Свидетель жизни

Иван Успенский

С легкостью о непростых жизненных ситуациях. В меру забавные истории из жизни и дневники молодого хирурга, борющегося с раком.

Заяц, пианино и пальцы

Однажды под новый год я получил невероятно крутой подарок в детском саду. Не то чтобы я один получил, нет, получили все дети, все было закуплено и организовано заранее. Подарок представлял из себя набор из мягкой игрушки (в моем случае — кислотно-зеленого зайца) и явно чрезмерного количества сладко-вредных «вкусняшек». Вручение состоялось после утренника, с которого меня забирал дед. Заполучив красочную коробку, предвещающую быстрое и качественное повышение уровня сахара крови, маленький обжора внутри меня моментально наврал воспитательнице и деду, что накрытый в группе обед уже съел и желает отправиться домой немедленно. Дед не стал сопротивляться и был моментально взят мной на буксир: с такой силой ни до, ни после я его рукав к дому не тянул. Скрывшись в квартире от лишних глаз, я начал дербанить коробку и пожирать содержимое с обеих рук. По правде говоря, гадостей в ней хватало, но то была гадость подарочная, заморская, так что и она мигом оказывалась в желудке. Поскольку аккуратным я был всегда, следы сладкой вакханалии — обертки — были сложены в мусорное ведро. Идеальное преступление, если не считать, что очень скоро мне заплохело, а красочные фантики начали предательски вываливаться из мусора. Сложить эти два факта родителям труда не составило. В итоге я был наказан и за вранье по поводу съеденного обеда, и за неумеренное употребление сладкого, и вообще. Оставшиеся сласти были конфискованы, на руках остался только зеленый, как я в тот момент, заяц.

В нашем доме, благодаря маме, закончившей медико-профилактический факультет, всегда было много медицинской литературы и, что интереснее ребенку, инструментария. Банки, клизмы, шприцы, зажимы и пинцеты — все лежало в зальной стенке, в отличной доступности. Большую медицинскую энциклопедию я листал, потому что там встречались рисунки медицинских автомобилей и самолетов (а еще бубонная чума, ранения мозга или, скажем, минно-взрывные травмы), а с зажимом играл, потому что он банально был. Игрушек не хватало катастрофически. Мне очень нравились машинки, но первыми и последними «модельками» я обзавелся только в 1994-м году — мама привезла из командировки в Америку! Шесть штук. Я до сих пор могу описать каждую. Такси, синий тягач, два пляжных джипа, фургон и пожарная машина. Вариабельность в моих играх присутствовала, но, должен отметить, часто фигурировал частный извоз и пожары.

Зеленый заяц из подарка появился еще до машинок, потому пытливый детский ум решил совместить его с тем, что было, а именно — медицинским барахлом. Сперва заяц, сам того не ведая, болел терапевтически: я постоянно выслушивал его беззвучные ватные потрошки фонендоскопом, целиком оборачивал манжетой тонометра и проводил лечебное сжатие (миллиметров до 240 ртутного столба). В план лечения обязательно входила банка на голову, а в конце — сухой горчичник во всю спину. Было приятно играть сухим, неактивным горчичником, потому как из-за частых инфекций верхних дыхательных путей, сила его после погружения в ковшик с водой и последующим наклеиванием на спину, была мне известна и пугала до дрожи. Терапия продолжалась до тех пор, пока процесс лечения не решила разнообразить творческая личность внутри меня, хотя, скорее всего, кто-то банально подарил краски. Вооружившись ножницами, я нанес зайцу рану на животе. Красная гуашь тут же дополнила картину — у зайца была открытая рана живота! Процесс затянул меня не на шутку, несколько минут я ковырялся внутри животного зажимом и пинцетом, периодически вынимая, как мне казалось, пули и опухоли (в воображении зайцу не повезло вдвойне — и рак, и расстрел). Выполнив необходимый объем операции, я, насколько это было доступно пятилетнему ребенку, зашил рану. Заяц остался жив.

Как в песне Ноггано, «закрутилась череда увечий». Зеленый друг ломал себе череп, отрывал руки-ноги, проглатывал иголки и скрепки, но каждый раз благополучно, на своих двоих, покидал операционный стол. Если шрамы украшают мужчину, а мой питомец определенно был мужиком, через полгода никакой Том Круз с ним и рядом не стоял. Весь пропитанный красным, этот комок искусственного меха и синтепона, смахивал скорее на куклу вуду, чем на детскую игрушку, но был мне крайне нужен и важен. Наверное, до старших классов школы я четко знал о местоположении зайца в квартире…

Маме всегда хотелось, чтобы я стал врачом, особенно хирургом. В ее рассказах хирурги по крутости превосходили всех столь уважаемых мной героев боевиков. В этом моменте стоит подробнее описать окружающую реальность. Начало девяностых в Рязани — это пара каналов эфирного телевидения с парой же мультфильмов в неделю. Вечернее кино, если такое было отмечено в газетной программе передач, смотрели семьями, вглядываясь в Рубины и Рекорды, отставленные метра на три-четыре к стене, отправляя младших убавить звук на момент рекламы. Пульты? Какие еще пульты?

Бытовые видеомагнитофоны (пусть и Электроника 12, как в нашем случае), имели огромную ценность. Фильмов, растиражированных на VHS-кассетах, было не так много, но те что были — засматривались «до дыр»! Как любому другому мальчишке-киноману, мне безумно хотелось быть крутым героем боевика, тяжестью взгляда вызывающим приступ диареи, а рукой переламывающим танк.

Так вот, даже Шварценеггер, по маминым словам, в определенных обстоятельствах, оказался бы слабее хирурга! Разумеется, игры с зайцем и возможность быть круче Терминатора (пусть и в каких-то неведомых условиях), навели меня на вопрос, как же получить эту замечательную профессию? Задав его субъекту крайне заинтересованному (с массой скрытых мотивов, как выяснилось), я получил довольно неожиданный ответ. По мнению родительницы, для превращения в хирурга просто необходимо было научиться виртуозно играть на фортепиано, т.к. постоянная практика на данном инструменте значительно удлиняет пальцы. Мама считала, что длинные пальцы — главная черта хорошего хирурга (справедливости ради — актуально это только при ректальных исследованиях). По той же причине занятия единоборствами, о которых я действительно мечтал, были под запретом. Солнцу мировой хирургии нельзя было повредить руки!

Долго ли, коротко ли, но при параде и жабо я оказался в музыкальной школе. Сказать, что она мне не нравилась — не сказать ничего. Сложно убедить себя, что гамма — это также круто, как карате. Но делать было нечего, процесс «удлинения» пальцев пошел.

Занимался я плохо, играть не любил и домашние задания часто превращались в издевательства надо мной и инструментом. Дабы сын старался играть точнее, мама придумала довольно жестокий метод дрессуры: ребенку, мне то бишь, сообщалось, что за его спиной фашисты выстроили всю семью в шеренгу и собираются расстреливать по одному за каждую ошибку. Что тут скажешь, играл я коряво, да и дедушка старенький, потому, мысленно, с ним я расставался легко. Пара тактов и наступала вторая ошибка, уносившая с собой сестру (за возможность получить комнату в полное свое распоряжение я был даже благодарен фашистам). Третья фальшивая нота забирала папу, было очень жаль терять возможность рулить машиной у него на коленях, но играть этюды без ошибок я не мог долгое время. Лишь на маме, когда ноты уже заканчивались, расстрел прекращали. Иногда. Бывало, я все семейство в первых двух тактах «клал».

Интересно, что уже будучи отцом, я некоторое время занимался боксом. Узнав об этом, мама сразу позвонила мне поинтересоваться, не поврежу ли я руки. Видимо, все еще пытается солнце мировой хирургии вырастить!..