Ветка Вятка

Иван Бураков (2024)

Книга Ивана "Довольного" Буракова "Ветка Вятка" — это сплав записок путешественника и автобиографической повести. Главный герой отправляется на поиски родовой деревни, что стала теперь урочищем. Маршрут путешествия пролегает по местам, где проходило детство героя. Ванечка видит как изменился родной край за прошедшее время. Его сознание, перегруженное впечатлениями, начинает странствовать среди воспоминаний, знаковых событий прошлого, которые круто поменяли пейзаж вокруг. Что ждёт Ванечку в конце пути? На это ответит книга, которую Вы держите в своих руках.

1. Уроки испанского

Я помню себя маленьким четырёхлетним мальчиком, что ползает по полу комнаты, собирая железную дорогу с тем самым красным паровозиком, что ключом сбоку заводился. Там были ещё два грузовых пластмассовых полувагона, деревья и переезд с шлагбаумом, будкой, станционным смотрителем и семафором. Не удивляйтесь. Я человека и предметы поставил в единый ряд — всё это игрушки же.

Игра увлекает меня с головой. Я в омут нырнул. Железнодорожное полотно пролегает по пространству комнаты мимо стула, под ножками стола, мимо книг, разухлябистой стопкой сложенных в углу, и оканчивается у подножья горы-шкафа с стеклянными антресолями. Поезд прибыл на конечную станцию. Путешествию амба. Я смотрю на шкаф снизу-вверх, а водоворот времени раскручивает свою невидимую воронку, сначала медленно, затем сильней, ещё сильней.

Как заклинания звучат в голове слова: «Время меняет меня день ото дня», меняется и само время и вот я уже ползаю под кустами чёрной смородины у нас в саду, что под окном раскинулся. Кусты смородины кажутся мне густыми огромными. Есть ещё красная, но она кислит, а вот эта чёрная, сладкая-сладкая — язык проглотишь. Поэтому ползаю я именно под ней. Одну ягоду кладу в рот, остальную горстку ссыпаю в пластмассовое ведро, и опять, две в рот — остальные в ведро. Стараюсь не шуметь, дабы волшебство разгорающегося сказочного утра не вспугнуть. Ветки изогнулись в причудливых формах и будто искусственно, но на самом деле искусно подсвечиваются проснувшимся солнцем. Я от восхищения открываю рот и в этот самый миг на одну из них садится птичка. Маленькая такая серая птичка. На голове пёрышки взъерошены хохолком, будто обладательница их об подушку ночью примяла.

«Фьюти-фьють», — что-то пытается она мне сообщить, — «фитти-фьють».

Вертит кукольной головкой. На шарнирах она у неё что ли? Я ещё сильней открываю рот. Восхищение, нет, это так не зовётся. Что-то другое. Живое существо, маленькое, сказочное, глядит на меня чёрными бусинками глаз. Я осторожно протягиваю руку к птичке. Нет-нет, не для того чтобы сделать ей что-то плохое. Скорее это замена восторженному вздоху: «Ха!». Но движение даже не успевает нормально начаться, как птичка взмахивает своими резвыми маленькими крылышками и нет её, пропала. Лишь ветка слегка покачивается, указывая на то, что мне всё это не почудилось, а было взаправду. Куда полетела эта волшебная птица? Где приземлится? На какую ветку сядет? Что с ней случится? Не знаю, не знаю, не знаю!

Потом в журнале увидев изображение её (птичкиного) собрата узнал, что это был жаворонок.

«Время меняет меня…» вновь. И полетело время стремительней пули во след птичке и с птицей рядом, по птичкиным путям. Вот сначала папа нам с сестрой, а потом уж и я сам читаем Луи Буссенара. То «Адское ущелье» про канадских траппёров, то «Ошибку одинокого бизона» осиливаю, и всё про путешествия, всё про приключения.

В лицее Игорь К. комментирует Толкиена: «У него всю книгу герои куда-то идут». И справедливо это высказывание и для «Властелина колец» и для «Хоббита». И я читаю, опять зачитываюсь.

Там же в лицее я учу наизусть по-испански мой первый текст: «Yo trabajo en una fabrica grande. Jose no trabajo. El estudia en la universidad»^[1]. Этот текст учат все. Все три параллели, что поступили в восьмой класс. Этот же текст учили в прошлом году теперешние девятые, его же будут учить будущие лицеисты, что поступят в следующем году. А ещё мы учили текст про трактор, который ел, чтобы ездить не «gasolina»^[2], а «sopa»^[3]. Тогда он для нас казался весьма наивным. Нам уже не это нужно было. Что нам было нужно? Секундочку! Аня У. спрашивала у преподавателя испанского:

— Правда, что чёрный пиджак по-испански trajе negro^[4], а блины hojuelas^[5]?

— Traje negro это чёрный костюм, — поправлял невозмутимо Владимир Николаевич.

–Hojuelas! — кричали мы, забивая гол в ворота соперников, когда играли в футбол на первенство лицея.

Судья пытался дать за мат жёлтую карточку, а мы при этом с наглыми мордами его уверяли:

— Да это блины по-испански.

— Нет это мат! — был категоричен судья, прося вписать карточку в протокол.

Какой там «sopa»? Дальше шли исковерканные склонения глагола estar^[6]: «отстой, экстаз и т.д.» А венчал их голубой цвет, происходивший из серьги в ухе у второго преподавателя испанского языка Ярослава Сергеевича. Папа мне говорил:

— У Ярослава Алексеевича серьга в ухе, как у моряка, — путал он отчество учителя, — Есть поверье, что при кораблекрушении Посейдон моряков за эту серьгу вытащит из моря не дав утонуть.

— Нет, пап, — уверенно я противился родителю, — Ярослав просто azul^[7].

А дальше испанский плавно перетекал в институт и никак я не мог ни одного произведения прочитать на языке Габриэля Гарсии Маркеса и Че Гевары. В институте Марина Васильевна, женщина в годах, пять лет служившая на Кубе у Фиделя переводчицей, вела у нас занятия.

— Раньше он по пять часов без перерыва выступал перед публикой, — ехидничала переводчица, — теперь спустя три упал.

А я продолжал тему, начатую в лицее переведя как statisfaction^[8] слово «обеспечение».

— Это слово переводится как «удовлетворение», — поправляла меня Марина Васильевна, а девчонки многозначительно переглядывались: «Удовлетворение».

Преподаватель рассказывала по-испански свои любовные похождения на Кубе, про бурный роман с красавцем-латиносом. Девочки томно вздыхали, мальчики плевались «фу, сопли с сахаром», но, когда повествование «добрело» до интимной близости на океанском пляже под луной, возбудилась вся группа, точнее те, кто понял о чём речь идёт. А те, кто не понял дёргали впереди сидящих за плечи, косички (в зависимости от пристрастий) и интересовались:

— Что она про секс сказала?

Водоворот времени настигает меня вновь. Я бегу от него, но слишком резв он. Иногда я толком ничего не успеваю понять, а он уже пролетел мимо, прихватив и меня и моих родных. И вот передо мной на столе раскрыта «La Chanca» Хуана Гойтисоло, лежит толстый испано-русский словарь, а на мониторе мерцает страница с Яндекс-переводчиком (это если совсем туго с переводом будет). Я медленно, со скрипом, словно заржавевший ЗИЛ иду по тексту. Часто, сложно понять не описываемые события, а в ритм тяжело попасть. Это лень. Да-да, сложно себя пересилить, заставлять изучать иностранный язык, пусть он тебе и нравится, пусть у тебя возгорается внутри пламя, от событий, что связывают его, его изучение и твою судьбу.

Учу испанский, читаю Распутина «Уроки французского», пою песню «Уроки русского», пишу главу «Уроки испанского».

Пламя действительно возгоралось. Его всполохи видны сквозь строки неумелых, написанных мной стихотворений на изучаемом языке, а фактически набора слов с рифмованными окончаниями строк, как к примеру, вот это:

«El manifesto dado»

Una cosa no es da me dormir por la noche,

No olvido de este hay en mis coche,

No olvido fuiba al tienda, al cervesa.

Pienso cuando leia la manana pressa.

El manifesto dado no es para duda,

No es para retirada, para libre Cuba.

Para que conose sobre lucha de guardara,

Para no se ensusiado memoria Che Guevara.

Se retenedo uno, cuando enemigos tempestados.

Aqui fuiste al parte donde el final mas,

Repetiras con hermanos: «Viva, Fidel — es nos luz!»

No eres traidor para amigos sus.

Por otro lado elegeis la vida loca,

Porque podras levantase en rodillas nunca,

Pero eran tu y yo afortunado siempre,

Y escuchan nos enemigos: «Viva, Cuba libre!»^[9]

А вот ещё одно подобное стихотворение. И первое и второе написаны парой, друг за другом, всё так же неумело:

«Soy rojo»

Soy rojo — es facto,

Prepare las palabras para terracto.

Soy adversario la demacratia аmericana.

Estoy en la direccion el libre cubano.

Hablas que nosotrtos vida final del muerte —

Muerten todos, pero no para todos en el sielo puerta abierta.

Porque soy rojo este es bien negro.

Por ese mal blanco hable: «Hasta luego!»

«Quien es tu color?» — este me pregunta.

Puedes no contestar el es no para mundo.

Es personale para tu sona en tus orejas.

Este cancion de la victoria juga en bellas.^[10]

«La Chanca» я не прочитал до сей поры, однако вместе с приключенческими романами она зародила во мне главное — любовь к новым открытиям, любовь к путешествиям.

Вслед за жаворонком, что когда-то давным-давно спорхнул с ветки смородины и улетел в даль далёкую мы отправимся с вами по страницам повествования, что ждёт нас впереди. Посмотрим куда пернатый друг приземлился, ещё на какую ветку взлетел.