Иллюзия вторая. Перелом

Игорь Григорьян

Первая часть одноименной трилогии «Иллюзия» отмечена дипломом финалиста германского конкурса «Лучшая книга года» в 2019 году.Вторая часть – «Иллюзия вторая. Перелом».Третья часть – «Иллюзия третья. Квантовая».Аллегорическое философское произведение, утверждающее единство света и человеческой мысли, мысли и произнесённого слова, слова и выполненного человеком действия. Связь философии и физики, литературная математика – путь автора к познанию природы света как основной энергии мироздания.

6

— Однако, мы отвлеклись, — дракон с улыбкой наблюдал за искренними попытками Агафьи Тихоновны схватить понимание за хвост, — и наш разговор, хоть и увлекательный, но привёл нас совсем в другую сторону, — он обнял акулу и притянув к своей пасти её ушное отверстие, расположенное, как и у любой акулы немного позади глаз, тихонько прошептал:

— А остановились мы на том, что свет, как транспорт для любых видов энергии, выполняет всего лишь роль такси, не вмешиваясь в содержание того, что он переносит. Он беспристрастен и объективен, он честен, прям и исполнителен. И никогда, — Артак немного повысил голос, — никогда и нигде свет не смешивает свою высшую природу с содержимым любого из этих мешков, — дракон показал взглядом вниз, туда, где лежали все существующие действия и поступки, где лежали все человеческие деяния.

В беспорядке они были разбросаны по зеркальному полу и прикрывали своими тканевыми телами, сотканными из прочной мешковины, часть отражающей поверхности.

— Только сам человек в состоянии исказить изображение, сделать его тяжёлым или даже совсем неподъемным, скажем, пропустив тот же самый свет через вот этот мешок с жадностью. Или через тот, со страхом. Или вот ещё лучше — через мешок со страстями. Правда, свет в состоянии легко вернуть себе невесомость, пройдя сквозь всего лишь одну пылинку, упавшую с мешка с любовью. Да что там пылинку, — Артак улыбнулся, обнажив белые, ровные, и достаточно крупные зубы, — одного атома вполне будет достаточно для того чтобы вернуть свету его абсолютную суть.

— Всего лишь одного атома? — переспросила Агафья Тихоновна.

— Да, — Артак усмехнулся, — всего лишь одного атома, а если быть до конца откровенным, то хватит даже безатомарной, безотносительной мысли, хватит бестелесной идеи, содержащей в себе истинную, и в этом смысле — святую любовь, — он мечтательно посмотрел вверх и быстро закончил:

— Любовь меняет восприятие сильнее всего.

— Но любовь нас и так окружает, где бы мы ни находились, не правда ли? — Агафья Тихоновна хорошо помнила вывернутый наизнанку мешок с этой самой любовью, который продолжал хранить своё содержимое снаружи себя самого.

— Хранить — в данном случае — оберегать, — Артак, как обычно, с легкостью читал мысли окружающих, — оберегать от того, что внутри, а именно — от содержимого этих мешков, — он опять заулыбался, демонстрируя белоснежно-кипенные зубы, и немного отодвинул куль с трусостью от себя, — тут, как обычно, всё просто. А просто — это практически всегда с точностью до наоборот.

— Не понимаю, — Агафья Тихоновна часто и мелко заморгала, пытаясь сосредоточиться.

— И понимать нечего. Всё, что здесь есть — находится внутри мешков, тогда как любовь — снаружи. И мешковина надежно сохраняет одно от другого, как если бы было совсем наоборот — если бы любовь пряталась за прочной тканью от выпущенных наружу кипящих вулканов, которые, несомненно содержат многие из этих мешков. Выпущенные и неконтролируемые, прежде всего они бы начали пожирать всё, что их окружает. Заливать всё существующее своей горячей и неконтролируемой лавой. Сжигать, испепелять, кремировать. И начали бы они именно с человеческого восприятия действительности. Изменили бы её до неузнаваемости и, в конце концов, пожрали бы всё то, что так ревностно пытается сберечь эта простая и прочная мешковина.

— Но почему?

— Потому что восприятие, состоящее из любви — это одно. А восприятие, созданное, например, из трусости и жадности — совсем другое. Может быть, даже прямо противоположное. И это необходимо четко понимать. И только понимая — различать.

— Я совсем запуталась, — Агафья Тихоновна растеряно смотрела на своего собеседника, не зная что сказать.

— Всё просто, — повторил Артак и усмехнулся, — свет никогда бы не принес достаточно энергии туда, где она необходима, если бы ему пришлось носить с собой ещё обиды и огорчения. Впрочем, не только обиды и огорчения, но и всё остальное. Носить свою собственную тяжесть всё-таки прерогатива самого человека. А подхватив всё это, — дракон опять окинул взглядом до отказа забитое мешками помещение, — подхватив всё это, свет перестал бы быть светом и приобрёл бы массу, которая мешала бы ему перемещаться, которая тормозила бы его, тянула назад, сдерживала. А знаете ли вы, сколько весит, например, жадность или трусость? — спросил дракон, но не дожидался ответа, — миллиарды миллиардов тонн. Поймав такую тяжесть, свет перестал бы быть невесомым и уже, как следствие, его скорость бы резко упала. Резко, вплоть до полной остановки, понимаете? Если обязать свет всегда брать с собой трусость и жадность, горечь и разочарования, которые тоже, безусловно, весят, ибо пригибают людей к земле, он тратил бы свой запас энергии на их перемещение и, в конце концов, израсходовался бы, не смог бы принести ровным счетом ничего и никуда, — Артак прокашлялся, — ведь чем больше нести свету — тем больше он тратит на это энергии, то есть, расходует себя самого — и, соответственно, тем меньшее расстояние он может пройти. Именно поэтому свет поступает совершенно по-другому — он никогда и ничего не берет с собой в дорогу. Как буддисты, всегда путешествующие налегке.

— Буддисты? — акула удивленно подняла глаза, — а при чем здесь они?

— Буддизм — единственная религия на Земле, из-за которой не началась ни одна из войн. И её последователи не берут с собой в путь даже столь необходимую им еду, твёрдо зная, что дорога даст им все необходимое.

— Но любая религия — это всё равно лишь средство, не так ли? Средство, направленное на подчинение человеческой воли и разума, на ограничение свободы его мышления, на преследование его действий, наконец, на унижение его достоинства.

— Да, вы правы, — Артак с уважением посмотрел на Агафью Тихоновну, — это совершенно очевидно, поскольку любая религия насаждает человеку слепую и абсолютно безосновательную веру в силы, которые, якобы и заведомо, выше и сильнее, нежели сам человек. Однако, буддизм — это скорее философия, а не религия, — дракон немного виновато улыбнулся, — прошу меня великодушно извинить за употребление этого слова, — он склонил голову перед акулой, — зная ваше трепетное отношение к языку, я должен был быть внимательнее.

— Ах, оставьте, сейчас это совсем неважно, — Агафья Тихоновна, казалось немного смущенной, ибо впервые Мысль извинялась перед Словом, — но почему буддизм является философией?

Артак с благодарностью кивнул и сказал:

— Как и большинство философских учений, буддизм пытается особым образом объяснить всю сложность человеческой жизни, указывая, что в основе её лежит некий вселенский порядок. Так, например, в «Четырех благородных истинах» Будда кратко объясняет положение человека в мире: вот есть страдание, а вот и причина этого страдания; вот прекращение страданий, а вот путь, ведущий к прекращению страданий. Учение о карме представляет собой полное и непротиворечивое объяснение природы причины и следствия. И даже буддийская космология на первый взгляд кажущаяся далёкой от реальной действительности, всего лишь является логическим продолжением закона кармы. Вот и получается, что в соответствии с учением Будды, в устройстве мира имеется глубокая и непоколебимая логика. Тогда как само понятие религии полностью отрицает наличие логики.

Агафья Тихоновна внимательно выслушала Артака, но продолжала молчать даже после того как тот кончил говорить. И дракон, откашлявшись, продолжил:

— Существенным отличием буддизма от всех остальных мировых религий является то, что в нём не фигурирует ни всевышний создатель или какое-либо высшее существо, ни святой дух, ни всесведущий любящий господь, к которому люди должны взывать о спасении. Вместо этого, буддизм призывает человека обрести мудрость собственными усилиями, то есть развить в самом человеке способность различать какие качества или процессы внутри него вредны, а какие — хороши и полезны. И даже сам Будда не может привести к достижению этой цели никого из людей — они сами, и только сами, должны сделать всё необходимое, чтобы пройти этот путь до конца.

Артак перевел дух и закончил:

— Именно поэтому я еще раз приношу свои извинения за то что поставил буддизм в один ряд с другими человеческими религиями.

— Перестаньте, — акула хитро улыбнулась, — прощение можно просить только первый и последний, он же — единственный раз. Позвольте и мне поблагодарить вас за столь подробный анализ, — Агафья Тихоновна старалась не отставать в любезности от Артака.

Дракон улыбнулся и, склонив голову набок, произнес:

— Но мы опять отошли от темы. Впрочем, как же нам ещё скоротать время, как не за интересной беседой. Ведь всё, что мы сейчас можем сделать — это ждать. Только ждать. Но, тем не менее, говорили мы о том, что свет никогда и ничего не берет с собой в дорогу.

— Я помню, — Агафья Тихоновна сосредоточено кивнула, — и, кажется, я теперь понимаю то, о чём вы говорите мне уже битый час.

— Это просто великолепно! Тогда я продолжу. С людьми тоже самое. Сколько бы энергии у тебя не было, какой силой бы ты не обладал — ты всё равно рискуешь потратить её впустую, если будешь таскать за собой обиды и разочарования. И именно это я и имел в виду говоря «прощайте и прощайтесь». Прощайте всё без разбора, не вникая даже в суть, будьте подобны свету. По крайней мере, старайтесь быть.

— А сам свет не весит ровным счетом ничего?

— Свет невесом и вот где настоящее чудо, мимо которого люди каждый день проходят мимо! Свет невесом абсолютно и именно благодаря этому уникальному свойству, перемещаясь в пространстве, он не тратит ни капли той энергии, которую он несёт на своих волнах объектам материальным — объектам, обладающим массой. И всё, в человеческом понимании нематериальное питает видимую материю точно так же, как мысль кормит тело. А это значит, ни много ни мало, что всё на свете создано из ничего, всё то, что люди привыкли считать важным и целесообразным на самом деле ничего не значит, ибо создано оно — ничем и из ничего. А свет — всего лишь мостик между реальностью, создавшей человеческий мир и иллюзией, которую люди считают реальностью. Свет — двигатель всего происходящего. В этом и есть тайна существования нашей Вселенной.

— Он совсем-совсем невесом?

— Абсолютно, — дракон утвердительно кивнул, — абсолютно невесом. И знаете, что?

— Что?

— Любая невесомая субстанция в этом мире тут же начнёт двигаться рядом со светом, с такой же скоростью и мощью.

Агафья Тихоновна округлила глаза.

— Вы уверены?

— Конечно!

— А что для этого необходимо сделать? Чтобы стать невесомой?

— Избавиться от груза, конечно, — Артак засмеялся, — избавиться от всего того, что связывает вас и угнетает. Избавиться от всего, что имеет массу.

— И от тела? — она немного скривилась.

— От тела в первую очередь. Но избавившись от тела вы должны быть точно уверены, что ничто более не удерживает вас от полёта. Точнее, вы должны быть уверены в том, что от полёта вас удерживало только само тело и ничто больше.

— Но как?

— Очень просто, — дракон глубоко вздохнул, — надо быть очень чистым. Конечно же, я имею в виду — внутренне чистым. И внимательно следить за тем, чтоб ни одна пылинка, — он кивнул на грязный зеркальный пол с разбросанными то тут, то там мешками, — ни одна пылинка не прицепилась к вашей сути. Надо стать светом. Невесомым, как само отражение.

— А как им стать?

— Чтобы им стать, надо просто им быть. Это много проще, чем кажется с первого взгляда.

— Но как?

— В сущности, постигшей истинное познание все жизненные волнения отражаются как образ в кристально чистой воде, нисколько не волнуя саму воду.

— А вода?…

— Сама сущность. Реальная и настоящая.

Агафья Тихоновна задумалась на какое-то время, и вдруг поняла что имел в виду Артак.

— Вы сказали что люди не хотят трудиться?

— Люди путают тот созидательный труд, который всегда направлен внутрь себя самого, который направлен внутрь своей собственной сути с трудом, который они привыкли принимать за труд. Они думают что таскать тяжести, строить дома, производить автомобили — это труд.

— А это не так?

— Конечно, нет! Это работа. Впрочем, для них это не имеет никакой разницы, ибо работать они тоже не любят, — дракон рассмеялся, — но работать их заставляют их собственные желания, на которые им нужны деньги, понимаете? А трудиться можно только над собой, и только бесплатно. Знаете, в чём парадокс?

— В чём же?

— Труд способен принести человеку абсолютно всё — всё без исключений. Тогда как работа — лишь то, что можно купить за заработанные деньги.

— А в чем же парадокс?

— Работая ради денег — тяжело, упорно и зачастую без удовольствия — никто и никогда не сможет получить их в достаточном количестве, тогда как трудясь для души, и получая от этого внутреннее удовлетворение, всё остальное — необходимое и желанное, и деньги в том числе, поторопятся занять свое место рядом с человеком, отказавшимся от них ради труда. Вот вам и парадокс.

— Я понимаю, — освещённая лучами света акула внимательно слушала дракона, — точнее, только теперь я начинаю понимать, — она сама поправила себя.

— И труд, в отличии от работы, совсем не утомляет. Но понимаешь это только тогда, когда без труда уже не можешь существовать. На первых порах трудиться много сложнее чем работать. Только потом всё меняется с точностью до наоборот. И на это нужно время, на это необходима энергия. Время необходимо чтобы понять неотвратимость необходимости развиваться. Время необходимо, чтобы разбить устои. Любые устои, навязанные извне — религиозные ли, социальные или ещё какие-то. Время необходимо, чтобы исключить проникновение снаружи и научиться слушать своё сердце, свой внутренний голос.

— А при чем же здесь прощать? Если вернуться к вашим словам — прощайте и прощайтесь?

— Прощение — это большой труд.

— А прощайтесь?

— Простив — необходимо забыть и проститься с тем, что вы уже и так простили. Это ещё более трудно. Трудно — от слова «труд», — дракон усмехнулся одними губами.

— А работа — от слова «раб», — эхом произнесла акула.

Агафья Тихоновна закрыла глаза, но как ни странно — продолжала видеть.

Точнее, она обрела зрение.

Она поняла.

— Благодарю тебя, Артак.

— И я тебя благодарю, Агафья Тихоновна…

Внезапно для самих себя, они перешли на ты, и это было вовремя, как и всё, что происходит в мире, содержащем хоть один джоуль этой непонятной для человека, и названной им темной — энергии — а именно — Его Величества Времени.

Кровь двигалась мощно, не останавливаясь ни на мгновение.

— Скажите, Артак, — Агафья Тихоновна приоткрыла один глаз, — а почему анальгин появился в крови только сейчас? Ведь я его вколола уже очень давно.

— Время, само по себе, очень относительно, — дракон зевнул, — здесь проходят столетия, а там, — Артак усмехнулся, кивнув головой вверх, — а там даже миг не успел, и не то что пройти, но даже начаться. Однако, — он кивнул головой на кровяные шарики, — кровоток ускоряется всё больше и больше, а значит — время начинает идти быстрее, а если быть ещё точнее — оно возвращается к привычному ему и нам размеренному бегу — время возвращается к своей человеческой шкале.