Круг замкнулся

Иван Погонин, 2022

Последняя книга Ивана Погонина о приключениях Мечислава Николаевича Кунцевича и Осипа Григорьевича Тараканова заканчивается там, где начинается первая книга об их приключениях… Круг замыкается.

Глава 1

Убийство или не убийство?

Муром, апрель 1906 года

Мечислав Николаевич не видел брата лет десять. Нет, они с Казимиром не ссорились, напротив — скучали друг по другу. Казик, у которого была масса свободного времени, писал в Петербург пространные письма, вечно занятый Мешко ограничивался открытками на Рождество и Пасху. Но за последние годы сыщик так и не смог выбраться во Владимирскую губернию, а уездный чиновник — посетить столицу. И вот…

После того как отец умер, Мечислава, Казимира и их младшую сестру Ядвигу взяла на воспитание бабушка. Из-за нехватки денег в высшее учебное заведение смог поступить только младший брат. Но карьеры Казик не сделал — на последнем курсе участвовал в студенческих волнениях, три месяца просидел за это на Шпалерной, после чего получил трехлетний запрет на жительство в столицах. Пришлось Кунцевичу-младшему искать место в провинции. Муромский предводитель дворянства, добрый батюшкин приятель, выхлопотал Казимиру место секретаря уездного сиротского суда. В Муроме младший брат прижился, в столицу возвращаться не стал и вел тихую скучную жизнь провинциального интеллигента-либерала. Он так и не женился, не обзавелся детьми и жил со старухой прислугой и двумя кошками в собственном доме на окраине города. О том, что заболел чахоткой, никому из родных не сообщал…

Сестра от наследства отказалась, заявив, что хлопоты по его оформлению обойдутся дороже, чем стоит дом. Мечислав Николаевич подал заявление мировому, обождал полгода и 16 апреля 1906 года, в половине девятого вечера, сел на нижегородский пассажирский поезд. Сутки спустя он очутился в городе, который во всех анкетах указывал как место рождения.

Кунцевичу повезло — в кассе что-то напутали и во второй класс продали плацкарт больше, чем было мест, поэтому обер-кондуктор разместил его безо всякой доплаты в полупустом синем вагоне^[1]. В Москве в его отделение^[2] зашла дама лет двадцати пяти, путешествующая в полном одиночестве. Она села напротив и с интересом скользнула по сыщику глазами такого изумительно зеленого цвета, что титулярный советник инстинктивно втянул живот и поправил и так идеально повязанный галстук. Когда кондуктор проверял билеты, Мечислав Николаевич узнал, что барыня тоже едет в Муром. Разговорились, познакомились. Наталья Романовна представилась муромской помещицей. Она ехала в свое имение, где намеревалась пробыть все лето.

В гостиницу с вокзала поехали на одном извозчике. Помещица заняла «генеральский» номер ценой в три рубля во втором этаже, чиновник — полуторарублевый в первом. Едва Кунцевич успел умыться и переодеться, как услышал осторожный стук в дверь. На пороге стояла давешняя попутчица.

— Я прошу меня простить, Мечислав Николаевич, но у меня будет к вам огромная просьба. Не могли бы вы сопроводить меня в ресторан? Я не хочу ужинать в номере, а выйти мне абсолютно не с кем, — просительница посмотрела на чиновника своими изумрудно-зелеными глазами, и он немедленно согласился:

— Почту за честь, мадам.

Вечер пролетел как один миг. Титулярный советник был в ударе — он остроумно шутил, блистал прекрасными манерами, был щедр и весел. Результат не заставил себя ждать:

— Как только все угомонятся, прошу ко мне, — прошептала Наталья Романовна, протягивая в дверях своего номера руку для поцелуя…

На улице запели первые петухи, и Кунцевич понял, что пора идти восвояси. Он спустил ноги с кровати и, стараясь не шуметь, стал шарить по полу, ища предметы гардероба.

— Жду тебя к двум часам, сходим куда-нибудь пообедать, — тихо сказала помещица.

— Всенепременно, всенепременно. Ты когда в имение?

— Не знаю. Я вчера справилась — дороги до сих пор ужасны. Подожду, пока высохнут. Да и горничную надо нанять. Есть тут контора по найму, не знаешь?

— Понятия не имею. Кстати, а почему ты без прислуги едешь?

— Я ее рассчитала перед самым отъездом за нерадение. Все, я спать хочу, прощай. Прощай до обеда.

Проснулся Мечислав Николаевич от сильного стука в дверь. Он сунул ноги в туфли, набросил на плечи халат и повернул ключ в замке. Дверь распахнулась, едва не ударив титулярного советника по лбу, и в номер вломилась целая толпа, возглавлял которую представительный мужчина лет сорока в полицейской форме с петлицами пристава и погонами коллежского секретаря.

— Господин Кунцевич? — громогласно поинтересовался полициант.

— Да, — растерянно согласился титулярный советник.

— Городской пристав Трубецкой. Вынужден вам сообщить, что вы арестованы по подозрению в убийстве вдовы отставного гвардии корнета госпожи Кошельковой. Прошу следовать за мной.

Мечислав Николаевич опешил:

— Кошельковой? Позвольте, я не имею чести…

— Ну не надо, не надо отрицать очевидных фактов. Вас половина города вчера видела вместе.

— Боже мой! Вы про Наталью Романовну? Она убита? Не может быть!

— Собирайтесь, милостивый государь, а пока вы собираетесь, мы проведем в вашем номере обыск.

— Да, но мне надобно переодеться. Не могли бы вы выйти?

— Ни в коем случае. Извольте пройти за ширму.

— Удалите хотя бы ваших спутников. Я на вас не нападу.

Пристав окинул взглядом фигуру собеседника и усмехнулся.

— Господа! — обратился он к пришедшим вместе с ним людям, — потрудитесь обождать нас в коридоре.

— Итак, вы утверждаете, что когда ушли от госпожи Кошельковой, она находилась в добром здравии?

— Утверждаю.

— А как же в ее прекрасной головке появилась дырка от пули?

— Понятия не имею.

— Значит, убили ее не вы?

— Нет, не я. Зачем мне ее убивать?

— Ну, причины могут быть самые разные — ссора, ревность, корысть…

— Да я только вчера с ней познакомился, какая ревность, какая корысть?! У нее что, что-то пропало?

Пристав на вопрос не ответил, а задал вопрос сам:

— Вы к нам зачем пожаловали?

— Наследство оформлять. Брат у меня умер, Казимир Николаевич Кунцевич. Вы же наверняка его знали.

— Знавал, знавал вашего братца. Доставил он мне хлопот.

— Это каких же?

— А то вы не знаете! Братец ваш первым красным заводилой в городе был. Во всех сборищах, во всех манифестациях — в первом ряду. Эх, были бы нонче другие времена, давно бы он у меня уехал соболей пасти.

— Больше он вас не обеспокоит.

Пристав промолчал, потом спросил:

— Значит, наследство. Велико ли оно?

— Дом с мезонином и два осминника земли с садом.

— Неплохо. А позвольте вас спросить, почему вы на гостиницу потратились, а не в унаследованном доме остановились?

— Я, знаете ли, привык жить с определенным комфортом. А дом стоит несколько месяцев нетопленным, прислуги там нет, ну не стану же я сам печку топить и завтрак себе готовить?

— Понятно-с. И что с домом собираетесь делать — продавать или сами жить станете?

— Хотел продать.

— А может быть…

Кунцевич так и не узнал, что ему хотел предложить пристав, так как дверь открылась и в кабинет стремительно вошли два человека — седовласый, пожилой, грузный мужчина в форме исправника и судейский чиновник лет тридцати пяти, в очках в золотой оправе.

Пристав вскочил.

— Ну, как продвигается дознание, Василий Николаевич? — обратился к нему исправник. — Надеюсь, вам уже удалось довести господина Кунцевича до сознания?

— Никак нет-с, — с сожалением в голосе ответил Трубецкой.

— Очень хорошо.

— Не совсем вас понимаю, ваше высокоблагородие! Чего же здесь хорошего?

— А того, — вступил в разговор судейский, — что, как мы с Владимиром Силовичем выяснили, никакого преступления и не было. Вдова сама себя жизни лишила.

— Отчего же вы так решили, Андрей Сергеевич? — с ухмылкой поинтересовался пристав.

— А оттого, Василий Николаевич, — ответил вместо судейского исправник, — что надобно начальство слушаться, а не шашкой махать. Говорил я вам, чтобы вы не спешили?

— Я и не спешил. Опрос свидетелей показал…

— Опрос показал только то, что мадам Кошелькова провела ночь не одна, — перебил подчиненного начальник. — А вот осмотр места убийства показал намного больше. Господин Кунцевич, — повернулся исправник к титулярному советнику, — разрешите от лица уездного полицейского управления принести вам свои извинения за скоропалительные действия некоторых его чинов, вызванные, впрочем, исключительно служебным рвением. Вы совершенно свободны.

Мечислав Николаевич поклонился, надел котелок, снял с вешалки пальто, перекинул его через руку и направился к двери. Он взялся за ручку, постоял несколько секунд, потом обернулся и спросил:

— Господа, а не могли бы вы мне сказать, как все-таки погибла Наталья Романовна?

— Она застрелилась, — сказал судебный следователь.

— А нельзя ли поинтересоваться, на основании чего вы пришли к такому заключению?

Следователь вскинул на Кунцевича удивленный взгляд:

— А у вас, милостивый государь, есть иное мнение на сей счет? Так мы его с удовольствием выслушаем. А выслушав, решим, не погорячились ли, принеся вам извинения. Вас отпустили, так ступайте, не мешайте людям работать.

Кунцевич вздернул подбородок, хотел сказать что-то резкое, но передумал — ему очень хотелось узнать побольше об обстоятельствах смерти своей мимолетной знакомой.

— Господа, все мы были так взбудоражены случившемся, что позабыли о правилах хорошего тона. Разрешите представиться — титулярный советник Кунцевич, чиновник для поручений столичной сыскной полиции.

Примечания

1

В Российской империи цвет вагонов зависел от их класса: в синий красили первый класс, второклассные были желтого цвета, вагоны третьего класса окрашивались в зеленый.

2

Здесь — купе.