Самостоянье

Игорь Аброскин, 2023

«Самостоянье» – это второй сборник Игоря Аброскина, куда вошли избранные стихи, написанные с 1979 по 2022 годы. Родившись на берегу самого большого озера, сейчас автор проживает недалеко от самого глубокого озера на земле. От Каспия до Байкала, от Храма огнепоклонников, от серых, жарких Сураханских промыслов до бирюзового льда Чивыркуя и снежных вершин Восточного Саяна – такова география с биографией автора, и этот простор, втиснутый в одну жизнь, рвёт оболочку, вырывается наружу, и Сураханы тонут в сибирской Оке, и инжир плачет берёзовым соком.

«Не сорваться бы, не соврать и не пророчествовать»

(1979–1986)

Моя Родина

Моя Родина — жаркий край.

Моя Родина — море и ветры.

Уезжаю. Память, шагай,

промазученными километрами.

Я твой пасынок, детство моё.

Сураханский прожаренный воздух.

Серо-бурое сураханьё

буровых, качалок, насосных.

Я люблю суету Баку,

духоту и уют бульвара,

моё тёплое детство тут,

среди скал, мазута… «навара».

Как забрала — заборы в рост,

без руб ля не заедешь,

за забором бахча иль погост…

что ж ты, время, так стыдно медлишь?

Что ж ты, время —

ни вперёд, ни назад,

только — с «Девичьей башни»…

Лишь дашбаш^[1] и лязат^[2],

остальное неважно.

Ветер!

Ветер!

И Каспий рычит,

разбивая мазут о скалы,

вышка в небо

перстом торчит:

«Как без Родины мал я».

1982

Переговорный

Страсти накаляются.

Чувства разлетаются.

Жизнь моя бежит по проводам.

Тоненькие ниточки,

всплески электричества,

немота натянутых мембран.

1980

«Годы, годы…»

Годы, годы.

Туман. Голубое.

Горько-тёплый

прошлого дым.

Сердце рвётся и ищет святое.

Новый век,

я творец твой и сын.

1979

«Нежная грусть — пусть…»

Нежная грусть — пусть!

Слёзы из глаз — пусть!

Только б ушла муть,

только б была суть,

всё остальное — пусть!

1980

«Всё дорогое, что есть у меня…»

Всё дорогое, что есть у меня, —

для тебя.

Всё то большое, что есть у меня, —

для тебя.

Немощь пустая,

слабость людская,

тихо колени склоня,

просят прощенья, моя дорогая,

робко смотря на тебя.

1980

«Любимая! Любимая…»

Любимая! Любимая!

Что же я наделал?

Я же никогда не лгу!

Просто лето сеял,

просто пил и верил,

просто бился на весеннем льду…

1981

«Закрыл глаза…»

Закрыл глаза,

веки легли на песок.

Усталость вползла,

лижет висок.

Всё! Спать!

Не до стихов.

Но вот — в темноте мать,

рядышком дедушка без очков.

Ждут жуть расширенные зрачки,

по стенам — тени,

тихенькие враги,

и из настенных часов

капает страх.

Тикает,

тычется

времечко

в прошлое в двух гробах,

в Сураханы, в Сураханах,

в детское темечко.

1983

«Я приезжал раз в год…»

Я приезжал раз в год.

Редко?

Увы,

чаще не мог.

Отпуск.

Аэропорт.

Как сосредоточиться?

Воздух, мазутом подточенный,

встречает,

спотыкается,

что-то бормочет.

Обнял.

Потух окурок,

потом —

контуры,

запах,

дом.

Дедушка,

наш кипарис вырос…

Отец, бабушка и болезнь…

Как в детство залезть из взрослости?

Об ограды смертей обдираю возраст,

и голым к ней,

к памяти,

мять

сураханский воздух.

1983

«В. Высоцкому…»

В. Высоцкому

Не говорю о мелком.

Мы мелки — в суетном, в креслах, за станками.

«В тюрьме сидел!» — болтать мы мастаки,

уткнувшись в пиво, шевеля усами.

А он? — Он принял всё,

чего другие обходили,

он пел надрывное, своё,

о чём шептались, плакали и пили.

Он был из тех, кто чувствовал свой век

не разумом, не потихоньку,

а болью — сколько может человек,

и время вымеряет — сколько!

1982

«Вот и живём в своём мирке…»

Вот и живём в своём мирке,

укрывшись огромным миром,

плоско, как на стекле,

деревом по реке,

срублены — и поплыли.

1984

«Под аркой…»

Под аркой

яркое утро

остро пробило

платья хлопчатую муть,

и ты подарила

светлому миру

стройные ноги,

в лёгонькой маске

прохладную грудь.

1984

«Ветер, открывши двери…»

Ветер, открывши двери,

звонко споткнулся о люстру.

Где мой последний берег,

тёплый и грустный?

1984

«Звёзды стали выше…»

Звёзды стали выше,

и их не видно.

Дети старше.

Обидно? —

Да нет!

Просто утомила

суета и крыши.

Дождь стучит уныло

в шиферный хребет…

перевалов нет.

1985

«Сбросив на сосны…»

Сбросив на сосны

юбчонку розовую,

встало небо голое.

И в тело своё

бирюзово-звонкое

упруго впустило город

и замерло кротко.

А город совсем сонный,

серый,

кашляет подъездами,

встаёт

и едет сквозь бирюзовое

на работу.

1985

Байкалу

Серое небо. Серое море.

Запах большой воды.

Ладонью закрываю небо,

спасаю землю от дождя.

Темно.

В котелке с чаем звёзды.

Берёза на берегу сгорбилась,

чернеет человеком…

А рассвет набросал в котелок

жёлтые листья,

они больше звёзд —

вестники большого холода.

Стою перед бесконечностью,

прижатый к скале.

Кусочек суши под ногами,

Байкал всё ближе, ближе,

он уже во мне.

И дождик —

мутно-печальное

моё омовение.

1985

«Ночь…»

Ночь.

Балкон.

Пошла по спирали

моя сигарета…

В голое лето

канул огонь.

1985

«Ты так молода…»

Ты так молода!

Платье тонкое,

грудь-недотрога,

ради бога!

Мои слова не мольба,

просто тревога.

1985

«Туристке…»

Туристке

Что это?

Нервы, возраст?

Нет —

просто воздух —

прозрачный алмаз

выводит нежно и остро

морщинки у ваших глаз.

1985

«В подворотне дрожат силуэты…»

В подворотне дрожат силуэты.

Набычась стоит темнота.

Вечер до негра раздетый

приковылял сюда.

Сел.

Чёрный.

Из скуки и мата.

Попробуй, насквозь пройди

этот проём горбатый

в серой бетонной груди.

Но мне очень надо.

Иду от страха чумной,

но молча и по прямой.

Иду за наградой,

топча ужливое «если»,

и вот

дошёл, слушаю

в сером бетонном месиве

окон жёлтые песни.

1985

«Сытенькие…»

Сытенькие!

А ну,

пощупаю песней,

есть ли

у вас душа?!

Под лезвием

розовой плесенью —

жир!

Глубже!

Да нет ни шиша!

1985

«Хорошо в Саянске…»

Хорошо в Саянске.

Не суетно.

Сосны воздух несут.

Уют.

Лес вправо.

Лес влево.

Суть города — молодость,

горсть домов на холме

и небо…

Да,

здесь действительно хорошо,

но не оставляет чувство,

будто зашёл выпить на посошок…

смешно?

Я знаю —

Родина не заплечный мешок.

Но где же моя Родина?

1985

«Несу настроение…»

Несу настроение.

Боюсь расплескать.

Боюсь слов,

голосов,

взглядов.

Иду в одиночество,

на чистый лист.

Не сорваться бы,

не соврать

и не пророчествовать.

1985

«Небо укрыто светом…»

Небо укрыто светом.

Солнце лезет в глаза,

а ночью небо раздето

до самых звёзд,

догола.

1985

««Квадраты» подушно…»

«Квадраты» подушно,

бетонно-душное логово.

Привыкли,

живём-жуём,

как в клетку четвероногого,

жизнь затолкали в жильё.

Зверь ходит по лесу,

чуток, упруг, как нерв.

Дерево вон полезло

по скалам в солнечный верх.

Смех,

сверг ты себя, человек,

стынешь студнем,

дрожишь,

а тронь —

и из растоптанных тапочек буден,

вонь

лезет урча,

наша,

человечья.

1985

«Старость гулкая, горькая…»

Старость гулкая, горькая.

Кресты, буераки, кресты…

Вот и осталось только

тяжесть земли вместить.

1986

«И орал гром…»

И орал гром,

и чёрным животом

билось небо

о дно дня четвёртого,

где уже пел Челентано.

Но вот,

домов

карусель чёртову

столкнув в ночь,

выбежал из города

ошалевший четверг.

1986

Бабушке

Плечи хрупкие, как у ребёнка,

живи, ради бога, долго,

доверчивая, старенькая моя.

Разлука ломает грубо

твои усталые губы,

в аэропорт обуты

остатки последнего дня…

Не плачь,

я приезжать буду,

наивная, старенькая моя.

1986

Примечания

1

Дашбаш — взятка.

2

Лязат — удовольствие.