Обэриутские сочинения. Том 1

Игорь Бахтерев

Первое в России отдельное издание стихов, поэм, пьес и прозы одного из основателей литературного объединения ОБЭРИУ, соавтора А. Введенского и Д. Хармса Игоря Владимировича Бахтерева (1908–1996). Тексты охватываются периодом с 1925 по 1991 год и, хотя их значительная часть была написана после распада группы и ареста автора (1931), они продолжают и развивают ее творческие установки. В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.

Стихотворения

Тишайшая из пиес

Эрике

Блуждает филин глазом посторонним

по берегу пустынного притока.

Летит журавль многосторонний,

вонзаясь грудью в свет высокий.

Законом, присланным Лукой,

поля стремятся на покой.

Погода дремлет. Воздух душен.

Я в сад вхожу, мне сад послушен.

Встаёт на цыпочки трава,

у каждой травки голова,

которая качается лениво.

Заход светил приветствует крапива,

перстом несмело отмечая,

спрашивает: «Который час?»

Мышонок звонко отвечает,

танцуя польку подбочась.

Над кровлей туча пролетела,

бросив тень в чуть слышный сад.

Горбатый пёс зрачком несмелым

нырнет разок, издаст: «Грык дру…»

с повторным: «Гру…»

И снова тихо. Рожь кругом.

Глялят гвоздики за окном,

росу приметив, говорят:

«Вода нужна

в наш тонкий зад»

1925Ленинград — ВолосовоДача Каменка

Лирическое С²

коти куты кити кух

кити-куть кити-куть

кити-куть

кт кт

ц ц

кити кун кити куп

кцу клинь

ксь-вземь

взем ли

кити-кути кити кут

КАМЕ КОН ЛОМИКУБ

ю пти-куты кити-куты

цел влят

люты лёп

кити-куть пити-кить

КУТ

и тут конец всем началам без качал

ак ох уф АХ АФ

ИПСЕЛОН

кити кут кити кут кити кут

кити-кить куты-куты

кути кути кути кути…

и т. д.

1925–1926

Натюр-морт

стол паркетный словно квад

ратный зелёные фиалки на

небосклоне

в лоне ящика комода

вам конечно не комодно

вы так модны

но одно

из обой полотно — дни не дно

соткано — день проходит

тает ночь

убегает утра лёд

стрелки делают налёд

птичьим лётом на часы

и на стрелки на часах

как солдат на часах

сидит дама на часах

роза рачьими клещами

ухватила край скатёрки

вы не ели этот запах

очень вкусен цвет тетёрки

кавалер

к даме на часах подсел

и подумал — эсерка

кавалер и галантен и смел

вензель папы даме дом

бой испорчен

пять часов

1926

(1) Натюрея

Пол паркетный словно квадратный. Зелёные фиалки на небосклоне.

в лоне ящика комода

вам возможно

неопрятно

неприятно

неудобно

без канатов и крюков

в склепе

в Гродно

опустите заодно

горлодёра

гренадела без щеки

при усах и при ушах

па ге ге

за другую почесать долотом

кнопу скопу

и ландо-колондоп

заглотить толокно

цику скоку

или оку

полизать золотую киноварь

гоп хоп

хоп гоп

на извозчике скакал

флейты маленький футляр

пики воткнуты

сотканы

час проходит круговой

тает ночь

убегает утра мёд

на паркете тает лёд

стульев рой

в небе сизом

пахарь сизый при часах

как солдат на часах

сидит дама на часах.

Тёща рачьими клещами

ухватила цвет скатёрки

в коридоре на запоре

поль де пух

гроб де вык

не петух птоломей

волосатый и дощатый

нет не дева

прелый дух

пель де пик

поль де нэр

оробел кавалер,

а упырь запретил

без носок в монастырь

гроб хоп — прикатил

в мире холод

в море ночь

меер веер — кольд и гольд

одинокий у подмостка

сев

рыб

тень

вихр

всеволод потогенез

тут мохнатый господин

обратил

обредил

к даме на часах подсел

и подумал э-с-е-р-к-а

кавалер

и галантен и смел

вензель папы

даме дом

бой испорчен —

пять часов.

1926Гинхук

(2) Натюрея

пол паркетный словно квадратный

зелёные фиалки на небосклоне.

в лоне ящика комода

вам возможно

не удобно

не угодно

не комодно

но зато

модно это

складно то

без канатов и крюков

в склепе гродном

опустить заодно

горлодёра

гренадёра без щеки

при усах и при ушах

за другую

без прыща

почесать долотом

кнопу

скопу

за лондо колондоп

заглотить толокно

цику скоку

или оку полизать

золотую киноварь

гоп хоп

на извозчике скакал

флейты маленький футляр

пики воткнуты

заодно дни бездна

сотканы.

день проходит круговой

тает ночь

убегает утра мёд

на паркетах тает лёд

стулья рой

в небе сизом

пахарь синий при часах

он карета

шарабан без часов

объявился по часам на мостках

стрелки делают налёт

птичьим лётом на часы

и на цыфры на часах

как солдат на часах

сиди́т дама на часах.

Тёща рачьими клещами

ухватила цвет скатёрки

в коридоре на запоре

поль де пух

гроб да вык.

не потух Птоломей

волосатый и дощатый.

Нет ни дева

прелый дух — пель де пык

оробел кавалер

и упырь без носок

в монастырь

накатил прикатил

в мире холод

в море ночь

меер веер — кольд и гольд

одинокий у подмостков

сев реб тень вихр

Всеволод птогенез.

Тут лохматый господин

молодого обредил

к даме на часы подсел

и подумал:

э́-с-е-р-к-а

кавалер

и галантен

и смел…

Вензель папы

даме дом

бой испорчен —

пять часов.

<1991>

Раз качала два плетень

на качалке

млеет

мафка

в отчий дом

брян брём

за плетнём

королевы

молодой

без косы

просоли

без куста

нелюбим

кот кта

кить пта

лолопта

1927

Из молодецкой песни малой ошавы

1

был ленив

нелюдим

котый кот

лёсый пёс

нелюбим

2

ходим врозь

дышим выше

вашей крыши

вон-ван иванов

много рос

по росе

до росы

невзлюбила порося

вольных ос

королева

принесли карася

3

бливень ливень

парасоль

разболтала дева косы

пара соли на йоле

глазом кос

иванов

у кашавы

ручьги росе

далеко далеко-с

4

роем ходим

ходим роем

греем ось

реем вниз

косим воз

возим ввысь

5

что за выра — иванов

кто за быра — ползунов

бремя врозь

время — дрозд

нас не видят

только нас

разбросает апонас

по ручьям

по лучам

6

за ашавой

малый шалый

красо пёс

бродит смелый

бредит лось

на опушке

краем лесым

спелых лоз

7

за морями — ушаков

под бумагой — казаков

за дверями и замками

верч манежных граф

чеснаков

на качалке у плетня

кот кта

кить кта

мафка шалою слыла

за плетнями молотьба

и мольба

и гульба

8

пёс упавший

молодой

с головою дуровой

стережёт

только нас

где ужи

выше крыш голосит

посредками возрос

гав гав

воз —

роз

до утра стереги

там мизгирь

там

ни зги

у морозной зари

озари

о господи

только нас

олозорь

1927ст. ВолосовКаменка

Ночь на каменке

Мерцает филин глазом посторонним

На берегу пустынного притока.

Летит журавль многосторонний,

Врезаясь грудью в свет высокий.

Ложатся травки равнодушно,

Поля стремятся на покой,

Природа дремлет, воздух душен.

Я вышел в сад, мне сад послушен:

Встаёт на цыпочки трава,

У каждой травки голова,

Которая качается лениво.

Я подхожу,

Гляжу и вижу:

Раскачивает головой крапива,

Руками тонкими поводит

И говорит: — Который час?

А ей мышёнок отвечает, —

Танцует польку подбочась.

По небу туча пролетает,

Бросая тень в неслышный сад.

Мышёнок хвостиком виляет,

Вильнёт разок, вдруг псы залают.

И снова тихо, рожь кругом.

Две девы смотрят за окном,

Увидя тучу, говорят:

— Наверно завтра будет град.

1927

(1) Элегия

Семейству Кацман

Я снова выйду в жёлтый сад

и долго плакать буду там,

а ветер волосы сорвёт,

а ветер волосы швырнёт

в глухой посад,

пустой посад

к зубчатым ворота́м.

Чернеет сад, гудит в окно,

звенит младенцами собор.

Вокруг сосновый стынет бор,

в бору том ветер и темно.

Терзаньем зла лесник объят,

лежит и смотрит в муравейник,

в его крови блуждает яд.

Зырян мужи

грызут кофейник

и сотейник.

а надо всем поют стрижи,

а подо всем зияет ад,

где черти пыльные белеют,

роятся, то во тьме глазеют,

болеют, бельмами страдают,

стареют,

горечь пьют, потом

спешат в задворок — отчий дом,

шакалом отдалённым лая.

Таких шакалов дева злая

погладит пальчиком потом.

Стиханет шёпот

над лугами

и топот козьими ступнями.

Уж старцу снится тишина,

а гному снится вышина.

Уже проходят стороной

калеки с поднятой клюкой.

Летает ангел над селеньем,

огни погасли — здесь и там.

Дитя замолкло. На моленье

шагает дьякон по мосткам.

В речонке смирная вода

легла — светла и молода.

Готовят ужин, дым струистый

порхает птицею нечистой.

В печальный миг

тот день поник.

Пастух трубит в свою дуду:

труда-уду

уда-труду.

То знак вечерний.

Признак верный.

Последний зов спешить к венцу

по небу грозному тельцу.

День завершается дорогой,

а на душе моей тревога,

которая мне, говорят, к лицу.

Я выйду той дорогой в сад

и долго плакать буду там,

шум ветра волосы сорвёт,

в окно швырнёт,

в глухой посад,

где тихий зов, где тёмный сад

да буйных пчёл бесцельный гам.

Шуми-шуми, богов стихия,

под зелень ночи стих и я.

Шуми-шуми, ночей стихия,

заканчиваю элегию.

Там — на своей телеге я.

Открыт собор, младенцев полный,

за окнами народов бродят волны.

Вокруг чуть видный бор лежит,

а надо всем поют стрижи.

1927

(2) Элегия

Я снова выйду в жёлтый сад.

Я снова буду плакать там,

А ветер волосы сорвёт,

Швырнёт к стоглавым воротам.

Под ними кучей ждёт народ.

Над ними высится собор,

Вокруг стоит дремучий бор,

В бору том ветер и темно.

Совсем внизу тайга лежит,

Повыше собран муравейник

И стол с подносиком на лбу.

На том столе кипит кофейник,

А надо всем поют чижи,

Летят то вниз, то в вышину,

Улыбку шлют, слезу глотают,

Страдают, в груди бьют,

потом

Идут по мостику гуртом,

Шакалом отдалённым лая.

Таких шакалов ведьма злая

Погладит пальчиком потом.

Летает ангел над селеньем,

Спустились тени тут и там,

Дитя замолкло.

На моленье шагает дьякон по мосткам.

В речёнке смирная вода

Легла светла и молода.

Готовят ужин, дым струистый

Порхает птицею не чистой.

Туман спускается на землю,

Осенний день пришел к концу,

Он завершается дорогой,

А на душе моей тревога,

Которая, мне говорят, к лицу.

Я выйду той дорогой в сад,

Я долго плакать буду там,

А ветер волосы сорвёт,

К воротам бросит их назад.

Шуми, шуми, богов стихия.

Заканчиваю писать стихи я.

Открыт собор, молельцев полный.

В окно видны холодные волны.

Совсем внизу тайга лежит,

А надо всем поют чижи.

1928Ленинград

«Поэтом быть, я думаю, непросто,…»

Поэтом быть, я думаю, непросто,

а надо с скрежетом в зубах

рассвета ждать.

И ждать довольно поздно,

когда захлопнут нас в гробах.

И будет, будет

вечно и вечно

поэт, жемчужина веков,

с одною лирой законно-венчанный,

к призванью и смерти всегда готов.

Пусть будет так и впредь и далее,

поэтам дайте солнца синь,

подебоширить, поскандалить

взамен на строчки вынь.

Зримый разговор

Ты, Бог на девяти ногах,

утробу с числами раскрой

и посмотри предсмертный страх

с деревянной головой

ответ:

я не буду, не стану говорить,

потому что я сильнее

потому что я милее

и светлее

и слабее.

Потому что я фонарь

потому что я кунарь

потому что

потому что

потому что

потому что

Разговор перестаёт быть видимым

и постепенно заканчивается.

1930

Потусторонний разговор

Просьба:

Далёкий друг и бог

на девяти ногах,

утробу с числами раскрой

и покажи предсмертный страх

с деревянной головой.

Ответ:

Я не буду

не стану говорить.

Потому что я умнее.

Потому что я сильнее.

Потому что я глупее.

Потому что я звонарь

и алтарь

и кунарь

потому что я волдарь и фламандский бунтарь:

потому что

потому что

потому что

потому что…

1931

Страсти Бога Саваофа

— Ты, бог, на девяти ногах

утробу с числами открой

и покажи предсмертный страх

с деревянной головой.

Саваоф отвечает презрительно:

Нет-с, нет-с и нет-с.

— О честный бог с делениями на спине

беги лужками гладкими

а я в комодах ящиках

сам отыщу разгадку

и расскажу жуку точильщику

и Сеченову расскажу

от ушей твоей украдкой.

Саваоф ненадолго призадумывается

и говорит с прежней решительностью

— Всё равно не стану говорить

потому что я умнее

потому что я сильнее

потому что я слабее

потому что я милее

потому что я фенарь

потому что я лунарь

потому что

потому что

потому что…

Неизвестно откуда берётся ещё один бог.

— Вот и превосходно, судари мои, превосходно — говорит.

— А теперь я вас обоих увокну…

Снимает дробовик и целится

1940

Два разговора

Утренний разговор:

Я спросила:

— Сколько время?

Он ответил:

— Белый стул.

И вечерний разговор:

— Ты бог на девяти ногах

Утробу с числами раскрой

И покажи предсмертный час

Деревянной головой

Ответ:

— Я не стану говорить

Потому что я сильнее

Потому что я милее

Потому что я фонарь

Потому что я кунарь

Потому что потому что потому что по…

Постепенно разговор заканчивается.

Рассказ про то как я объелся телятиной

Со мной случился странный случай

Я съел телёночка зараз

Меня пятнадцать суток пучит

А по ночам сверкает глаз

Я мрачный в комнате лежу

Телячий взгляд в руке держу.

Не мало мне нанёс обид

Телёнка вкус, телёнка вид.

Тот случай в прошлое уходит

Но контур в памяти повис

Телёнок глаз с меня не сводит

Ногами к небу брюхом вниз

Звериный сок в меня вошёл

Давленье сердца повышая

Родоначалие нашёл к телес блаженству приглашая

Пойду скорей опорожниться

Меня приспичело жениться

Но тяжесть мяса приховала

Меня к постели навсегда

Мне не увидеть женских ножек

Мне не увидеть женских ручек

никогда

подумаешь про такое дело

и как-то даже во всём теле нехорошо начинается

О горе мне, о вечный стыд!

Зачем я ел, зачем я сыт?

<1930-е гг.>

Петровна

Когда начинаются круглые ночи

Тогда открываются круглые очи

Я быстрой походкой с кровати встаю

И быстрые мысли на сердце таю

В раскрытую дверь выхожу торопливо

Ту местность фонарь освещает игриво

В раздумьи я долго у двери брожу

Подолгу в раскрытое небо гляжу

Но круглая ночь поднимается выше

Лошадкой взлетает на ближнюю крышу

В небо смеются круглые очи

Круглые очи в круглую ночь

Я кажется кровно заинтересован

Я встретил Петровну

Я был к ней прикован

Петровна бежала в ту ночь без оглядки

На бёдрах Петровны юбка до пяток

Мне трудно поспеть за походкой Петровны

Колени трясутся, душа как волны

Круглые ночи наводят сомненье

На круглые души, на нервов сплетенья.

Несостоявшаяся женитьба

В молодые годы,

лет пятнадцать назад,

я любил природу,

рассматривать козлят.

Глаза у них неумные,

рога витые

и очень остроумные,

про них сложил стихи я.

Говорили приятели:

— Почему ты не поэт?

Я не знал, что ответить,

и сказал им: Нет,

любимые столбики, милые гадатели,

у меня есть мизинец

и палец указательный.

Один толстый,

другой потоньше…

Нечего добавить к этому

мне больше.

Поднялись мечтатели —

взыскатели

в комнату под крышу —

от ступеньки до ступеньки, еле дышат.

Один обернул ко мне полосатое лицо,

другой надевает тяжесть кольцо,

третий флажки вешает на проволоку шить.

Говорят спасатели, мечтатели:

Начинаем тебя женить

или на козочке,

или на скалочке,

или на полочках,

или на Алочке.

Я не мог и не хотел

разом измениться,

потому что полюбил

толстую девицу.

Помню светлый ручеёк,

на лодке платьице,

это толстая девица

по водичке катится.

Как же мог я жениться,

для других желателен,

когда есть у меня

палец указательный.

Наверху он толстый

внизу потоньше

нечего добавить

к этому мне больше…

Что-то очень быстро

годы пролетели,

что-то очень жалко прошлую неделю,

толстую девушку

и белых козлят,

которые о прошлом мне рассказывают,

которые о прошлом говорят.

Май 1932Новгород (на Волхове)

(1) Один старик заместо лампы себя повесивший

Тихо в комнате моей

двери отворяются.

Тихо в комнату мою

старичёк является

У раскрытого окошка

ветерок колышется

управдомов голоса

за окошком слышатся

и крадётся старичёк

к этому окошечку

из кармана достаёт

небольшую ложечку

и на ложечке сидит

воробейка птичка

длинный хвост у него

и смешное личико.

Стал летать он надо мной

точными кругами

и летая гворил

птичьими словами:

— Ваши берди

не для вас

ваши тверди

не для нас

мы ритать

хотим как вым

крылетать вам

не дадим.

Вслед за птичкой старичёк

тоже разлетался

в подтерждение чего

ложекой махался

пролетая пятый круг

очень утомился

но взлетев под потолок

за крючок схватился

лампу он напоминал

и висел часами

воробей давно уснул

под его усами

тихо стало за окном

голоса не слышатся

в тихой комнате моей

старичёк колышется

<1930-е гг.>

(2) Один старик заместо лампы себя повесивший

Тихо в комнату мою двери отворяются

Тихо в комнату мою старички являются.

У раскрытого окошка ветерки колышутся

Управдомов голоса за окошком слышатся.

И крадутся старички к этому окошечку

Из кармана достают небольшие ложечки

А на ложечках сидят воробейки птички

Длинные хвосты у них и смешные личики.

Стал летать один из них ровными кругами

И летая говорил птичьими словами:

Наши берди не для вас

Ваши тверди не для нас

Мы ритать хотим как вым

Крылетать вам не дадим.

Вслед за птичкой старичок

Тоже разлетался

В подтверждение чего ложечкой махался

Завершая третий круг очень утомился

Пролетая потолок за крючок схватился.

Лампу он напоминал и висел часами

Воробей давно уснул под его усами

Тихо стало за окном голоса не слышатся

В тихой комнате моей старичок колышется-колышется.

1930

(3) Один старик заместо лампы себя повесивший

Тихо в комнате моей

Двери отворяются

С дивным посвистом грачей

Длинношапкой до ушей

Длиннощёк и длинношей

Старичок является

Надвигается

За туманами окошек

Ветерки колышутся

Голоса продольных кошек

За окошком слышатся

Продолжался старичок

Развивался рыбачок

У того окошечка

В сюртуке немножечко

Выгребая ложечкой

Из кармана корочки

Палочки да колышки

Колышки да солнышки

С длинной ложечки вспорхнула

Щучка-невеличка

Длинным пёрышком метнулась

Удлинённым личиком

Закружилась в потолок

Штопором винтами

Завершая щук урок

Длинными перстами

Длинных птиц устами

Наши бердени для вас

Ваши твердени для нас

Мы бретать хотим как вы

Крылетать вас убедим

Дым-звинь

Дым-пи

Глинь-тень

Глинь-сень

У-да

У-до

Тудеби

Убеди

Убеди

Удиви

Глинь-тень

Глинь-сень

Глинь-трю

Вщок-глинь

Фью-филь

Трост-ю

Щук-чу

Вслед за щучкой рыбачок

С полу приподнялся

В завершение чего

Ложечкой махался

Долетев до потолка

Брюхом притомился

Пальцы бросил к облакам

За крючок схватился

Лампу он изображал

Над окном с туманом

Щучка выспалась давно

В сумерках кармана

Глинь приходит во дворы

За окном глухой поры

Голоса не слышатся

В длинном доме без огней

В тихой комнате моей

Старичок

Колышется

(4) Один старик заместо лампы себя повесивший

Тихо в комнате моей

двери отворяются.

С долгим посвистом грачей,

с длинной тряпкой

на плече,

в длинной шапке

до ушей,

длиннощёк и длинношей,

старичок является —

надвигается.

За туманами окошек

ветерки колышутся,

голоса продольных кошек

за окошком слышатся.

Продолжался старичок,

развивался рыбачок

у того окошечка,

в сюртуке немножечко

выгребая ложечкой

из кармана корочки,

палочки да колышки,

колышки да солнышки.

С длинной ложечки вспорхнула

щучка-невеличка,

длинным пёрышком взметнулась

удлинённым личиком.

Закружилась в потолок

штопором, винтами

завершая щук урок

длинных рыб перстами,

длинными устами:

наши берди

не для вас,

ваши тверди

не для нас,

мы бритать хотим как вым,

крылетать вас убедим

бим звим

би пи

глинь тень

длинь сень

уда удот

удеби убедам

убеди удивим

глинь тень

длин сень

фью-ю-ю фить

клест дн

щук

чёк

чук

свук.

Вслед за щучкой рыбачок

с полу приподнялся,

в завершение чего

ложечкой махался.

Долетев до потолка,

взлётом притомился.

Пальцы бросил к облакам,

за крючок схватился.

Лампу он изображал,

лампой был,

кругами плыл

над окном с туманом.

Щучка выспалась давно

в сумерках кармана.

Длинь приходит во дворы,

за окном глухой поры

голоса не слышатся.

В длинном доме без огней,

в тихой комнате моей

старичок полышется —

колышется…

1935

(5) Один старик вместо лампы себя повесивший

Тихо в комнате моей

двери отворяются.

С дивным посвистом грачей,

с длинной тряпкой

на плече,

в длинной шапке

до ушей

длиннощёк и длинношей

старичок является,

надвигается.

За туманами окошек

ветерки колышатся.

Голоса продольных кошек

за окошком слышатся.

Продолжался старичок.

Развивался рыбачок

у того окошечка

в сюртуке немножечко

выгребая ложечкой

из кармана корочки,

палочки да колышки,

колышки да солнышки.

С длинной ложечки вспорхнула

штучка невеличка.

Длинным пёрышком метнулась,

удлинённым личиком.

Закружилась в потолок

штопором, винтами

завершая щук урок

длинных рыб перстами

длинными устами:

наши берди

не для вас

ваши тверди

не для нас

мы бречать хотим как вым

крылетать вас убедим

бим

звим

би пи

глинь тень

длинь сень

уда-удот

удеби убедем

убеди удивим

чок

длинь

фью-ю-ю-ю фить

клест

звук-чек

чук-свук

Вслед за щучкой рыбачок

с пола приподнялся

в завершение чего

ложечкой махался.

Долетев до потолка,

взлётом притомился,

пальцы бросил в облака,

за крючок схватился.

Лампу он изображал,

лампой был

кругами плыл

над окном

с туманом.

Щучка выспалась давно

в сумерках кармана.

Длинь приходит во дворы

за окном глухой поры

голоса не слышатся.

В длинном доме без огней,

в тихой комнате моей

старичок полышется —

колышется…

1935 и далее

Варвыра

(сатира)

Давайте пойдёмте

На берег Фонтанки

Взойдёмте на мост

Распивая октавы

Отчалит Варвара

От ближней стоянки

К мосту приплывёт нарушая речные уставы.

Давайте возьмём

По лампадке украдкой

Давайте зажжём

Огоньки на мосту.

И вымолвим кратко

О желании сладком

Встречая Варвару на сухопутном посту.

Варвара под мост проплыла горделиво

На нас не глядела

Плескалась игриво

И долго мы слышали шорох весла

Варвыра как рыбка в Неву уплыла.

Выходит мы зря на Фонтанку пришли

Выходит не к месту лампадки зажгли

В смешном положеньи

С огнями стоим

Смешными глазами на волны глядим.

Давайте уйдём поскорее с моста

Картина для нас и ясна и проста

Кто хочет налево

Кто хочет направо

Мы верно ужасно смешная орава.

Один из нас — толстый другой — слишком длинный

У третьего бантик подвязан аршинный

У четвёртого ноги вместо ушей

У пятого примус вместо очей

У шестого оглобля заместо плеч

А седьмой хромает и хочет лечь.

Варвара, Варвыра твоя амбиция

Отбила надолго охоту жениться нам.

Мы жизнь одинокую будем влачить

Сердечные боли

Сердечные моли

Сердечные манны

Сердечные банны

Бесцельно лечить

Микстурой маурой.

1929

Варвара

(или Сатира из её квартиры)

Она бродила час,

и два, и пять

во тьме сверкающей опять,

перстом стуча в железный таз.

Варвара прыгала, резвясь,

ступнями к остановке мчась.

Опять-опять

с кульком опят

спешил и я до скользкого порога,

небрежный мот,

я тот,

который, совершив немного,

вагоном завершил дорогу.

Конечно, совершил, даже довершил. Сначала трамвай вроде бы задержался, потом остановился. Тогда нам двоим и обозначился довольно странный, довольно мокрый град Петра Алексеича.

Потому мы и надели калоши,

подняли зонты,

хотя погода, в общем, хорошая,

в небе панты́,

манты́ да банты́,

за небом канты́…

На Литейном весеннем,

покрытом не хлябью,

не тленьем,

а серью да синью,

мне и Варваре,

незатейливой паре,

хотелось друг с другом

(возможным супругам)

под вагоном лежать

или в лужи друг друга кидать

до утренней ночи

(без желателей прочих).

С трамваем «пятёркой»

гориллу глодать,

с трамваем «семёркой»

в горелки играть,

то ль зонтами в утробу совать

многократно

туда и обратно,

туда и обратно.

Подумав так, но предвидя недоброе, я огляделся… А было всё это, если не ошибаюсь, поблизости от Соляного городка, значит, неподалеку от Фонтанки. Представьте, Варвары рядом не оказалось, ни на крышах соседних домов, ни на колокольне, — словом, нигде. Вместо неё вышагивали каких-то восемь.

Как один — умны, как один — капельдинеры, один даже — капельмейстер. Я хорошо представлял Варварино пристрастие ко всему, что капает, значит, к водному пространству, которым и была Фонтанка, про что я этим восьмерым и объявил, сказал прямо и бесповоротно:

«Мы сознаньем раздуты,

в калоши обуты.

Всё ближе и ниже

на теле веселья

минуты сомненья

и часы без сомненья.

Со мной куль морошки

да картошки немножко,

засунем в кулёк и консервную банку,

чтобы ужин Варваре

донести на Фонтанку».

Мы именно таким образом и поступили. Забыл добавить.

«На тарелках поплоше

Варваре хорошей поднести по калоше».

Вдруг на том берегу

послышались громы да ухи.

Кружился затерянный дух

да громкие ветры,

да звонкие Пе́тры…

Там фонарь молодой

до небес — голубой

на дороге аршинной

затух над водой

беспричинно.

А вокруг беднота — грязнота.

Нелёгкая выдалась дата.

Тогда я и выкрикнул, произнес: «Эй! Ей!

Ищите свата — боевого солдата.

А не отыщете,

запалим огоньку, и в черноту — высоту,

чтобы высказать гладко

о желаниях сладких,

встречая Варвару

на сухопутном посту,

на Аничкином мосту».

В эти минуты всё и приключилось:

Вёсла пальчком прижав,

глаголы в памяти держа,

вспоминая длинного ежа,

в лесу колючего ужа,

Варвара плескалась,

в лодке качалась…

Мы вместе видели в очки

её уместные скачки.

Воды приятное свеченье,

с водой — балета приближенье.

Варвара под мост проплыла торопливо,

на нас не смотрела,

вращаясь игриво.

Шуршание тела, шорох весла —

Варвара как рыбка в Неву проплыла —

как добла,

как выбла,

остывшая кобла,

потухшее обло!

Выходит, мы зря на Фонтанку пришли,

не к месту смешные лампадки зажгли,

в смешных положеньях с огнями стоим,

сиянием глаз на волны глядим.

Эх вы, поскорей уходите с моста,

картина для нас ясна и проста, —

кто хочет налево или направо,

мы вместе смешная ватага-орава:

один — слишком толстый,

другой — очень длинный,

у третьего — бантик подвязан аршинный,

у четвёртого — ноги вместо ушей,

у пятого — примус заместо очей,

у шестого — оглобля вместо плеча,

седьмой — под конём сидит сгоряча,

то ли корчится,

то ли мочится.

Ну, а восьмой — сказать не поверите: с головой вместо шпилек, с глазами из сероводорода, с картошкой и морошкой в кульке, вместо осязания. Видали, каков? Теперь о девятом, значит, про меня. Ничего хорошего тут не скажешь: дураком был, таким и нахожусь — весь в прыщах, ушах и усах… На этом, простите, портреты закончены.

Конец ознакомительного фрагмента.