Самый западный день

Иван Привалов

Сборник рассказов о людях, живущих рядом.О войне и мире.О любви.Мир, центром которого является самый западный город нашей страны, – Балтийск.

Филиппыч

Ребята загрустили.

Стоп-колеса.

Новый год.

Филиппыча не будет!

Грустно.

А потом: кто-то, где-то, надыбал, вырвал, отбил, захватил, выкупил, обменял, оторвал, украл, притырил, обманул, принес… ЕЛКУ!!!

Дедушка Мороз, блин…

В пустыне глоток воды…

Трогали. Щупали. Гладили. Украдкой целовали… Славяночка…

Праздник…

Поместили и нарядили: Патроны. Гирлянды — ленты с патронами. Шары — гранаты на кольцах.

Праздник, закрашенный черным юмором.

Праздник застывшей опасности…

А Филиппыч не приедет…

Незаметно. Буднично проходит день. Еще один. Рутина. Стрельба. Война. Неразбериха. Слушаем рацию. Джонсон. В эфире бардак. Ежики. Лошадки. Война. Кто с кем воюет уже непонятно. Тем более кто в кого стреляет!? Стоп-колеса. Что в мире происходит?

Пришла ночь, а с ней темнота.

Пришла темнота, а с ней ночь.

Около восьми часов. Ночи. Тревога!!! Все в секунды заняли боевые позиции: у амбразур, проломов и проемах. В холоде ночи Грозного, в холоде ночи Минутки: шум двигателей. Машин. Много…

Первую линию обороны заняли бойцы ДОН (Дивизии особого назначения), стоящие с нами по соседству. Траншеи, выкопанные в земле.

Общая тревога! Наши не ездят. Значит духи!

Полная боевая готовность…

Рев двигателей сильней. Сильней…

Может, проедут мимо? А?!

Рев стих аккурат возле выезда к нашим апартаментам. Все застыли. Замерли. Патроны в патронниках. Предохранители сняты…

Лязгнула дверца Урала. Шаги в нашу сторону. Густоту ночи разорвал. Порвал на куски мороз звезд звонкий, практически детский голос. Слова, учитывая ситуацию, абсурдные и неуместные: «Стой! Стрелять буду!».

И тут над землей, над руинами, над гарью и грязью, прозвучал ровный, спокойный, густой и насыщенный, до боли знакомый и родной голос:

— Сынок! Ты что, в меня стрелять будешь!?…

И не понятно откуда. А кажется со всех сторон, по грязи, перепрыгивая через траншеи, кирпичи, ночь, тенями метнулись:

— Филиппыч!!!

Вспоминая события тех лет, все больше проникаюсь восхищением и преклоняюсь перед человеком, который смог без единого выстрела, в полном радиомолчании, во время запрета, ночью, привезти в Грозный из Моздока целую колонну. Для этого мало обладать бесстрашием. Для этого надо обладать мужеством. Мужеством взять на себя ответственность за жизни других. Талантом полководца.

Филиппыч!

Сделать такое ни для минутной славы: здесь этого никто не оценит. Не для наград. Не для звезды героя. А для пятидесяти пар горящих глаз. Для тех, кого искренно любишь. Устроить маленький праздник в праздник. Рискуя жизнью. Дать почувствовать в этой клоаке, забытой Богом и людьми: нужность, память, востребованность. Дать окрепнуть вере. Вере, которая угасает с каждым днем, уступая место безысходности и неотвратимости. Дать почувствовать воинам Великой страны, что они нужны ей. Слезы на глазах. Благодарность ему.

Пройдут годы. А в памяти останется этот незаметный, незамеченный вырезанный в сердце подвиг. Подвиг Человека. Человека, знающего цену маленькому празднику. Празднику на войне и его значению для нас. Маленьких серых песчинок России. Песчинок, из которых строится и высится громада ее славы.

Маленький человек. А сколько понимания, сострадания и любви вложил в него Господь! Какими талантами он его одарил. Сколько душ и судеб он спас и согрел. Согрел и спас…

Горжусь, что пришлось служить с ним.

Управление внутренних дел Калининградской области!

Как гордо и здорово звучит! Горжусь.

Гордились мы, ловя на себе завистливые взгляды ребят из других отрядов.

У нас был ПРАЗДНИК!

Проходит время. Уже сейчас ребята, те, которые были тогда, те, которые были до и те, которые были после, не помнят или не хотят вспоминать то, что было там. Время постепенно стирает лица, населенные пункты, даты. В памяти остаются только эмоции. Именно по ним и вспоминают Васю, Петю… «А помнишь!?»… «А помнишь!?»… «А помнишь!?»…

И очень удивляются, почему он запомнил, а другой нет.

А каждый помнит свою войну и свое окружение. Свои события. Своих героев. И почему — то всегда память отчетливо помнит передний план, а не помнит задний фон. Помнит взрыв, а не помнит ту маленькую девочку в конце улицы. Почему? Вот и сейчас вспоминая о подвиге Казаченко, а то, что как он прошел этот путь от Моздока до Минутки, я считаю подвигом, как-то забылись те, кто был с ним. Те, которые рисковали не меньше.

Филиппыч, принявший решение и организовавший переход колоны, отвечает за жизни ребят. И те, которые с ним, поддерживающие — отвечают не меньше. В том числе за жизнь Филиппыча. Нельзя их не вспомнить.

Все помнят Филиппыча и тот Новый год, и уже мало кто помнит о других, идущих сним рука об руку… Об Алексее и Андрее…

А они были с ним.

А они были с нами.

Герои той войны. И только они знают цену того пути: пути от Калининграда до Грозного. Пути от Моздока до Минутки. Пути от мира до войны. Пути от и до…

Дорога длиною в Вечность… И закончилась она праздником: Новым Годом!!!

Среди криков, возгласов, смеха Филиппыч каким-то образом успевает решить вопрос о постановке машин колонны во дворе — под прикрытие охранения. Раздвигаются противотаранные заграждения, колючая проволока и машины радостно пофыркивая, размещаются бок о бок во дворе. В уже подмерзшей дневной грязи.

Общее построение.

Несмотря на то, что многие спали. Уставшие. Измотанные. Истерзанные изнуряющей неделей. Измученные неизвестностью и непонятностью. Неопределенностью своего положения. Тоской по дому…

Вся эта грязь вокруг, эти завалы, эти длинные ночи и короткие дни, наполненные злом и горем, озарились сиянием. Заиграли другими красками. Наполнились добротой и домом. Дыханием дома и Родины. Ветром Балтики.

Команду «Становись!» никто не услышал. Все ее почувствовали.

Пощупать, потрогать, обнять Филиппыча хотел каждый.

Общая свалка, центром которой был Александр Филиппович.

Построились. Выравнивались несколько раз. Все время получалась кривая. Всем хотелось стать к нему поближе. Остановился. Маленький. Незаметный. Провел пальцами по ремню на поясе. Одернул куртку. Наполнил воздухом грудь… И здание наполнилось зычным, уверенным, сильным голосом. И он стал великаном. Прибывшие с ним ребята таскали ящики. А все смотрели на Филиппыча…

Речь оратора и мужа. Речь боевого офицера. Человека, привыкшего отдавать приказы и нести за них ответственность. Каждое слово, прежде чем раздаться, взвешивается. Примеряется размером и формой. Весом и интонацией. Бьет на убой. В сердце. Речь отца. Речь друга. Речь брата.

Осматривает каждого. Взгляд забирается в душу. Сердце. Сканирует мозг. Одним этим тяжелым, проницательным взглядом, он оценил состояние отряда. Моральное состояние боевого духа. Состояние отряда. Состояние каждого бойца. И на основе этого звучит его голос. Выдержанный. Четкий. Точный, как выстрел снайпера. Достигающий каждого в вибрирующей морозной тиши войны.

Он говорит. Он вспоминает другое время. Время той войны. Как колону не пустили ночью под прикрытие. Как погибли люди. Он рассказывает о том, как они добирались. Как шли через Чечню. Через блокпосты. Через руины. Через огонь. Чем отличается подполковник от полковника.

Он ведет диалог. Диалог со всеми и с каждым. В его речи каждый слышит, что-то для себя. То единственное, нужное и необходимое именно сейчас…

Передает «привет» от руководства УВД, руководства области и города, от родных и близких.

Передать, повторить, как он это сделал, передать, повторить, как он это произнес — невозможно. Так как невозможно передать и повторить шум волны, шелест листвы, тепло солнца…

…А потом он стал всех целовать. Крепко и смачно. Каждого. Перецеловал всех. Становится перед строем. Слезы на глазах. И тут как говорится, голос из толпы:

— А еще!?

Возглас подхватывается. И Филиппыч пошел целоваться вновь.

И я там был…

Филиппыч вновь встал перед строем. Осмотрел всех теплым отеческим взглядом. Вытер губы. И хитро улыбаясь, сказал, как бы про себя:

— А целуются то как!

Общее ликование…

А дальше началось вскрытие привезенных ящиков. Филиппыч из одного из них стал доставать пакеты. От родных. Из дома. Небольшие. Перевязанные и запечатанные скотчем и слезами.

Филиппыч превратился в почтальона.

Он выкрикивает фамилию. Имя. Подошедшему коротко рассказывает о родных. Историю получения пакета. С душой. Теплотой. Счастливчик уходил в сторонку. Находил более или менее неприметное место. Распечатывал пакет. В сторону откладывались вложенные вкусности. Из глубины извлекались листы бумаги. Фотографии. Фотографии, которые сразу же раскладывались вокруг. И дрожа, руки, раскрывали полученные письма. И губы закусывались. И вытирались глаза от потока слез…

В кубрике наступила тишина.

Такую картину видел и раньше. Видел я ее в наших фильмах о той, Великой войне. Добро и любовь. Письма из дома:

— Мы ждем Вас, возвращайтесь!

— Мы любим Вас!

— Возвращайтесь…

Мы любимы! Нас ждут!

Ветер, освежающий ветер.

А потом вытирая рукавом слезы. Отряхнув в далекую далену близких и чувства. Потихоньку выходя из своих уголков. Вернулись к этой жизни. Суровой и простой: Или ты, или тебя…

Возвращаюсь назад. Пытаюсь. Вскрываю ячейки памяти. Вскрываю. Взрываю. То, что забылось. То, что было. То, что забылось. То, что приказал себе забыть. То, что приказал не вспоминать. Но то, что должен. То, что обязан. Вспомнить то, что было. Вспомнить то, что нужно. Вспомнить то, что надо. Вспомнить то, что все забыли. Вспомнить то, от чего все оградились стеной. Глухой стеной забытья. И как сказал неизвестный, как сказал Филиппыч, как повторяю я:

— Это нужно живым!

Пишу эти строчки — возвращаюсь назад. Хожу по комнате из угла в угол. Не сплю. Ящик Пандоры. Мой ящик Пандоры. Вскрытый, взрезанный, взорванный. Этими строчками он возвращается в меня. В мой дом! Боль стрелою пронзает сердце. Молнией мозг. Кричу, но тишина поглощает крик. Поглощает стон. Со временем научусь с этим бороться. Научимся с этим бороться. А нет — просторы вечной охоты открыты воинам. Открыты нам, непримиримым и не успокоившихся.

Сейчас рассказывают о том, что все были пьяными и наркоманами. Нет! Это не так! Мы просто любили свою Родину! Мы просто любили свою Страну! Этой непонятной и необъяснимой любовью. Хаяли. Проклинали. Ругали. Но подставляли свою грудь под пули. Отдавали свою жизнь за нее — Обхаянную и Великую.

Славься Отечество наше народное!

А пить перед боем, а пить в предчувствии — трусость и преступление!