффекту. Своей легкой доступностью или наоборот, напыщенной высокомерностью, они быстро проигрывали созданному в голове образу.

— Я когда жену выбирал, на одном листочке ее положительные качества выписал, а на другом отрицательные. Лариса моя и в сексе хороша, и в семье свое место знает, и, главное, она сирота с трехкомнатной квартирой, — Влад рассмеялся. — Любовь, как ты Гена правильно сказал — наваждение. Есть для этого чувства хорошее, чуть позабытое слово — морок. Что означает «помрачение рассудка». Это когда начинаешь не головой думать, а членом.

— А если и жена так же будет к тебе относиться: на двух листиках твои качества оценивать?

— А она и должна. Взаимная выгода — залог крепкого брака. Каждый должен делать свое дело. Иногда даже можно и погулять для укрепления брака. Лишь бы вещи из дома не пропадали. Это как стравить лишний пар из системы. А те, которые не гуляют — это опасные максималисты. И именно они в семейной жизни очень ненадежны. Мало того, что как все фанатики они очень нудные и скучные, так еще и всю жизнь стремятся к идеалу. И если вдруг в какое‑нибудь пасмурное утро решат, что ты не очень‑то идеал, могут запросто собрать чемодан…

Влад, рассказывая все это, успел вытащить из машины маленькие, уже аккуратно наколотые березовые полешки, пристроить их между двумя кирпичиками, кем‑то оставленные на пляже, и разжечь огонь. Над озером потянулся вкусный дымок.

Влад сел на шезлонг напротив костра, откинулся и продолжил:

— А вообще, если говорить о мечте, то все наши желания формируются в детстве. В основном они вырастают из зависти. Мы с родителями в Сокольниках жили. Отец выпивал сильно. А утром в воскресенье будил меня и посылал за водкой или пивом, чтобы опохмелиться. Я в своем детском кулачке, сжимая мелочь и записку продавцу, проходил мимо стадиона. Как же мне в футбол хотелось… Возвращался домой — мне мать скрипку в зубы и в музыкальную школу… вместо футбола. Вот, наверное, тогда мне и захотелось заиметь кучу денег, чтобы всегда делать только то, что хочется мне, а не кому‑то еще.

— Сомневаюсь, что если бы тебе не скрипку дали, а футбольный мяч, ты бы стал кем‑то другим. Что‑то другое делает нас тем, кто мы есть, — Гена курил, лежа на траве, мечтательно пуская в небо красивые колечки дыма. — И как ты эту кучу денег собираешься заработать? В своем магазине ты огромных денег не заработаешь.

— Недвижимость… Московская недвижимость, — быстро и возбужденно ответил Влад. — Скоро она будет стоить миллионы. Только поймут это не все сразу. Алкашам вообще без разницы, где водку жрать: в столице или в деревне за Ярославлем. Да и бабушкам с дедушками с улицы Горькова и Арбата незачем дышать выхлопными газами.

— То есть ты мечтаешь о карьере черного маклера? — уточнил Гена. Он лежал на спине, подложив руку под голову, уже забыв про лопату и колесо.

— Да неважно, как это называется, — резко ответил Влад и поморщился. — И что делать, в принципе, тоже неважно. Главное — деньги. Потому что ты обязан обеспечить свою семью… Ну и некоторые свои хотелки.

— Купить пиджак с отливом и в Ялту? — приподняв голову, посмотрел на него Гена. — Украл, выпил — в тюрьму?

— Дурак ты…

В этот момент на пляж выехал огромный черный джип с тонированными стеклами.

— Джи Эм Си Юкон! — восхищенно произнес Влад. — Вот какую хочу!

Машина проехала вдоль берега и остановилась недалеко от них. Все ожидали, что из нее выйдут крепкие ребята, но, на удивление, с водительского места выскочил шустрый невысокий старичок, а с пассажирского, неторопливо открыв дверь, появилась полная пожилая женщина.

Они переоделись, женщина пошла с книгой в тень под густой куст, а старичок, не прячась, налил себе полный стакан водки и быстро выпил, ничем даже не закусив. Потом достал маленькую табуретку и красивый баян. Сел на солнышке недалеко от машины и заиграл какую‑то грустную мелодию.

— Вот тебе и пример расчетливости: денег полно, а счастья что‑то не видно. Дома со своей бабкой не сидится, приехал на озеро молодость вспоминать, — Гена привстал, чтобы лучше разглядеть старичка. — Так это же композитор, детские песенки пишет… Как его?..

— Не знаю я, какой он там композитор, но то, что он стакан водки без закуски маханул, это о многом говорит. В этом, Гена, ты прав — деньги нужны сейчас, в молодости, а не когда ты дряхлая развалина, — согласился Влад, явно расстроившись. — Если не повезло вытащить в жизни счастливый билет в виде хороших знакомств и богатых родителей, то честным трудом ничего не заработаешь. Поэтому выбор не очень большой.

— Но и воровать у бабушек — не самое хорошее занятие, — возразил Гена, ковыряя длинной палкой дрова в костре. — Мелко и неспортивно. И ты это не хуже меня знаешь.

— Ты такой правильный, потому что с такой женой, как у тебя, ты как у Христа за пазухой спрятался, — Влад разозлился и говорил так громко, что люди начали оборачиваться. Даже композитор перестал играть на своем баяне и смотрел в их сторону. — Забрался ей на шею и ноги свесил. И оттуда, с шеи, про мораль вещаешь. Сам же ни на что не годен. Вон, чуть машину из‑за тебя не утопили. Сначала жил за мамкиной спиной, теперь за жену спрятался.

— Я же тоже работаю иногда, — но особо возражая ответил Гена, нервно потянувшись. — У меня и заказы на картины есть. Но, вообще, в нашей семье деньги — не главный приоритет.

Влад не стал спорить, а сложил шезлонги и бросил в багажник.

— Поехали, — он махнул рукой, показывая, что надо собираться.

— Куда это ты вдруг полетел? Даже мясо еще не пожарили.

— Мясо без водки — деньги на ветер. А тем более без девушек.

— Да вон, их полно, — Гена показал на пляж.

— Почему ты вечно лезешь со своей правильностью? Давно таким стал? — Влад все не мог успокоиться. — Ты же еще недавно пил так, что на человека не был похож.

— Может и пил, но людям вреда особого не делал.

— Убьют тебя когда-нибудь за твою юродивость, — в сердцах бросил Влад. — Не любят люди, когда им на их дерьмо пальцем указывают. А поедем мы, Гена, в одно шикарное место. Там, как цветы в оранжерее, цветут красивые девушки. Будем с ними знакомиться и уговаривать составить нам компанию.

Они в раскачку вытолкнули машину и поехали в центр небольшого соседнего городка.

Оранжереей оказался районный Комитет по культуре, располагавшийся в двухэтажном здании. Когда‑то, наверное, в нем была усадьба местного помещика. Непропорционально большие колонны подпирали длинный балкон над главным входом, демонстрируя финансовые возможности бывшего хозяина. Но очень маленькие окошки доказывали его расчетливость и бережливость.

Сейчас здание вместе с колоннами было выкрашено в мышиный цвет и своей невзрачностью полностью соответствовало состоянию самой культуры последних лет.

Еще поднимаясь за приятелем по широкой парадной лестнице на второй этаж, Андрей почувствовал странное волнение. Будто по ступенькам струился какой‑то сладкий газ из манящих и одурманивающих феромонов. С каждым шагом предчувствие усиливалось, а когда они остановились перед высокой белой дверью с нечитаемой табличкой наверху, Андрей по‑настоящему дрожал.

— Что это с тобой? — удивился Влад.

Конец ознакомительного фрагмента.