Изнаночные швы времени

Иван Слепцов

К середине XXIII века развитие технологий сделает историю точной наукой, и группа исследователей решит раскрыть тайну сокровищ великого князя, который первым в Северо-Восточной Руси решился на борьбу с властью Золотой Орды. Но вместо мирной экспедиции участников этого предприятия ждет тяжелая военная кампания 1252 года, где соседствуют героизм, отчаяние и предательство.

VI

Когда они, наплававшись, вернулись в лагерь, был без пяти минут обед. Над россыпью из углей, лежавших в яме из-под дерна, на вертелах пускали жир заячьи тушки, в стороне Феликс возился с бочонком литров в тридцать, и его довольный вид говорил, что он содержимое бочонка пробовал и содержимое это вполне достойного качества.

— Готово? — подошел к нему Олег. — Дай! А Шурик где?

— Внутри он, — ответил Феликс. — Я ему сказал амуницию подбирать.

Феликс собрал из мегапластовых колец, штырьков и пружин, замаскированных под бронзу, да куска кожи, сшитого в виде наперстка великаньих размеров стакан, наполнил его и протянул Олегу. Тот выпил и выдохнул довольно.

— Хорошее пиво, — усмехнулся. — Очень хочу посмотреть, что ЗПД себе там сейчас подберет.

Ждать пришлось недолго. Скоро наверху между веток дуба показался Шурик с большим мешком. Затем опять скрылся внутри и появился вновь опять не с пустыми руками. Всего мешков оказалось пять. Олег хмыкнул, снова наполнил свой стакан и отошел, прихватив еще один для Нормана, который с видом знатока крутил вертела. Феликс пошел к дереву — помочь Шурику спустить мешки вниз.

— Вы только сейчас ничего не разбирайте, — крикнул Олег ему в спину. — Давайте сначала пообедаем! Есть хочется!

Обед проходил в молчании: если у зайцев и были какие-нибудь недостатки, то пиво заставило о них забыть. И только когда Олег с выражением крайней печали на лице повалил опустевший бочонок на бок и катнул его мыском сапога в сторону, Шурик подал голос:

— Суп еще, конечно, надо было сделать.

— Ну, други, — оставил это замечание без комментариев Олег, — раз пива нет больше, сейчас проведем сеанс связи с Андреем и обсудим наши планы.

Коммуникационным устройством оказалась та самая икона, оклад которой с утра чистил Норман. Теперь он посмотрел на нее совсем без удовольствия, подхватил лук и ушел подальше. Шурик при упоминании Андрея сделал вид, что у него есть какие-то срочные дела в землянке.

— Норман чистил?.. — спросил Олег, доставая из обшитого кожей деревянного короба, служившего для перевозки иконы-коммуникатора, куски янтаря.

Феликс кивнул.

— Отличный парень! Хорошо, что хоть иногда с сопровождением везет!

— Не перехвали ты его, — Феликс поморщился. — Может, он к тебе в доверие просто втирается?

— А чего ему ко мне втираться, — не согласился Олег. — Он представитель заказчика, я ему не начальник. К тому же…

Фраза требовала завершения, но Олег замолчал. Он злился. Один из кусочков янтаря, которые надо было закрепить в углублениях на бортике оклада, никак не хотел вставать на место.

— А в матснабжении Андрей еще порядок и не начал наводить, — Феликс взял другой камушек и брезгливо повертел его в руках. — Аккумуляторы — двадцатилетней давности.

Олег что-то буркнул и нажал посильнее на упрямый янтарь. Раздался звучный щелчок, и камушек наконец-то оказался в предназначенной для него нише. Сразу же загорелся один из двух красных самоцветов, которые были закреплены в верхних углах оклада.

— Ладно, не буду тебе мешать. Сам общайся. — Феликс встал и, прихватив меч, скрылся за дубом, откуда доносился сначала негромкий свист, а потом глухое «ф-фтук» наконечника стрелы, входящего в толстую кору.

Через несколько секунд эти звуки сменились ударами стали о сталь. И зазвучал говорок Феликса — в его менторской вариации. Олег пробовал прислушаться, но целиком фразы разобрать не удавалось, только отдельные «ты, вот»; «не, не так»; «я же тебе»; «ну что ты за»…

Он покачал головой и взял икону в руки. Второй самоцвет тоже загорелся красным, у Олега на виске сильно задергалась жилка, в тени под дубом появился Андрей, сидящий за столом в своем кабинете.

— Ну, наконец-то. Соизволили объявиться, — сказал он вместо приветствия.

— У меня еще часа три. Я мог бы даже поспать после обеда, — в тон ему ответил Олег.

— Где остальные?

— Шурик, скорее всего, дрыхнет. Феликс с Норманом фехтуют.

— Обросли? — Андрей показал, что он имеет в виду, потерев свой подбородок.

— Да, — кивнул Олег. — Все уже знатные бородачи. Хороший стимулятор. А аккумуляторы новые сюда так и не доставили.

— Да? — удивился Андрей и сделал пометку в киктопе. — Когда трогаться будете?

— Завтра с утра. Обсудили же мы с тобой уже все перед отправкой. Что занудствуешь?

— Насколько я понимаю… — Андрей не заметил последних слов Олега так же, как Олег несколько минут назад реплику Шурика про суп, — насколько я понимаю, ты собираешься встретить князя Андрея у Владимира. Так?

— Да, так. Если казна будет с ним, то мы с Норманом идем с его войском, а Феликс и Шурик страхуют нас со стороны. Если нет, то Феликс будет сопровождать Нормана, а мы с Шуриком займемся поисками. Я же тебе говорил!

— Это-то ты мне говорил. Но мне сон плохой приснился. Так вот…

Когда Феликс с Норманом вернулись к кострищу, разговор уже закончился, озабоченный Олег рассматривал импровизированную карту, на которой кожаные стаканы обозначали Коломну, Рязань, Муром и Владимир, а цепочки щепок — реки. На берегах Оки были во множестве раскиданы объеденные кости.

— Монголы, оказывается, близко очень, — Олег показал на кости. — Ни в Муром, ни в Рязань за хорошими лошадями нам уже не пройти. Так что придется их или в деревнях на Буже искать, или уже около Владимира. Но последний вариант мне совсем не нравится — донесут сразу князю про безлошадных чужаков с оружием.

— Стоп! — поднял ладонь Феликс. — Как эту карту мог получить Андрей? Всем нашим эпиго неделю надо, чтобы такую территорию отсканировать. Да и то, если только этим заниматься!

— Не, это, по его словам, одна Квира сделала.

— Как это? — Феликс даже сел.

— В ней развились способности иного порядка, — ответил Олег. — Андрей говорит, что теперь она может дотянуться до восьмого века, израильтяне предложили ей десятилетний контракт на какую-то адскую сумму, и у нее больше не идет кровь из-под ногтей после переброски.

— До восьмого… — Феликс был ошарашен.

— Да, до восьмого, — подтвердил Олег. — И кровь не идет. Но в любом случае давайте торопиться. Норм, позови Сашу, пожалуйста.

Но лезть за Шуриком не пришлось. Он сам спустился. На правой щеке у него был отпечаток широких, крест-накрест волокон.

«И правда, спал, скотинка», — подумал Олег. Потом закрыл глаза и заставил себя стать образцом толерантности. Феликс между тем вывалил на землю содержимое мешков с амуницией, и сразу стало понятно, почему они были такими тяжелыми.

— Саша, а восемь кольчуг-то зачем? — недоуменно спросил он. — И остального добра в стольких экземплярах?

Шурик покраснел, как будто его поймали на чем-то постыдном, но ответил с вызовом:

— Считай сам! Одна — повседневная, одна — парадная. Нас — четверо. Вот и получается восемь!

К трем кольчугам слово «парадная» действительно подходило как нельзя лучше. Поверх проволочного плетения на них были закреплены очень красивые бляхи — частью просто серебряные, частью с самоцветами. Олег собрал их в охапку и одной кучей откинул в сторону. Туда же полетела еще одна кольчужка — совсем плохонькая, с прорехами на спине, про которую Норман подумал, что она предназначалась ему.

Остальные Олег раздал: Феликсу отложил ту, у которой на груди была металлическая пластина с грифоном, себе выделил такую же, но со львом. Норману и Шурику достались обычные кольчужные рубашки без всяких украшений. Так же были распределены и плащи: шелковые с тонкой шерстяной подкладкой и попроще — из грубой шерстяной клетчатой материи.

Шурику такой дележ не понравился, и он уже откликнулся обиженным «а почему?», но Феликс его окоротил:

— Ты, Саша, легенду, что ли, забыл? Или не слушал ничего на инструктаже?! Знатные дружинники — мы с Олегом, а никак не ты. А при знати всегда должны быть люди пониже значением. Иначе какая же это знать? Вот на то есть ты с Норманом. Кметами⁴⁰ будете.

Шурик сник, а Олег быстро покончил с распределением амуниции: раздал шлемы, поножи и наручи, наколенники приказал отнести назад.

— Толку от них, поверьте, никакого. Только мешаются!

Пока Норман их уносил, Феликс велел Шурику залить и заложить дерном угли, а сам лишний раз перепроверил заплечные мешки, которые собрал перед готовкой: все ли, что нужно, они с собой взяли. Большая часть содержимого, за исключением икон-коммуникаторов, медтусков и монет, золотых и серебряных, казалась ненужным хламом, но все это были очень полезные вещи, как, например, маскировочные костюмы, которые в активированном виде делают человека необъятным толстяком и скрывают оружие, и химикаты для наведения массовых галлюцинаций. Олег забрался на дуб, дождался, пока эта ревизия закончится, законопатил лаз в землянку и соскользнул на землю по переброшенной через сук веревке, которою не без труда удерживали Норман и Шурик.

— Без кольчуг теперь никогда и никуда, — напомнил он им. — Тяжесть это небольшая, так что привыкнете. Если почувствуете, что где-то что-то трет, жмет или болтается, — сразу говорите. Исправим. Все ясно?

— Ага, — ответил Шурик. Норман кивнул.

— Ну, тогда пошли! — скомандовал Олег, глянув на компас в виде средней величины медальона, и на ходу раздал всем репеллент.

Пройти предстояло около двадцати километров через самую глухую часть Мещерской низменности в общем направлении на юг, к реке Буже. Еще в центре, когда Квира показывала окрестности базы, Олег присмотрел на ее берегу пару неразоренных деревень. «Какие-никакие лошади там должны быть. Купим», — решил он.

Лес здесь был очень густой, настоящий кошмар лесника: на паре квадратных метров часто высилась и взрослая ель, и пара таких, что на дубины хороши. Но в кольчугах через заросли, как оказалось, можно было идти довольно быстро. «Проходишь и даже слово „продираться“ не вспоминаешь», — подумал Норман.

Они перешли вброд небольшую речушку Вьюницу, а через другую, Тасу, водоворотистую, с мутной бурой водой, перебрались, повалив клонившуюся к воде ель. За второй рекой местность стала повышаться, ельник начал уступать место соснам, солнечные лучи уже не пропадали в паутине переплетенных веток, соскальзывали к земле. А когда из-под ног совсем пропал влажный мох, Олег нашел место для привала — небольшую поляну на краю довольно глубокого, доверху заполненного кустами оврага.

— Сколько мы прошли? — спросил Шурик. — Километров пятнадцать?

— Около того, — ответил Олег и, сделав над собой небольшое усилие, спросил как можно участливее: — Ты как? Все нормально?

И тут же пожалел.

— Я устал! — заявил Шурик и стал говорить о непереносимой сложности пути через густой ельник, о поганых канавах, заросших мхом, в которых можно ногу сломать, и что «ни хрена репеллент не помогает». Заметив выражение лица Олега, он закончил спокойно: — Но в общем все терпимо. Мне просто надо немного отдохнуть.

— Всем надо немного отдохнуть, — кивнул Олег и провел вокруг себя рукой: располагайся, мол, все к твоим услугам.

Шурик улегся неподалеку прямо на траве на самом краю оврага. Ветки сосен там почти совсем не загораживали солнце, лежать было тепло.

Феликсу конец перехода тоже дался тяжело. Он был бледен и довольно сильно прихрамывал. Однако когда Олег взял его за плечо, усадил на землю и потянулся снимать сапог, Феликс остановил его раздраженным жестом, означавшим «да успокойся ты! отстань! все нормально».

Олег отстал. Феликс посидел минут пять молча, перестал хмуриться и сказал примирительно:

— Может, пришло уже время для постперебросочного допинга?

Олег покопался в своем мешке и раздал всем прозрачно-желтые капсулы, внутри которых можно было разглядеть взвесь из бледных ниточек.

— Это что? — спросил недоверчиво Шурик.

— Бери-бери! — откликнулся повеселевший Феликс. — Здесь рыбий жир и женьшень. Как роботы будем топать — непреклонно и необоримо.

Олег вдруг прислушался — как накануне, когда он выбрал кружной путь на «остров». Потом сработал как катапульта: сдернул с пояса небольшую палицу и, широко размахнувшись, бросил ее в заросли ивняка на краю оврага.

В кустах что-то коротко взвыло. Все вскочили на ноги.

— Фил, можешь сходить? Посмотри, что у нас за гость там!

Феликс вытащил меч и пошел в сторону затихших кустов. Олег вытащил из-за спины лук и положил на тетиву стрелу. Норман, посмотрев на него, сделал то же самое.

— Иди сюда, Олег! — прозвучало из ивняка спустя минуту.

Теперь голос у Феликса был совсем другой — от клоунады не осталось и следа. Были в нем беспокойство и печаль, которые Олег по прошлым экспедициям хорошо знал. Печаль, которая звучала так: ну вот, началось.

В кустах лежало существо, которое Квира, большая ценительница фэнтези, глянув издали, наверняка назвала бы неудачным опытом выведения орков. А Несынов, в орков не веривший, но являвшийся лучшим специалистом по голодомору на Украине⁴¹, сказал бы, наверняка болезненно морщась, что видел таких в лесах под Винницей. На третий год такие, мол, были. На второй еще не было, а на третий встречались.

Лежащий был худ и неимоверно грязен. Если бы у него были волосы, то они висели бы сплошным колтуном, а вши были бы самыми безобидными его обитателями. Но на черепе — местами чуть ли не насквозь изъязвленном — почти ничего не было. Несколько седых пучков разной длины — и все.

Но страшнее всего были руки, вернее то, что от них осталось. Кистей не было, а там, где у обычного человека бывают запястья, кости были расщеплены и сплющены, срослись оголенными, превратившись во что-то вроде двузубых грабель или каких-то чудовищных цапок.

— Это ведь специально сделано? — спросил Феликс.

— Думаю, да, — ответил Олег и начал пучком травы оттирать коросту у локтя несчастного. Потом помолчал несколько минут, вздохнул и заговорил так, как будто у него донельзя першило в горле:

— Давай глубокую мемограмму сделаем. Зови Нормана, пусть следит за мной, а Шурик пусть не валяет дурака и сторожит как следует. Стоит там, на лужайке, и сторожит. А ты вокруг полазай, посмотри, нет ли кого еще.

Глубокая мемограмма, в отличие от обычной, представляла собой не наблюдения хрономенталиста, остающегося самим собой, а попытка реконструировать то, что приходится хроноригену⁴² видеть, слышать и чувствовать в момент наблюдений. Чтобы овладеть этим ремеслом, требовалась индивидуальная предрасположенность и около трех лет интенсивного обучения, в основном индивидуального, наедине с преподавателем. Поэтому хороших специалистов было немного, а тех, кто был способен на документальную точность, — не более полутысячи на все шестимиллиардное человечество.

Хороший результат получался, если хрономенталисту удавалось специальным образом настроить свой организм, ввести его в состояние, когда мозг начинал впитывать как губка услышанное, увиденное и почувствованное — слова, картинки и впечатления. Надо было сделать с собой то, что на профессиональном сленге называлось «отключить рассудок», забыть, кто ты и откуда, и полностью раствориться в происходящем.

Девятого мая 1945 года⁴³ нужно было стрелять в воздух и с радостным остервенением кричать «ура», задыхаться, надрывая пересохшее горло, заходиться в кашле, вытирать слезы и снова кричать. Нужно было плакать, не стесняясь, в Далласе, когда полоумный Освальд застрелил Джона Кеннеди⁴⁴. Нужно было опасливо жаться по краю торжищной площади в день, когда московский князь Дмитрий Иванович, впоследствии Донской, объявил о неслыханном ранее — публичной казни, которой должен был быть предан Иван Вельяминов⁴⁵. Восемнадцатого февраля 1943 года нужно было орать вместе со всем берлинским Шпортпаластом «да!» в ответ на безумные выкрики Йозефа Геббельса⁴⁶, который хотел знать, готовы ли немцы и дальше слепо верить своему вождю Адольфу Гитлеру⁴⁷, вести ради него тотальную войну, пожертвовав всем ради победы. Быть вне себя от страха в утро стрелецкой казни⁴⁸. Ликовать 22 августа 1991 года в стотысячном потоке людей, идущих по Тверской улице в Москве под гигантской трехцветной лентой и смаковать ощущение свободы⁴⁹.

А сейчас? Сейчас надо было просто ужаснуться.

Глубокие мемограммы делали в особо важных случаях. Нынешний был именно таким, скорее даже исключительным: ничего подобного раньше во время своих экспедиций сотрудникам Центра прикладной хрономенталистики встречать не приходилось.

Олег посторонился, и Норман увидел лежащее на земле тело. Побледнел, несколько раз быстро сглотнул, но самообладания не потерял. Потом глубоко вздохнул, окончательно избавляясь от тошноты, и спросил, показывая на руки бедняги:

— Не похоже на травму. Это специально?

— Да. Думаю, специально. Ты вот на эту тамгу обрати внимание, — Олег присел и показал пальцем на бедро. — Надо ее обязательно хорошенько запомнить.

— Кнут и колесо это.

— Монгольская? — уточнил Олег.

— Да, — кивнул Норман.

Олег встал на колени рядом с несчастным и начал аккуратно раздвигать лохмотья: нет ли еще отметин на теле? Ткань была полусгнившей, расползалась под пальцами, он хотел было уже бросить это занятие, но тут его рука наткнулась на пустоту в паху, и мозг прострелила мысль: «Да это женщина?»

Лоб залил холодный пот. Олег вытер его ладонью и нехотя потянул в сторону лоскут, зацепленный за поясной шнурок, — все, что осталось от портков. Потянул и вздрогнул.

Нет, перед ним лежала не женщина. Это был мужчина, которому варварски вырвали член и мошонку. Именно вырвали. Олег много видел скопцов, так как в одну из первых своих самостоятельных экспедиций прошел и проехал пол-Сибири, изучая русские скопческие общины⁵⁰. Поэтому он отлично понимал, что ужасные рубцы и лохмотья омертвевшей плоти здесь были не от ножа. Скорее всего, несчастному привязали к мошонке веревку, а другой конец ее — к хвосту коня. А потом…

Потом Олега вмиг охватила ярость — исступленная и неуправляемая. Он рухнул на колени, стиснул челюсти и заколотил кулаками по земле. Она ответила: чуть наклонилась, покачнулась, как палуба корабля в сильный шторм, и вернулась на место.

Через пару минут Олегу стало легче. Захотелось пойти в церковь, обязательно деревянную, старую, где нет электричества, постоять перед деревянными досками икон, закопченными, на которых почти ничего не видно и можно представить себе все что угодно. Постоять там долго-долго, пока ноги не заноют от неподвижности, а голова не закружится от духоты. Потом выйти и вздохнуть полной грудью… А потом, потом…

Потом он обнаружил, что стоит, глядя вверх, в голубое майское небо, по которому не спеша скользили небольшие облака: чистые, белые, дождя не предвещающие. «Эка меня зацепило… — мелькнуло в голове. — Нервы вроде всегда в порядке были…»

Он открыл медтуесок, выудил оттуда оранжевый шарик, о котором накануне говорил Норману, положил его под язык калеке, потом, посомневавшись с секунду, добавил еще один. Затем резко встал, хлопнул Нормана по плечу, и они пошли обратно на лужайку.

Феликс встретил их, скрестив руки на груди и поджав губы.

— И что мы с ним делать будем?

— Как что? — пожал плечами Олег. — Ничего делать не будем. Я его полечил. Очнется скоро. Скорее всего, нас и не вспомнит.

— Нет! — Феликс хотел, чтобы это слово прозвучало весомо и безапелляционно, но получился всего лишь истеричный выкрик.

— Что «нет», Фил? — нахмурился Олег. — Ты о чем?

— О нем я, Олег. О том, кого ты чуть не угробил!

Олег чертыхнулся про себя. Раз в пять, наверное, лет Феликса поражал вирус всего-и-вся-спасения-и-сохранения. Он начинал жалеть всех без разбору, по поводу и без. Котенок, который не может спуститься с дерева, например, стоил тогда в его глазах вселенской катастрофы. Иногда дело доходило до того, что у Олега на даче в Карелии во время вечерних посиделок он запрещал травить комаров, а когда его после долгой перебранки наконец-то отказывались понимать, он обижался и уходил в лес.

— Его надо с собой взять! Хотя бы до первого селения!

— А что с ним, Фил, сделают в этом первом селении, когда мы уедем?

Феликс сделал вид, что не знает.

— А я, Фил, знаю, — продолжал Олег. — Его вышвырнут. И может быть, помня про нас, вышвырнут мягко, обходительно, только пару раз кнутом огреют. А могут ведь и собак спустить!

— Все равно мы должны попытаться его спасти! Он здесь не выживет! — Феликс повысил тон. — Давай до ближайшего монастыря его отвезем!..

— Его нигде поблизости не примут, — не уступал Олег. — Здесь сплошь разоренные деревни, а в тех, что уцелели, работники нужны, а не призреваемые. В Новгороде или Пскове подаянием он, может быть, и выжил. Подаянием! Но он про подаяние знать должен, помнить, что есть такая штука — подаяние. А что у него в голове осталось? Ты знаешь?! Нет! То-то же! А ведь он с самого начала вокруг нас крутился, и намерения у него не самые добрые были.

— А это почему ты так решил? — спросил Феликс.

Олег осекся. На секунду ему показалось, что он сказал лишнее, но промолчать уже не получилось бы.

— Не знаю, что у него там с остатками разума происходит, кем он нас считает, — сказал он. — Но везти его можно только связанным. Ведь это он тебе, Фил, ногу разодрал.

Феликс ошалело глянул на Олега, потом нырнул в ивняк. А когда спустя четверть часа снова появился на поляне, буркнул только «нет его уже, спрятался», подхватил свой мешок, вытащил из-под кольчуги компас-медальон и первым спустился в овраг.

Примечания

40

Кметы — один из разрядов средневековой русской дружины, профессиональные воины. Со временем за личные заслуги могли быть выдвинуты в состав бояр.

41

Голодомор — массовый голод 1932—1933 годов практически на всей территории Украины, в то время формально автономной части Советского Союза, приведший к гибели до 4 млн человек. Причиной голодомора стала государственная политика: повышенные хлебозаготовки после проведения так называемой «коллективизации сельского хозяйства», то есть ликвидации частых аграрных хозяйств, а затем и почти полное изъятие запасов у крестьян. Советский диктатор тех времен Иосиф Сталин и ряд его соратников были признаны судом виновными в голодоморе в 2010 году.

42

Хронориген (по аналогии с «абориген») — по определению хрономенталистов, люди, живущие в своем времени и никогда его не покидавшие.

43

Девятое мая 1945 года — день окончания Второй мировой войны в Европе. Нацистская Германия безоговорочно капитулировала.

44

Джон Фицджеральд Кеннеди (1917—1963) — 35-й президент США (1961—1963), демократ, проводил политику предоставления чернокожему населению равных прав. 22 ноября 1963 года ехал в Далласе в открытом лимузине и был смертельно ранен из снайперской винтовки Ли Харви Освальдом, перед убийством почти три года прожившем в конфликтовавшем с США Советском Союзе. Два дня спустя после убийства Кеннеди Освальд тоже был застрелен во время перевода из полицейского управления в окружную тюрьму. Согласно выводам комиссии Эрла Уоррена, председателя Верховного суда США, Освальд «действовал в одиночку и без чьего-либо совета или помощи».

45

Иван Вельяминов, сын последнего московского тысяцкого, независимого от княжеской власти главы городского ополчения Василия Вельяминова, рассчитывал на отцовскую должность, но великий князь Дмитрий I Иванович, впоследствии Донской, ее ликвидировал (1374). Иван Вельяминов отъехал в Тверь, а когда тверской князь Михаил Александрович после поражения в войне с Москвой (1375) обязался его выдать, бежал. Пойман был на территории Московского княжества в Серпухове, где оказался по непонятным причинам. Казнили его отсечением головы мечом (1379).

46

Йозеф Геббельс (1897—1945) — рейхсминистр народного просвещения и пропаганды нацистской Германии, гауляйтер Берлина. Покончил жизнь самоубийством в последние дни штурма Берлина советскими войсками. Считал, что, «сражаясь до конца», создает для своей личности героический облик, что с пользой смогут использовать новые поколения нацистов.

47

Адольф Гитлер (1889—1945) — основатель тоталитарной идеологии национал-социализма (нацизма), рейхсканцлер Германии (с 1933), неограниченный диктатор (с 1934). Главный виновник Второй мировой войны и массового уничтожения мирного еврейского населения в Европе. Покончил жизнь самоубийством в Берлине за несколько дней до безоговорочной капитуляции Германии.

48

10 октября 1698 года в Москве начались массовые казни участников неудачного стрелецкого восстания. По воле царя Петра I лишены жизни были около 2000 человек.

49

Массовая манифестация в Москве после неудачной попытки консервативного военно-политического путча, организованного членами так называемого Государственного комитета по чрезвычайному положению.

50

Скопцы — последователи секты «духовных христиан». Оскопление рассматривают как богоугодное дело и единственный способ спасения души. Секта возникла в XVIII веке; во второй половине XIX века общая численность скопческих общин в России составляла около 6000 человек. В царской России секта преследовалась в уголовном порядке, наказанием была ссылка. В СССР была запрещена.