Как я из себя выходил

Игорь Александрович Куклин

Во второй книге автор продолжает знакомить читателя с короткими жизненными историями. О городах и людях, о студенческой поре, о важном выборе, о малой родине, от одного воспоминания о которой тепло становится на душе, и… немного фантастики.

ГОЛОД НЕ ТЁТКА

Именно он погнал нас по вечерней Чите в поисках чего-нибудь поесть. Было уже тепло, и те продукты, которые оставались в сетках за окнами на «чёрный день», были безнадёжно испорчены. Мы выбежали из общежития мединститута за несколько минут до закрытия магазинов. Мы — это я и два моих однокурсника, Олег и Сеня. Мы с Олегом примерно одной комплекции, а Сеня и повыше, и покрепче. На троих у нас была трёшка (три рубля) от моей стипендии. Мы носились по Ленинградской от магазина к магазину, и они закрывались буквально перед нашими носами. Не сговариваясь, мы направили свои голодные, молодые, растущие организмы на железнодорожный вокзал, там всегда работало круглосуточное кафе.

Нет, были ещё варианты поужинать. Например, я мог пойти в комнату к двоюродной сестре, которая училась курсом старше, и чего-нибудь отремонтировать. Поесть у девчонок всегда бы нашлось. Но втроём туда не пойдёшь. А ещё оставались голодающие соседи по комнатам в общежитии…

Мы прошли мимо ресторана «Забайкалье». Чуть бы пораньше, и можно было завернуть в «стоячку» — это кафе на первом этаже, с высокими столиками и без стульев, поэтому там ели только стоя (отсюда и название). С этим кафе у меня связана странная история. Как-то в подобной ситуации, голодный и с последним рублём в кармане, я зашёл туда. Кафе было не самым дешёвым, до стипендии оставалось около недели, но кушать уж очень хотелось. И я решил проесть эти деньги, а дальше будь что будет! Набрал на поднос еды и подошёл к кассе. Там сидела крупная дама, как сейчас помню, с большой причёской из мелких кудряшек и томным взглядом. Она взяла мой рубль и почему-то положила вместо него десятку. Я недоуменно молчал… Потом она очнулась, взяла десятку и рассчитала меня, дав сдачи. Было стыдно, но я сдачу взял и унёс поднос на самый дальний столик. Что это было — благотворительность бледному студенту или рассеянность, — до сих пор не знаю, но до стипендии я дожил.

Бодро дошагав до вокзала, завернули в знакомый угол и разочарованно остановились возле закрытого кафе, где два маляра лихо красили над ним потолок. Теперь оставался только хлебный киоск на перроне. Там купили по булке свежего, ещё горячего хлеба. С голодухи умяли сколько вошло, а пить тут не продавали. Студенческая мысль работала чётко: запрыгнули в троллейбус, мелочь у нас уже от сдачи была, и доехали до ближайших автоматов с газированной водой на улице Ленина. Мы наслаждались, отщипывая по кусочку от свежих булок и запивая их водой. Пили воду с сиропом за три копейки, без сиропа — за копейку. Было тепло и в животах уже не урчало. В кустах над нами пели птицы…

Когда мы, не спеша, пешком возвратились в общежитие, у нас с Олегом оставалось ещё по полбулки, а у Сени остаток хлеба поместился в горсти. Обрадовавшиеся соседи пожарили на прогорклом сале изумительные гренки.