Нож-саморез

Иван Николаев

Что случится с мальчиком, если он побывает в гостях у лешего? Чему учится подмастерье колдуна-починщика? Возможно ли защитить родную землю, избежав кровопролития? Как избежать неминуемой смерти от волшебного ножа?

2

— Зарежет ведь! Зарежет! — причитала Наталья Тимофеевна. — Это всё в Европах ихних такие нечеловеческие вещи делают! Басурмане! Ты уж придумай чего-нибудь супротив этого, Иваныч! А? Придумаешь?

Николай Иванович сидел в кресле и вертел в руках увеличительное стекло.

— Иваныч! Давай выбросим этот ножик. — Не дождавшись ответа, Наталья Тимофеевна сама стала искать решение задачи. — Махнуть на Бело озеро, пропешать дырку во льду, да и опустить его туда. Никто уже никогда не найдет. Позову Прохора, пусть запрягает Зорьку.

— Нельзя его утопить, Наталья Тимофеевна. — Спокойно ответил Николай Николаевич.

— То есть, как это — нельзя? Он что ж — не железный? Чай не всплывёт!

— Нельзя его выбросить. Он вернётся. Многие пробовали уже — никому не удалось. Ты думаешь — одна такая умная? Нет. Умные вон мальцу всучили, с себя неминуемую смерть сняли, а сами теперь тихо радуются, да наверно кисели попивают. И, поди, узнай кто такие!

Посидели молча.

— Давеча в Покровском на церкви вороны всей стаей на крест уселись, так крест-то и покосился, совсем набок склонился, вот-вот упадёт. Это ж знак плохой свыше нам дан! Все теперь об этом только и говорят. — Продолжала Наталья Тимофеевна. — Вот с Мити и началось!

Митька не знал — что и делать. Он неосторожно взял у незнакомца свёрток неизвестно с чем, а теперь, оказывается, это неизвестно что может его убить во сне. А если попробовать не спать? Сколько можно не спать? Ночь? Две? Три?

— Иваныч! — Не унималась беспокойная ключница. — А если пойти попросить кузнеца перековать ножик, а? В подкову, а?

Николай Иванович посмотрел на старуху добрым взглядом, улыбнулся самыми уголками рта, и сказал:

— Пошел тогда волк к кузнецу, и тот перековал ему голос из грубого волчьего в тонкий козий. Ты Натальтимофевна головой то подумай, у нас тут не сказки, у нас всё серьёзно. Как бы ты пришла к кузнецу, например к дяде Васе, и отдала бы ему этот ножик, зная, что как только кузнец заснёт, так ему и конец?

— Так нешто я бы ему не сказала? Сказала бы!

— Не сомневаюсь. А дядя Вася бы как обрадовался и у тебя ножик сразу хвать!

Наталья Тимофеевна шмыгнула носом, сморщилась, достала из кармана льняной лоскут, и принялась вытирать им слезу.

Николай Иванович между тем продолжал:

— Вот взял бы у тебя дядя Вася ножик, что бы ты утром его детям сказала? У него их пятеро. Кто теперь их кормить будет, а?

— Не знаю! — Заплакала Наталья Тимофеевна. — Как поступить — не знаю! Ты у нас умный, вот и думай.

— А чего тут думать-то? — Николай Иванович улыбнулся, поднялся, сделал три шага, остановился возле каменного столика, взял нож, потрогал большим пальцем лезвие. — Ну вот, теперь я стал хозяином этого самореза. Будем меняться. Кто не спит, того и нож. Договорились, Митя?

— Ага! — Митька, испугавшийся было, разом повеселел. Дядя Коля головастый, в обиду не даст.

Николай Иванович вернулся обратно в кресло, положил ножик на стол, посмотрел на Митьку.

— А скажи ка мне, Митя, что необычного или интересного случилось в твоей жизни за последние дни?

Митька задумался. Нет, ничего необычного не происходило.

— Может, встретил кого? — Подсказала Наталья Тимофеевна.

— Позавчера татары приехали, шатры на пустыре поставили. Мы с Васькой и Сонькой к ним ходили вчера.

— И что татары?

— Ничего. Баранину варили. Нам по куску дали.

— А я-то думала, чего ты за ужином так плохо пироги ел? А ты, оказывается, в гости ходил!

— По какому делу пожаловали? — Поинтересовался Николай Иванович.

— Там у них есть татарин молодой, так он свататься к кому-то приехал. Я не понял — к кому. Сонька с ними разговаривала.

— Понятно теперь зачем он монисту приносил. — Буркнул Николай Иванович.

— Уж, не за Семёна ли Васильевича доченьку Иринушку?! — Наталья Тимофеевна ахнула. — Час от часу не легче! Бабы в церкви сказывали, что свататься к ней едет царевич красоты неописуемой. Ан, поди ж ты, татарин!

Дверь отворилась. В кабинет вошел Прохор с охапкой дров.

Митьке Прохор не нравился: обычно хмурый, неразговорчивый, не душевный, не такой, как ключница, держал себя особняком. Даже за столом садился с краю, подальше от Николая Ивановича. Любую работу выполнял без огонька, как бы нехотя, но исправно.

— А ты думала, — с порога сказал Прохор, — царевичи только в ихних Европах бывают?

— Подслушивал, окаянный!

Николай Иванович негромко засмеялся.

— Наталья Тимофеевна! — сказал он.

— Да?

— Иди, на стол собери. Стемнело уже. Мите рано вставать — лучину щепать. А я ещё поработаю.

Было бы неправдой сказать, что Митьке после всего произошедшего легко засыпалось и крепко спалось.

Он долго ворочался, думал про татар, про княжну Ирину, про возок и руку, вручавшую ему свёрток с ножом, про Прохора, который подслушивал.

И уже когда глаза его стали закрываться, а сон укутывал своим мягким покрывалом, на улице вдруг что-то бабахнуло, наверно стрелецкая пищаль. Залаяли собаки. Особенно громко и басовито гавкал Полкан во дворе. По льду реки простучали копыта нескольких лошадей. Через некоторое время проскакали ещё, всадники громко кричали, ругались.