Мать и мама

Сергей Набоков, 2023

Молодая деревенская девушка мечтает стать учителем русского языка и направляется поступать в институт. По дороге она знакомится с молодым человеком, который приносит в её жизнь не только много интересного, но и преграды к личному счастью. Со временем жизненные ценности начинают меняться и мечта сменяется желанием о ребенке, но на пути к материнству героиню ждут новые испытания.

Посвящаю маме

Глава первая

— Элеонора Арсентьевна, просыпайтесь! — тихо, чтобы не напугать и не разозлить пациентку, прозвучал голос медсестры, вошедшей в палату.

Палату нельзя было называть таковой, скорее это была просторная квартира-студия. Тут был отдельный туалет, небольшая ванная комната и кухонный уголок с холодильником, стол для приёма пищи, и даже свой телевизор, который включался очень редко, так как Элеонора Арсентьевна предпочитала больше читать, чем смотреть телевизор. Книг в палате было много, что было не удивительным, ведь Аля всегда мечтала быть учителем русского языка и литературы. Это потом она станет властительной женщиной с импозантным именем Элеонора, позабыв о давней мечте учить сельских мальчишек грамоте, но любовь к чтению у неё осталась на всю жизнь, что сделало её очень грамотной, начитанной женщиной.

— А кто спит!? — хриплым сонным, но волевым голосом буркнула Элеонора Арсентьевна, открыв глаза. Это она по привычке — быть строгой, словно, защищаясь этим самым от всего мира, ответила медсестре так, как будто не спала. Хотя её сон был настолько глубок, что, кажется, Элеонора Арсентьевна могла бы проспать ещё целый час. Ей снилось что-то доброе, но что именно, она никак не могла вспомнить, не смотря на то, что её глаза только что открылись. Она силой заставляла свою память вернуть ей воспоминания о сне, но всё тщетно, может быть, поэтому она рассердилась на медсестру, что та оборвала иллюзию счастья.

Элеонора Арсентьевна, посмотрела на медсестру, стоявшую со шприцем, дожидаясь расположения Элеоноры Арсентьевны.

— Ладно, ставь! Всю кожу мне уже исколола! Специально что ли издеваешься надо мной? Удовольствие доставляет что ли? — буркнула ещё раз недовольным голосом и, сменив гнев на милость, завязала общение, — погода, думаю, будет хорошей сегодня.

— Вот и Вам так думается, — вежливо подхватила медсестра, — мне показалось, когда я бежала утром на работу, что сегодня воздух особо нежный, толи из-за аромата черёмухи, толи настроение хорошее; быть хорошей погоде!

— Да, да! Значит, так тому и быть, не можем же мы обе ошибаться, — Элеонора Арсентьевна улыбнулась медсестре, — ты бы мне хоть форточку приоткрыла, впустила этого черёмухового воздуха! А то букета от вас не дождёшься! Лёшка быть хоть ветку сорвал для меня.

— Обязательно скажу Алексею Сергеевичу, чтобы веточку черёмухи для Вас принёс. Он к Вам и так сегодня собирался зайти, — медсестра в нужный момент остановилась, поняв, что заболталась и сказала лишнего.

— А что это он собирался? Дело, что ли какое есть? Обычно так заходит безо всяких сборов! Не люблю я никаких дел!

— Не знаю, Элеонора Арсентьевна, не знаю! Так мне показалось.

— Показалось ей, всё утро кажется! Иди по своим делам, — опять забурчала Элеонора Арсентьевна, — стой, Дашка, пусть на завтрак сегодня кашу не несут мне! Посреди горла уже стоит ваша каша. Бутерброд что ли какой-нибудь пусть дадут, с колбаской.

— Так Вам же нельзя такое, Элеонора Арсентьевна! — как бы отговаривая, ответила Даша.

— Ой! Иди уже! — махнув на медсестру чистым полотенцем, которое Даша только что подала, — молодая, а такая зануда, как старая бабка! Чтоб тебя внуки каждое утро кормили такой кашей!

— Так она же вкусная, — улыбнулась Даша, — с ягодками!

— Ну тебя! — улыбка дернула уголки глаз Элеоноры Арсентьевны, — ступай, сегодня сама умоюсь, не помогай!

Сделав воду более теплой, Элеонора Арсентьевна долго держала руки под струёй воды. Набирая воду в свои морщинистые руки, она выпускала воду вновь и вновь, сравнивая годы своей жизни с водой, которые прошли так же быстро, словно, вода, утекающая сквозь пальцы.

— Странный день, — подумала Элеонора Арсентьевна, анализируя витавшие в памяти чувства, оставшиеся ото сна, непринуждённый разговор с медсестрой и запах черёмухи, наполнивший палату через открытую форточку, всколыхнув память Элеоноры Арсентьевны, отправляя её мысли в глубокую молодость.

Взяв с полки книгу Чингиза Айтматова, Элеонора Арсентьевна, расположилась в кресле перед окном, поспешив отправить свои мысли на «Плаху», желая тем самым отвлечься от своих переживаний, которые были готовы испортить настроение на весь день, погрузив Элеонору Арсентьевну в депрессию.

Эту книгу Элеонора Арсентьевна читала уже много раз, но привычка ежедневного чтения не делала историю скучной. Успев погрузиться в роман, Элеонора Арсентьевна вернулась в палату со стуком в дверь.

— Да? — спросила хозяйка комнаты, сняв очки.

— Доброе утро, Элеонора Арсентьевна! — в плату вошёл Алексей Сергеевич.

— А, Лёша, входи! — Элеонора Арсентьевна положила книгу на тумбочку, — доброе! Если оно доброе!

— Да как же не доброе, погода обещает сегодня быть очень даже ничего! Воздух просто бархат! — Алексей Сергеевич улыбнулся.

— Я этот бархат только в окно и смотрю, Лёша!

— Как Ваш лечащий врач, я прописываю Вам обязательную прогулку на свежем воздухе! Именно сегодня!

— Хорошо, я подумаю.

— Не надо думать, нужно погулять! Я скажу Дарье, чтобы перед дневным сном погуляла с Вами!

— Никого не нашли? — с надеждой на хорошие новости спросила Элеонора Арсентьевна.

— Нет, к сожалению донора нет! Группа крови очень редкая у вас, а подходящий материал еще сложнее найти.

— Не понимаю в чём проблема!

— Элеонора Арсентьевна, основной проблемой при трансплантации костного мозга является отторжение по принципу реакции отторжения трансплантата. Поэтому все анализы направлены на подбор наиболее совместимого с пациентом донора.

— Так и скажи, что денег жалко не старуху! И нечего мне тут умными словечками куралесить!

— Зачем вы так. Дело не в деньгах, совместимость — вот главное.

— Столько лет ищем, и всё без толку! — с покорностью произнесла Элеонора Арсентьевна и отвела взгляд в окно на куст черемухи, который тянулся своими ветками к её окну.

Алексей Сергеевич поставил стул к креслу и взял за руку свою главную и любимую пациентку. Он смотрел на лицо этой удивительной женщины, некогда бывшей властной и влиятельной особой. Он помнил её в самом расцвете сил, помнил её красоту и природную мощь очарования Элеоноры Арсентьевны, способных сокрушить в одночасье любое мужское сердце. Старость — самая презрительная маска, которая уготована человеку. По лицу Элеоноры Арсентьевны всё ещё было видно, что красота коснулась этой женщины самым щедрым способом. Но теперь, старость поселилась на этом прекрасном лице, испепеляя его морщинами, как безжалостный рой моли пожирает самое восхитительное манто.

— Вам нужно отвлечься! — подбадривающим тоном заговорил Алексей Сергеевич.

— Чего? — удивилась Элеонора Арсентьевна, — может ты мне на танцы прикажешь сходить?

— Если бы не ваш артрит, я бы обязательно вам прописал танцы, но я о развлечении другого свойства.

— Что ещё? — с настороженностью бывшая красавица посмотрела в глаза Алексею Сергеевичу.

— Как врач, могу сказать, что вам необходима хорошая собеседница.

— Вот ещё! Ни с кем я не хочу общаться! Мне и Даши хватит. Ты, Лёша, мне не даёшь скучать. Не надо мне никого тут сватать! Что я тебе, старуха какая-то по лавочкам тут скитаться, — Элеонора Арсентьевна кивнула головой в сторону приусадебного парка с аллеями и скамьями.

— Элеонора Арсентьевна, — деловито начал Алексей Сергеевич, — у меня к вам просьба-рекомендация. Вы, действительно, хандрите от одиночества.

— Ни сколько!

— Подождите, дослушайте, пожалуйста! Книги — это замечательно, — Алексей Сергеевич заметил, что Элеонора Арсентьевна тут же взяла книгу в руки, дабы парировать, что ей нисколько не скучно, — но вам не хватает простого человеческого общения. К тому же, теперь о просьбе, ко мне обратились очень хорошие люди, которым я не хотел бы отказывать. К нам поступает новая пациентка, пока не знаю на сколько. Но я хотел бы её окружить, как и вас, заботой и вниманием. Вы прекрасно знаете, что возможности нашего пансионата ограничены в плане свободных мест, а ваша комната вполне способна принять ещё одного человека, но я повторюсь, подселяя к вам человека, я, в первую очередь, хочу вас оградить от тоски и одиночества, хотя бы на это время. Тем более, думаю, эта женщина вам понравится. Кстати, она, как и вы, педагог, так сказать коллеги.

— Что? Учительница! Вот ещё, не хватало мне тут её занудства! Будет мне тут нотации читать да причитать, как её бедняжку детки родные спрятали в дом престарелых. Воспитывать нужно было, как следует. А теперь я должна её тут веселить-развлекать! Да, она, небось, и храпеть будет! Да! Все старухи храпят, как кони!

— Вы обязательно поладите, Элеонора Арсентьевна? — спросил одобрения Алексей Сергеевич.

Элеонора Арсентьевна замолчала. Видно было, что она думает, советуется со своим внутренним миром, в котором и с которым она жила последние годы.

— Ну, если это временно, и не надолго… Но если она будет меня доставать, то я её вместе с кроватью в коридор вытолкаю! — пробубнила Элеонора Арсентьевна, шлёпнув книгой об тумбочку.

— Спасибо, Элеонора Арсентьевна!

— Не хочу смотреть на все эти заселения. На улицу выйду. Вы тут сами, без меня!

Выйдя на свежий воздух, Элеонора Арсентьевна вдохнула полной грудью, и отправилась на прогулку по территории пансионата.

Пансионат окружал небольшой лес, стилизованный под парк с прочими выдумками ландшафтного дизайна. Территория была не большой, но её было достаточно для прогулок пожилых людей, которые в присутствии сиделок, начали выходить на открытый воздух после завтрака. Не желая ни с кем здороваться, Элеонора Арсентьевна, отошла на второй круг тропинок, по которому прогуливались в обеденный перерыв либо сотрудники пансионата, либо жильцы пансионата, у которых ещё хватало сил на более долгие прогулки, но таких было мало.

Элеонора Арсентьевна села на скамью. Улыбнувшись, она позволила солнцу понежить своё лицо теплом утренних лучей. Привыкшая к одиночеству, Элеонора Арсентьевна вдруг почувствовала прилив жизненной энергии и хорошего настроения. Такого давно не наблюдалось. Долги годы проходили в легкой форме депрессии и копании в своих ошибках, допущенных в жизни. Она оценила старания Алексея Сергеевича и его идею с подселением. Пансионат был небольшой, но место для одной старушки было точно, и Элеонора Арсентьевна знала об этом хорошо. Соседняя палата стояла пустой второй месяц, с тех пор, как в ней закончил свой жизненный путь отставной генерал-лейтенант Константин Максимович, которому не нашлось места в семье своего единственного сына, действующего генерала. Константин Максимович никогда не жаловался своей соседке на сына, напротив, говорил от том, что решение лечь в пансионат, который, по сути, был элитным домом для престарелых, было его собственным решением, и он никак не хотел нагружать своего сына заботами о старике отце. Возможно, так и было, но Элеонора Арсентьевна верила, что позиция стариков считать, что, укрываясь в доме престарелых это собственное решение стариков, и это своего рода забота о детях, было всего лишь самообманом несчастных стариков. Она знала, почему она тут находится, у неё попросту не было никого. Она была одинока, как берёзка в степи, выросшая по невесть какому случаю. Но те старики, которые тут находились, не были одиноки. Их содержание в этом месте стоило очень не дёшево, и платили по счетам этого заведения не они, а их дети. Это и было главным доказательством её собственной теории старческой ненужности, так она называла постояльцев этого заведения.

— Вот и сейчас привезли ещё одну старческую ненужность, которая запоёт мне песню о счастливой семье и заботливых детях, которые от бесконечности своей любви к мамаше решили спрятать её в этот особнячок, покрывая оплатой за содержание свой стыд перед родителями! Старик — это дорогая вещь, которая дорога теперь, только как память! Она отслужила своё, сделала своё дело, а теперь в кладовку, на чердак! — размышляла Элеонора Арсентьевна, улыбаясь солнцу с закрытыми глазами.

— Ладно, пойду послушаю, ещё одну басню, — сказала вслух Элеонора Арсентьевна и тихим неспешащим шагом пошла к себе.

Когда она вошла в свою комнату, первым делом осмотрела перестановку. Кресло, в котором Элеонора Арсентьевна любила читать перед окном, вместе с тумбочкой перенесли к противоположной стене, где стоял обеденный стол, и вместо этого поставили кровать для новосёла. Это не понравилось хозяйке комнаты. Во-первых, место у обеденного стола не подходило для чтения, так как этот угол был темным даже в дневное время, а при искусственном свете, Элеонора Арсентьевна не любила читать, а во-вторых, их кровати теперь стояли, что называется «голова к голове». Между кроватями оставалось расстояние не менее метра, но этого, казалось, недостаточно и храп подселенки обещал быть слышен.

Элеонора Арсентьевна тяжёлым оценивающим взглядом оглядела соседку, словно, провинившегося ученика.

— Здравствуйте, Элеонора Арсентьевна! Уж простите, что я как снег на голову вам свалилась. Ничего не могу поделать, определили, как есть, — гостья развела руками.

— Ничего. Потеснимся, — Элеонора Арсентьевна встала спиной к гостье и начала раздеваться, — я с прогулки, переоденусь. Вас как зовут?

— Забыла представиться, Марина Ивановна я! Можете Мариной называть, как вам удобнее будет.

— А вы меня можете называть Алей. Но только, когда мы наедине. При посторонних нельзя! — предупредила Элеонора Арсентьевна, — так меня родители называли. Это уже потом, для важности выбрала такое имя, как теперь говорят для имиджа. Ну, каким ветром вас сюда? — Элеонора Арсентьевна задала главный вопрос, который только из вежливости не спросила в первую очередь.

— Сын у меня в загранпоездке, второй год уже. Приезжает раз в полгода на неделю домой. К осени должен контракт закончиться, вернётся совсем. Он у меня инженер, на атомных станциях работает. Вот сейчас закончат проект и вернется.

— Ну? А тут как оказались?

— Давление скачет. Сын сноху с детками, двое у них, позвал к себе на лето, там тепло, море недалеко, к осени как раз и вернутся все вместе. Ну, а меня куда? С ними никак, да и не хочу я никуда лететь. А дома одну побоялись оставлять, без присмотра. Сноха даже хотела остаться дома. Да разве я соглашусь на такое, испортить отпуск детям. Ничего! Сын был против, но я сама настояла! Вот, нашли место, говорят хорошее.

— Да, да, сказочку придумала! Храпишь, небось, вот и сдали тебя! — Элеонора Арсентьевна рассмеялась.

— Храплю, наверное! — улыбнулась Марина Ивановна, поддержав шутку хозяйки.

— Не обижайся меня, дружить, так давай дружить будем! Безо всяких там этикетов. Он мне при жизни надоел. Подругами будем!

— Я не против! — улыбнулась Марина Ивановна.

— Но, знай, будешь храпеть, скандалить буду, — на полном серьезе предупредила Элеонора Арсентьевна, выполнив второй обязательный пункт, намеченный в плане знакомства.

— Не знаю, обманывать не стану, — Марина Ивановна пожала плечами.

— Ладно! Скоро обед принесут, время к обеду. Обед тут хороший. Только меня голодом морят, постнятину всё подсовывают. Говорят, гиполипидная диета там какая-то мне прописана. Так ты меня хоть угости чем-нибудь.

— Угощу, — Марина Ивановна улыбнулась, — но только раз, нельзя так нельзя, — заботливо предупредила Марина Ивановна.

— Ой! Так я и знала, что все учителя зануды. Что хоть преподавала?

— Химию, — ответила Марина Ивановна.

Если по лицу Элеоноры Арсентьевны можно было сказать, что её лица коснулась рука богини красоты, то по лицу Марины Ивановны можно было сказать, что это лицо всё ещё излучало добро и любовь. Марина Ивановна была очень добрым и милым человеком. Седой волос подчёркивал голубизну открытых глаз, а белая кожа лица говорила о благородстве её характера.

— Алексей Сергеевич сказал, что мы с вами коллеги. Вы тоже учитель?

— Да. Я тоже. Русский и литературу преподавала. Директором школы была, долгие годы. А теперь тут доживаю. Мир вижу из этого окна. Вижу как сюда приводят, и ни разу ещё никого не забрали.

— А ваша семья? — аккуратно спросила Марина Ивановна, не настаивая на ответе.

— Лёша теперь моя семья.