Мерзкая плоть

Ивлин Во

Первая мировая война окончена, и на сцену является новое поколение. Цвет Молодежи двадцатых годов коротает дни в неутомимой погоне за светскими удовольствиями. С парадоксальной смесью безыскусности и изощренности они упражняют свои изобретательные умы в новых капризах и авантюрах. Книга Ивлина Во – смешная, ядовитая и дерзкая сатира, обнаруживающая под сверкающим глянцем светского общества зияющую темную пустоту. Автор безжалостен: вся эта «мерзкая плоть» растрачивает жизнь на поддержание усыпанного блестками фасада насквозь фальшивого радостного мирка, в котором пытается спрятаться от воспоминаний об ужасах прошлой войны и предчувствия ужасов грядущей. Роман вышел в свет в 1930 году, но следующая война в нем предсказана и неизбежна, и на ее фоне герои, будто обитатели Зазеркалья в эпиграфе «Мерзкой плоти», особенно отчаянно бегут, только «чтобы остаться на том же месте».

Глава 5

Адам проснулся совершенно больной и разбитый. Он позвонил раза два, но никто не пришел. Позже он опять проснулся и позвонил. В дверях появился, грациозно извиваясь, лакей-итальянец. Адам попросил принести ему завтрак. Вошла Лотти и села на кровать.

— Ну как, сытно позавтракали, голубчик? — спросила она.

— Я еще не завтракал, — сказал Адам. — Я только что проснулся.

— Вот и хорошо, — сказала Лотти. — Сытный завтрак — это великое дело. Вам звонила одна барышня, но что велела передать — хоть убей, не помню. Мы нынче утром совсем с ног сбились. Полный кавардак. Полиция явилась — я уж и не запомню, сколько времени этого не было, — пили мое вино, задавали всякие вопросы, совали нос куда не надо. А все потому, что Флосси взбрело в голову покачаться на люстре. Всегда она была с придурью, эта Флосси. Ну, вперед будет знать, бедняжка. Качаться на люстре — надо же такое выдумать! Бедный судья Какбишьего просто вне себя. А я ему говорю: что люстра была дорогая, это еще, говорю, полбеды. Можно и новую купить, были бы деньги, верно ведь, голубчик? Что мне обидно, говорю, так это смертный случай в доме и весь этот кавардак. Кому же приятно, когда люди приходят в гости и убивают себя, вот как эта Флосси? А тебе что здесь понадобилось, мой итальянчик? — обратилась она к лакею, входившему в комнату с подносом, от которого шел запах копченой рыбы, назойливо заглушаемый ароматом духов «Nuit de Noël».

— Завтрак джентльмену, — сказал лакей.

— Сколько же еще ему требуется завтраков, хотела бы я знать? Он уже давным-давно позавтракал, пока ты там внизу пудрил нос. Ведь верно, голубчик?

— Нет, — сказал Адам. — Определенно нет.

— Вот, слышал, что джентльмен говорит? Не требуется ему двух завтраков. Так что не стой тут, виляя задом. Уноси свой поднос, да поживей, не то получишь хорошую трепку… Вот так оно и бывает — стоит заявиться полиции, как сразу на всех затмение находит. Надо же, подал вам два завтрака, а какой-нибудь горемыка дальше по коридору небось ни одного не дождался. Без сытного завтрака это разве жизнь? Из нынешних постояльцев, какие помоложе, большинство по утрам только и заказывают, что cachet Faivre да апельсиновый сок. На что это похоже, а этому мальчишке я сто раз говорила, чтобы не смел душиться.

Из-за двери появилась голова лакея, а с нею новая волна «Nuit de Noël».

— Простите, мадам, там внизу инспектор, он хочет с вами поговорить, мадам.

— Хорошо, моя райская птичка, сейчас иду.

Лотти убежала, а лакей бочком внес в комнату поднос с копченой рыбой и подмигнул Адаму до безобразия фамильярно.

— Будьте добры, напустите мне ванну, — сказал Адам.

— Увы, синьор, в ванне спит один джентльмен. Разбудить его?

— Нет, не стоит.

— Больше ничего, сэр?

— Ничего, спасибо.

Лакей еще постоял, оглаживая медные шары на спинке кровати и заискивающе улыбаясь. Потом извлек из-под куртки гардению, слегка пожухлую по краям. (Он нашел ее в петлице одного из фраков, которые только что чистил.)

— Не желает ли синьор бутоньерку?.. Мадам Крамп такая строгая… только и удовольствия, что изредка поболтать с джентльменами.

— Нет, — сказал Адам. — Уходите. — У него сильно болела голова.

Лакей глубоко вздохнул и мелкими шажками двинулся к двери; вздохнул еще раз и понес гардению джентльмену, спавшему в ванной.

Адам немного поел. Никакая рыба, размышлял он, не бывает так же хороша на вкус, как на запах; трепетная радость предвкушения меркнет от этого слишком прозаического контакта с костями и мякотью; вот если бы можно было питаться, как Иегова, — «благоуханием приношения в жертву ему»! Он полежал на спине, перебирая в памяти запахи съестного — отвратительный жирный вкус жареной рыбы и волнующий запах, исходящий от нее; пьянящий аромат пекарни и скука булок. Он выдумывал обеды из восхитительных благовонных блюд, которые проносят у него под носом, дают понюхать, а потом выбрасывают… бесконечные обеды, во время которых запахи один другого слаще сменяются от заката до утренней зари, не вызывая пресыщения, а в промежутках вдыхаешь большими глотками букет старого коньяка… О, если бы мне крылья голубя, подумал Адам, немного отвлекаясь от темы, и опять уснул (все мы подвержены таким настроениям наутро после званого вечера).

Конец ознакомительного фрагмента.