Сады Нарбона. Трагедия

Игорь Арсеньев

Клодий, родственник проконсула, из прихоти, ради забавы, однако под страхом смерти, проникает на женский праздник Фесмофорий в храм богини Хатхор. Святотатство не остаётся безнаказанным: Оппиана, актёра и приятеля Клодия, а также его возлюбленную, гетеру Ниспалу – казнят без суда, как соумышленников. Мулей (судья города) милует молодого патриция. Однако Клодий предпочитает лютую казнь и безвестность как знак наивысшей, божественной, личной свободы.

Второй удар колокола

Дом проконсула. Снаружи слышны возгласы, музыка.

Второпях является молоденькая служанка с подносом, на котором — кувшин с вином и фрукты. Следом входят Мулей, Маура, Тулия и Постум.

Постум (пытаясь согреться). Треклятый холод!

Тулия (удивленно). Напротив, не знаю чем остудить себя: душно, как в преисподней.

Постум. Позову кого-нибудь. (Жене.) Тулия, сердце мое, пусть подают десерт.

Тулия. Но, дорогой, я все предусмотрела.

Постум (с благосклонной улыбкой замечает служанку). Привет, косуля.

Тулия подает знак, девочка отходит в сторону.

Тулия (обращаясь к гостье). Маура, я покажу тебе оранжерею, хочешь?

Маура (чуть не зевая). Да, пожалуй… Я обожаю запах прелых листьев: мое тревожит он воображение.

Тулия. В моей оранжерее есть капуста из Савойи, смешной кочан — я покажу — немного рыхлый, пышный и листья у него все в пузырьках. Знакомый врач, весьма маститый, заверял меня, что в ней, в савойской, белка и минеральной соли втрое больше, чем в белокочанной. Знаток хвалил капусту брокколи, кольраби: они-де витаминами богаче, чем лимоны, и кочерыжек нет, сплошные листья. Еще я развожу цветы…

Постум (подает гостье чашу с вином). Тулия, прости великодушно, перебью. Маура нам рассказать хотела сказку.

Маура. Хотела, да…

Постум. Время не пришло?

Маура (Тулии). Твой муж — прелюбодей.

Мулей (притворно смеясь). Моя жена, конечно, шутит. Прошу простить ее: молодость, ребячество, пустые бредни… Она юна, прекрасна, но, как форель на кухне: не понимает, где она и что с ней будет скоро.

Постум. Маура!

Маура. Да, господин?

Постум. Мне разве трудно угодить?

Маура. Нет, тем более, что жить тебе недолго.

Постум. Меня убьют?

Маура. Зарежут, как быка на бойне.

Постум. Вижу, ты истину глаголишь.

Маура. Истина, как капли дождевые, ложится в реку жизни мягко, еле слышно, с едва заметной рябью.

Постум. Маура, продолжай!

Маура. На небо прибыл новый бог — бог Кривен. Не чтит из прежних никого, никто над ним не властен, сам по себе гуляет. На голове его рога, он голый, как подобает божеству его порядка. Зачем ему одежда? Стыда не ведает гуляка. Стыд для убогих, нищих, недомерков. Богини, нимфы — все его внимают лире, так презабавно он поет. Бог Кривен подбором слов себя не утруждает, все выдает, как видит он. Из-за него у многих покривилось зрение: что было красным, стало бурым, что хорошо — то негодяйством, луна сменилась звездной пылью, вино — водой, дерьмо — конфетой. Лик неба захирел! Давно запущены леса, ручьи, угодья, посевов новых нет. Все чахнет, без надзора свыше гибнет. Рога в чести. С рогами уж где-то бродит светлый Феб, с ним — Бахус, Либера — туда же. И все боятся, боятся даже думать, что новый бог узнает, что не его страшатся. Олимпийцы спятили. Лихие дни настали. Что делать людям? Кривен у ворот…

Тулия (неожиданно, громко икает). Ой!

Постум. Нельзя мешать клубнику с редькой. (Служанке.) Девчонка, что застыла, как на морозе стрекоза? Беги, неси воды: хозяйке дурно!

Тулия (икает). Прошу меня простить… (Икает, опираясь на девочку-служанку, выходит с ней на террасу, слышит стон.) Кто здесь? (Зовет.) Стража!

Голос (некий). Тише! Не вопи.

Тулия (зажимает рот девочке рукой). Спрошу еще раз, но уже последний: кто здесь?

Голос. Я — тот, кто правду-матку режет, я с ней на «ты». А ты не бойся: я не злой, я добрый женский бог.

Тулия. В толк не возьму…

Голос. Я небольшой, но сильный. И весь я с головы до пят свободно размещусь между твоими пухлыми ножками…

Тулия (икает). Ой!

Голос. И, между тем, я знаю великое множество секретов любовной лирики. Однако у меня, бедненького, не хватает мочи глядеть изо дня в день, как ты мучаешься: мурашки по коже от подобных впечатлений. Вот и сейчас ты не в себе.

Тулия (икает). Да, пожалуй…

Голос. Вот именно, что да! Нелепо утверждать, что ты молчишь, когда ты дакаешь и всё не к месту. Тулия, с кем ты говоришь?

Тулия. Я говорю с тобой. А с кем еще, позволь спросить?

Голос. Да, говоришь, но как? Я — бог! Я — дух! Тебе меня не видно. А слух не научился различать безумие, точно так, как слепота сама себя не может видеть. И, стало быть, те, кто не в себе, себе такого недочета в головах никак не позволяют.

Служанка и Тулия смеются.

Голос. Мне, право, жаль тебя, красотка. Так хочется обнять тебя, погладить, приласкать…

Из дома доносится дружный смех.

Голос. Ах, я будто пончик в масле, когда любуюсь на тебя. Да, пончик, козочка моя!

Тулия. Постой, откуда ты узнал про слово?

Голос. Про слово? Про какое слово?

Тулия. Козочка моя… Зовет меня так муж — и только он один.

Голос. О-о, знаю, знаю! Тайны есть, они понятны лишь двоим. Слова любви не просто звуки, они имеют силу. (Подражает ветру.) У-у!.. К примеру, что из того, что кто-то, где-то вдруг непонятно отчего возьмет да ляпнет: «Кролик мой кудлатый» или: «Кобра, я твой суслик». У-у!.. Но слова словами, а что за ними? У-у!.. Всем подавай тепло, доверие, гармонию души и тела. У-у!.. Мы, боги, знаем это лучше вас, людей.

Тулия. Эй, дух, ты говоришь забавно, с тобой не загрустишь!

Голос. Дух-дух, да весь протух.

Тулия. Что? Что ты опять бормочешь?

Голос. Козочка моя, тебе одной скажу, пусть это будет наш с тобой секрет: они — повсюду!

Тулия. Кто?

Голос. Ангелы, мои друзья. Не получил ни разу я от них дурацкого или никчемного совета. А между тем, они — такие простаки, такие душки…

Смех в доме.

Голос Постума. Ребенок, девочка, тигрица, нам всем тебя недостает!

Голос (некий). Ступай, ребёнок! Слышишь, муж зовет? И можешь не спешить: я до утра пробуду тут, у вас в садочке. Приап так просто не сдается, без ужина ни шагу!

Тулия возвращается к гостям. С дерева к ногам служанки в растрепанной маскарадной одежде срывается Клодий.

Постум (жене). Тулия, ты пропустила невообразимое, смешное. Маура, будь благосклонна. Как там у тебя: «В субботу лень пошла работать, навстречу — тоска, родная ей сестра…» Так, кажется, Маура?

Тулия. Мой друг, напрасно гостью утруждать не стоит. Поверь, я веселилась вместе с вами.

Является Эбиций, с ним — Клодий. Оба навеселе.

Клодий (бравурно). Вот, распечатан!

Тулия. Клодий! Сын! Где вы шатались, дети?

Клодий. Кормилица, Эбиций сын тебе?

Тулия. А кто же?!

Клодий. Я думал, император.

Тулия. Ах ты, заноза! Вздумалось тебе меня дразнить? Меня, которая твоих пеленок содержание чуть не лизала языком, как та волчица у волчонка брюхо!

Клодий (брезгливо зажимая нос). Ой, нет! Молчи!

Тулия. Меня, кто молоко тебе давала вволю, порою забывая, кто есть кто!

Клодий. Ой, нет, молю, не продолжай!

Тулия. Не строй гримас мне, пересмешник! С тобой я вмиг расправлюсь! Успеешь только крикнуть: «Мама!»

Клодий. О-о, свой конец я вижу в страшных корчах, мама, от раскаленных поцелуев нимф!

Тулия. Растлитель окаянный, распускай язык, где хочешь, но не у меня под носом! Признайся, зачем тебе мой сын Эбиций? Какие в мыслях переделки? Немедля отвечай, негодник!

Клодий. Лечу, лечу в горнило благочестия, к святым в угодья! Молю, спасите нечестивца!

Тулия. Не богохульствуй! Бездомного осла втащили в храм Хануки для чего?

Клодий. По настоянию иных ослов и всех менад, что с ними.

Тулия. Заставили кричать скотину, кривляясь, строили насмешки над жрецами!

Клодий. От скуки, мама: скачки хороши в любой упряжке, в том числе в ослиной.

Тулия. А та весталка из обители святого Труа?

Клодий. Которая? Не припоминаю, мама!

Тулия. Вот нелюдь козлоногий

Клодий. А-а, та, которая сама себя колесовала и повисеть решилась рядом с трупом зайца под рев и хохот остальных безумных остолопов?

Тулия. Сумасброд!

Клодий. И верно, шутка удалась на славу.

Тулия. Где свой оставил стыд, распутник?

Клодий. На распутье, мама! (Указывает ей на грудь). Между двумя Cиртами, добрая кормилица моя. Уже тогда мой тирс, увитый виноградом, алкал в твоих молочных реках отмель — невинности остаток.

Тулия. Глупость, околесицу несешь, и слушать не желаю!

Клодий. Скажи, когда меня питала грудью, о чем тебе мечталось, мама?

Тулия. Мечталось? Мне? О, блудный сын!

Клодий. Конечно, о нарядах пышных, дорогой посуде, о равенстве с мужчиной. Да, мама, да! Ты грезила: вот явится один на миллион, чей взор как уголь, руки — крылья, и всякое такое. Тебе от роду сколько было, когда меня и брата ты похотью кормила, мама?

Тулия (с возмущением). Похотью? Я?! Ну, знаешь…

Клодий. Я знаю, знаю, видел сам, как матери грудных детей своих ласкают, целуют их, щекочут…

Тулия. Дурак! Щекочут, но словами!

Клодий. Ей-ей, словами…

Тулия. Ты — гусь, дурак, болван! Что возомнил, бесстыдник?! Глаголишь, будто сам авгур. Ступай, лети к своим подружкам и выспроси у них: что, как и отчего.

Клодий (дурачась). Где твой родник, ребенок, девочка, тигрица?

Тулия (в сердцах). Язык присох к гортани.

Постум (смеется). Клодий, ну уморил, потешил, ай, племянник!

Тулия. Эх вы, мужчины!

Постум. Считай, что рассердился на самого себя.

Тулия. Для вас все средства хороши для кражи правды.

Постум (смеясь). Но я не лгу, тигрица. Он — презабавный малый!

Тулия (Клодию). Пожалуй восвояси, пустобрех!

Клодий (подражает петуху). Куда-куда?

Тулия. Туда, откуда ты свалился, поселянин.

Клодий. Я получил рескрипт, благодарю за верность лицемерию, оно мне по нутру, а, стало быть, кому-то в помощь. (Петушится.) В груди живет весна!

Тулия. Я думаю, пониже!

Клодий удирает. Тулия спешит вслед за ним, толкая перед собой полусонного, одуревшего от вина Эбиция.

Маура (мужу). Кругом голова!

Мулей. Верни ее на место, сделай милость.

Входит Вик.

Постум. В чем дело, друг?

Вик. Мой господин, там музыканты…

Постум. Пьяны?

Вик. Да, господин, изрядно.

Постум. Пусть себе… Праздники для всех. И ты ступай, приятель.

Вик. Да, господин.

Постум. Вик, задержись минуту.

Вик. Да, господин.

Постум. Признайся откровенно: доволен службой ты?

Вик. Денег не бывает много.

Постум. Ну, ступай.

Вик уходит.

Мулей. Твой новый ликтор?

Постум. Не человек — машина: весь из стали.

Маура. Дуботрясы необходимы. Для порядка.

Постум. Мулей, скажи, я сам не видел, однако ходят толки, что женщин много среди ночных смутьянов. Правда?

Мулей. Всех неуемней пьяные фанаты. Изуверы доводят до беспамятства себя и всех, кто им внимает.

Маура. «Не думай ни о чем!» — вот их девиз.

Мулей. Девицы, распустив волосья, и нагие с огнем бегут к реке, там факелы спускают в воду, а те не гаснут по причине серы.

Маура. Соития повсюду.

Мулей. И многие предпочитают это делать днем, нимало не смущаясь посторонних глаз и, в том числе, детей.

Маура. Распустили языки.

Мулей. Чернь, плебеи взялись судить порядок. Забыли, что порядок судит всех и всех равняет, как траву на поле.

Постум. Я слышал, будто бы на площади кого-то раздавили?

Маура. Убитых нет.

Мулей. Убитых нет, но искалеченных, по меньшей мере, два десятка.

Постум. Тяжело представить.

Маура. Однако вредно вино всегда держать закрытым: сосуд взорвется, рассыплется на части, если вовремя не выдернуть затычку.

Мулей. Без обиняков скажу.

Постум. Пожалуй, если занесло.

Мулей. Кто в капище позорном завсегдатай, кто присягнул распутству, отягощен грехами, тот не достоин Рима!

Постум. Так. Продолжай.

Мулей. Не молод я, и жизнь моя в былом, но мне терпеть невмочь, когда я вижу рыла, а не лица, когда мой город погружен во тьму, в которой всё возможно.

Постум. Полно, успокойся. Праздники для всех. Не так ли, Маура?

Мулей. Дня не прошло с тех пор, как ты правитель достопочтенного Нарбона, чтоб в нем кого-то не убили, не сожгли, не оскорбили…

Маура. Согласна с мужем я. Сенат поторопился, прислав тебя сюда.

Мулей. Постум, ты — лучший из людей, но врать не стану: вокруг я вижу боль, разврат, кощунства — незримые ступени в хаос. Мой господин, ты здесь два месяца проконсул, тебя мы ждали (зачем скрывать) с надеждой. Однако час иллюзий краток. Он, как глоток свободы, поначалу опьянил, а после — с головой беда: похмелье, тяжкое похмелье!

Постум. Нельзя ли уточнить?

Маура. Ну, это даже неприлично…

Мулей. Порядка мало!

Постум. Правда, мало. Жрецы поют хвалу богам с оглядкой. Они, как тени — отражение вашей прыти. Мулей…

Мулей. Мой господин…

Постум. Мулей, ты говоришь о капищах разврата. Отвечу за тебя, хоть ты судья в Нарбоне. По скромным, приблизительным подсчетам, твоих доходов — по меньшей мере половина от всех торговых сделок. Притоны, злачные, торговые дома, приюты для бездомных, преступников, менял, воров…

Конец ознакомительного фрагмента.