Камбенет

Игнатий Смолянин

Псевдоисторическая фантазия XV века – продолжение романа «Странствия Мелидена». Беглец с востока пытается прижиться в позднесредневековом городе, чей герцог в союзе с цеховыми низами борется с купеческой олигархией на фоне растущих ересей и церковной реформации. Постепенно его дела идут на лад.

Глава 4. Обсуждение спектакля

В последующие дни обсуждение приморского «чуда» стало главной темой обеденных разговоров за средним столом в трапезном зале. Отсутствующие гонцы временно заместились ближайшими сотрудниками старшего ингениатора Агерока аут Марейна и старшего артиллериста Дорина Хромого. Таким образом, эта группа решительно возобладала за Мелиденовым столом. Некоторые из маршальских щитоносцев тоже сходили на представление, хотя их привело в недостойное возбуждение не столько игрище само по себе, сколько неожиданное присутствие на нём Мелиденовой подруги в новом качестве. Регулярно стал подсаживаться и мастер арбалетчиков Гент Даене — беседы в «чистилище» сделались для него интереснее поднадоевших собратьев-маршалов.

«Ингениатор» — «проникший в душу вещей» на древнеардском наречии. Так называют мастеров по особо хитрым выдумкам — ингениумам, будь то обустройство крепостей, соборов или осадных машин. Тогда как артиллеристы — младшие собратья ингениаторов, обслуживающие их выдумки. Артель — мастерская по изготовлению вещей, требующих высокого искусства, тоже на древнеардском языке.

Постепенно Мелиден перенимал всё новые мудрёные слова у застольных собеседников, которые в большинстве своём были выходцами из больших городов Приморья, а некоторые учились и в полусказочном Заморье. Те также были польщены возможностью просветить залётного мечемахателя, неожиданно проявившего любознательность к их высоким материям. Обычно-то турнирные бойцы эти материи в грош не ставили. Калокагатия — слияние прекрасного внешне и доброго внутренне — большая редкость в наш железный век, переходящий в каменный, когда повсеместны нравственный упадок и огрубление нравов.

Утверждая упадок нравов и забвение древних установлений, ингениаторы на удивление совпадали с настроениями епископа и присных, однако понимали этот упадок по-другому. По мнению Агерока аут Марейна, «Тарлагианки» означали возобновление и новое раскрытие древних истинных добродетелей. Епископ, напротив, видел в них попытку обойти проклятыми языческими апокрифами единственно верное учение Основоположников.

Старший ингениатор объяснил Мелидену, что виденное им «чудо» в действительности является современным переложением древнейшей пьесы, написанной за четыреста с лишним лет до Возвещения Тарлагинова. Но автор, пусть и невольный язычник, был осенён божественной благодатью и явился одним из провозвестников Последнего Пророка, почему его пьеса и сумела сохраниться целых 1800 лет.

— Получается, он за четыреста лет предвидел явление Тарлагина в Октаху? Такой был вещий колдун? — недоверчиво переспросил Мелиден.

— Тарлагин означает «помазанный», как вы должны бы знать, молодой человек, — снисходительно отвечал многосведущий аут Марейн. — Пришествие его неоднократно предсказывалось просветлёнными мужами античности, как-то изложено у святых отцов в…

Далее следовал длинный набор цитат со ссылками на труды благочестивых любителей мудрости, большинство имён которых не говорили Мелидену абсолютно ничего, а об оставшихся он слыхал только мельком. Оставалось принимать на веру, признаваясь в своём дремучем невежестве, как ни тяжко это было для самолюбивого молодого человека тридцати одного с лишним годов.

— Не слишком ли давно, 1800 лет назад? Кто упомнит через столько времени? Сколько переписчиков должно было смениться. Если сейчас 4527-й год от сотворения мира, то это две пятых от существования нашей земли? — упорствовал в уязвлённом недоверии молодой человек.

— Похвальное умение так хорошо считать в уме и неожиданное для вашего ремесла, представители которого обычно исчисляют, только загибая пальцы на руках и ногах, — похвалил ингениатор с тем же несносным высокомерием, пробивающимся из-под привычной маски вежливости. — Но «Тарлагианки» засвидетельствованы у многих писателей разных эпох, включая современников самого Тарлагина, да снизойдут на нас его мир и благодать. Сомневаться в подлинности, право же, не стоит, хотя название менялось с ходом времени. Что касается «4527-й года от сотворения мира», в подобную чушь сейчас способны верить лишь в особо тёмных медвежьих углах, вся история которых ограничивается годами трёхстами, не более. В южных языческих странах можно найти величественные царские гробницы одного с указанной датой возраста, надёжно удостоверенного генеалогиями тамошних владык, подкреплёнными авторитетом и наших древних малоардских авторов. Что же получается, Ангрут начал громоздить эти пирамиды из тёсаных глыб семидесяти сажен высоты сразу после изгнания из рая, в одиночку? Не умея даже прикрыть свой срам должным образом? Ведь науки и ремёсла развились далеко не сразу, но по мере ухудшения климатов как божьей кары за непрерывное моральное падение человечества. Только в последнее время появились первые проблески возврата к начальным послерайским временам, которые могут означать скорое второе пришествие Тарлагина.

— Но не будем отвлекаться. Итак, этот 4527-й год придумали первые непросвещённые монахи, пытавшиеся подменить аскетизмом недостаток знания. Попросту сложили несколько сроков, разбросанных здесь и там в Священном Писании, понимая их буквально, промежутки же заполнили доступными им скудными сведениями по хронологии Арды и даже домыслами по аналогии. Однако Священное Писание — не хронологическая таблица, призванная заменить ленивым их собственные изыскания. Цель Священного Писания совсем в другом, и сроки оно упоминает только уместным к случаю образом, отнюдь не исчерпывая всю историю мира, для полного описания которой понадобились бы неисчислимые тома. Оно — общее руководство, а частные приложения господь оставил нашему уму, дабы он не коснел в бездействии…

Под общий смех один из артиллеристов прочитал стишок:

Трави медведя молодою сворой,

И цаплю ястреб пусть терзает рыжепёрый,

И старый конь на племя не годится,

И руки мой не едкою водицей.

Всем сердцем возлюби творца

И мира славь просторы,

На всё проси совет у мудреца

И не вступай с ним в споры.

Чувствуя себя посрамлённым на хронологической стезе, Мелиден — а вместе с ним и наиболее правоверные из артиллеристов — пытался зайти с более удобного бока.

— Отцы церкви учат, что мир — всего лишь наваждение и слабое отражение божественных идей несовершенными людскими чувствами. Потому надо отречься от уз плоти, еще при жизни освободить душу от всех земных наносов, и только тогда она сможет навсегда воспарить в горние выси, в преисполненный света мир изначальных идей. В противном случае душа останется в чистилище и будет перерождаться в новом бытие до окончательного освобождения, а при особо тяжких грехах будет низвергнута в нижние круги ада. Хотя в Мускарте верят, что чистилище — позднейшая выдумка уртадагетских попов, а загрязнённые земным, но не слишком грешные души бродят возле места погребения их прежнего тела, пока не вселятся в новое, необязательно людское (тут есть разные мнения). Впрочем, это неважно. Важно, что плоть — грешна и мир — узы, в этом сходятся все. Братство Святого Духа, как я слышал, доходит даже до того, что объявило весь мир и людскую плоть захваченными сатаной; на востоке тоже существуют такие взгляды. Как же это совместить с тарлагианками, радующимися на холмах уже в этой жизни? Разве плоть может быть безгрешна и рай следует создавать уже при этой жизни, возвращаясь к первозданности и отрицая земные власти?

— Не отрицая, но исправляя, — вмешался один из замковых стрелков, высокий и костистый, чьё худое лицо было иссечено мелкими шрамами. — Братство в духе означает не уничижение плоти, но освобождение от сатанинских уз и возврат к чистым радостям бытия, дарованным нам богом. Их опоганившие и есть подлинные поборники Лукавого и должны быть исторгнуты общиной верных, как плевелы из сада божьего.

— Уймись, Иллейс, не забывай, где находишься, — одёрнул его старший ингениатор.

Мелиден в неловкости устранился из разговора, грозящего выплеснуть потаённое. Меньше всего ему хотелось выглядеть епископским провокатором. Хотя он с большим сомнением относился к свободным толкователям Писания и поборникам святого духа, памятуя близко виденных им медвежских еретиков, но и его уверенность в ортодоксии была давно поколеблена. Зайдя в трясину и на богословском фланге, Мелиден обратился к вопросам более низменным.

— Поразительно, как старший священник святой Йонет не побоялся пойти против воли епископа Брабона. Это же может стоить ему прихода, а то и привести к церковному суду с тяжким обвинением в попустительстве ереси.

— Об этом лучше спрашивай свою пронырливую мастерицу на все руки, когда будешь ублажать её этой ночью, — захохотал мастер арбалетчиков, с привычной бесцеремонностью влезший в диспут подчинённых. — В постели богословие усваивается особенно хорошо. Сладкая оболочка для горько-кислой пилюли, иначе простец может изблевать, только облизнув. Как она выступала на подмостках, любо-дорого посмотреть. Распустил ты её вконец, даже странно при вашей-то суровой репутации.

— Пусть радуется, пока может и если ей так хочется, — Мелиден поспешил закончить принявший неприятный оборот разговор. — Ей пришлось перенести много тяжёлого в прошлом.

— С Норусом всё понятно, — вернулся к вопросу Даене примирительным тоном, — деньги Сведенов и поддержка прихожан для него важнее недовольства епископа. Тем более, и герцог стал косо смотреть на епископа из-за его чрезмерной лояльности Гетальке. Иными словами, отца Норуса есть кому защитить, это Брабон может лишиться кафедры, а то и головы, если будет слишком упорствовать в утверждении своей эфемерной власти. На западе сейчас творится непотребное, похоже, королю Дерифаду и геталькскому архиепископу скоро будет не до нас. Но об этом говорить преждевременно.

Не признаваться же в этом чужим, но к концу представления и сам Мелиден кипел возмущением по поводу поведения Диан, которая, как оказалось, вела двойную жизнь и занималась чёрт знает чем со скоморохами, пока он нёс службу в Замке. Такие стишки за один день не выучишь; очевидно, что Диан заучивала их долго и втайне от него. Он замечал, что она бормочет что-то вполголоса иногда, но не обращал внимания. Диан была грамотной, кто-то (Сведены?) мог дать ей листки с текстом, но никак не обошлось и без тесного общения с приезжими лицедеями. Однако самым предосудительным было выступление перед толпой посторонних без его предварительного уведомления и разрешения. Какой соблазн так выставлять себя напоказ, особенно перед замковой и городской знатью!

Мелиден предвкушал, какую трёпку он задаст непотребной девке, однако сперва пришлось выполнять служебный долг — сопровождать охраняемых лиц до замка и городских особняков. Тем временем его гнев несколько остыл. Действительно, кто он такой, чтобы требовать от Диан полной домашней покорности. Не может даже жениться на ней должным образом, может только плодить бастардов. И он знал, что она из семьи гистрионов, как тут зовут скоморохов.

Поэтому, добравшись до дома, он ограничился тем, что пообещал переломать ноги Дианиным ухажёрам, если узнает, что она путается с кем-то из актёришек.

— А тебя только твоё положение спасает от порки, дрянь такая. Чем ты и пользуешься без стыда и совести, — попугал он Диан, но без злобности, только порядку ради, что она сразу почувствовала и тут же сгладила ситуацию убедительными объяснениями, переходящими в откровенные ласки:

— Я всего лишь хотела сделать тебе приятную неожиданность. Ты же сам разрешил мне ходить на приходские танцы. Разве тебе было бы лучше, если бы я вела себя как глупая толстая гусыня? Ты же говорил, что не любишь таких. Поэтому я стараюсь, чтобы тебе было со мной не скучно.

С этими словами Диан залезла к Мелидену на колени, обвив рукой за шею с обычной ласковой и немного лукавой улыбкой, всякий раз заставлявшей его млеть. Не устоял он и теперь. Осталось лишь доказывать, что в главном он стоит больше пропойц-словоблудов, неутомим и уже достаточно искусен. Воистину достохвальнее утверждать свои права не угрозами, тем более неубедительными, но наглядным показом неотъемлемых и существенных преимуществ.

Вразумление жён при помощи ременной плети или вожжей в Медвежье, берёзовых или ивовых прутьев во вселенских землях — общепринятый и благословенный церковью обычай, не говоря уже о наказании провинившихся слуг и детей. Понятное исключение делается лишь в случае, если жена богаче или старше мужа, либо происходит из очень значительной семьи. Поэтому Диан воспринимала как должное, что с ней может произойти нечто подобное. Прежде её секли только пару раз, и то собственная мать в детстве по веским причинам. Отец и её прежний любимый муж обладали слишком мягким характером, были для неё друзьями и никогда не поднимали на неё руку. Однако Мелиден был другого склада, от него она сильно зависела, всё ещё недостаточно знала и побаивалась.

По правде говоря, Мелиден пока ни разу не воспользовался этим правом по отношению к какой-либо из своих женщин. Сам он объяснял свою неожиданную терпимость тем, что все они были вдовами с детьми, то есть взрослыми и ответственными, много пережившими. Воспитывать их как пустоголовых малолеток было бы неуместно и бесчестно. Если они вели себя не так, как ему хотелось, то по каким-то своим разумным соображениям, пусть не совпадавшим с его собственными. С ними можно было всё обговорить без того, чтобы в одно ухо вошло, из другого вышло, не задержавшись посередине. Следовало принять как должное, что у них уже сложились свои, без его участия, привычки, занятия и связи. А Мелиден гордился тем, что потомственно справедлив и рассудителен, почти как думный дворянин. Не признаваться же в недостойном слабодушии. Здесь, на чужбине, его некому было укорить в несоблюдении православного домоустроения. Желает прекрасная Диан выступать на подмостках — ну и пусть, лишь бы была довольна и весела и дарила его своей лаской:

Жену напрасно укорив,

Сам пострадаешь ты от собственных угроз.

Когда тебя страшит разрыв

И явной нет вины, к чему пустой допрос?

Не доверяй чужим наветам

И не расспрашивай о том,

Что сам держал бы под секретом.