Князь-ящер

Игорь Лапшин (2025)

История, которую я собираюсь рассказать, случилась тысячу триста лет назад. Кому-то она, может, покажется сказочной, но это не сказка. Или не совсем сказка. Она написана на основе легенды, сохранившейся в старинном манускрипте XVII века. А легенды, как известно, тем и отличаются от сказок, что за ними всегда кроются реальные события. Более того — эти события отчасти сохранились как в народной памяти, так и под толщей земли, поднятой наружу бережной лопатой археолога. Конечно, не обошлось и без домысла, ведь сведения, содержащиеся в легенде фрагментарны и разрозненны, вот и пришлось приложить фантазию, чтобы их между собой связать. И в этом помог богатый фольклорный материал, сохранившийся на русском севере, по большей части — в Карелии. Впрочем, если и отнестись к этой истории с научным недоверием, беды не будет — пусть для скептиков это будет просто сказкой. Итак… Давным давно поселился в реке Волхов ящер…

3. Туони

Воду лодка рассекает — слышно только всплески вёсел,

да туман к реке стекает меж стволами чахлых сосен.

Вот, из серого тумана, за излучиною плёса,

вырос контур великана — глыба чёрного утёса.

А повсюду — запустенье, видно только, как на суше

шевелятся чьи-то тени — то людские бродят души.

И от вида тех несчастных на душе тоскливо, зябко,

и к причалу мук ужасных правит лодку злая бабка.

Вот, в унылом этом месте ведьма на берег ступила,

опасаясь лютой мести тех, кого она сгубила.

Но молчат угрюмо тени, и протягивают руки

все — в одном лишь направленье, указуя путь старухе.

И в указанное место направляет ведьма стопы,

и стоит дремучий лес там, и в него ведут все тропы.

Вот идёт она по чаще, а вокруг — ни тьмы, ни света,

даже листьев шелестящих не свисает в чаще с веток.

Глядь — гора стоит пред нею невеликого размера,

кроны лип над ней чернеют и зияет в ней пещера.

В глубине пещеры — ложе, свет на нём мерцает слабо,

здесь — конец у всех дорожек, и вошла в пещеру баба.

Видит — гроб из чёрных досок, — невеликий, небогатый.

Что-то больно уж небросок… Это ль царские палаты?

И на гроб, простой и плоский, ведьма сверху взгромоздилась,

постучала трижды в доски и… тотчас же провалилась.

Жутко ведьма испугалась, и, вопя, во тьму упала,

и внезапно оказалась посреди большого зала.

Видит ведьма зал просторный, а в конце его, на троне

как огромный камень чёрный восседает царь Туони.

Жезл держит он кедровый, и черны его одежды,

страшен лик его суровый, и слегка прикрыты вежды.

Вдруг, раскатисто и глухо рассмеялся царь, и просто

молвил ей: «Ко мне старуха Сюэтар суёт свой нос-то!

Уж не к нам ли ты, старушка? Вот ведь нам как повезло-то!

Отчего же не к лягушкам? Что, отвергло и болото?

Здесь таким, как ты — не место! Здесь — обитель погребённых!

И, насколько мне известно, у тебя — три дня законных!»

Ведьма, стоя среди зала, и склонясь в земном поклоне,

так царю тогда сказала: «Не гневись, о, царь Туони!

Я пришла к тебе от Хийси хлопотать о бренной плоти —

от тебя теперь зависит окажусь ли я в болоте!

Чтоб годам моим продлиться, чтобы смерть мне не грозила,

кровь словен должна пролиться, перетечь ко мне их сила!

Их убить велел Хозяин, но словене окрепчали,

мор наслать уже нельзя им, оттого мы и в печали.

Просит Хийси всё исправить, и в словенские селенья

дочерей твоих отправить твоего соизволенья.

Дал он лодку костяную, что людской обшита кожей,

и теперь в юдоль земную переправить мы их сможем!

Если ж сёла мы разрушим, а словен сведём в могилу,

ты возьмёшь себе их души, я — их жизненную силу!»

Но вздохнул Туони тяжко, и, нахмурившись бровями,

отвечает ей: «Промашка! Не мои они — славяне!

Дел дурных они не водят, и живут со всеми в мире,

а когда их срок приходит — их встречает светлый Ирий.

Отродясь тут не бывало у меня чужого духа —

здесь не Ирий, не Валгалла, так ступай себе, старуха!»

Но старуха не сдаётся, понимает, что в болото

отправляться ей придётся, а туда ей неохота!

Говорит колдунья снова: «Не гони меня, Туони!

А позволь замолвить слово старой, стреляной вороне!

Род сей больно плодовитый — нет спасенья от славянства!

Этих сколько не дави ты — заполняют все пространства.

Чудь, карелы, весь и меря тоже тянутся к славянам,

в их богов всё больше веря, изменить всё норовя нам!

Не вмешаешься — похоже, всех людей Сварог отнимет,

эти души, значит, тоже скоро станут не твоими!

Если только овладеют всеми землями славяне —

царства мрака оскудеют и Туонела увянет!

Пусть уйдут они в свой Ирий! А тебе — твои народы!

Корень ты славянский вырой, ну а я возьму их годы!»

Призадумался владыка — точно в цель попало слово.

Темнота же, а поди-ка! Говорит, карга, толково!

И зовёт своих он дочек: «Эй, дочурки, ну-ка, где вы?

Пред мои явитесь очи, вы, мучительницы-девы!»

Тут явились три девицы, все — страшнее мук загробных,

беспощадные убийцы и хозяйки тварей злобных.

А как младшая сестрица — Кивутар, хозяйка хворей, —

те, кто ими заразится умирают в муках вскоре.

А как средняя сестрица — Вамматар, увечий дева,

всё живущее боится ледяного её гнева.

А как старшая сестрица — Ловиатар, всех ужасней,

ураганных бурь царица, девяти владыка казней.

И сказал Туони девам: «Не скучаете ли, дочки?

Не заняться ли вам делом — случай вам даёт три ночки!

Дал свою нам Хийси лодку с перевозчицей в придачу,

может быть, кому в охотку испытать свою удачу?

Кто из вас себя возвысит небывалою победой?

Кто услужит мне и Хийси, и ещё одной… вот этой?

Есть заказ — словен ильменских поголовье поубавить,

и побольше душ словенских к ихним праотцам отправить».

Тут, поняв отца желанье, от заказа на убийство

дев объяло ликованье, и злорадство, и витийство.

Закричали: «Мы готовы! Хоть сейчас идём к славянам!

Как повоют нынче вдовы! Как милы их сыновья нам!

Мы давно такого ждали дня, чтоб им вцепиться в глотку!

Мы бы разом все напали, да одна лишь влезет в лодку!»

Говорит тогда Туони, и такие держит речи:

«Если в битву рвутся кони, — значит, быть жестокой сече!

Будь по-вашему! Но всё же я посла пошлю к славянам,

потому как ведь негоже нападать исподтишка нам!

Где мой сын, Туонен-пойка? Спит, бездельник, без работы!

Ну-ка, ведьма, всё устрой-ка — переправь сперва его ты!

А потом уж разрешу я, лишь тогда, когда стемнеет

переправить дочь меньшую. Пусть воюет, как умеет!»