Эмансипация разума. История длиною в смерть

Иван Шам

Главный герой хочет покончить с прежней жизнью, но оказывается втянут в преступную деятельность. Он получает тяжелую травму, а вместе с ней и раздвоение личности, из-за чего на него открывают охоту полицейские и весь преступный мир. И в ходе этой криминальной войны происходит самая страшная трагедия в жизни главного героя. Теперь смыслом его существования становится поиск убийцы, лишившего его единственной надежды на спасение. Но не всегда палач оказывается простым человеком…

© Иван Шам, 2017

ISBN 978-5-4483-7903-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Над тёмным городом натянулась мрачная туча, поедая свет, как голодный хищник, которого обрекли на вечные скитания среди безжизненных земель, жизнь которого — это вечная борьба за выживание среди таких же изгоев, как и он, из вен которого текли капли дождя, полностью осушая его. Когда солнце начинало жечь его кровь, она снова возвращалась к хищнику, не давая умереть ему и обрекая на вечные муки постоянной смерти, которая раз за разом не оставляла его. Капли падали на землю, скапливались и образовывали бесконечные воды, которые заполоняли город и мешали жить обитателям его улиц.

И только он стоял на безлюдной улице, подняв лицо к небу, и наслаждался каждой каплей, упавшей на его лицо. Он был как всегда спокоен, но в нем играли чувства, и никто из нас не мог быть так счастлив, что бы ни произошло. Он был один в этом городе, никому не нужен, никто его не ждал, но ему это было и не надо.

Я тогда сидел в машине напротив того перекрестка, где он стоял. Сначала не обращал на него внимания, и просто ждал, когда пройдет этот дождь. На мне был новый дорогой пиджак, я откладывал деньги на эту покупку полгода. И только сегодня утром он попал в мои руки прямо с витрины магазина «Джорджи». Видно, я везунчик, так как это был последний экземпляр пиджака, на который я смотрел каждый раз, когда возвращался с работы, и в течение бесконечно долгого времени откладывал деньги, отказывая себе во всем, что необходимо каждому человеку. И если бы я сейчас вышел на улицу под дождь, то, кто знает, что бы с ним стало. Мои глаза понемногу стали опускаться, а сознание поплыло в неизвестность, как вдруг я как будто упал в пропасть и резко дёрнулся всем телом, ударившись об руль моей колымаги, которую при первом удобном случае я бы скинул с обрыва, но тогда бы мне пришлось сейчас сидеть под дождем, портя мой пиджак. И тогда я увидел его, стоящего у перекрёстка. Это было столь необычное явление для нашего пропитанного грязью города, в котором каждый человек был страшнее голодного зверя, готовящегося напасть на обвитую страхом жертву, для того, чтобы насытить свою мёртвую обледенелую душу. Я сразу почувствовал в нём что-то, что не позволяло мне вновь закрыть глаза, что не давало мне снова окунуться в неизвестные глубины моего подсознания, столь непонятного и неподвластного.

Дождь не прекращал засыпать улицы кровавым жемчугом, разбивающимся об их загнанную, дрожащую от бессилия и возможности спастись от гнева неба, поверхность. Я ждал окончания этого бесконечного поединка, мне было наплевать, кто из них победит, мне было всё равно, что будет, когда, пленённая оковами голодных хищников небес, луна вновь скроется за горизонтом. Мне уже ничто не было важно. Я сидел, наблюдая за незнакомцем, стоящим у перекрёстка, и ждал того, как я думал, единственного выхода из моей проблемы, мешающей мне жить, не дающей мне наслаждаться закатом с женой, проблемой, разрушающей мою душу. Один лишь шаг отделял меня от вечного покоя, бесконечно недостающего в истории моей жизни.

Наблюдая за незнакомцем, я заметил, как в мою душу стало забираться спокойствие, разрывая на клочки давно терзающую меня боль. Волнения не было. Только немыслимая легкость наполняла меня. Страх, что еще недавно не давал мне сделать тот самый шаг, стал растворяться в неизвестности, оставляя место для придающей силы уверенности. Я понял, что ничто не может остановить меня. И ещё недавно не дающий мне выбраться из машины дождь, грозящий испортить мой новый пиджак, подарил мне новое чувство — чувство радости. Дождь был красив, а падение на землю его холодных посланников было схоже с моей участью.

Я знал, что другого выхода нет. Отступать уже бессмысленно. Моя рука потянулась к дверной автомобильной ручке. Крепко вцепившись в этот измученный долгой жизнью рычаг, я, полный уверенности, потянул за него, но дверь словно не хотела выпускать меня, пыталась отговорить неудачника от этого поступка, не давала мне пути к свободе. Надо было уже давно избавиться от этого надоедливого хлама. Но после нескольких моих рывков ручка нехотя сдалась. Дверь отворилась, еще проявляя попытки остановить меня своим упрямым, но недостаточно сильным сопротивлением.

Я чувствовал дождь каждым миллиметром кожи. Его капли проникали сквозь толстую ткань пиджака, намокшего под этим кровавым водопадом, осыпавшимся на него, словно набрасываясь на существо, не похожее на других. Моё лицо поднималось к небу, одолеваемое желанием почувствовать тот восторг, который наполнял человека на перекрестке. Как бы я хотел быть им, чтобы вот так стоять без сожаления и наслаждаться вещами, которые уже никто не замечает. В открытые глаза стали попадать капли воды, которые совсем недавно были частью неба, недосягаемого и такого желанного. И чем дольше я стоял, смотря в небо, тем больше я набирался уверенности в предстоящем мне испытании. Я закрыл глаза и погрузился в свой идеальный внутренний мир, надеясь, что там смогу найти последнюю ниточку, за которую я мог схватиться, ниточку, которая бы дала мне стремление не делать то, на что я не мог решиться уже очень давно. Но мир был пуст, ни одного шороха не было заметно в пустыне его вселенной.

Оставив дверь машины открытой, я сделал первый шаг навстречу судьбе. Но в этот же миг я остановился, в последней надежде придумать выход из сложившейся ситуации. Но мой одурманенный гармонией дождя мозг видел лишь узкую дорогу, ведущую к тому самому мосту, который совсем скоро станет причастным к самому страшному греху, подаренному человечеству природой.

Шаг за шагом я приближался к единственным металлическим препятствиям между недолгим истощением моей брошенной души и вечным покоем, травившим умы мучеников, оставшихся умирать в отречении от изгнавшего их общества. И каждый шаг был легче, чем ему предшествующие, но всё равно все так же труден и мучителен. Я в последний раз обернулся, чтобы увидеть и запомнить последнего в моей жизни человека, которого я никогда не знал, но который стал для меня роднее всего. Хотя он и не знает о моем существовании и даже не подозревает, что тот единственный человек, для которого он стал что-то значить в этой жизни, вот-вот станет не больше, чем просто куском материи. Но мой наполненный небесными слезами взгляд увидел лишь пустой перекрёсток, одиноко ждущий следующего заблудившегося в бескрайних джунглях порабощающего людей города.

Край моста, страстно поджидающего ещё одного брошенного богом, забытого счастьем и удачей изгнанника, казался отсюда краем мира, последним рубежом между двух миров, бесконечно враждующих между собой за право стать единственным. Неизмеримая пустота виднелась за железной изгородью, служившей верным сторожем, не допускающим посягательств обитателей этого мира на неоспоримую пучину гармонии смерти другого. От одного вида этой манящей к себе пропасти у меня захватывало дух, заставляло задумываться о том, сколько же еще таких, как я, стояли на том краю, держались за того железного стража и смотрели вниз, смотрели прямо в глаза судьбе. Крик бушующей воды, наводящей на них ужас, был, как сладкая песня сирен, манящих к себе и не дающих ни единого шанса спастись.

Эти несколько шагов были самыми долгими в моей жизни. И каждый пройденный сантиметр был длиннее, чем что-либо, волновавшее мой разум и охватывающее сердце тесными объятиями, тяготившими или наоборот дававшими свободу и радость жизни. Ещё шаг и край моста окажется у моих ног. Последний вздох перед последней остановкой. Я забыл все, моя голова впервые за много лет была свободна и легка. А то, что сподвигло меня на это, растворилось в той самой ужасающей пучине, уничтожающей навязанные обществом идеи в отдавшихся ей умах.

Зачем-то я ещё раз обернулся в надежде увидеть перекрёсток, чью ненависть к людскому безразличию затмевала искра свободы и искренности того самого человека. Но он был пуст.

Я перелез через задремавшего металлического стража, чей сон не позволял ему остановить беженца из этого мира, искавшего спасения на краю моста. Моя дрожащая рука в страхе вцепилась за мостовое ограждение, которое еще недавно стояло между мной и шагом в бушующую пучину неизвестности. Теперь же между нами не было ничего, мы были почти одним целым, страстно впивающимся в объятия друг друга, не дающим надежду на излечение от этой удушающей разум зависимости. Мое сердце сжалось в ядовитом ожидании, которое я так жаждал продлить как можно дольше. Я смотрел вниз прямо в сердце непокорной стихии. Мои ноги стояли на земле как никогда твердо, а взгляд был как никогда решителен, но каждый раз, когда я начинал делать последний шаг, меня как будто било током и моя нога возвращалась на свое законное место у края обрыва.

Безжалостное дыхание бушующей пучины леденило душу, завораживало, опьяняло, и полностью подчиняло разум. Я был готов полностью отдаться ей, вверить свое тело и душу этому не знающему пощады монстру, чьи брызги били по лицу сильнее, чем слезы дождя, летящие от жалости к человеку, который вот-вот покинет этот дьявольский не дающий покоя его душе мир.

Нарастающий ступор стал наполнять мое тело, делая ноги ватными и кружа голову в диком танце, затмевающей взор, направленный в сердце смерти. Мой обострившийся слух уловил слабые шаги, доносившиеся за спиной. Но моё тело, парализованное в страхе перед стихией, не позволяло мне повернуться к человеку, возможно идущему ко мне, чтобы остановить сумасшедшего, стремящегося в мир иной. Я, рвущийся из своего тела на свободу, был уже в шаге от заветной конечной станции. Жажда слиться с пучиной одолевала меня, но мои ноги всё также оставались неподвластными мне, и все усилия сделать этот шаг пропадали в неизвестности, забирающей все надежды на спасение мученика, истосковавшегося по прохладе на дне бунтующего моря. Кровавые слезы небес ещё больше охлаждали моё обледенелое от переполняющего страха и волнения тело. Я чувствовал пульсацию вен, гонящих холодную кровь по моему не готовому к смерти телу. Ощущал, как мое лицо, среди этого непрекращающегося кровавого плача нежно ласкал еле заметный, норовящий отговорить от этого побега ветерок. Шаги, несущие лекарство от ран, все приближались ко мне, они были такие неторопливые, в них чувствовалось заражающее спокойствие, рвущее на куски одолевающее меня волнение. И каждый шаг был столь легок, беззаботен и твёрд, что мое одиночество ушло в неизвестном направлении, оставив меня наедине с тем, кто с каждым шагом приближался к моему неподвижному телу, готовящемуся к полёту туда, где теряют смысл все предрассудки, давящие на нас, не дающие просто наслаждаться простыми вещами, оставленными гнить от одиночества в людском равнодушии.

Но я всё же надеюсь, что этот мир, сделавший из меня раба, недолго сможет наслаждаться моими мучениями, терзающими каждый уголок моей уставшей, измученной, жаждущей покоя душе, которая тяжёлым грузом давит на меня, подталкивая вниз в недолгий свободный полёт.

В этом есть немного иронии. Ведь впервые надев пиджак, в котором я мечтал жить, моя сущность устремляется к смерти.

Лишь мгновение я мог наслаждаться тем чувством, когда чувствуешь себя дороже, потому что на тебе надета по-настоящему дорогая, качественная вещь. Вот ты избавился от своего старого, надоевшего каждой затяжкой, дешёвого костюма и надеваешь новый, тот, на который ты копил, можно сказать, почти всю свою жизнь, и ты становишься другим человеком. Тебя наполняет уверенность, ты знаешь, что ты неотразим. И это наслаждение может прервать только ствол пистолета, приставленный к твоей щеке. И ты понимаешь, что ты всё так же беспомощен и бессмыслен, твоё тело лишь кусок материи, которым заполнен этот мир. В моём же случае вместо пистолета, приставленного к щеке, были несколько секунд свободного падения.

От волнения у меня начала кружиться голова. Я смотрел вниз, прямо в эпицентр ужасающего морского волнения, сотни лет тренировавшегося, разбивая на осколки когда-то нерушимые скалы, ради того, чтобы встретить сегодня своего гостя с распростёртыми объятиями, показать ему все своё мастерство и навсегда завладеть им, не дав ни единого шанса выбраться.

В тот момент, когда стоишь на краю пропасти в ожидании решения прыгнуть, когда твоя жизнь вот-вот будет принесена в бессмысленную жертву самообману, когда понимаешь, что все кончено — секунды, на которые ты никогда не обращал внимания, начинают казаться вечностью. Возможно, я стою на краю моста лишь пару мгновений, но в душе я стою тут уже почти всю жизнь. А шаги, принадлежавшие человеку, идущему ко мне, как будто замедляются, пока совсем не останавливаются, растворяя надежду на спасение в темноте ночи.

Мой пиджак уже мокрый насквозь. То, что совсем недавно стояло на прилавке элитного магазина, наблюдало за сотнями людей, чья судьба изначально была затоптана в грязь, забыта в куче всеобщего потока и брошена погибать в осознании того, что она лишь такая же бесполезная ноша, ничем не отличающаяся от миллиона других брошенных в грязь судеб; то, что совсем недавно было уникальным, чему была дарована высшая судьба, теперь это уникальное создание стало простой вещью, смотрящей вниз навстречу судьбе вместе со своим хозяином и ничем не отличающейся от тех людей, на которых ещё совсем недавно оно презрительно смотрело с прилавка элитного магазина.

Пульс замедляется, и я начинаю понемногу ощущать свои посиневшие от страха ноги. Я пытаюсь прислушаться в надежде снова услышать идущие ко мне шаги, но сквозь резко усилившийся плач дождя я потерпел очередную в своей жизни неудачу.

Я попытался сконцентрироваться, собрать разбежавшиеся от волнения мысли. Мои руки дрожали, вцепившись в задремавшего железного стража, и, наконец, после нескольких попыток, у меня получилось пошевелить недавно онемевшей стопой правой ноги.

Я уже собрался сделать шаг, как вдруг на мое плечо, словно лапа белого медведя, обрушилась чья-то уверенная, знающая жестокость этого мира рука; мои ноги, ослабевшие от недавнего обледенения, слегка подкосились под её тяжестью. Но резко дернувшись в испуге от этого внезапного нападения на мое плечо, я увидел лишь обычную мужскую кисть руки, которую я наблюдал, стоя в очередях, держась за перила автобуса, окуная в воде свои руки после прихода домой. Её казанки были сбиты, а кожа измучена тяжёлой работой в цеху или на фабрике, а может быть от беспощадных ударов, дробящих кость.

Заполнившее моё сердце одиночество оставило меня на время, дав моему измученному существу немного времени на пару глубоких вдохов, наполняющих мою грудь промокшим от небесного плача воздухом. Но вселив в меня обманчивую надежду, оно снова завладеет мной, поглотив приятную прохладу чистого разума и навсегда уничтожив мою исхудавшую надежду.

Мы единственные обитатели этого моста. Только для нас он существует сейчас. В нашем распоряжении каждый метр этих стальных гор, придающих ландшафту города слегка ужасающий, но, несомненно, притягательный вид.

Недавно на мгновение приросшая ко мне рука соскользнула с моего плеча, оставив на месте своего недавнего обитания лишь помятый след на моем пиджаке, который недавно и не подозревал о своей печальной судьбе. И вмиг моё одиночество было нагло нарушено, стоило лишь на минуту задремавшему стражу впустить в портал между двух миров еще одного беженца.

Мои надежды разбились на миллионы ускользающих в небытие песчинок, когда, как я думал, мой спаситель оказался со мной по одну сторону мостового ограждения, являющегося отправной точкой в другой неизведанный наукой Земных существ мир.

Каждая черта его измученного лица была мне до глубины сердца знакомой, казалось, что оно являлось частью меня, вырвавшейся из глубин моего разума, пригласившего меня на край моста. Когда мой взор полностью охватил его излучающую легкость, но в то же время ищущую смерть между мостом и морем лицо, мои ноги снова стали ватные, неподвластные мне, а мир перевернулся для меня, навсегда поменяв противоположные, никогда не встречающиеся вместе полюса.

Я не верил своим глазам. Возможно, мой охваченный безумием и страхом мозг мне врёт, желая разыграть меня. Но это видение было столь реально, было такой же частью мира, как и я, стоящий рядом.

С каждой секундой, проведённой рядом с ним, я всё больше убеждался в реальности этого недавно вселявшего мне надежду существа. Ведь это он, человек, стоящий на том перекрестке, являющийся центром гармонии этого мира. Даже сейчас, стоя на краю жизни, он не перестаёт излучать те породившие в моей душе надежду на спасение чувства. Но теперь, находясь в паре дюймов от него, я заметил всю тяжесть, уничтожающую его душу. Под личиной любви зарождалось безграничное отчаяние и ненависть, терзающая и оградившая его от простого мира.

Мы молча смотрели друг на друга, словно пытаясь проникнуться в наш мир, отравивший каждого из нас.

Я не знал, что сказать, и он, видимо, тоже.

— Что ты здесь делаешь? — растеряно вырвалось из моих уст. Это было первое, что пришло мне в голову.

— Видимо, то же, что и ты, — его голос был спокоен и ровен, но в нем чувствовалась вырывающаяся из недр души ненависть ко всему.

Мы оба посмотрели вперёд, наверное, надеясь увидеть вдали прорывающийся сквозь тучи луч света.

— Почему ты здесь? — спросил меня он. — Ведь в мире есть много вещей, которые можно делать сейчас, но ты выбрал именно это.

Секундное молчание, необходимое мне для того, чтобы собраться с мыслями, нарушал лишь грохот дождя.

— Видимо, для меня только это и осталось…

Мы были мертвы, но все ещё живы. Не имели души, но все ещё чувствовали. Наше существование подходило к концу. В осознании этого мы были легки, нас не тяготил тот факт, что мы видимся впервые. Мне казалось, что я могу рассказать ему всю мою жизнь, но он словно и сам всё знал обо мне. Мы говорили с ним. Возможно, что наш диалог продолжался пару минут, а, может, и несколько часов.

–… а хочешь знать, почему я на самом деле теперь стою сейчас здесь? — внезапно посреди продолжительной беседы спросил я.

На лице человека появилась чуть заметная ухмылка, а его слова прозвучали легко, но в то же время твёрдо:

— Нет! Поверь, никому нет дела до того, что подтолкнуло тебя на это преступление против природы. Каждого заботит только он сам.

Я был слегка растерян, но не почувствовал обиды от его слов.

— А почему ты здесь? — спросил я, но мои надежды получить ответ не оправдались. На его лице все так же играла еле заметная улыбка, хотя, на одну секунду, я заметил, как каждая мышца его неприступного лица лихорадочно дернулась, стоило ему лишь на мгновение вспомнить о том, что подтолкнуло его прийти в эту проклятую ночь на край моста.

— Знаешь, — неожиданно прошептал он. — Я не могу понять… Мы всю жизнь чего-то пытаемся добиться. Сначала полжизни тратим на то, чтобы получить достойное образование. Потом тратим то, что от нас осталось после завершения учебы, работой на кого-то, кому на нас наплевать, чтобы оплатить налоги, которые вместо того, чтобы идти во благо, попадают в чей-то карман. Делаем всю жизнь одно и то же, наш день кем-то расписан по минутам. И…

Его речь резко прервалась, уступив душераздирающему грохоту, сопровождающему ослепляющие взрывы молний.

— И?

— Я хотел сказать… Мы всю жизнь пытаемся добиться большего, но зачем… Человеку отведено не более ста лет. Это же так мало. Зачем тратить это время впустую? Зачем это всё, если все равно смерть уничтожит то, что ты так долго добивался?

— И ты решил сократить это время, так как твоя жизнь уже потрачена? — стараясь перекричать дождь, недоумевающе спросил я.

Я так и не получил ответа. И хотя он ничего не рассказал о себе, но я понимал, что в его жизни произошло что-то куда более ужасное, чем в моей, что не дает ему покоя, то единственное, что может оправдать его поступок. Его лицо помрачнело, поддаваясь выплескивающемуся через край душевному терзанию.

Его взгляд, еще недавно светящийся от счастья, вмиг окаменел, выстраивая непреодолимую преграду между мной и его изуродованной душой. Даже теперь, стоя на краю, он не хотел открыться для других, боль подпитывала его изнутри, одновременно уничтожая последнюю ниточку, связывающую его с реальным миром. Но даже сквозь эту каменную защиту из его глаз, жадно цепляясь за свободу, в этот мир протиснулась слеза, еле отличимая среди капель дождя, оплакивающего две потерянные сущности.

Он поднял взгляд, словно надеясь увидеть слабый луч света, прорывающийся сквозь захватившие просторы неба тучи.

— Что может нас спасти сегодня… — вздохнув, вдруг произнес он.

Не зная, что ответить, я просто смотрел на него, не говоря ни слова.

Глубоко вздохнув, он вытащил из кармана красную пачку сигарет, название которых размылось и не позволяло прочитать его. Засунув сигарету в рот, он достал из кармана куртки зажигалку, на которой была вырезана какая-то надпись. Но промокшая сигарета не желала загораться, оставляя своего владельца без её дыма.

Человек на секунду замер, пытаясь что-то обдумать. На его лице появилась довольная улыбка, а голос стал легок и мягок:

— В новой жизни все будет по-другому! Вот увидишь.

Он отдал мне промокшую насквозь пачку сигарет, предварительно засунув в нее зажигалку.

— Ну, а мне пора.

Он еще раз улыбнулся, посмотрев мне в глаза, вновь наполнившись той неизмеримой радостью, что переполняла его в минуты, когда он был единственным настоящим существом, стоящим на перекрёстке двух улиц, никогда раньше не знавших настоящих человеческих чувств. И его руки, освободив из своих объятий задремавшего стража, дали свободу телу, незамедлительно устремившемуся в самое сердце бушующей пропасти, переправляющей человеческие души на тот свет и ничего не требовавшей взамен. Возможно, теперь, забыв о том, что сподвигло его на этот шаг, он по-настоящему рад тому, что обрел бесценный дар вечного покоя, теперь уж полностью и безвозвратно поглотившего его истосковавшийся по свободе разум.

Стоя на краю моста, я наблюдал за тем, как тело единственного в этом мире настоящего человека падает с моста прямо в бушующую пропасть, постепенно приближаясь к нему, словно притягиваясь к желанному, пока совсем не отдавшись соблазну, полностью становится частью её.

На момент даровавшее мне чувство страха перед осознанием того, что одно неосторожное движение может забрать мою душу, головокружение заставило меня оторвать полностью пристывший к морской ряби взгляд и перелезть на другую часть моста по ту сторону впустившего меня сюда ограждения. Теперь я жаждал жизни.

Недавно застывшее в ожидании заветного шага время вновь набирало обороты, продолжая, как и прежде, уносить с собой те драгоценные секунды, которыми так дорожат и в то же время ненавидят до последнего вздоха заблудившиеся среди каменных домов люди. И каждый момент этого неудержимого времени отмечался на асфальте рокового моста каплей дождя, упавшей с плачущих благодаря человеческому существу небес. Эти капли, соединяясь воедино, сбегали вниз по дороге, образовывая нескончаемый несущийся в бездушный город потоп, надеющийся смыть ту затмевающую разум и сердце оболочку.

Я вновь стоял и смотрел вниз. Я снова и снова видел, как падает один и тот же человек. Снова наблюдая за его воссоединением со стихией и безвозвратным уходом.

Вот так моментально у человека можно отнять жизнь. Много лет было потрачено на то, чтобы сделать его взрослым, его учили, любили, он был кому-то нужен, у него была семья. И все чего он добился, все, что он пережил, вот так просто превратилось в пыль. Но что-то его подтолкнуло на это. Что-то заставило его прийти в дождливую ночь на край моста. И стоило ли было вообще это делать? Разве нельзя было решить проблему? Ведь не бывает ситуаций, ниточку к выходу из которых нельзя найти. И вообще, может быть, все было не так уж плохо.

Возможно, сегодня я впервые в жизни сам решил свою судьбу. Всю жизнь за меня это делал кто-то, кто даже не знал о моем существовании, как, впрочем, и я о его. Во мне полыхали эмоции, в этом диком бушующем порыве, который своим сумасшествием затмил разгулявшуюся под мостом стихию. Мой мозг снова заработал на полную катушку, которая дремала во мне с тех пор, как я попал в этот мир. Я чувствовал себя иначе. Это было так странно и в то же время восхитительно. Впервые в жизни я почувствовал, что реально живу.

Мы ведь оба оказались здесь, потому что так велит что-то, о чем мы не знаем, но оно уже сформировалось и навсегда укрепилось в этом мире. Это какая-то система, управляющая нами, говорящая нам, что делать, что любить, а что ненавидеть. Мы ведь действуем по общепринятым нормам. Нас окружают стереотипы, правила, ярлыки. Мы совсем забыли, кто мы на самом деле, живем так, как нам сказали. Нас заверили, не напрямую, конечно, что дела обстоят плохо, и вот мы очутились на краю моста, с промокшей пачкой сигарет в руке, в которой лежит зажигалка с вырезанной на ней какой-то надписью, и верой в то, что других путей нет.

В мою голову пулеметной очередью стали приходить неопровержимые выводы.

Мы свободны, но до тех пор, пока не скажем своё первое слово «Мама». Но после… Нас делают рабами. Ты только научился ходить, а тебе уже начинают навязывать определенную идеологию. В школе нам говорят, что нужно внести свой вклад в общество, программируя нас на то, что нашей высшей целью является служение обществу и любовь к государству. И мы считаем, что мы не такие как все, но на самом деле… Мы сделаны под один шаблон.

Человек сам загнал себя в этот угол. Он сам придумал эту систему. Сам лишил себя жизни и индивидуальности.

Человек — это всего лишь животное, точно такое же, как и любое другой существо. Нас вообще не должно было появиться на свет. Мы — всего лишь случайная цепочка не менее случайных событий.

Когда мое время не было занято, я любил смотреть научные каналы. Усваивая для себя интересные факты, хотя, возможно, и они не являлись подлинными.

Изначально Земля была безжизненной планетой, не способной породить жизнь. Она была пуста, ни капли воды. А космос влюбленно обволакивал её поверхность, не желая отпускать. Но случайно врезавшийся в неё ледяной метеорит, растаяв, принес сюда до сих пор до конца не известную человечеству воду, которая увеличила массу Земли, впоследствии образовав первичную атмосферу. Воды из-за сильного притяжения Луны бушевали, создавая непостижимый человеческому воображению размер стихии. Но Луна постепенно отдалялась, волны утихли, и только теперь могла зародиться первая жизнь. Не помню всего, но, если бы что-то из этого не произошло, нас бы сейчас не было.

Зародилась жизнь, которую взяла под свою защиту эволюция, в процессе которой у животных появились необходимые для выживания способности и органы: у зайцев — мощные задние лапы, у орлов — идеальное зрение, у волка — клыки, а человеку достался интеллект, назначение которого он сильно извратил.

С одной стороны, все, что делает человек, это не естественно, ведь оно было создано не природой, а людскими руками. Но, с другой стороны, природа заложила в нас способность на создание этого «неестественного». Ведь всё, что делают животные, естественно, так как этому научила их природа. Так почему то, что человек разрушает её, должно быть неестественным?

Волк убьёт зайца, и это в порядке вещей. Человек убьёт лису или медведя — и это тоже нормально. Но почему же, если человек убивает человека, то это преступление против природы? Потому, что нам так сказали.

Теперь я возненавидел общество, возненавидел тех, кто им управляет с их же позволения. Люди, старающиеся показать своё превосходство, гонящиеся за деньгами, мечтающие о материальных благах, стремящиеся стать звездами, фотографирующие себя в зеркало, сидящие в интернете, считающие себя не такими, как все… Все стали для меня ненавистными рабами системы, лишившей их человеческого облика.

Может быть, вся история, которой нас обучали — всего лишь сказка, придуманная для ещё большего программирования людей, воспитания бессмысленного патриотизма, убеждающего душу человека, что он обязан государству жизнью, отдавая этот долг на войне или неся другую непосильную ношу. Если бы все отказались выходить на поле боя, то этой идиотской войны бы и не было. Нас окружает тоталитаризм, скрытый от людских глаз и замаскированный под то, что мы называем свободой.

Мне нужно успокоиться…

***

Свет фонаря, стоящего через дорогу, тянулся в комнату, едва освещая разбросанные на полу старые газеты, стопку которых я, случайно задев, уронил на пол. Табачный дым, плавно скользив в пространстве, наполнял небольшую, давно не мытую комнату белой пеленой, нежно растворяющей в себе попадавший в неё луч света. Изредка стряхивая пепел, я сидел в старом кожаном кресле, чьё появление в этой квартире уже давно ушло из воспоминаний, не оставив о себе никакой зацепки. Находясь в тени, этот кожаный трон спас меня от попадания лучей уличного фонаря на мое промокшее под плачем небес тело.

Я был недвижим, застывший взгляд потерялся где-то в эпицентре клубящегося потока, плавно вытекающего из белоснежной бумажной трубки. И каждый раз, стряхивая на пол серый пепел, я все больше растворялся в этом тумане. Дорогой пиджак лежал на полу возле кресла, верно ожидая того момента, когда он снова, поднявшись с пола, будет согревать меня, смирившись со своей печальной участью.

И куда бы я ни посмотрел, везде я видел одну лишь систему, уже давно сделавшую из людей поставленный на конвейер продукт общего потребления, так или иначе ставший непреодолимой преградой на пути к освобождению разума. Становиться частью этого конвейера было равносильно самоубийству. А единственный способ стать свободным от неё — лоботомия, разрезающая ткани, соединяющие лобные доли мозга с его остальной частью. Система не может завладеть тобой, если ты бездумным овощ, чьей жизненной целью является безостановочное созерцание стены, ограждающей тебя от таких же свободных людей, как и ты.

Сигарета догорала, осыпаясь на новенький пиджак, закапывая его в душной темной могиле, в которой моя душа с каждым днем все больше разрывалась на части, не желая принимать реальность, поглощавшую её.

Я не могу больше здесь оставаться. Сладкий воздух свободы манил меня, совращая своей девственной, не тронутой человеком природой. Я больше не видел смысла оставаться здесь.

Обычно в это время по телевизору идут новости, которые я смотрел каждый день перед работой. Скорей всего, сейчас там показывают очередные государственные страсти, смысла в которых было не больше, чем в самом телевизоре, уничтожающем мозг молодых людей, делающий их неспособными увидеть реальную картину мира. Нас изначально готовят быть рабами, подчиняющимися одному существу, понявшему всю никчемность нашего существования и вовремя принявшему необходимые меры, чтобы заполучить нашу жизнь. Теперь для меня идеальным обществом стало то, которое покинуло нас много тысячелетий назад. Общество, в котором человек был един с природой, целью существования которого было лишь стремление выжить, а единственным оружием была палка.

Мы тратим полжизни, чтобы получить образование, которое позволит обеспечить счастливое будущее. Но для самого счастливого будущего у нас остается слишком мало времени, если его вообще можно так назвать.

Лезвие машинки для стрижки волос начисто срезает с моей головы всё, что раньше казалось значительным. Стоя перед грязным, замыленным зеркалом в своей ванной, я наблюдаю, как куски волос падают на чёрную потрескавшуюся плитку, сливаясь с этим мёртвым фоном. Голова становится почти гладкой, имея только чёрную тонкую прослойку волос. Нет смысла ухаживать за своей внешностью.

Нужно быть человеком, реально существующим.

Лишь попав на необитаемый остров, человек получает шанс стать настоящим, он теперь одинок, а смысл его существования тот же, что был у наших предков, живших много тысяч лет назад. На острове система, ещё недавно убеждающая его, что его жизнь много значит, попользовавшись им на своей территории, бросает его одного. Теперь он ей не нужен.

В своей жизни я мало интересовался географией, хотя в школе хорошо учился, и поэтому те земли, забыться в которых я так жаждал, оставались тайной для меня, не желавшей открыться. Но теперь я был готов отправиться на поиск, навсегда освободившись от жестокой паутины, завладевшей миром.

В телефонной трубке раздавались вгонявшие в депрессию гудки, поедавшие изнутри и без того разрушенную нервную систему моего организма.

Если уехать из страны, система тебя не достанет. Нужно уехать на острова, где нет капитализма, и тогда ты будешь свободен, но не стоит забывать, что она уже живет в тебе, надежно вцепившись своими стальными корнями в твои охваченные смертельной зависимостью легкие.

Из телефона послышался приятный женский голос, говорящий о том, что человек, которому я звоню, не может подойти к телефону, или его вообще нет дома. Проигнорировав её просьбу оставить сообщение после короткого сигнала, я положил трубку, тут же перезвонив ещё раз.

На мосту должен был умереть один человек, чье существование лишь засоряет мир. И так получилось, что стихия забрала себе такого человека. Сегодня тот, кто жил во мне, умер. Бросился вниз. Я погиб, осталась лишь оболочка. А оболочка не боится смерти, не нуждается в популярности или богатстве, не стремится стать лучше других.

Наконец, из телефонной трубки, нарушив нескончаемое монотонное пиликание, донесся сонный мужской голос:

— Ало…

— Ало. Привет, Томи. Ты узнал меня?

— Э-э, Тот факт, что ты только что разбудил меня, не означает, что я тебя не узнаю, чертов ты засранец, — уже более радостным голосом произнес он привычное для нас приветствие. — Неужели тебе стало скучно, и ты решил позвонить мне, поболтать?

Чтобы уехать отсюда, мне нужно было преодолеть последнее испытание, подготовленное мне системой. Мне нужны были деньги.

— Помнишь, ты предлагал мне поработать с тобой?

— Было дело.

— В общем… У тебя ещё найдется для меня работенка?

— О-о, вот это другой разговор! И, знаешь, что? Ты даже не представляешь, насколько вовремя ты мне позвонил!