Римская сага. За великой стеной

Игорь Евтишенков

Осада столицы хунну на реке Талас закончилась победой китайских войск. Лаций и оставшиеся в живых римляне попадают в плен к китайскому военачальнику, который хочет использовать их в своих целях при дворе Императора. Оказавшись в империи Хань, Лаций сталкивается с новой, непонятной ему культурой, где постоянные интриги и предательства подстерегают его на каждом шагу, поэтому ему приходится забыть о гордости, чтобы приспособиться и выжить в нелёгких условиях странной и пугающе огромной страны.

ГЛАВА XIII. СПАСЕНИЕ С НЕПОНЯТЫМИ ПОСЛЕДСТВИЯМИ

Во второй половине дня евнухи, как всегда, лениво вывели римлян из комнаты и повели по ступенькам в сад. По безбородым лицам ханьцев было видно, что вся эта церемония им сильно надоела и они явно скучали. Вместо того чтобы искать выгоду и получать подарки от других наложниц, хранители гарема вынуждены были стоять или сидеть, слушая изо дня в день одно и то же. Лаций догадывался, что эти люди явно не участвовали в заговоре старшего евнуха. При них он вряд ли рискнул бы напасть на наложницу. Значит, нападение совершат ночью, когда вокруг будет темно и все будут в полудрёме сидеть у деревьев. Или уйдут. Поэтому времени будет мало…

Они поприветствовали Минфэй, и та сообщила им, что это последний день их встречи. Завтра должен приехать шаньюй, и они последуют за ним в земли хунну. Павел спел вместе с ней несколько печальных песен, потом они с Зеноном исполнили её любимый многоголосный гимн и только Лаций не разделял их трогательно-прощального настроения, всё время поглядывая на тени и солнце. Как только оранжевый круг приблизился к горизонту, он покашлял и Павел предложил Минфэй чуть-чуть отдохнуть.

Лаций сразу же отодвинул слепого певца назад и спросил наложницу о ханьском театре. В нём играют одни мужчины, и это казалось Лацию нарушением гармонии, о которой она так много говорила. Пока Минфэй искренне рассказывала ему о театре и музыке, актёрах и сценах, он делал вид, что слушает, а потом, улучив момент, предложил:

— Госпожа, получается, театр — это часть гармонии?

— Да, конечно! — сразу же подтвердила она.

— И ты говорила, что в каждой части красоты важно увидеть себя со стороны. Как мы видим природу, так?

— Ты правильно всё понял. Ведь «внешняя картина порождается сердцем».

— Э-э… я не совсем уловил последние слова, но неважно! Ты знаешь, я так часто путаю твой голос с голосом моего слепого друга. Иногда он подражает тебе и становится частью тебя.

— Да? Возможно, его душа начинает ощущать гармонию…

— А могла бы ты попросить евнухов дать ему женский халат и рубашку с длинными рукавами, чтобы посмотреть на себя со стороны?

— Со стороны? — удивлённо переспросила она.

— Да, со стороны. Ты же сама говорила, что это интересно и важно уметь видеть себя со стороны. Павел сядет на твоё место, а ты послушаешь, как он поёт твоим голосом. Как ты сказала… внешняя картина, кажется?

— О, да! Мы могли бы даже поменяться песнями. Это так интересно! — наконец, загорелась его идеей Минфэй. Она сразу же позвала свою служанку и отправила её вместе с евнухом за платьем.

Лаций внимательно следил за остальными слугами. Те сидели на своих местах и полусонно кивали головами. Это ещё раз убедило его в том, что эти люди ничего не знали — их тёмные, мешкообразные тени под деревьями продолжали лениво слушать игру музыкального инструмента, постепенно сливаясь с темнотой.

Вместе с халатом служанка принесла два светильника. Их поставили рядом с лавкой. Тени уже начинали растворяться в наступающих сумерках, и на небе появились первые звёзды. Зенон натянул на Павла рубашку и длинный халат, и тот стал похож на Минфэй. Сходство стало особенно поразительным, когда он сел на лавку и взял в руки многострунный инструмент.

Следуя замыслу Лация, Павел начал предлагать ей те песни, которые девушка любила больше всего, и старался повторять её интонации, — грустные или весёлые, — чем постоянно вызывал у неё искренний восторг. Минфэй давно так не радовалась. Было довольно темно, и, хотя луна в эту ночь была яркой, Лаций постоянно оглядывался по сторонам, стараясь увидеть или услышать приближение опасности. Но всё было тихо. Это заставляло его нервничать всё больше и больше.

Стараясь справиться с волнением, Лаций предложил Минфэй подойти к краю каменного ограждения, чтобы лучше видеть звёзды. На самом деле, так он хотел избежать нападения хотя бы с одной стороны, со стороны стены. Смотреть в одном направлении было легче, чем крутить головой во все стороны. Юноша взял слепого певца под локоть и помогал ему идти, как будто это была наложница. Та следовала за ними в двух шагах и уже за ней, зевая и покачиваясь, плелись две служанки и два евнуха. Чуть дальше, отстав на несколько шагов, тихо передвигался Лаций. Он постоянно оглядывался на дремлющие фигуры евнухов и чёрные тени деревьев, чувствуя, что напряжение нарастает.

Тихий шорох и еле слышный глухой удар о землю заставили его повернуть голову в ту сторону, откуда донеслись эти звуки. К его ужасу, это было прямо перед Павлом и Зеноном. Минфэй стояла чуть правее, и Зенон специально шёл так, чтобы закрывать её. Лаций увидел, как спрыгнувшая с каменного ограждения фигура поднялась и сделала шаг вперёд. Зенон оказался у него на пути и сразу же получил удар в живот. Застонав, он упал на землю. Всё произошло так быстро, что никто не успел даже понять, что произошло. Лаций ещё только делал первый шаг в его сторону, проклиная тяжёлый шар, а незнакомец уже стоял перед Павлом Домицианом.

— Же ши сиванг³⁰? — спросил слепой певец дрогнувшим голосом, и чёрная тень, вздрогнув, замерла. Незнакомец понял, что перед ним мужчина, а не женщина.

— Ты кто? — растерянно спросил нападавший и сразу же получил удар в голову. Его нанёс Лаций. Две служанки, наконец, пришли в себя, и их дикие крики разбудили остальных евнухов. Они сразу окружили Минфэй, и мгновенно, как будто только и ждал этого момента, перед ними появился старший евнух с другими слугами. В руках у них были факелы, и Лаций обратил внимание, что все, кроме Ши Сяня, выглядели заспанными и заправляли на ходу свои халаты.

Присев рядом с Зеноном, Лаций осмотрел рану, но, похоже, удар был несильным и прошёл по касательной, не задев внутренностей. Нападавшего сразу же схватили и куда-то унесли. Наложницу в сопровождении служанок и нескольких евнухов тоже отправили в свою комнату. У стены остались только Лаций с Павлом Домицианом и раненый Зенон. Перед ними молчаливо прохаживался старший евнух. Было видно, что он пребывает в нерешительности. Остановившись перед слепым певцом, он вдруг увидел на нём женский халат, и его лицо исказилось в гримасе гнева.

— Мы пели… — проблеял Павел Домициан, но ответа не последовало. В глазах Ши Сяня промелькнула искра ярости, но он сдержался и отошёл в сторону. Лаций понял, что тот обо всём догадался. Значит, теперь этот бесполый мститель обратит свой гнев на них. И это было опасно.

— Отведите их обратно! — со злостью бросил старший евнух своим помощникам и быстрым шагом направился к дальнему входу. Подняв железный шар на цепи, Лаций чуть отошёл в сторону, пока Домициан что-то говорил евнухам, который снимали с него женский халат. Возле самой ограды, почти впритык к стене, виднелся продолговатый предмет. Опустив шар, Лаций присел и осторожно накрыл его ладонью. Это был его нож! Не поднимая головы, он выпрямился и, повторяя на крики евнухов неизменное «хао, хао», направился вслед за Павлом к ближнему входу. Рядом, на куске ткани, слуги несли раненого Зенона.

Когда дверь закрыли и в комнате воцарилась тишина, раздался обиженный голос Павла Домициана:

— Они забрали халат… От него так нежно пахло лепестками розы!

— Тебя могли убить, какой халат! — недовольно пробурчал Лаций, виня себя в том, что не шёл рядом со слепым другом и доверил это Зенону.

— Эх, что такое смерть? Лишь часть красоты, — мечтательно произнёс Павел. — А куда они унесли Зенона?

— Думаю, его принесут обратно. Он — раб императора. Посмотрят, что с раной и вернут. Поверь.

Зенона действительно скоро принесли обратно. Рану прижгли, но больше ничего не сделали. Юноша тихо стонал в углу от жгучей боли, а Павел Домициан ещё долго мечтательно вздыхал, вспоминая запах волшебного халата наложницы Минфэй. Один Лаций угрюмо смотрел перед собой, настороженно прислушиваясь к шорохам в темноте. До утра могло произойти всё что угодно, и ему не хотелось, чтобы это случилось, когда он будет спать.

Примечания

30

Это смерть? (кит.).