Смерть обывателям, или Топорная работа

Игорь Москвин, 2021

Начало ХХ века. Санкт-Петербург. В одном из тихих обывательских кварталов происходят убийства. Неизвестный душегуб принялся убивать топором целые семьи. Преступления страшные, но с первого взгляда незамысловатые и не сулящие долгого расследования. Тем более за дело берется начальник сыскной полиции Владимир Гаврилович Филиппов и его бригада опытных расследователей. Однако уже с первых шагов дознание обнаруживает некоторые странности в картине преступления. Кто этот безумный маньяк? Один ли это человек? Какие на самом деле у него мотивы убивать безобидных граждан особо жестоким образом? Странностей и сложностей в деле становится всё больше, расследование уводит сыщиков далеко за пределы Санкт-Петербурга, вплоть до самой Финляндии. Нити сплетаются в тугой клубок, распутать который под силу только начальнику сыскной полиции Филиппову и его подручным.

Глава 10

Власков ободрился заданием начальника сыскной полиции. Его распирало от гордости — ведь Филиппов поручил ему узнать сведения по убийствам, а не каким-то кражам, которые сам же Николай Семёнович не считал серьёзным делом. Сначала он направился к Коське Угрюмому, который уже лет десять делился сведениями о преступном сообществе столицы. Может быть, да и наверняка, многого недоговаривал, но информацию поставлял первостатейную. И вот сейчас предстояла непростая встреча. Прежде всего надо было передать записку о времени и месте, где и когда они смогут поговорить, — Власков оберегал своего секретного сотрудника и не хотел, чтобы тот в результате необдуманных действий попал, как говорят в их среде, «на перо».

Коська Угрюмый, по рождению Константин Иванович Устюжанинов, за свою жизнь поменял с десяток паспортов. И если спросить, какие стояли в них имена, вряд ли смог бы припомнить.

Коренастый, с широкой грудью и короткими руками, оканчивающимися большими ладонями, пальцами которых он мог гнуть серебряные рубли, — Коська сидел с утра в трактире на Большом проспекте Васильевского острова и пил из блюдца горячий чай. Перед ним стоял самовар, исходящий едва ощутимым дымом берёзовой щепы, и две тарелки: в одной — тонкие кружевные блины, в другой — густая, словно масло, сметана. Короткие волосы окаймляли голову с торчащими большими ушами. Брови сходились на переносице одной линией, а под носом расположились усы, которых Коська не сбривал со дня появления, только периодически стриг их до тонкой полоски или оставлял пышными, как у казаков.

Когда курносый мальчишка лет шести подошел к столу, Угрюмый свернул блин и протянул сорванцу. Тот улыбнулся и что-то тихо сказал. Коська кивнул на тарелку, и мальчишка, взяв ещё один блин, быстрым шагом покинул заведение.

Угрюмый продолжал, всё так же не спеша, наслаждаться чаем. Через четверть часа расплатился, сунул руки в карманы и вышел на довольно оживлённую улицу. По тротуарам сновал рабочий и торговый люд, проезжали телеги, гнали экипажи и коляски извозчики, унося пассажиров по озвученным адресам.

Коська посмотрел сперва вправо, потом влево, словно стоял в нерешительности — в какую сторону ему двинуть. Но спустя минуту направился в сторону церкви Святой Екатерины. Дойдя до каменного здания светло-зелёного цвета с четырьмя высокими колоннами, перешёл проспект, едва не попав под колёса пролётки. Матерно выругался вполголоса, погрозив вослед извозчику, и продолжил путь, иногда украдкой оглядываясь, не следует ли кто за ним.

По Кадетской линии вышел к Университетской набережной, направился к металлическому ограждению. Большая Нева медленно несла тёмные воды к заливу. Сновали с берега на берег небольшие лодки. Текла мирная размеренная жизнь.

Хотя до Николаевского моста и было ближе, чем до Дворцового, Угрюмый направил стопы в сторону дальнего. От него до места встречи всего-то ничего, если взять извозчика.

Перед самым Дворцовым мостом Коська не выдержал пешего хождения и остановил коляску, которой управлял рыжий малый в фуражке, заломленной на затылок.

— На Караванную. — И добавил: — Доходный дом купца Фокина знаешь?

— Господин хороший, до Караванной домчимся вмиг.

— Ну, поезжай, — Угрюмый почувствовал себя барином. Не надо ноги по самое «не балуй» снашивать. Проедется с комфортом и ветерком. Нужно ж и себе какой-никакой праздник устраивать иной раз.

Коська откинулся на мягкое сиденье и сложил руки на груди.

Мимо проносились дома, магазины, люди, но Угрюмый не терял бдительности. Нет-нет, да и обернётся.

Не доезжая сотни аршин до доходного дома, Коська вальяжно ступил на ступеньку коляски, как бы невзначай посмотрел назад.

— Благодарствую, любезный, — и протянул серебряный четвертак вознице. Тот улыбнулся:

— Премного благодарен, барин! — и тронул с места.

Угрюмый прогулялся вначале до Инженерной улицы, там с минуту постоял и поглазел на жёлтое здание — цирк Чинизелли — с тремя белыми статуями в нишах второго этажа и красным куполом. Коська залюбовался. Нравилось ему ходить на представления, заливаться смехом от ужимок и реприз ковёрных, завидовать акробатам, что сам не так ловок. Иначе все квартиры столицы были бы у него в кармане. Но затем покачал головой — билеты в это заведение кусались и стоили подороже посещения самых дорогих театров. А внутри какая красота! Угрюмый цокнул языком.

Малиновый бархат, золото, зеркала украшали зрительный зал и единственную большую залу для публики на первом этаже. Коська слышал, что конюшня, куда имела право заглянуть только привилегированная публика, содержалась в парадной чистоте и благоухала духами, везде зеркала, фонтаны и даже аквариумы с золотыми рыбками, всюду мрамор. Когда он слышал о таком, то невольно думал, что и сам не отказался бы с недельку пожить в такой обстановке. Но всё-таки скрежетнул зубами, подумав, что, даже имея деньги, чувствуешь в цирке деление на высшее общество и всех остальных. Устройство зрительного зала предусматривало чёткое разделение общества по классовой принадлежности. Ложи и места в партере предназначались для состоятельной публики. Для народа победней были отведены сравнительно дешёвые места во втором ярусе и устроена террасированная галерея, рассчитанная на стоящего зрителя. И этот ярус, и галерея имели отдельный вход с улицы, а внутри зала были наглухо перекрыты барьерами, чтобы зрители верхних мест не могли спуститься вниз и не напугать своим видом богачей.

Угрюмый сплюнул, неслышно выругался и повернул направо к Фонтанке. Вход был там. Встречался Коська с Николаем Семёновичем в комнате дворника, который по-родственному разрешил племяннику время от времени здесь беседовать с улыбчивым господином.

Толкнув дверь, Коська увидел, что Власков сидит за столом с дядей Мишей и оба попивают чай. Чиновник для поручений никогда не приходил с пустыми руками, всегда приносил то калачей, то бубликов, то каких-то пирогов, но никогда ни вина, ни водки. Говорил, что голова должна быть светлой, как солнце в дневную пору, и незамутнённой, как вода из родника.

Несмотря на свои почти сорок лет, Коська побаивался Николая Семёновича, хотя виду никогда не подавал, и сейчас с замиранием сердца улыбнулся:

— Здравия желаю, Николай Семёнович!

— Здравствуй, Константин! — произнес Власков и улыбнулся в ответ.

Дядя Миша сразу же поднялся с табуретки.

— Пойду я, убирать сегодня много, — будто бы оправдываясь, сказал дворник.

— Михаил Евграфыч, — ласково сказал Николай Семёнович, — ты бы чай допил, с нами посидел. Не то неудобно получается — пришли два гостя и тебя из твоего же жилья и выставляют.

— Что вы! — замахал руками дядя Миша. — Я такого в жисть не подумаю, а чай потом допью.

— Холодный же будет.

— Ничего, самовар есть, вода есть, щепа есть, значит, и чай горячий будет. — И дворник вышел из своей каморки.

— Здравствуй, Константин! — ещё раз поздоровался Власков. — Что ты у двери встал? Проходи, в отсутствие дяди ты здесь хозяин. Чаю налить?

— Благодарствую, — Угрюмый сел на табурет, где ранее сидел дядя, — только в трактире два чайника опустошил.

— Если так… — чиновник для поручений отодвинул стакан в сторону. — Ну, как поживаешь, Константин?

— Вашими молитвами, — Угрюмый обеспокоенно посмотрел на Власкова.

— Ты не таись, говори, как есть.

Коська как-то сгорбился, на лбу появились глубокие складки, и создалось впечатление, что он и хочет сказать, да что-то мешает.

— Константин, — нахмурился и сыскной агент, — что стряслось?

Угрюмый с минуту помедлил. Власков не торопил.

— Никогда такого со мной не было, — опять умолк, — а вот ныне не могу избавиться от чувства, что кто-то за мной ходит.

— Ты замечал кого-то?

— Да вроде бы нет.

— Ну ты, паря, даёшь. Раньше с тобою такое бывало?

— В первый раз я себя чувствую не в своей тарелке.

— Может быть, тебе на время уехать, пока торжества пройдут?

— Ага, — Коська не стал скрывать своего желания, — ныне самое время свое благосостояние, — он ввернул слово, которое недавно слышал, — улучшить. Столько сюда народу понаедет, — и прикусил язык. Как-никак, но разговаривает он с агентом сыскной полиции. Тот хоть и поможет в случае чего, но у него тоже возможности ограничены.

— Повысить-то повысишь, а вдруг нарвёшься. Ладно ещё, в каталажку посадят, а если в бок острым предметом или кистенём по голове?

— Николай Семёныч, — дурашливо начал Коська, но его грозно перебил Власков:

— Я о тебе пекусь. Ты ж сам сказал, что слежку чувствуешь.

— Может, это от мнительности моей, — и здесь Коська без запинки произнёс слово, слышанное от доктора.

— Ты смотри у меня, — чиновник для поручений погрозил пальцем Угрюмому.

— Николай Семёныч…

— Сорок лет уже Николай Семёныч, — перебил Власков, — и повидал много.

— Николай Семёныч, так и мне, почитай, не семнадцать.

— Вот именно. Хотел тебе дело поручить, но вижу, что затаиться тебе надо. Отца с матерью давно не видел?

— Да, лет пять, кажись.

— Вот и поезжай к ним. Запасов изъятых, думаю, тебе на месяц хватит.

— Николай Семёныч, дома я всегда успею побывать. — Коська провёл рукой по подбородку. — Как мне кажется, вы не стали бы меня приглашать сюда, будь дело неважным.

— Здесь ты прав.

— Николай Семёныч, не первый год мы знакомы, так что давайте начистоту. Вы ж знаете, не люблю всякого крутежа вокруг да около.

— Что ж, если так… — Власков посмотрел в глаза собеседнику. — Ты слышал об убийствах на Мало-Охтинском?

— Это где две семьи в котлеты порубили и мильон золотом взяли?

— Быстро же по городу злые вести бегут, — кивнул чиновник для поручений, — и с каждым слухом нулей становится больше и преступление кровавей.

— Столица, — ухмыльнулся Угрюмый.

— Что об этом говорят?

— Да толком ничего. Сказывали, что приезжие город наш посетили, но и без местных не обошлось.

— Без местных?

— Ну да. Кто-то ж их навёл? — вполне искренне ответил вопросом на вопрос Коська.

— Ты думаешь или так говорят?

— Говорят.

— Ты можешь узнать об этом?

— Не знаю, — теперь уверенности в словах Угрюмого поубавилось.

— Скажи, у тебя есть в Охтинском участке знакомые?

— Найдутся. И что мне от них надо?

— Мне нужны сведения о людях, объявившихся в Выборгской части за три-четыре недели до убийства и исчезнувших за неделю. Не слишком трудное задание?

— Я постараюсь.

— А как же с теми, кто за тобой следит?

— Разберусь.

— Смотри, если что, я буду ждать. Можешь телефонировать в сыскную полицию, скажешь, что… ждёшь Власкова через… время просто назовёшь, и встретимся здесь же.

— Хорошо.

— Но прошу тебя, Константин, будь осторожен. Если почувствуешь опасность, отступи. Не надо никакого геройства, не стоит жизнью пренебрегать.