Хазарский оборотень. Роман

Игорь Леонидович Костюченко

Кривич Ставр, расследуя гибель своего отца, выходит на след таинственного Хазарского оборотня, убивающего людей в дремучих лесах у Воловьего озера. Но вскоре жизнь убеждает Ставра: не все в Полоцке верят в коварство нечисти. В стольном граде идет борьба за княжеский престол.

Сестра северянина

— Никак варяги пожаловали, — Белян, работник Пеласгия, разогнул усталую спину. Ставр увидел, как над Полотой по тропе к мельнице мчались всадники. Впереди на вороном скакал бородатый вершник.

— Агмунд, конь у него приметный, как ночь чёрен, — сказал Велига, второй работник мельника. Он опасливо покосился на бревенчатое строение, примостившееся у бурного потока. — А вы, ребята, не отлынивайте. Пеласгий нутром чует, потом наверстывай. Неровен час без похлёбки оставит.

Белян нехотя взвалил на спину тяжелый куль с зерном, чтобы волочить ношу к жерновам, где заправлял придирчивый Пеласгий. Работать начали рано, задолго до рассвета. Беляну и Велиге хотелось отдохнуть после вчерашней гульбы, ведь браги давеча перебрали они порядочно.

— И ты б, Ставр, заканчивал с колесом-то, да нам подсоблял, — проворчал Велига, — Нечего на девок пялиться.

Мимо Ставра пронеслась рядом с боярским сыном Доманом, стремя о стремя, белокурая дева. В седле держалась по-мужски, привычно, прямо. Ставр опустил ведро с дегтем, которым мазал колесо. Залюбовался красавицей.

— Держись дальше от берега, Элин! — крикнул, обернувшись к деве чернобородый варяг.

Неподалёку от плотины плакучие ивы склонились к Полоте на самом краю обрывистого берега. Когда до мельницы оставалось совсем немного, под копытом лошади Элин обвалилась глыба. Лошадь оступилась, рванулась вперёд. Элин не удержалась в седле. Заскользив по глинистому берегу, девушка упала в воду. Она пыталась выплыть, но ей помешал водоворот — отбросил на самую стремнину.

Агмунд спрыгнул с коня, сорвал на ходу пояс с мечом и бросился к берегу, но течение уже подхватило и понесло Элин. Девушка старалась подплыть к мельничному колесу, но река властно увлекала ее прочь.

На крики Агмунда выбежал из мельницы Пеласгий, а вслед за ним и его подручные. Мельник отчаянно кричал и махал руками, а Велига и Белян только охали да суетились. Не раздумывая, Ставр прыгнул в реку, проплыл вперёд, подхватил девицу за волосы и стал выгребать одной рукой к берегу. Элин что-то гневно кричала по-варяжски, но Ставр упорно стремился к суше, пока ноги не нащупали твердое дно.

Элин пластом лежала на мокрой глине, её бил озноб. Ставр с трудом отдышался.

— Меч ко дну тянул…, — задыхаясь, произнесла Элин.

— Что ж не отстегнула?

— Не смогла…

К ним бежали Агмунд и Доман, а следом и Пеласгий с работниками — Беляном да Велигой. Старик отчаянно ругался на нерадивых холопов, потрясая кулаками.

— Дурачье, что стояли, как дубины! А ежели б пропала девка? Погодите, уж обломаю дубье о морды ваши проклятые! Кабы не Ставр, так… И подумать страх!

— Пропади ты пропадом, Пеласгий, — негодовал Агмунд, — Сколь раз тебе говорил, чтобы срубил эти окаянные ивы… Там коню не пройти! Чтоб тебе провалиться!

Пеласгий сопел в бороду, косился на разгневанного варяга. Но старик знал, что тот покричит, да скоро успокоится, а выпьет, так и вовсе быстро обо всём позабудет.

— Тотчас пошлю людей, чтобы срубили. Там все лесом едут, недалече, — начал было Пеласгий, да глянул на варяга, запнулся и подозвал к себе Беляна. Зашептал холопу.

— Мёду неси, мёду крепкого, варяга успокаивать надо. Вишь, какие гости сегодня… да кликни, чтоб Голуба на стол собирала.

Когда Белян принёс мёд, Агмунд налил кружку доверху для Элин.

— Пей, сестра. Хороший мёд — лучшее снадобье.

Элин отпила несколько глотков, светло взглянула на Ставра и протянула кружку ему. Ставр выпил, поклонился Элин.

— Молодец, Ставрушка, не растерялся, — похвалил Пеласгий кривича, — Сегодня шёл бы ты в лес, травки пособирал, родимец. Спину нешто ломит…

— Ага, знаем твои травки. На привороты все, — подмигнул Доман мельнику, — небось сам варишь, а потом в слободе девкам продаешь тайком. Радомер не дозволял тебе сей промысел, ворожей…

Пеласгий будто и не слышал, что молвил боярич. Ставр уселся на траву, чтоб перемотать онучи в сторонке. Он искоса наблюдал за мельником и Доманом.

— Ой, у меня ж квасок припасен, — хлопнул себя по лбу мельник, — Заборист, ядрен! У батюшки Радомера в клетях не сыскать!

Подхватив портки, Пеласгий затрусил прочь.

— Старый лешак. Мягко стелет, жестко спать. Небось знатно нагрел тебе загривок, а, братец? — озорно процедил вдогонку мельнику Доман, подмигнув Ставру. Кривич промолчал. Негоже холопу супротив хозяина выступать.

Селяне из близких деревень боялись Пеласгия. Многие видели, как он сыплет зерно в реку, чтоб сговориться на заре с водяным. Говорили, что зимой, при заморозках, кладёт мельник под деревянное мельничное колесо кусок сала, чтоб водяной не слизывал смазку и оно крутилось.

— Пойдём, поешь малость с господской кухни, — хлопнул Ставра по плечу Доман.

Доман и Ставр направились по следам мельника. Жилая изба Пеласгия, рубленная из брёвен и крытая дранкой, одна стояла посреди поляны за крепким тыном. Рядом с ней помещались сарай и столб, на котором торчал побелевший, выжженный солнцем и омытый дождями, конский череп. Неподалёку работники сложили шалаши из камыша, веток и хвороста.

— Хлеб да соль, боярич, — пропела румяная и разбитная девка в полотняной рубахе, шитой красными петухами.

— А что, Голуба, не надоел тебе лешак? Не уморил тебя на своей перине часом? — прищурился Доман.

— Ох, и прискучил, Доманушка, да ведь ты меня к себе не берешь, — игриво улыбнулась Голуба, сдвинув как бы нарочно с голого плеча рубаху.

— Да ты место знай, гулёна, — строго оборвал Голубу Доман, присаживаясь на лавку. Служанка схватила жбан и скрылась в погребе.

Скоро стол наполнился яствами да питвом из запасов Пеласгия. Голуба знала толк не только в любовных утехах, но и в угощениях. Мельник суетился, старался услужить варягам Агмунду и Элин, но прежде всего сыну боярина Радомера — Доману.

— Такого дорогого гостя, как боярич Доман, я завсегда рад видеть, — говорил мельник.

Доман чувствовал на мельнице почти хозяином. В его воле было убрать Пеласгия с хлебного места. Хитрый мельник понимал, потому и угождал бояричу, как мог.

Доман сунул в руку Ставра большой ломоть настоящего ржаного, без мякины и лебеды, хлеба да кусок славно прожаренной говядины, кивнул в сторону. Ставр отошел, расположился невдалеке от господского стола. Покидать место трапезы совсем посчитал зазорным — холопа никто не отпускал. А воля Домана, сына боярского, была для раба законом.

Ставр наблюдал за гостями мельника со стороны. Степенный Агмунд жевал сушёное мясо, пил мёд, поглядывал на мельника и загадочно улыбался. Элин едва пригубила чашу забористого кваску, а затем взяла лук, колчан со стрелами и пошла в лес. Из дома Пеласгия вышла Голуба, принесла блюдо с рыбой, посмотрела вслед сестре варяга, юркнула в дом. Доман отставил чашу, пригладил вихры да поспешил в избу.

— Повадился волк на скотный двор, подымай городьбу выше. — Так у вас говорят, а, Пеласгий? — сказал, улыбаясь Агмунд.

— Зачем же подымать, от Голубы небось не убудет. Она и сама рада, — лукаво усмехнулся в бороду Пеласгий. Он подложил варягу кусок получше да испытующе глянул в глаза.

— Всё возьмёшь?

Агмунд кивнул головой.

— Всё. Кто знает, когда ещё вернусь. Это ты, старик, живёшь на одном месте, а я уж и не помню, из скольких рек пил воду, сколько гор перевалил, да сколь морей видел.

— Воевать любишь…

— Все воюют, старик, — перебил его Агмунд, — одни нападают с голоду, другие от жадности, третьи — чтоб невольников захватить.

— Войну звери дикие любят. Да вы — варяги. Покудова дух чужинцев не повеял среди кривичей, деды и прадеды землю пахали, песни пели и мирно славили богов. В оружии нам нужды не было, разве что зверя охотить.

— Теперь и вашим людям нравится воевать, — сказал Агмунд, — научились.

— Княжество велико, земли много, — проворчал Пеласгий, — войти просто, выйти — нелегко.

— Серебро в избе держишь? — спросил Агмунд.

— Тебе-то что с того, варяг? Тебе до моего серебра воли не иметь. Зарок на нем. Чужаку не дается, Хорс видит, — ответил Пеласгий.

— Скор ты на язык. Даром что стар. И хитер. Налей мёду, старый лис, — рассмеялся варяг. — Смотри, что дашь за такую красоту?

Агмунд развернул тряпицу. Ставр заметил, как сверкнуло золото на солнце. Пеласгий вертел в корявых пальцах усыпанную самоцветами драгоценную панагию.

— Сторгуемся, — наконец буркнул Пеласгий. — Вещь редкая. Неужто греческой работы? Откуда к нам попала?

— А про то тебе дела нет? Меняй на серебро — все дела.

Агмунд выразительно поглядел на сестру. Элин поняла брата с полуслова. Она встала из-за стола, кивнула кривичу.

— Эй, спаситель, — усмехнулась северянка, — а в бору дичь у вас не перевелась?

В руках Элин оказался лук, склеенный из роговых пластин. Он был достаточно крепок и гибок, с хорошей тетивой. Но согнуть его могла и девушка. Это было оружие для забавы, не для боя. Настоящий воин лишь усмехнулся бы, увидев такой лук.

Ставр повел Элин в сосновый бор.

В лесу, шагая рядом с красавицей, Ставр не мог успокоить себя. Мысли путались. Девица с русыми косами взволновала. Он всё ещё чувствовал, как держал её в руках ее гибкое тело, когда вытаскивал из воды. Эх, свершилось бы чудо, полюбила бы его сестра варяга — назвал бы навеки своей Ладой, Любушкой. Вовек бы не отринула.

Хрустнул валежник. Элин остановилась у сосны, вскинув лук со стрелой наготове. Ставр указал девице на цель — на ветвях сосны порхала пичуга.

Стрела, заметил Ставр, была особенная — украшали древко черные вороньи перья. Вынужденное купание, бурная река, подумал Ставр, распалили варяжскую девицу. Элин, возможно, хотелось бежать, гнать, стрелять из лука, видеть кровь и смерть лесного зверья. Вот сейчас взять ее да привлечь к себе, стиснуть в объятиях. Это так просто. Неужто откажет тому, кто сорвался ради нее в опасную пучину, без раздумий бросил на весы судьбы свою жизнь?

— Зачем за мной бросился?! Другие вон, не прыгнули! — резко спросила Эллин. — Сам ведь утонуть мог.

— Я не думал о себе…

Рядом застрекотала сорока, села на сосну. Черно-белая вестница сердито хлопала крыльями, кричала. Следом прилетела другая, третья. Сороки громко верещали, кружили.

Ставр отмахнулся рукой, а сестра варяга стремительно натянула тетиву. Выстрел! Чёрная стрела пролетела мимо птиц. Сороки отскочили. Элин выстрелила ещё и ещё. Она посылала стрелу за стрелой, пока колчан не опустел, но не подстрелила ни одной. Сороки исчезли, взмахнув крыльями. Лес снова замолчал.

Они шли под сень вековых деревьев, всё дальше. Элин ступала неслышно. Она была опытной охотницей и знала, как выслеживать добычу.

— Гляди! — воскликнул Ставр. Элин обернулась. Она выхватила поясной нож, готовая вонзить его без колебаний в незнакомого врага. Но позади не человек глядел на неё. В черном мраке дупла горели глаза. Таращилась большая сова. Элин перевела дух. Она долго смотрела на птицу, вскинула лук. Но тут же опустила.

— Пойдем отсюда, — сказала девушка.

— Как? Без добычи?

— Пойдем, — голос Элин звучал грубо и требовательно. Ставр подчинился. Шагая обратно, Элин гордо несла свой лук и ни разу не поглядела на кривича. По пути Элин сорвала полевой цветок. Ставру показалось, что гордая северянка о чем-то сожалела. О чем? Она не нашла то, что искала в чаще?

Вернувшись к тыну, Ставр следил за тем, что происходило у дома мельника. Элин остановил Агмунд. Он заметил, что колчан сестры пуст. В русой косе сестры синел полевой цветок. Взор Элин был светел.

— Подстрелила кого, сестра? — усмехнувшись, спросил он.

— Владыка леса Видар знак мне послал, — тихо ответила Элин, присаживаясь к столу.

— И цветок тебе этот подарил?

— Барвинок. Полочане говорят, высушить, истолочь да подмешать в пищу того, кого любишь, привлечешь его любовь.

Тоска по семейному очагу, своему тихому счастью? Ставр подумал, что грозный воин Агмунд не подозревал, что Элин может быть такой: мечтательной и нежной. Да, ей давно уже пора было иметь семью и детей. Агмунд подыскивал ей достойного жениха, но Элин была своенравной и хотела выбрать сама. Похоже, именно теперь, в месяц Видар ей понравился тот, кто встал на пути.

— Бывает, чувства туманят разум, — сказал Агмунд, — будь осторожна, сестра. Твой избранник должен завоевать твою любовь и быть достойным тебя.

— Скажи, брат, — обратилась Элин, — зачем наши викинги оставили фьорды и море, там плохая земля?

— Там наша земля. Но, когда человек рождается, его судьбу определяют боги и изменить её он не в силах. И не столько богатства ищет, но судьбу, что гонит в странствия по свету. Отцу нашему, сестра, пришлось немало бродить по свету с дружиной. И мне наши боги велят скитаться.

— Чтобы искать судьбу?

–… и богатство, власть, силу! — закончил Агмунд.

Доман вышел из дома Пеласгия, глянул мутно на сидевших за столом мельника и его гостей, зашагал в сторону мельницы. Ставр метнулся от тына. Его и Домана скрывал густой орешник.

— Зачастил ты на мельницу, Доман, — сказал Ставр, — тянет к зазнобе?

— Что зазноба… — махнул рукой Доман, — Отец послал глянуть, как на мельнице дела идут, а варяг с сестрой по своей надобности. Знаешь, Ставр, Элин мне по сердцу, всё бы отдал за такую! — сказал Доман с горящими глазами.

— Что ж мешает? Нешто боярский сын плохой жених?

— Да глядит она на меня, как на рохлю, мне бы в поход пойти, прославиться, да с добычей вернуться, тогда бы она не так смотрела. Ты вон, сегодня, а? Бросился да и спас её… Хороша девка, а, Ставр?

— Красивая. С такой и потонуть не страшно, — задумчиво ответил Ставр. — А что на боярском подворье, всё ли ладно?

— Валент по-прежнему своевольничает. Может, и ворует знатно, но пользы от него много. Отец доволен, говорит, мол, ключарь служит верно. В прошлом году собранным житом завалили все амбары и клети, а грек надоумил отца не везти сразу хлеб на торг, а подождать до первого снега. Цена тогда подскочила и прибыль вышла немалая.

— Помню, — сказал Ставр. — Хлеб не всякому был по карману, смерды только и спасались шишками да репой…

— А ещё доход идёт с бортей, мёд, да и воск в цене. Валенту награда да почёт за хозяйский догляд. Теперь ходит по двору, следит, как дворовые закрома чистят, в каждую щель заглядывает.

Воспоминания о бортях, да о боярском подворье огорчили Ставра.

— Подальше от господского двора, да с глаз Валента, оно и лучше. Вольно ему лешему треклятому в своём болоте орать, а тут знай, работай, мешки с житом таскай, так я к этому привыкший, — сказал Ставр.

Пеласгий появился — будто гриб из земли вырос. Ставр и Доман не услышали. Умел старик ходить бесшумно. Он почтительно посмотрел на Домана.

— Что скажешь, боярич Доман? Всё ли ладно на мельнице?

Доман смутился. Оробел, сам не ведая — отчего. Лицо Пеласгия было спокойно и важно, загорелая кожа потрескалась густой сетью складок и морщин. Из-под косматых бровей прямо смотрели серые глаза. Доман окинул взглядом мельницу и несмело сказал:

— Да, всё вроде… как след… Место пригожее, да уж больно пустынное. Врагов не опасаешься, старик? Ты здесь со своими людьми один. А ну как лихие люди придут, пограбят да убьют?

— Небось не пограбят, знают, что мельница боярского владения. Боярина Радомера побоятся. А я что ж, я тут на своей земле, — сухо ответил Пеласгий, — меня тут и зверь всякий почитает и птица. А прочь того, — прибавил он, доставая из-за пазухи рог, — вот моё оружие, иного мне и не надо. Чуть только звук разнесётся по лесу, его сразу поймут.

— Кто поймёт, Пеласгий? — спросил Ставр.

— Да ведь кому надо, те и поймут, — спокойно ответил мельник.

— Стало быть, чужаки тут не бывают? Окромя варягов? — спросил Доман.

— Бывают и чужинцы, — сухо ответил Пеласгий. — В начале года, по весне, был тут один хазарин. Человек смирный, не купец и не смерд, да только человек он не чистый. Когда стал молился своим чёрным богам, сначала руки-ноги помыл, а потом завыл по-звериному. Я его спровадил, чтоб не принёс земле порчи.

— Хазарин? — тихо спросил Ставр и посмотрел на Домана.

— Как есть — хазарин, — подтвердил Пеласгий.

— Знаем мы этих хазарей, — гневно сказал Доман. — Ходят по княжеству, дороги разведывают, броды ищут на реках, зарубки делают на деревьях. Чтобы войско потом провести…

— Тот был тихий, не такой — медленно ответил Пеласгий.

— Так и что с того? — воскликнул Доман. — Князья Рогволод да Тур не дозволяют чужим слоняться по княжеству.

Мельник вдруг усмехнулся, снял с пояса небольшой рог, протрубил. Низкие звуки понеслись над водой. Рокот, тихий и завораживающий, волновал не только людей. Стреноженные кони вздрогнули, забили копытами, мотали головами. Протрубив, Пеласгий степенно расправил косматую бороду. У его ног зашевелилась трава. Ставр и Доман быстро отступили от старика. Из травы показалась голова ящера, а затем и все чудище целиком — чёрный обрубок, на четырёх коротких лапах, не более трёх пядей в длину.

— Не бойтесь, миряне. Сей аспид мне вроде друга, — спокойно сказал Пеласгий и протянул ящеру на ладони кусок лепешки. Ящер быстро съел угощение и прилёг у ног старика, ворочал хвостом. Ставр и Доман застыли напротив Пеласгия, не в силах отойти. Они не могли отвести взоров от мерцавших черных глаз ящера.

— Ставр! — услышал сын бортника громкий окрик и не сразу узнал голос северянки Элин. Черная молния сверкнула в траве, хлюпнуло в бурой воде. Исчез ящер.

Застучали копыта, хрипели горячие кони. Элин остановила коня, натянув поводья. Рядом гарцевал на вороном суровый Агмунд.

— Подойди, кривич! — крикнула Ставру Элин.

Ставр оглянулся на Пеласгия и Домана. Старик и боярич с интересом пялились на варяжскую девицу и ее чернобородого брата. Агмунд усмехался. Ставр приблизился к Элин. Ловко изогнувшись в седле, Элин наклонилась к юноше, бросив повод. Сын бортника почувствовал, как прильнули на мгновение к его губам горячие уста светловолосой красавицы. Миг, один сладкий миг длилось несказанное счастье.

— За мое спасение тебе! Здрав будь!

Быстро выпрямившись в седле, Элин ударила скакуна пятками по бокам. Конь рванул с места, взметнул копытами речную гальку. Ставр растерялся, смотрел вслед удалявшимся Агмунду и его сестре. Взгляд Домана обжег. Боярич толкнул в плечо замешкавшегося мельника, заорал.

— Что заснул, старый лешак! Коня вели подать! Живо!

Пеласгий бросился звать работников. Вскоре и боярич мчался прочь от мельницы, рискуя соскользнуть прибрежной глины в Полоту.

Ночью на сеновале дружно храпели работники Белян да Верига. Ставр не мог никак заснуть, хотя наломался за день немало, разгружая мешки с зерном. Все грезился светлый осенний день: желтые листья, быстрая вода, улыбка северной красавицы, одарившей его за смелость с несказанной щедростью. Как неожиданно смело вторглась она в его убогую и смиренную жизнь? О сестре чернобородого варяга хотелось думать нежно и трепетно, тысячу раз вспоминать ее речь, походку, светлый взгляд.

Но кто он? Жалкий раб, вынужденный ютиться там, где прикажут сильные люди. Как посметь мечтать о ней, деве-воительнице, хранимой доблестью отважного брата-викинга? Никогда не стать гордой Элин его суженой, любимой, единственной. Такая девица разве что бояричу, сыну родовитого отца под стать, но не ему, Ставру, отверженному смерду.

Перед рассветом сон одолел. Ставр видел отца, идущего по громадному лугу, на котором гудели, сшибались в полете мохнатые шмели. По небесной лазури совершал вечный путь бог Ярило в сияющей колеснице. Но хмурились вдруг небеса. Загремел гром, начался ливень. Вспыхивали и угасали страшные видения. Чернели скользкие тела ящеров в бурной реке. Пеласгий шествовал по водам, будто по суше, разбрасывая во все стороны серебряные яблоки. И бил, бил по незримой наковальне чей-то звонкий молот, сыпались снопами пылающие искры.

Ставр очнулся, когда раздался у избы мельника первый петушиный крик. Всё ещё сопели в углу под стропилами сонные Белян да Верига, зарывшись в душистое сено. Вскочив, он переступил через тела работников. Спустился по хлипкой приставной лестнице с сеновала, припал к бочке с дождевой водой, плескал в лицо. Мысли путались. К чему то, что привиделось в снах? Боги указывают на луга, на странных тварей, живущих в тайных омутах. Путеводные знаки. Но где же сам путь к тайне?

Не сидеть на мельнице, идти, бежать, искать. Душа Бояна мается без отмщения. Но кого искать или что? Перемахнув через тын, Ставр побежал по тропе, уводившей прочь от двора Пеласгия. Озарило. Кузнец Дубец! Он принес весть о гибели отца. И, возможно, именно Дубец был последним, кто видел отца живым.

Сын бортника вспомнил, как прятал взор коваль, когда Ставр просил его рассказать без утайки: как тот нашел отцовскую котомку на болоте? Что-то не договаривал, таил кузнец. Значит, надо еще раз попытаться вывести его на чистую воду. Северянка Элин, ее брат-воин стали бы действовать именно так — быстро и решительно, думал юноша.

На восходе солнца Ставр быстро бежал по лесу, примыкавшему стеной к Воловьему болоту. Он искал тропу, которая выводила из дубравы прямиком к кузнице Дубца.